Дом

      — Там ведь все равно никого не будет.       — Знаю. Но все равно хочу…       Неторопливая речь сходит на нет, и какое-то время она молча смотрит в окно, на изумрудное рисовое поле, залитое закатным солнцем. Затем встряхивает головой и мягко улыбается.       — Время в человеческом мире быстротечно. Пройдет еще пару лет, и дом займут другие люди или, возможно, снесут. Я хочу в последний раз прикоснуться к месту, где была счастлива. Прежде, чем оно исчезнет.       Одно из неоспоримых достоинств ее защитника в том, что он не разводит длинных рассуждений и не задает вопросов. Объяснение получено, и он согласно кивает, а после выходит, согнувшись, через низкую дверь — подождет ее на улице.       Сборы не занимают много времени. Простые повседневные одежды, никакой косметики. Почти никаких украшений. Сегодня вечером ее никто не будет ждать, не для кого быть красивой. Всего лишь одна драгоценная шпилька с изумрудной подвеской в виде птицы занимает место в темных волосах — подарок. Милый сердцу и памяти. Сегодня вечером никто не скажет, что она прекрасна. Сегодня вечером она будет вспоминать.       Они выезжают навстречу робким первым звездам. Припозднившиеся с полей крестьяне уважительно кланяются своей покровительнице, и она молча кивает им в ответ. В окнах домов горит свет, оттуда доносится смех, переливаются счастьем довольные усталые голоса, вьются аппетитные ароматы ужина. Они идут мимо. Копыта быка-защитника ступают неслышно, вспугивая редких светлячков в высокой траве.       Дом, который им нужен, показывается из-за поворота лишь спустя две палочки благовоний. Он не зовет теплыми освещенными окнами, не манит вкусными запахами пищи. Тишина живет здесь. Окна глядят мертво, слепо.       Они расстаются у порога, на всю ночь. Защитник, приняв человеческий облик, отправляется в сторону ближайшей деревенской гостиницы — вкусно есть, пить и собирать местные сплетни. Она же, войдя, зажигает светильники и осматривается. Пыли и грязи нет, как не было всегда — защитные заклинания держатся на совесть даже теперь. Но она все равно берется за метлу, как делала все эти годы. Так привычней. И на какое-то время можно вообразить, будто совсем скоро дверь отворится и войдет тот, ради кого ей всегда хотелось сделать этот уголок самым уютным местом на свете.       Дверь неподвижно покоится на своих петлях и, закончив уборку, она заваривает чай. Две чашки.       Подрагивает огонек свечи на столе, ваза со свежими пионами блестит каплями влаги на лепестках. Она неспешно пьет чай, смотрит на постель, накрытую дорогим вышитым покрывалом и вспоминает. Воспоминания, словно драгоценные камни, одно за другим пересыпаются перед ее внутренним взором. Каждый камень поворачиваясь сотнями граней, отражает счастье и радость единения, что длились так долго… А после камень-воспоминание с тихим стуком падает в шкатулку ее сердца. Налюбовавшись вдоволь, она закроет эту шкатулку и запрет ее на долгие, долгие годы. Возможно, навсегда. В конце концов, даже боги не вечны.       Звёзды ведут по небу свой неторопливый хоровод, и годы проходят перед глазами, словно ожившие иллюстрации красивой древней легенды…       Они познакомились при обстоятельствах, действительно достойных поэтического изложения.       Она нашла его у кромки леса за своей деревней. Шипя и ругаясь, он пытался перебинтовать рану, которую ему нанесло какое-то определенно крупное животное. Возможно, магическое. Он был очень высок, силен и красив — этого не могли скрыть даже кровь и грязь, размазанные по лицу и телу. Она с первого взгляда поняла, что это воин и заклинатель. Предложила помощь. Он долго смотрел на нее, словно взвешивая все за и против. Потом согласился.       Так они начали общаться.       Идя на поправку, он жил в деревне и она помогала ему с лечением. Его духовные силы оказались заблокированы вредоносным артефактом, и они искали что-то, что поможет снять блок. Нашли. Он исцелился и засобирался в путь. В ночь накануне отъезда зашел к ней, попрощаться. И именно тогда все случилось. Он сделал первый шаг, а она не стала сопротивляться.       Человек, поднимаясь наверх, все равно остаётся человеком. Со всеми своими проблемами, желаниями и потребностями.       Отличие богов стихий в том, что, из-за связи с природными циклами, они не могут блюсти неприкосновенность тела, как делают это отдельные боги войны и литературы. Ее, как богиню плодородия, это касалось в первую очередь.       Он смог удовлетворить эту жажду. В ту ночь, бесчетное количество раз умирая и воскресая под чужими горячими губами и шершавыми, мозолистыми от меча ладонями, она всей душой пожелала этого человека себе. Он не был против. Улыбнулся, поцеловал и пообещал вернуться.       И сдержал слово.       У них появился этот дом и встречи раз в пару месяцев. Ее это более чем устраивало, его, похоже, тоже.       О том, что он тоже небожитель, она догадалась после третьего свидания.       В человеческом мире шел сбор урожая, ее силы от благодарных молитв и восхвалений смертными были на пике, и от энергии, которую невозможно было сдержать, дом сотрясался, словно картонный. Любой заклинатель, даже очень сильный, не выдержал бы и попросил о передышке. А он словно и не заметил.       Она стала присматриваться.       Когда знаешь, куда смотреть, многое становится очевидным. Она догадалась почти сразу, потому что знала его повадки, ведь только с ним она и контактировала, когда бывала в Небесной Столице.       Появился другой вопрос: зачем?       Он не мог быть ранен в их первую встречу, как не мог и не узнать ее. Значит, это была красиво отыгранная роль.       Он сделал первый шаг, значит, хотел этого сам.       Он вернулся после, значит, хотел продолжения.       Соединив свои догадки воедино, она всё поняла. И умолчала о том, что догадалась. У него были причины скрывать свою истинную личность, она понимала. И не обижалась. Ей тоже было спокойнее, когда все происходило втайне, вдали от любопытных глаз и жалящих пересудов. Главное, что их встречи были.       Так прошло, без малого, два столетия.       А потом случился тот переполох, что в итоге обрушил Небесную Столицу.       Ее помощь Собирателю цветов была справедливой реакцией, но ещё она была и поводом посетить Столицу. Поводом, оправдывающим ее, в первую очередь, перед самой собой. Она боялась, что нашелся кто-то, кто оказался сильнее и хитрее, и что теперь он заточен где-нибудь и мучается, а Столицей правит самозванец.       Но к ней отнеслись так же, как и всегда, с внимательной теплотой и заботой, безмолвно давая понять, что здесь она в безопасности. А после пришло воспоминание, что Безликий не тронул ее даже на горной тропе в Тунлу. И все встало на свои места. Самозванца не было. Была горькая правда и долг, который она исполнила, не колеблясь ни минуты.       Когда все волнения улеглись, когда была отстроена новая Столица и небожители покинули гору Тайцан, она заперлась в своем домике и, сославшись на болезнь, не выходила к крестьянам ровно месяц. Баньюэ, милая малышка, похоже, понимала что-то и, каждый день принося еду, пыталась развлечь ее разговорами. А однажды поведала свою горькую историю вынужденного предательства, и в конце философски заметила, что никогда не знаешь, как в итоге повернется жизнь. Быть может, все ещё наладится.       После этих слов ей немного полегчало.       С первыми признаками зари она покинула дом. В последний раз прошлась по комнатам, с любовью провела рукой по картине, которую сама же и вышила — цветущая ветвь на фоне полной луны. Этот дом помнил не только весенние игры, но и спокойные чаепития, и интересные беседы. Их свидания никогда не были однобокими. И, наверное, именно по беседам она будет тосковать больше всего.       Уходя, она погасила светильники, обновила заклинание чистоты и, подумав, все же наложила на дом чары невидимости и отвода глаз. Пусть будет. Права Баньюэ, кто знает, как рано или поздно повернется жизнь? Ей, похоже, существовать столько, сколько будет процветать земледелие, а это очень, очень долго. Возможно, она и доживёт до того дня, когда подземелья Тунлу вновь откроются и тот, кто в них заточен, получит, наконец, прощение. Кто знает?       Она подождёт. У нее впереди вся вечность.