***
В голове, кроме гомона толпы у сцены, было множество мыслей, и большинство, конечно, били по голове обухом при каждом удобном случае. Поэт сильно волновался, хоть это и не был его первый концерт. В прочем, Вольдемар действительно предпочитал печатную работу, не зря ведь отвечал за колонку ужасов в “Вестнике Альт-сити”. Концерты начал устраивать лишь недавно. Он даже удивился, что его так уж просто пустили на сцену, учитывая опыт в режиссуре фильмов, после коего люди, в прямом смысле слова умирали. Стоя около зеркала с лампами - клишированного фундамента каждой комнаты “звезд” разномастного масштаба, он еще раз пробежался глазами по своему внешнему виду. Пускай растрепанность могла добавить антуража, он пригладил волосы и бороду, недавно лишь ставшую его чертой образа. Карие глаза были подчёркнуты мешками под ними, пусть и говорили об извечной усталости, да являлись побочным эффектом ночных кошмаров, с завидной регулярностью будивших в ночной час. Он вздохнул и подошел к открытому проему, ведущему на сцену. Тем же временем с другой стороны вышел конферансье и зал заметно утих. Стало слышно дождь, бьющий крышу с какой-то мистической новой силой, что стало его якорем эмоций, он задержал своё внимание на этом звуке, чтобы успокоиться. - Здравствуйте - здравствуйте, дорогие дамы и господа. Граждане Империи, мы здесь собрались… – он начал речь, которая проходила мимо ушей, стоящего перед аркой из кулис, поэта. В руках было несколько бумаг, Вольдемар перелистал все друг за другом и чуть прокашлялся, наблюдая за человеком на сцене, позволяя последним остаткам волнения подтолкнуть его вперед, как только прозвучит имя. Плакаты афиши висели на здании снаружи, он вспомнил еще причины, по которым находиться на этой сцене было просто необходимо. “Ave Revivus…” - пронеслось в голове. Он все-таки чуть не пропустил момент, шагая лишь после аплодисментов ожидающих зрителей. Казалось, что ноги могут предать в любой момент, однако он дошел до середины и взял микрофон, попутно привыкая к софитам над сценой, позволяя себе чуть проморгаться. Пустым зал казался гораздо шире. Рука поднялась в широком приветственном жесте, после чего он сразу начал со стиха. Зал чуть затемнили сразу, как и сцену, мрачная атмосфера ворвалась тут же, как и слышимый значительно ливень, в который внезапно перерос тот дождь. Этим стихом он и обозначил начало концерта, основную его тему: За вратами стылых аллей, На дороге из красного мела и белых костей Был построен у края тот дом. Преисполненный даром предсказать твоё имя, твоё прошлое и судьбу сидит Он в нём. Злой затворник с ослепшим глазом, противный голос - поклонник твой. Возможно, ночью ещё придёт за тобой. Свободное время проводит он за холстом, К двери твоей преподнесёт картину, подвешен будешь на её холсте. Исполнит он её красиво, каждый предмет сыграет роль. Лестница три метра, коридор... Скрип половиц последует за каждым полутоном. Запри все двери, окна затемни, но знай, что твёрд намерением прийти тот гость. Прими же эту честь, сбрось спесь свою Или умри. Поэт чувствовал себя уже более раскрепощённо, когда зрители зааплодировали взрывной волной, только он обозначил конец тишиной. Эти сотни глаз, которые могли бы быть ощутимы кожей и одна пара в самой тени. Вольдемар особо ощутил давление оттуда, самое неприкрытое изучение, что не выбило его из колеи. Он отставил догадки на потом, припоминая следующий текст. На губах заиграла усмешка, с которой он и продолжил свои речи, лишь слегка призвав зал к тишине. Его послушались безоговорочно. За столом у окна загорается свет, Ты пойдешь посмотреть, заставляя себя, Но там тебя ждет западня. Тут капкан, как полная луна, Над куполом зависла красная от крови. Пришла питаться тобой и твоею волей. Тобою она пьяна. А в лужах густых океан Следов. Цвета волн не видно, За окнами пустотою зависла тьма. Нелепая, скромная, вой свирепый с ней, Ветра следы сметают смелым вихрем, Может с ней непобедим. Войди в неё и будет видно. Поэт удовлетворительно посмотрел в зал, как оказалось, закончил чтение стиха он с закрытыми глазами. И помнить дополнительную свою миссию на данном мероприятии было легко, когда он встречал блестящие глаза у самого края подиума. Тревога осталась задвинутой на задворках сознания. Он продолжил свой концерт, ни на минуту не сбиваясь со сценария. Своя стихия распаляла, люди казались обычным пейзажем, тогда как рифмы летели в воздух новыми и новыми потоками, раскрашивая холст. Скоро время вышло, когда мысленно листы, что он недавно перечитывал, подошли к концу, и свет наполнил комнату, заменяя дождь и прошлую атмосферу. Подошёл конферансье, которого Вольдемар тут же оставил, не слушая, почти коротко кивнув ликующему местами залу. Кто-то так и остался стоять с удивленным видом, озираясь на расходящихся людей. За кулисами он только с выдохом осел в свое кресло, еще раз рассматривая эти самые листы. Внутри завелось любопытство, он не знал куда его деть, только вертя найденный карандаш у зеркала. - Вроде всё прошло удачно, – на последней странице, в свободном месте, он начал чиркать что-то новое, но пока бессвязное. Рыжие схроны… Иволга.. Тьма… Карандаш замер. “Закончу позже.”***
Люди все прибывали и прибывали, так же как и Войд, стряхивая с себя капли надоедливого дождя. Вскоре весь зал заполнился людьми и зашумел словно море. Все перешептывались, переговаривались, перекрикивались, в конечном итоге все равно сливаясь в единое шуршание волн. Возвышаясь темным скалистым уступом над ними, он лишь строго смотрел куда-то вдаль, одновременно с этим особенно никуда не вглядываясь. Его мысли были заняты совершенно другим… Что ему необходимо сделать завтра, как вычислить шайку предателей Империи, по каким законам правильнее вынести приговор, чтобы они ни в коем случае не избежали наказания за свои деяния. Весь этот несколько сумбурный поток мыслей, мелькающий в сознании не хуже молний, не смог остановить даже слишком высокий голос конферансье, который объявлял что-то нетерпеливой публике. Но вот, столкнувшись с громадой тишины, “волны” разбились о нее в громких аплодисментах. На сцене возник тот, ради кого они все сюда пришли. Рыжеволосый мужчина в черном костюме с прожилками золота, чей низкий бархатистый голос, расплываясь по залу тягучим туманом, смог таки выдернуть офицера из его рутины. Очнувшись от своих дум, фокусирует пристальный взгляд холодных глаз на поэте. В нем нет ничего необычного. Усталый взгляд, свидетельствующий о множестве бессонных ночей проведенных в трудах - обычное дело для людей творческих профессий. Почему же тогда его попросили посетить этот концерт? Явно же не для того, чтобы провести вечер в более высоком обществе… Поэзия, пусть и редко, но встречалась в библиотеке парня, пылясь в крошечных томиках между папками с отчетами, которые вот-вот, казалось бы, должны были лопнуть от количества бумаги. Правда, эти произведения Войд редко пролистывал ради собственного удовольствия, которого не ожидал и сегодня, воспринимая концерт лишь как часть работы. Но, кажется, этот поэт станет первым, кто сможет его увлечь… Его стихи, мрачные и темные, словно заклинания, задевали такие струны его души, о которых офицер и сам не догадывался. Мысленно перенесясь в те места, что так умело обрисовывал поэт, он на секунду утратил контроль над собой и почти поднял руки для аплодисментов, но вовремя остановился. Ему не стоит привлекать внимание к своей персоне, несмотря на желание поддержать автора. “Черт. Ты здесь не за этим!” - пронеслось в голове. От резко умолкнувшей толпы, он даже вздрогнул, будто бы эта тишина наступила именно по его вине, но нет. Это было делом рук выступающего, который легко утихомирил восхищенных слушателей. Такой способностью всех тех, кто так или иначе связан со сценой, Войд всегда восхищался. Это умение контролировать и подчинять себе лишь мановением руки, одним лишь взглядом. Оно было сродни магии, но офицер упорно пытался обучиться ему и сам. Усталым жестом потерев глаза, парень беззвучно отругал себя за свою беспечность и некомпетентность. Вот уж кто, а он точно не был из тех людей, кто списывает свою невнимательность на усталость. Пока он на работе, офицер будет выкладываться на сто процентов. А этот концерт - его работа. Прокручивая эту мысль в своей голове раз за разом, Войд словно бы пытался убедить в ее правдивости самого себя. Вот только строфа за строфой, стих за стихом вся его уверенность рушилась, словно карточный домик. Этот неповторимый стиль, эта атмосфера настолько глубоко засела в душу, что избавиться от этого странного наваждения, навеянного мелодичным голосом поэта, было уже невозможно. Стоя во тьме с сияющим взглядом ледяных глаз, он дослушал этот концерт до конца, а затем покинул зал также как и Вольдемар - быстро и не оглядываясь. Вольдемар… Имя этого поэта он явно запомнит надолго, ведь его произведения стали чем-то большим, нежели просто заданием. Ледяные капли ливня отрезвили затуманенное сознание. Практически рыкнув себе под нос, мрачная тень поспешила вглубь жилых кварталов Альт-Сити. “А ведь его стишки нарушают законы книги Света”, - думал про себя офицер, прячась от капель под тканью формы. В нем вдруг взыграло то странное юношеское непокорство. “Ну почему именно он? Почему то, что мне понравилось нарушает закон!?” - Войд остановился. Ему понравилось то, что нарушает закон… Взгляд парня на секунду исказился отчаянием, которое быстро заменили гнев и ярость. Этот поэтишка, этот… Колдун… С силой пнув какой-то ошметок попавшийся ему на глаза, он скрылся в подъезде жилого дома. Вернувшись в свою небольшую квартирку и избавившись от вымокшей насквозь одежды, офицер сел за написание отчета. Что-то странное висело давящим грузом в его подсознании. Что-то такое, что он знал, заметил, но не мог определить. Что-то очень важное. События лишь последней пары часов сейчас занимали мысли парня. Что же он упускает? И упускает ли? Быть может та его часть, что так легко попала под чары автора этой мрачной поэзии, нарочно скрывала от его рациональной части ту важную деталь, что он так силился поймать? Сплетя пальцы в замок и уперевшись локтями в стол, Войд задумчиво прикрыл глаза и принялся анализировать. Ему нельзя упускать ни единой мелочи, ведь если Вольдемар читал что-то, что противоречило законам Империи, тем более на такую большую аудиторию, это могло иметь неприятные последствия. В силе слова этого мужчины он уже не сомневался. Этот поэт мог совершенно спокойно завуалировать нужную ему идею так, что даже самый искушенный слушатель лишь бессознательно проникнется ей, будучи не в силах сформулировать, что именно так задело его. Эту же проблему испытывал сейчас и полицейский. Медленно выдохнув, парень с тяжестью на душе вписал в отчет: “дело требует дальнейшего расследования”, и выключил компьютер. С одной стороны, его крайне раздражало, что такое простое задание, как проверка деятеля культуры, вызывает у него такие сложности. Но с другой стороны… Какая-то очень крошечная часть его угольно-черной души, загнанная в самый дальний и темный уголок сознания, уже ждала следующего концерта.***
Дома веяло холодом, Вольдемар быстро добрался до своей квартиры, даже не пытаясь препятствовать дождю, по пути обдумывая каким сборником порадовать слушателей в следующий раз. Когда он уже выходил со своими вещами из укрытия кулис, даже конферансье поздравил его с оглушительным успехом. “Концерту быть.” - поэт запер двери, заглянул в окна, словно следуя своему же первому стиху. Кто знает что он мог под ним иметь в виду, а ведь он удачно завуалировал слепую руку правосудия, тревога за длину которой так и била по нервам. Он не мог до конца быть уверен в том, что находится в безопасности, как и всегда, потому лишь помолился Возродителю, чтобы слегка утихомириться. Потом рутинно, как предпочитал теперь делать после каждого выступления, сходил в душ, не высушивая своей головы, чтобы эта вода дольше холодила его голову, и заглянул в холодильник. - Ни-че-го. – растянул поэт по слогам, закрывая дверцу, теперь уже думая стоит ли сходить в магазин. Внутри на полках одиноко стояла банка допотопного варенья из смородины, пару батончиков с истекшим сроком годности и маленький тетрапак лимонного сока, который он брал, вероятно, чтобы что-то приготовить, но абсолютно забыл. В общем, последнее время он слишком часто ходил по городу, а дома ел редко, даже работал редко. Совсем про это забыл. Так как пить лимонный сок - нелепо после такого триумфа, он решает всё же выйти в Эмпориум, пока комендантский час не наступил, как и тьма, сгущающаяся на небе всё больше. Дождь вполне себе утих, и хотя мокрые волосы не были бы неожиданностью для горожан, он нацепил на себя черный дождевик, капюшон которого ему напоминал мантию для посещения Чертог. По дороге это заставляло его улыбнуться, с шагами по блестящим проулкам, сияющим и манящим взгляд, что прятался под тканью. Эйфория выступления всё равно не отступала, пусть он вспомнил о той паре глаз у выхода из зала. Что бы это могло быть? Страх уколол мужчину прямо между лопаток, пока он открывал двери в здание. Он оглянулся, пытаясь проверить, не преследует ли его этот черный силуэт. “Черный… Черный… Значит полицейский… Хотя там было темно, откуда мне знать.” - походка все-таки стала более отрывистой, хотя Вольдемар и успокоился. Можно сделать ставку на нового поклонника со странностями. Он вспоминал текста стихов, что вполне себе были покрыты разными фразами, моменты которых скрывали эти “собачьи свистки”. То была забавная игра слов, которой он пока лишь баловался, но уже считал достаточной причиной опасения. Вокруг же не оказалось ничего подозрительного. Щекоча этими мыслями свое вдохновение, он подумал, что это пока не плохо. Вернулся уже с продуктами, хотя особое внимание стоит уделить напиткам. Праздновать вином в одиночестве не было сколько-нибудь противоестественно для него. Вольдемару очень не хотелось готовить, потому покупное подобие лазаньи было разогрето для приличия. Пусть и прохладно, дома было достаточно уютно, он отнес вино и еду в личный кабинет, на котором основывался его выбор квартиры в принципе. Окно в нем выходило на горизонт с более низкими домами, с 6 этажа его отлично было видно небо, пусть сегодня более тучное. Поэт также сходил за листами текста с сегодняшнего выступления, что оставил в прихожей. Немного намокшие, они все равно были читаемы, больше его волновали новые строки - вдруг пригодятся сейчас. Порой он мог пол квартиры с собой притащить на всякий случай, а пользоваться только коммуникатором… Но таков настрой у творческих людей. Распахнув шторы над письменным столом - так было куда больше вдохновения и обзора на то, чем можно прекрасно вдохновиться. Вдалеке даже слегка можно было разглядеть поселения и кромку леса. Опершись руками о подоконник, нависая над столом, Вольдемар вздохнул. Уже в кресле, он понял, что забыл штопор, а в пути за ним на кухню, в поисках открывая ящики, только начал ощущать усталость, накатывающую, убивающую. В сидение сел чуть ли не без рассчета, упав в мягкую обивку и откинувшись назад. Позволил себе минуту поразмыслить со штопором в руках. Бутылка легко поддалась и в бокале оказалась красным маревом, перекатываясь по стенкам. Полутьма также романтично воздействовала на поэта, он быстро все съел, не особо чувствуя, да и вино, так неиронично напоминающее кровь, на вкус не считалось каким-то изыском. Лазанья да лазанья, вино да вино. Только стало свободнее, стало чуть легче. Вольдемар почувствовал всем нутром непомерное одиночество, трансформируемое в страх, почувствовал как тени за углом зашептались, как трава в лесу тронула ногу, силясь не обвить и утащить в глубины чащи, пронизывающий ветер и холод чего-то острого. Так лист вошел в руку и добавились несколько строк: На рыжих схронах Во тьме деревьев Нет места, где иволге станцевать Во мраке… С коленей упал коммуникатор, прерывая порыв. “Снова на потом.” - слегка возмущенно, мужчина вспомнил, что о концерте нужно еще подать заявку. Этим он и занялся, отставляя письменность на потом. От экрана глаза поднялись уже на восходящий полумесяц. Усмехнувшись, Вольдемар подумал вслух: - Следующий сборник будет чуть смелей.