Долг

Команда у Шепард — под стать ей самой. Разноперая — да, уникальная — возможно. Не впервые Самаре встречать воров, наемников и убийц. Не впервые прокручивать в голове строчки Кодекса, которые бы их покарали. Впервые ограничиться только молчанием. Цепь долга — цепь, сжигающая дотла гангрены, связи и привязанности — сковывает. Пустые взгляды, пустые слова — не про это место и про него в то же время. Самара нечасто появляется в общих помещениях и мало знает о тех, с кем делит корабль. Любопытство — тот еще порок, кто бы что не говорил. Вопреки всему, она знает Мордина — из какой-то другой жизни, у нее этих жизней было столько, сколько у Мордина — пробирок с полуживым содержимым. Неэтичным экспериментам в ее Кодексе тоже отведено место; хорошо, что пока они этичны. Пока за стеклом у него бьется букашка, способная уничтожить корабль за несколько минут, а не живое существо, делающее то же самое в три раза быстрее. Мордин мало спит, мало — но часто — ест и передвигается так тихо, что, возможно, у него бы даже получилось застать ее врасплох. Или нет. Она не стремится проверить. Его редко можно увидеть на камбузе, еще реже — на ее собственной палубе. И все же чаще, чем всех остальных. Его принципы почти восхищают. Натянутая нить решений, за которые мир не будет стелиться под ноги, близкий к термоядерному взрыв — и мертвецы за душой. Считает ли своих Мордин? Самаре неинтересно — цифра все равно меньше, чем у нее. В его деле — качество. В ее — количество. Оптимально и наоборот. Они не обмениваются любезностями: он может появиться в любое время суток, и Самара, скорее всего, не будет спать. Порой ее организм просто забывает об этой нужде. Так удобнее. Так — легче. Мордин не прерывает медитаций — не так, как та девочка, Касуми, не как другая девочка — Джек, такая же искалеченная, такая же затравленная. Слишком много за душой, слишком мало мостов сожжено. Присаживается на кожаную софу — шелест халата, запах медикаментов или дезинфектора. Иногда — крови. (Самара все еще способна его отличать.) Пять минут, реже — семь — и на палубе она вновь остается одна. Цикл за циклом, день за днем — в космосе нет счета времени, а ее собственный потерян еще раньше. День и ночь — всего лишь переменные. Она мерила ими свою последнюю миссию. — Повышен кортизол, — впервые заговаривает он в тот раз. — Рекомендованы меры. Необходимые препараты в наличии. Безопасно для азари, минимум побочных эффектов. Самара улыбается — не вымученно и не скрыто, но — достаточно лично. — Это не та рана, которая излечивается фармакологией, но я благодарна вам за сочувствие. В этом все саларианцы. Если есть проблема — обязательно есть решение. Любое. Зачастую действующее на грани с радикальным. — Не беспокойтесь, это не повлияет на мои навыки во время нашей миссии. — Но облегчит ее. Для вас в первую очередь. — Оно давно не болит. За четыреста лет любая рана либо сгнивает до конца, либо исцеляется. Но всегда — всегда напоминает о себе. У Самары много вещей, чтобы помнить. Мордин молчит всего три секунды — для него, наверное, похожие на вечность. — Был вынужден принимать нелегкие решения. Был вынужден принимать тяжелые решения. Пугающие, порицаемые в определенных рамках. Восхищен вашим упорством. И преданностью. — Это мой долг, — тянет Самара: не время говорить ему о том, что она бы сделала с ним в другой ситуации. Этих других у нее уже скоплено на целую книгу. — В сложившихся обстоятельствах иного выхода не было. — Всегда есть. Много. Сложно — выбрать правильный. Для большинства — Кодекс разрешает подобные дилеммы. И для них же и существует. — Законы тоже. Правила, установки. Отличаются масштабностью. Юстициаром еще никто не стал. Самара раскатисто и глухо смеется. Медитация нарушена, а покой — разорван. Она не сожалеет. — Юстициарство — не для каждого, стоит признать, хотя сам юстициар — вполне. — Потому и восхищен. Он ничего не добавляет, она — не настаивает. Необходимость во главе всего. Ради того, чтобы это все не потерять