Пташка

Были времена, когда Сет вальяжно сидел на золотом троне своего брата и наслаждался вином, слушая обращенное к нему очередное «Мой Царь!» — полнящееся укором, мольбой и отчаянием в Зале Судилища. Поначалу это было здорово, ведь он добился цели, но постепенно, после того как первоначальная новизна и счастье прошли, Сет почувствовал, что его удовлетворенность исчезает. На месте этого появилась зияющая дыра пустоты и оцепенения. Почти незаметно, это оцепенение начало медленно поглощать его, вытягивать из него все остальные эмоции, пока не осталось ничего, кроме скуки. Приволоченные со всего Дуата грешники уже не забавляли попытками выпросить прощения, повторяя одни и те же в оправдание совершенных преступлений. Даже охота на несчастных беглецов вызывала пресыщение. Сет развязывал войны, погребал сеппаты под песком, проливал реки крови и втягивал других богов в несправедливые споры. Это медленно убивало его изнутри и в высокомерии, веря в незыблемость своего правления, он возжелал лишь одного: чтобы скука закончилась. Сет гадал, породил ли он собственное проклятие или же его падение было предначертано с самого начала. Он помнил, как в последний раз гулкие шаги Ура звучали в храме, как суетящиеся младшие жрецы расступались вокруг него подобно потоку вокруг скалы; то был почтенный и дородный смертный, одетый в великолепное белое полотно, его золотой воротник и бритая голова блестели под Солнцем. Мужчина отдавал приказы и говорил тяжелым, уверенным тоном, а группа его учеников и помощников изо всех сил старалась следовать за ним с руками, полными свитков, когда они спасали трактаты и священные тексты о своем боге. Сет чувствовал, как оборвались жизни каждого из них и к тому моменту, как гончие Анубиса потеряли след и его ноги ступили в горящий храм, тела в главном зале уже остыли. Казненных предали забвению также, как его самого, отказав даже в достойном погребении. И теперь аментет, слуга и рабыня его брата, замерла у щербатой стены на месте побоища, следы которого стерло время. Огонь в ритуальных чашах отбрасывал мрачные тени на выцветшее изображение, придавая следам алой краски вид засохшей крови — точно так же, как в тот день. Разве не очаровательно, что спустя столетия первым человеком, испытавшим благоговение перед убийцей Осириса, стала едва вдохнувшая жизнь дева? — Догадалась, наконец? — Сет почувствовал, как губы тронула ухмылка, когда Ифе изумленно ахнула, узрев его. В её глазах промелькнул инстинктивный страх, тот самый, что возникает прежде любых осознанных мыслей. Можно не помнить этого чувства, но оно всегда было и будет в душе каждого, кто встречал бога — давая ему ту истинную, чудовищную, безграничную власть над самой сутью существа, над его истоком. Их мысли и эмоции простилались подобно раскрытому папирусу, где записаны все сокровенный тайны; достаточно мига, и смертный уже находился в хватке божественной длани. В этом была подлинная сила, как бы не отрицала в притворстве остальная часть Эннеады. — Ты — Сет. Но перед ним была не рабыня и не слуга. Больше нет. Испуг аментет Ифе быстро сменился взглядом, острота и ясность которого могли бы уязвить меньшего духом. Или пленить, как знать: за проведшей в верхнем мире меньше двух дней девой уже следовали по пятам грешник, воскресший сын фараона и каратель Царя Богов. Сет не мог их винить, будучи сам пораженный её смелостью. — Надеюсь, ты понимаешь, что я оказался в лавке не просто так? Он с ухмылкой наблюдал за сменой эмоций, как беглянка стыдливо отводила глаза, прежде чем любопытство взяло вверх. Как и прежде, она дрожала под его пальцами, кротко, сладко вздыхая. Сет любовался, как пташка трепещет, и бесхитростно — с наслаждением — замирает от любого движения. Бог касался её лица и шеи. Смаковал тепло обнаженной кожи, чувствуя глубину пробуждающегося желания, и внутренне ликовал, когда от одного его присутствия дева начинала пылать. И каждый раз Ифе позволяла ему. В этом, решил он, и заключалась основная причина, из-за которой они лично встретились вновь. Исида могла плести свои планы, но интерес аментет принадлежал только ему. — Нравится? — Губы почти касались её изящного ушка, шепча слова с уверенностью, что восхищение вполне естественно. Никто не мог отрицать его красоту. Сет предвкушал, уже зная, как всё произойдёт. Было легко сжать горло Ифе, приподнимая её лицо для поцелуя, охотного, требовательного, и в то же время нежного. Прижавшись к девичьей спине, он провёл кончиками пальцев по её плечу, а другой по бедрам, самодовольно глотая дарованный стон. Дразнил, забавлялся до тех пор, пока она, отзываясь, ластясь, не потянулась ему навстречу; выгибая спину в откровенной жажде, абсолютно ошеломленная нахлынувшими ощущениями. О, это было бы мучительно для неё, ведь хоть и с простым человеком, он любил растягивать удовольствие. Сет предвкушал, но его желанию суждено сбыться не скоро. [Жаль, что тебе, как и всем другим, предстоит сыграть в мученицу]. С лёгким разочарованием бог позволил Ифе упорхнуть. Пришло время объяснить аментет её задачу.