Живут ли чувства 10 лет?

      Аль-Хайтам занимался привычной вечерней обыденностью: заканчивал работу, принесенную домой из Академии, потом готовил ужин, а завершал свой день просмотром научных работ.       И тут неожиданно в дверь постучали. Ученый не ждал гостей и не любил, когда его рутину прерывают, особенно, если не предупреждают о визите заранее. Однако из всех правил есть исключения. Был только один человек, которого ждали в этом доме в любое время, в любую погоду и в любом виде. Но с каждым годом надежда на этот визит все угасала. Она стала такой маленькой, что в какой-то момент он и забыл о ней. И вот спустя 10 лет раздается тот самый стук, владельца которого Хайтам узнал сразу.       Кавех.       Секретарь не торопился открывать дверь, чтобы не создавать вид, словно он только этого звука и ждал довольно долгий период своей жизни. А все потому что человек по ту сторону двери также имел представление о том, что его узнали.       Спустя несколько минут дверь все-таки открылась. Как ранее было понятно, не было сюрпризом, кто за ней стоял. Казалось, время пощадило личико архитектора: оно все такое же гладкое, без единой морщинки, имеет все те же нежные черты и тот же игривый взгляд, и разве что заострившиеся скулы отличались от его копии десятилетней давности. Он отрастил волосы, теперь золотые локоны струились до лопаток. И сменил стиль одежды. Если бы вы спросили у учёного, как ему новый образ Кавеха, он бы ответил, что теперь тот просто еще больше стал похож на павлина — и не то чтобы это был бы лестный комментарий. Ночной гость был одет в рубашку с глубоким декольте, поверх которой был аляпистый пиджак, украшенный перьями на рукавах и плечах. Расклешенные брюки дополняли жакет тем же убранством, поэтому можно было заявить о том, что вместе они являлись полноценным костюмом. Его шея была обвешена такой бижутерией, как: ожерелье с камнями, несколько цепочек и колье из жемчуга. В руках гость держал букет падисар и бутылку отнюдь не самого дешевого вина. Из всего этого действительно привлекло острый глаз секретаря то, что архитектор был в плотных перчатках, полностью скрывающих его руки, а это было весьма необычным аксессуаром для середины лета. Что он прячет под ними?       Учёный тоже выглядел так, словно и не изменился вовсе, вот только его вид стал чуть более уставшим, а первые морщинки залегли под глазами, ведь он все-таки принял должность мудреца, да и не видел смысла беспокоиться над своей кожей также, как Кавех. — Дай угадаю, ты снова влез в долги и пришел слезно умолять приютить тебя? Вино, цветы. Неужели ты подумал, что я сразу соглашусь, и мы будем праздновать твое новоселье? — холодно поинтересовался Аль-Хайтам. — А-ха-ха, — наигранно засмеялся Кавех, слегка прикрывая рот свободной рукой, — дорогуша, я великий архитектор Сумеру! У меня прекрасный дом, спроектированный, естественно, мною. А у тебя все также пусто? Ни человека, ни животного. Что даже собаки не могут ужиться с тобой? — После жизни с тобой, знаешь ли, хочется тишины, — Аль-Хайтам скрестил руки на груди, наигранно раздраженно вздохнул и продолжил, — если бы твой дом не пустовал, наверное, ты бы не пришел к такому невыносимому мне. Что ты тут делаешь?       «Я ведь уже забыл о тебе, а ты нагло рушишь спокойствие моих чувств» — добавил про себя ученый. — Не обольщайся, мне было тяжело выкроить свободный вечерок, чтобы заскочить к тебе, все-таки многие жаждут встречи со мной, — Кавех склонил голову в сторону, игриво улыбнулся и манерно поправил свои длинные волосы, — неужели ты думаешь, что я просто не могу навестить старого друга? — он перевел взгляд обратно на Хайтама, всё ещё стоящего в дверном проеме и преграждающего гостю проход внутрь. — Ты не заявлялся сюда 10 лет, а теперь называешь меня другом и хочешь мило поболтать? Скорее всего тебе что-то нужно, не так ли? — безэмоционально рассуждал ученый, — может тебе освежить память и напомнить мое отношение к пустому трепу? — Каким был занудой, таким и остался. Хочешь, чтобы я умолял впустить меня? — Кавех закатил глаза. — Я бы послушал, — все также ровно говорил ученый. — Ладно, это изначально была отвратительная идея, только настроение себе испортил.       Архитектор нахмурился, но быстро разгладил лицо, дабы сохранить его от мимических морщин, и уж было развернулся, чтобы уйти, как вдруг Аль-Хайтам встал боком, опираясь на дверной косяк, тем самым освобождая проход. Это было приглашение войти и Кавех знал это. — Все ровно так же, как в день, когда я покинул этот дом. Ты умеешь останавливать время? — он обвел комнату взглядом, — о! Архонты! Ты так и не избавился от этой уродливой вазы?! По крайней мере хотя бы цветы отвлекут от нее внимание.       «Она напоминает мне о тебе и о том, как ты не разговаривал со мной несколько дней после покупки» — подумал Аль-Хайтам, но вместо того, чтобы сказать это, он недовольно вздохнул, — «да и покупалась она просто чтобы тебя позлить, и она до сих пор выполняет свою функцию»       Кавех погрузил букет в вазу, а сам по-хозяйски отправился на кухню разливать вино. Он точно знал, что бокалы стоят все там же, где и раньше, и по привычке достал только один. — Ты только себе вино купил? Очень мило, — съязвил Хайтам. — Хочешь сказать, что за эти годы наш ученый пристрастился к алкоголю? Видимо, стоило брать больше, — и он потянулся за вторым бокалом. — Раз ты сюда явился, очевидно же, что завтра Сумеру посетит Золото и устроит второй катаклизм, чем не повод выпить, — на самом деле у Хайтама нервы были на пределе, и ему тоже нужно было хоть немного выпить, чтобы пережить этот вечер.       Учёный сел на диван в ожидании, когда его гость закончит с вином и присоединится к нему. Кавех ловко нес сразу два бокала в одной руке и бутылку во второй. Поставив все на кофейный столик, он сел напротив хозяина дома. — Не делай меня крайним. Ты тоже не искал встречи со мной все эти годы, — архитектор хитро улыбнулся и взял один из бокалов, — что ж, за встречу!       Они чокнулись. Как только Аль-Хайтам поднес ко рту вино, в нос ударил резкий запах. Это было крепленое вино. Кавех точно планировал напиться здесь. Не ему одному эта встреча давалась тяжело. Первый бокал они оба выпили залпом.       Что касается секретаря, то, хотя он и не искал встречи, он видел Кавеха во всем: абсолютно в каждом уголке своего жилища, в каждом доме, в котором он безошибочно узнавал почерк архитектора, даже в Академии. Иногда хотелось убежать от этого в другую страну, но он знал, что от себя не убежишь, поэтому он научился жить с этим и бережно хранил на задворках памяти счастливые воспоминания. Живется легче, зная, что в жизни ты испытал хотя бы мимолетное счастье. — Тут не холодно. Ты можешь снять перчатки. — Я приму это за знак того, что ты переживаешь обо мне. Но я этого делать не хочу, — архитектор сделал еще глоток вина, легко улыбнулся и продолжил, — как тебе на новой должности? — У меня нет настроения обмениваться с тобой любезностями. Переходи к сути, — пожалуй, он одарил Кавеха одним из самых холодных своих взглядов. — Ты ужасно грубый. Твоя грубость ранит мое сердце, — он прижал руку к левой стороне груди, отвернул голову и закрыл глаза. Даже попытался смыть улыбку с лица.       «То же мне, актер» — подумал Хайтам. Прежде, чем архитектор снова открыл рот, он допил свой бокал. — Почему ты не остановил меня, когда я уходил отсюда?       Кавех уже выглядел не так самоуверенно и словно чуть погрустнел. Аль-Хайтама вопрос застал врасплох, но видел он и не такое, поэтому, сохраняя лицо, нашел, что ответить. — Почему я должен был? — Потому что не хотел, чтобы я уходил, — прозвучала открытая, но безосновательная претензия. — Наверное, поэтому я тебя не выгонял. Ты сам захотел уйти, зачем мне тебя останавливать?       Кавех опустил голову, вздохнул и налил себе еще вина. — Черствый болван! — он осушил еще один бокал до дна. Он больше не смотрел на Аль-Хайтама, его взгляд был направлен на диван. — Если все, зачем ты пришел, это поныть о том, что я не устроил истерику по поводу твоего отъезда, то можешь идти. Я не буду извиняться. Я не читаю твои мысли. Ты захотел уехать — ты уехал. Да и по твоим рассказам, со мной тебе жилось несладко. Если тебе есть, что еще сказать — я слушаю.       Повисла тишина. Кавех не поднимал глаз, но он чувствовал, как Аль-Хайтам смотрел на него своими изумрудными глазами. И нет, этот взгляд не влюбленный, а полный раздражения, но и, правда, кому бы понравилось, когда ночью к ним в дом врываются и начинают ворошить неприятное прошлое. И архитектор тут же вспомнил, зачем пришел. Ах, что он собирается ему сказать. Как он потом на него посмотрит? Он же будет в ярости. Какие у него будут глаза в этот момент? Что он скажет? Что ненавидит Кавеха? Какой он противный и мерзкий? Что он ведет себя как портовая девица?       Но он не может этого не сказать. Пусть лучше он увидит Хайтама в бешенстве, чем будет молчать и дальше сгорать от своих желаний.       Он схватил бутылку и из горла начал вливать в себя все оставшееся вино. Всеми силами парень отводил взгляд от собеседника: — Может тебе еще бутылку принести? — неожиданно предложил Хайтам, он все-таки держал пару штук для особых случаев, коим этот и являлся.       Кавех отрицательно помотал головой. Он чувствовал, как эта порция алкоголя начала отдавать в голову. Сейчас или никогда. Он уперся руками в диван прямо у бедра Аль-Хайтама и повис на руках, опустив голову и ключицы. — Аль-Хайтам, ты можешь переспать со мной?       Он не видел лица учёного, а на нем, тем временем играли самые яркие за последние годы эмоции, и никто не смог бы похвастаться, что видел такое искреннее удивление: брови посередине лба, глаза, раскрытые раза в два шире и приоткрытый рот, но сказать он ничего не успел, и Кавех продолжил: — Мне все равно, как ты это сделаешь. Грубо, прямо здесь, не снимая одежды или на полу, свяжешь меня или ударишь. Но, Хайтам, пожалуйста.       Архитектору хотелось плакать, но было нечем, слезы давно уже кончились, слишком много он вылил за эти десять лет. Ничего не осталось. А он все продолжал тараторить: — Тебе, может, будет противно, может, противен я. Но один раз пожалуйста. Я устал. Я устал искать тебе замену, устал представлять тебя, пока сплю с кем-то другим. Прошу, мне хватит одного раза. Я просто хочу знать, какого это быть с тобой.       Кавех не понимал, краснеют его щеки из-за алкоголя или из-за смущения. Желания его резко обострились, ему хотелось прямо сейчас почувствовать на себе руки учёного, поцеловать его… Но он держался и продолжал: — Хочешь, я могу минет тебе сделать… Это должно быть не так противно, как полноценный секс со мной.       «А как уверенно говорил. Как будто знал, что я и правда не хотел его отпускать. Кавех, как был глупеньким, так и остался» — подумал Аль-Хайтам и рукой легонько за подбородок приподнял голову архитектора, чтобы заглянуть в глаза. — Хорошо. Я сделаю это.       На самом деле прямо сейчас Аль-Хайтаму очень хотелось кинуть этого мерзавца на кровать, намотать его волосы на кулак и раз за разом вдалбливать его в матрац. Но он сделал глубокий вдох и откинул эту мимолетную фантазию.       Скорее всего, это будет их первый и единственный раз и ему не хотелось, чтобы Кавех запомнил его таким.       Сам архитектор же не верил своим ушам, это было так просто, правда, потом до него дошло, что он фактически дал добро делать со своим телом все, что угодно, и теперь оставалось надеяться только на милость Аль-Хайтама. Хотя… Он все еще готов принять любой исход, лишь бы это было с этим учёным. — Идем в спальню, мне уже не 20, чтобы в порыве страсти ютиться на диване.       Аль-Хайтам встал и жестом позвал Кавеха последовать его примеру. Последнему потребовалось чуть больше времени, чтобы подняться, но, придерживаясь за спинку дивана, у него это получилось, и он покорно пошел, пожалуй, в самую неизведанную часть этого дома. — У тебя есть смазка? — хоть архитектор опешил от вопроса, но был определено рад, что он прозвучал. Был шанс, что правда все пройдет не так плохо. — Да.       Учёный слегка кивнул и открыл дверь в комнату.       Это была самая обычная спальня, едва ли хранящая хоть какие-то секреты. Аль-Хайтам включил ночник, и всю комнату осветил приятный теплый свет. Кавех как будто и вовсе потерял дар речи или же решил лишний раз не открывать рот, чтобы случайно не спугнуть момент, которого так долго ждал. — Раздевайся, — Аль-Хайтам сказал это таким властным тоном, что перечить просто язык бы не поднялся.       Обычно одежду с него снимал кто-то другой, но бывали случаи, когда её просто бесцеремонно разрывали. А тут он покорно стягивал всё сам с себя. Он стоял спиной к учёному, но, судя по шуршанию одежды, Хайтам занимался тем же самым. Кавех оставил на себе только перчатки. Всегда оставлял.       «Что он под ними прячет? Раны? Ожоги? Архонты с ним, пусть оставляет» — размышлял Хайтам. Не оборачиваясь, Кавех протянул ему бутылёк со смазкой, извлеченный из кармана пиджака. Учёный взял его и аккуратно кинул на кровать, а сам подошел со спины к архитектору и положил руки на его плечи. Вдохнул аромат, исходивший от золотых волос: все тот же, цветочный и сладкий. А ведь раньше и от него самого так пахло, но после отъезда Кавеха, он поменял все средства для ванны, чтобы лишний раз о нем не вспоминать. Раз Кавех пришел и так искренне попросил, то нужно дать ему то, что он хочет сполна, чтобы он потом еще и сам умолял остаться здесь, рядом с ним. Можно даже один вечер не стесняться ни в чувствах, ни в словах. — Великий архитектор Сумеру покажет, где ему нравится, чтобы его трогали? — Кавех не ожидал, что Хайтам умеет так разговаривать.       Он готов был поклясться, что чувствует усмешку на его лице, хоть и стоит спиной к нему. Его щеки и уши быстро заалели. Естественно, это не осталось незамеченным. — Неужели из всех я единственный, кто спросил? — все с той же игривой интонацией поинтересовался учёный.       «Нет, не единственный» — подумал Кавех, — «но я всегда хотел, чтобы это был ты»       Вслух он не сказал ничего, только опустил свою голову и посмотрел на руки, которые все еще были в кожаных перчатках, хотя сам архитектор уже давно стоял голым. Тяжело вздохнув, он аккуратно стянул перчатки и положил их к остальной одежде. И беспомощно поднял изящные, ничем не изуродованные, руки, как будто готов сдаться. — Мм? — послышалось из-за спины. — Руки, — едва слышно прошептал Кавех. — Так вот отчего кое-кто ходит в перчатках даже летом. Боишься, что кто-нибудь ненароком дотронется до чувствительных мест?       Аль-Хайтам обхватил чужие руки с тыльной стороны своими. Уже только от этого действия по телу Кавеха как будто прошлись заряды Электро: он слегка дернул плечами.       Учёный ведь не знал, что он первый, кому он рассказал о таком постыдном факте, первый, перед кем он снял свои перчатки, и теперь чувствовал себя раздетым до души. — Даже от этого? Хорошо. Что-то еще?       Его руки не отпускали, поэтому всякий раз, когда Кавех касался своей нежной кожи чужие пальцы тоже дотрагивались до чувствительных мест. Он медленно провел пальцами от подбородка до плеч, прошелся по чувствительным соскам, по внутренней стороне бедра и остановился. — Это все? — поинтересовался Хайтам. — Спина, — снова тихо промямлил Кавех. — Спина большая, — сухо бросил учёный. — Лопатки, — архитектор громко сглотнул, так и не поднимая головы, — это все. — То есть кроме рук ничего интересного. Хорошо.       Аль-Хайтам выпустил руки Кавеха и принялся аккуратно проходиться теплыми пальцами по всему предоставленному ему телу. Не задерживаясь нигде, как будто просто изучал.       Архитектор правда просто хотел расслабиться и утонуть в этих касаниях, потому что спустя столько времени он получил то, о чем слезно умолял несколько минут назад. Но собственная голова не давала ему это сделать, подбрасывая колючие мысли: «Наверняка же ему противно сейчас все это делать, поэтому он не хочет даже взглянуть мне в глаза. Что будет дальше? Он правда просто бесцеремонно воспользуется моим телом? Мне так не хочется испытывать боли. Но даже так, пожалуйста, я хочу быть рядом с тобой даже немного, даже так»       Кавех не заметил, как в несколько ловких движений оказался на кровати. Теперь он мог прекрасно видеть все, что творил с его телом Аль-Хайтам. Тот, в свою очередь, покрывал поцелуями его ноги, начиная от щиколоток, заканчивая бедрами. Он остановился на внутренней стороне бедра чуть подольше, и тут архитектор почувствовал горячий язык учёного и сдавленно простонал. Он ощущал, как в его нежные места снова и снова то впивались губами, то легко покусывали, то оставляли языком влажные следы. Кавех старался схватить ртом как можно больше воздуха. О, семеро, он же еще ничего не сделал, почему голова уже идет кругом? Однако дряные мысли все еще не давали ему расслабиться. Он внимательно следил за каждым движением Хайтама: вот он свел ноги архитектора, вот аккуратно сел ему на бедра, вот он медленно ведет своей теплой шероховатой ладонью по торсу Кавеха, а вот их глаза встречаются. И блондин впервые не видит в них ничего? Или же это просто то, чего он раньше никогда не видел? Мало его взгляда, еще и легкая ухмылка, кажется, не сулящая ничего хорошего, как будто вот-вот начнется основное действие, и кое-кому тут мало не покажется.       Каждый мускул Кавеха был напряжен. Он легко вздрагивал почти от каждого прикосновения и что-то подсказывало, что это не только потому что ему было так приятно.       «Боишься меня, значит» — пронеслось в голове у учёного. Как бы ему не хотелось чуть-чуть помучить Кавеха, как бы не хотелось наблюдать, как он не знает, чего ждать, как борется со страхом и собственными мыслями… Но нет, он не тиран и не изверг. И если он один получит от этого удовольствие, едва ли это будет лучше обычного изнасилования.       Шею архитектора обожгли несколько поцелуев, прежде чем губы целовавшего оказались у его уха и тихо-тихо начали нашептывать сладкие слова, вызывая мурашки по всему телу: — Кави, я не буду делать тебе больно, — ах, так, как он произносил его имя, никто больше не умел: сладко и нежно, не смотря на свой низкий и грубоватый голос, — и мне не противны ни ты, ни твое тело.       Говорящий не видел лица Кавеха и не знал, что краешки красных глаз заблестели слезами.       Вот только много кто так говорил. И потом делал больно. Очень больно. Но в этот раз, в этой кровати и с этим человеком ему правда хотелось верить, что все будет по-другому. Усилием воли у архитектора все же получилось чуть убрать напряжение в мышцах. Аль-Хайтам тем временем взял чужую руку за запястье и поднес к губам. И тут сладкий шепот снова донесся до уха Кавеха: — И, знаешь что, мне совершенно не противно делать так.       И горячим языком он прошелся по тыльной стороне ладони Кавеха, поцеловал каждую его костяшку, после чего нагло взял два пальца в рот и начал с ними играться: то нежно посасывал, то ласкал языком. Вот этого архитектор уже выдержать не мог, как он только посмел так обращаться с одной из самых нежных и неприкасаемых частей его тела. Архитектор сильно выгнулся и с его губ сорвался громкий стон. Он чувствовал как его захлестывает волна возбуждения, в голове уже не осталось ничего кроме одной фразы: «Пожалуйста, не останавливайся!»       Закончив развлекаться с кистью, Аль-Хайтам выпрямился и посмотрел на открывающийся ему вид и вновь попробовал прикоснуться к лежащему. Тот идет навстречу ласкающей его руке. На лице учёного заиграла улыбка: он был доволен проделанной работой. — Что, нравится?       Свободной рукой он сильно сжал сосок архитектора, чем вызвал еще один сладкий стон. — А мы ведь только начали.       Сжимая его руку своей, учёный провел чужими пальцами по своему телу: от груди до лобка. В ответ на это Кавех отвернул свою голову и прикрыл свободной рукой лицо, в очередной раз покрасневшее. — Что такое, не уж-то так неприятно ко мне прикасаться? — свой вопрос Аль-Хайтам сопроводил поднятой бровью. Он был сегодня на удивление щедр на эмоции.       «Что за глупый вопрос?» — подумал Кавех. Конечно, ему хочется его коснуться, хочется провести пальцами по каждой выпирающей мышце. Хочется потрогать каждый миллиметр его тела, и не только пальцами. — Нет, это правда очень приятно, — пробубнил блондин себе в руку.       «А сколько самоуверенности и напыщенности-то было, когда пришел» — подумал Аль-Хайтам и снисходительно вздохнул, в глубине души радуясь, что Кавех остался таким, как прежде. Он наклонился к нему так, что между ними осталось всего несколько сантиметров, и убрал руку архитектора от его же лица. — Я не растаю, если ты будешь меня трогать. И мне приятны твои прикосновения, — вторую часть фразы Хайтам договаривал шепотом.       Кавех не смог понять, то ли у ученого румянец на щеках выступил, то ли это отблески собственных красных щек на чужом лице. Но подумать ему не дали и утянули в поцелуй.       Их первый поцелуй. О, Кавех часто воображал его, гадая, каким же он будет: случайным, когда кто-то из них не выдержит, сорвется и в случайном месте в абсолютно неподходящее время прильнет к чужим губам, или после душещипательного разговора о чувствах, или когда кто-то из них, скорее всего, он сам, под воздействием алкоголя выскажет все и закончит тираду поцелуем. Столько вариантов, а закончилось все так: разменяв четвертый десяток, во время выпрошенного секса. Ну и пусть.       В этот момент Кавех по-настоящему почувствовал себя счастливым. Да и не только он.       Все началось с нежных, едва заметных прикосновений губами, потом в ход пошли языки: Хайтам нежно провел языком по нижней губе Кавеха, в ответ на что получил тихий стон. Последний приоткрыл губы, будто бы игриво приглашая внутрь. Учёный понял это, и их языки сплелись в замысловатом вальсе. Дыхание сбивалось, но никто не был в силах остановить это.       Аль-Хайтам гладил Кавеха везде, куда дотянется его рука, а тот запустил пальцы в его на удивление мягкие серые волосы.       Когда они все-таки отстранились друг от друга, между ними повисла тонкая нить слюны, в глазах друг друга они прочитали одну и ту же фразу: «Как же долго я этого ждал».       Кавех откинул голову назад, будто подставляя под поцелуи свою длинную тонкую шею. Его уколол стыд: он ведь ожидал от Аль-Хайтама худшего, что он будет обращаться с ним также, как и остальные, если не хуже. Каким же он был дураком. Теперь только одна тревожная мысль крутилась в его голове: «Будет ли это первый и последний раз, после чего они разойдутся навсегда?»       Но он не хотел об этом думать, он просто хотел раствориться в этом удовольствии, в этом человеке.       Обоим в голову ударили инстинкты: они звали просто накинуться друг на друга, раствориться в страсти, двигаться быстро, немедленно достигая пика наслаждения. Но они сопротивлялись этой идее, им хотелось растянуть это удовольствие настолько, насколько хватит сил и выдержки.       Аль-Хайтам впился в предоставленную ему шею, хозяйничая на ней то губами, то языком. Удобно расположившись между ног Кавеха, он ласкал рукой возбужденный член партнера медленно, чтобы не дать закончить раньше времени, а лишь чуть-чуть подразнить. А блондин просто сходил с ума от такого коктейля ощущений: с губ слетали громкие стоны, его руки гуляли по спине учёного, периодически оставляя на них царапины, он выгибал спину, старался как можно сильнее прижаться к столь желанному телу.       Как же это заводило Аль-Хайтама. Он спустился ниже и принялся ласкать языком твердый сосок, перемещая руку на упругую ягодицу, то игриво шлепая, то сильно сжимая. Но тут все резко прекратилось: Кавеха обдал холод, он смотрел, как его мучитель возвышался над ним, бегая глазами по кровати. Он быстро нашел заветный пузырек и стал обильно смазывать пальцы и тугое кольцо мышц партнера. Для изнывающего от желания архитектора это было слишком долго, он ждал 10 лет и не мог ждать ни секунды больше.       И тут он почувствовал первый палец внутри себя и всем телом поддался навстречу. Учёный наклонился к нему и снова жадно впился в губы, периодически больно покусывая их в попытке хоть как-то снять и свое напряжение. Блондин в свою очередь не упускал возможности изучать каждый сантиметр желанного тела своими длинными пальцами. Терпения становилось все меньше и меньше.       Кавех не сразу заметил, что его изнутри ласкали уже двумя пальцами. Хайтам быстро нащупал ту самую точку, но специально, по правде говоря, не останавливался на ней, а лишь «случайно» иногда её задевал.       На лице Аль-Хайтама снова появилась игривая улыбка, и он неожиданно разбавил смесь стонов и пошлых звуков своим голосом: — Прости, но они меня так и манят, — пальцами свободной руки он зажал сосок и слегка скрутил его, на что получил одобрительный стон, — какая жалость, кажется, все руки у меня заняты, но ведь не только они способны приносить удовольствие.       Хайтам игриво облизнул губы. Кавех все понял и медленно протянул руку ко рту учёного, последний, не медля, стал играть с чужими пальцами своим языком, одновременно добавляя снизу третий палец.       У блондина уже не было сил на стоны, из глаз потекли соленые ручейки, а изо рта уже доносились только тяжелые вздохи. — Хайтам… я… не могу… больше — сбиваясь и заикаясь, говорил архитектор. Фейерверк чувств не отпускал его ни на секунду, мозг просто не понимал, на каком из них надо остановиться, одновременно хотелось, чтобы эта пытка не заканчивалась, но тело не выдерживало и желало развязки.       Ученый прекратил играться с чужими пальцами и склонился лицу Кавеха. — Можешь, — серьезно сказал он, — я почти закончил. Да и кое-кто дал мне полную власть над этим телом.       Кавех не думал, что пожалеет о своем поступке при таких обстоятельствах, хотя жалел ли он?       И тут все опять резко прекратилось. На сей раз блондин был рад этой передышке, но, по его внутренним часам, уже через несколько секунд его аккуратно перевернули на живот и стали медленно вводить внутрь что-то большее, чем пальцы. Он, быть может, и хотел бы податься навстречу, но сил хватало только тихо постанывать. — Кажется я что-то упустил, — негромко сказал Аль-Хайтам и припал губами к лопаткам мужчины.       Темп плавно ускорялся, и если раньше ученый обходил тот самый комок нервов, то теперь старался задеть его при каждом толчке, доставляя неописуемое удовольствие архитектору, не забывая ласкать и его член.       И тут наступила долгожданная разрядка, и, о да, в этот момент Кавех понял, что все было не зря, он не помнил когда так долго и обильно кончал в последний раз и когда это приносило такой кайф. Дальше память обрывается.       Сразу после пробуждения Кавеху понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя и понять, где он находится и как он тут оказался. И не было ли произошедшее сном.       Голова неприятно болела. Он осмотрелся и обнаружил любезно оставленную на тумбочке воду и аккуратно сложенную на стуле домашнюю одежду. А из-за двери шел приятный запах, говорящий о скором завтраке.       Вставать решительно не хотелось. Кто знает, когда о нем еще вот так позаботятся? Когда он еще почувствует себя настолько счастливым?       Но, скрепя сердце, Кавех встал, надел чужой наряд, который явно был большеват, и отправился на встречу с человеком, подарившем ему, пожалуй, самую незабываемую ночь. — Доброе утро. — Доброе утро. Как себя чувствуешь? Ничего не болит? — не отрываясь от готовки, в привычно холодной манере спросил Аль-Хайтам. — Голова, — сказал Кавех и приземлимся на стул. — Удивительно. Ты так ловко пил вчера вино, что я считал, что это твоя норма. — Хм. Небось кое-кто мне в вино чего-то подмешал, вот я и мучаюсь, — недовольно пробубнил архитектор, сверля взглядом спину хозяина дома. — Если бы я знал о существовании средства, заставляющего так умолять о сексе, я бы уже давно им воспользовался.       Кавех хотел уж было возмутиться тем, что ему припомнили эту минутную слабость, но по итогу решил не нагнетать обстановку. Встал со стула, демонстративно топнул ногой, уж очень артистично закатил глаза, пусть никто этого и не увидел, и наконец-то сказал: — Я в ванну и домой.       Он уже сделал пару шагов, как тут его схватили за рукав рубашки. — В ванну-то иди, а вот домой ты не пойдешь.       Кавех развернулся к Аль-Хайтаму, подпер руками бока и вопросительно вскинул бровь. — Это еще почему? — возмущенно поинтересовался он. — Потому что ты мне вчера сказал, что так себя надо вести, когда не хочешь отпускать человека, — совершенно тем же спокойным тоном сказал учёный и впервые за утро посмотрел на своего бывшего? соседа.       Архитектор не менял позы, а вот лицо у него было такое, как будто вот-вот и челюсть отвалится совсем, из-за чего выглядел он весьма комично. — Вот видишь, как это несуразно звучит.       Аль-Хайтам все-таки оставил готовку, подошел к Кавеху и легко поцеловал его в уголок губ. — Я скучал, — сказал учёный, чем вогнал своего гостя в еще большой тупик, — но если будешь продолжать так наигранно кривляться — выселю.