(Фата Ивица. — «Комментарии к Книге запрещённых заклинаний». —
Секретный архив Круга жриц, 1479 год)
Эрфурт, Священная Римская империя, 1509 год — Молитесь за её душу, господин. Повитуха говорила устало-равнодушным голосом повидавшего всё человека и старалась не смотреть в глаза. Едва не снеся старуху, Фауст ворвался в комнатку и застыл в шаге от кровати перед ворохом тряпья, пропитанного кровью. Чужая женщина с заострившимся бледным лицом, похожим на мёртвый восковой слепок, открыла глаза. Ярко-синие глаза Анны, переполненные тоской и болью. — Наш сын… На скамейке испятнанный кусок холстины прикрывал что-то маленькое и неподвижное. Фауст сорвал покров и тут же набросил обратно, не желая видеть безжизненное синюшное тельце. — Анна, не покидай меня, молю! Ты должна жить! — Генрих… Словно вложив весь остаток сил в едва слышный шёпот, она содрогнулась и замерла — уже бесчувственная. Она ещё дышала, но Фауст разбирался в медицине достаточно, чтобы с неумолимой ясностью понимать: это ненадолго. Если бы только он не тянул, чтобы подготовиться как можно лучше! Начни он Великое Делание месяцем раньше — мог бы уже получить Эликсир Жизни! «Анна, любимая, живи! Держись! Совсем немного!» Фауст помчался в пристройку, где оборудовал алхимическую лабораторию. Его гнала не столько безумная надежда, сколько безумная жажда сделать хоть что-нибудь — что угодно, лишь бы не наблюдать бессильно, как уходит Анна. Подарившая ему восемь чудесных лет жизни, полных любви и счастья. «Хочу, чтобы этот миг длился вечно», — сказал он ей однажды. «Зачем, дорогой? — рассмеялась она. — У нас впереди ещё много прекрасных мгновений». Тогда он не сомневался, что всё именно так и есть. Разумеется, абсолютно ничего в реторте не изменилось. Ферментация — процесс не быстрый, и спешка тут только навредит. До рези в глазах Фауст вглядывался сквозь мутноватое стекло, словно бурая масса внутри могла начать превращение, стоит лишь пожелать этого и представить до мельчайшей детали. Закопчённые стены на миг поплыли, растворились в серой мгле, затем вернулись одновременно с яркой точкой белого света. Нет, не света. Даже густые киммерийские тени, клубящиеся в реторте, не способны были полностью скрыть явление снежно-белой субстанции. Фауст лихорадочно разжигал огонь под ретортой, добавлял серу, ртуть, золотой песок, снова ртуть и серу. Только бы успеть! Только бы Анна продержалась! Новая сублимация. Зелёное-красное-белое. Последний цикл! Она всё ещё дышала, когда он смачивал кроваво-красным маслом восковой лоб и пересохшие губы. Тело выгнулось во внезапной судороге и безвольно упало. Анна была мертва, и лишь неестественная чернота отмечала на лице места, которых коснулся Эликсир Жизни. Всё впустую. Великое Делание потерпело неудачу и жестоко отплатило алхимику за грубое и дерзостное вмешательство. *** Цитадель, штаб-квартира Великого Дома Навь Послеполуденное солнце щедро заливало лучами просторный кабинет — одно из немногих ярко освещённых помещений. В огромном здании, которое уходило вглубь гораздо дальше, чем ввысь, полновластной хозяйкой себя чувствовала Тьма, заполняя собой склады и арсеналы, мастерские и лаборатории, библиотеку и жилые комнаты. Но комиссару Тёмного Двора нравилось не только носить светлые облачения, но и работать при дневном свете, так что плотные шёлковые драпировки были сдвинуты, открывая окно целиком. Помощники давно привыкли, и Бога даже не прищурился, войдя из полутёмного коридора. Навские глаза, прекрасно чувствующие себя в темноте, мигом адаптируются к любому освещению. Бога сразу опознал ветхие листы, лежащие на столе. Чтобы заполучить копию записок человского мага, понадобилась масса ухищрений, но это было делом чести, раз уж оригинал из-под носа увели зелёные ведьмы. — Я закончил расшифровку, — сказал Сантьяга. — В кладе Оттона Фауста, даже если челы его не разграбили, я, откровенно говоря, особой ценности не вижу. Пусть ведьмы ищут, если сумеют. Должны же иногда быть у девушек маленькие радости. «Вот и пойми, то ли это он в утешение, то ли на бездарно потраченное время намекает». — Надо сказать, однако, что в зашифрованной части записей содержалось несколько любопытных мыслей, которые стоит как-нибудь обдумать и проверить. — Я думал, он мифический Грааль искать в Палестину отправился, — осторожно произнёс Бога. — Я не особенно вникал в цели его поисков: мифов у челов в запасе много. Но мы отвлеклись от сути, Бога. Хотелось бы разобраться с одним моментом: из записок ясно, что Оттон применял в одном из сражений для спасения себя и спутников нетипичный вариант «Песочных часов». — Тогда этот аркан не был запрещённым. — Верно. А когда случилась «эрфуртская аномалия» — уже был. — Это же было почти на двести лет позже, какая тут связь? Сантьяга выдержал паузу, попутно наведя на столе идеальный порядок. — Помнится, мы так и не установили мага, ответственного за локальное возмущение времени, и решили, что он скрылся из города до начала проверки. Что касается рода Фаустов, с Тайным Городом были связаны многие его представители. К нынешнему Фаусту это не относится, способности к магии там ничтожны. Тем не менее, я получил информацию, что в Эрфурте он жил как раз в то время. И вскоре покинул город из-за слухов о связи с нечистой силой. Алхимиков часто подозревают в подобном: издержки профессии. — Комиссар, — удивился Бога, — мы всё ещё о «Песочных часах»? Слабый маг этот аркан не построит. — Я не просто так упоминал о нетипичной разновидности. У Оттона с магическими способностями было очень неплохо. Но из его туманного описания следует, что энергии на «Песочные часы» ему почти не потребовалось. Всё произошло как будто само собой. Словом, Бога, попытайтесь разобраться с этим феноменом и возможностью его использования в наших интересах. Сейчас Генрих Фауст обитает в городе под названием Виттенберг. — Я отправлюсь туда сегодня же, комиссар. Виттенберг, Священная Римская империя, 1538 год «Генрих Фауст, чел, 58 лет, — быстро набрасывал Бога краткую характеристику объекта. — В Тайном Городе не зарегистрирован, магический уровень крайне низкий. Прошёл полный курс университета, доктор богословия и философии, много времени посвящал алхимическим изысканиям. Жены и детей не имеет. Физическое состояние — удовлетворительное для чела его возраста. Психическое состояние — подавленное, с ощущением бессмысленности жизни и суицидальными настроениями. Признаков религиозного фанатизма не наблюдается. Задача: выявление возможных скрытых способностей объекта путём создания обстоятельств, провоцирующих…» Предчувствие впилось тоненькой острой иглой, и Бога, бросив запись, открыл быстрый портал в жилище Фауста. В последний момент успел захватить контроль над сознанием чела, уже державшего в руке открытый флакон с ядом. Остаток ночи объект крепко проспит, а на следующий день вместо желания покончить со всем разом задумается… о ритуале вызова духов, допустим, почему бы и нет? Бога, не забыв на всякий случай нейтрализовать зелье во флаконе, вышел на улицу и замер, готовый вступить в бой в любую минуту. Поблизости ощущалась явная магическая активность. Кем бы он ни был, колдун замаскировал портал как следует. Вихрь исчез, не успев оформиться, и в следующий миг по тёмной улице шёл молодой парень, с виду — типичный загулявший подмастерье. Только не для Боги, который без труда разглядел красивую, и не сказать, чтобы совсем незнакомую белокурую женщину в кожаных одеждах боевого мага Люди. — Явора… И почему бы это меня не удивляет наша неожиданная встреча? — Так вот на кого работал наёмник, — парировала ведьма. — Действительно, чему бы удивляться? — Послушай, — сказал Бога самым примирительным тоном, — речь идёт о распространении заклинания, которое запрещено общим решением Великих Домов. Нам нечего с тобой делить и незачем строить друг другу козни. Предлагаю лучше объединить усилия. — Какая искренность и бескорыстие в каждом слове! Я аж теряюсь, будто не нава перед собой вижу, а какого-нибудь местного святошу. Из тех, знаешь, кто пламенно обличает прелюбодеев на проповеди и втихаря щупает симпатичных прихожанок. — Между нашими Домами сейчас мир, — продолжил нав, не обращая внимания на подначку. — Нам ничто не мешает подробней обсудить тему прелюбодеяния при обоюдном интересе. — У тебя найдется рассказать много интересного, не сомневаюсь. Но я скорее в Южный Форт схожу об этом поговорить. — Дело вкуса, — пожал плечами Бога. — То есть, ты предпочитаешь на поединке решить вопрос, кто из нас будет заниматься челом? — Если я тебя убью, — ведьма одарила его ангельской улыбкой, — Сантьяга формально не сможет меня преследовать, но и спокойно жить в Тайном Городе не даст. Не слишком выгодный расклад. Явора была перспективной фатой и имела немаленький шанс победить в магической дуэли с гаркой, хоть Бога и поставил бы на себя, окажись рядом конец-секундант. — Прекрасный образец рационального мышления. К тому же стареющий чел не стоит твоей жизни, не говоря уж о моей. Если «эрфуртскую аномалию» действительно учинил он — у вас есть предположения, каким образом? — А что, мы уже договорились? — приподняла бровь Явора. — У челов бывает, что глубоко скрытые способности могут проявиться при сильном эмоциональном потрясении. — Это не новость. Но для штучек вроде «Песочных часов» одних эмоций недостаточно. Энергия нужна. — Не всегда эти способности легко и просто объяснить, — добавила колдунья. — Ты уже определился, за что цеплять чела? Глубокие привязанности, страсти? — С этим небольшая проблема, — признал Бога. — Близких у Фауста нет. Он живет затворником и сильные эмоции, похоже, оставил в прошлом. Я заметил усталость от жизни и чувство, что она прожита зря, кругом тлен и безысходность. Только что он собирался выпить яд, я еле успел вовремя. — Ну, это не проблема, это мы поправим. Загорится, как в юности. Ненадолго, конечно, а потом быстро одряхлеет, но мы ж не эрлийцы, мы его не лечим, а изучаем. — Вот и договорились. С таким разумным подходом к делам быть тебе в Круге лет через тридцать, не позже. Как раз постигнешь все тонкости придворной интриги. — А поцелуй? — насмешливо фыркнула ведьма. — В другой раз, моя прелесть, в другой обстановке, а то знаю я ваши поцелуи. *** Накинув морок, Явора внимательно изучала стайку молоденьких горожанок у колодца. «Несомненная полукровка, но хороша, действительно хороша… Либо подкидыш, либо её мать однажды славно повеселилась, пока мужа не было дома». Жаль, что нет времени толком обработать девчонку, натаскать в любовных делах — она бы из старого учёного сухаря, как из воска, лепила что пожелает. Несмотря на то, что от Люди ей досталась единственно красота, как показала быстрая проверка. Способностями там и не пахло. Принесло же сюда нава! Девушки не спешили расходиться по домам, обмениваясь сплетнями. — Никакого стыда, — возмущалась красавица. — В белом платье, как порядочная, под венец собралась, а срам-то, говорят, заметен уже! — Не переживай, Гретхен, недолго свадебному венку у ней на голове быть. А мы и сечку уж припасли, чтобы у порога насыпать. — Дурень Ганс, на кой ему это позорище? Мог и получше невесту подыскать. — В одиночку только рукоблудие творят, — вмешалась третья девица, — а тут двое согрешили. Почему же на ней одной вина быть должна? — Потому что на женщине с начала времён грех праматери Евы лежит, — заявила Гретхен. — Разве не этому святой отец учит? Она искушает, значит, и блюсти себя должна строже. «Спящий, она ещё и благочестивая девственница…» Ладно, чел в любом случае приманку заглотит, куда он денется. Небольшой хрустальный шар услужливо показал, что объект раскрыл увесистую книгу и что-то забормотал, перемежая слова с абсолютно бесполезными пассами. «Пора». Из сгустившегося возле стола мрака выпрыгнул чёрный пудель, облаял Фауста и принялся расти ввысь, на ходу трансформируясь в уродливо-гротескную двуногую фигуру. Чел в ужасе отшатнулся; Бога убрал «Мираж» и навёл морок, чтобы предстать в загодя выбранном обличии. Теперь на потрясённого Фауста пристально и несколько глумливо таращился глазами разного цвета долговязый франт в остроносых башмаках, красном камзоле и с ярким петушиным пером, украшающим бархатный берет. Заодно слетели ставни и лопнули слюдяные чешуйки в маленьком оконце, наконец-то позволив свежему воздуху проникнуть в затхлую келью. По мнению нава, одинокие годы в этом пыльном каменном мешке не только на человскую психику повлияли бы самым скверным образом. — Я вызывал Великого Духа Земли, — Фауст несколько пришёл в себя, — а не духа зла и обмана. Да, мне много известно о личинах, в которых является нечистый, чтобы искушать слабые души. — Если твоя душа столь сильна, что ж не поднимешь ваш святой символ, не вознесёшь своему богу молитву о защите? Не уверен, что поможет? Правильно. Тонкие материи, они дело такое: крошечная ошибка в заклинании, и в открытую дверь может войти совсем не тот, кого ожидаешь. И вот я здесь, и должен заключить договор с заклинателем, чтобы уйти беспрепятственно. — Что ты мне можешь предложить, адово отродье? Мне не нужны богатства, власть и мирская слава. — Тебе вообще ничего не нужно в нынешнем твоём состоянии. Собственная жизнь в том числе. — Ты и шпион вдобавок? — Есть немного. Но мы сейчас о тебе, а не обо мне. Всё может измениться: вернётся свежесть чувств, порывы и юный пыл, желания, в конце концов. Фауст долго молчал, словно пытаясь насквозь просверлить собеседника гневным и недоверчивым взглядом. Бога спокойно считывал изменения эмоционального фона и не сомневался в успехе представления. — Что взамен? — выдохнул чел, всё ещё не полностью верящий себе самому. — Ты вновь проживёшь много ярких мгновений, о которых уже перестал мечтать. Если пожелаешь удержать какое-то из них, в твоих силах будет и это. Цена стандартная: после смерти твоя душа окажется всецело в моей власти. Бессмертием я не одариваю. Ну как? — Принято! Но скажи, как мне обращаться к тебе? У вашего лукавого рода много прозвищ. — Что такое пустой набор звуков? Да как пожелаешь — хоть «Господи». — Не святотатствуй. Будешь Мефистофелем. Не Люцифером же тебя именовать — не тот размах торговли. — Как скажешь. С размахом или без, купля-продажа свершилась, осталось подписать договор. — Слова для тебя не значат ничего, а без бумажки ты не можешь? — Можешь расписаться на дощечке или черепках, если тебе так больше нравится. И я не говорил, что кровь — пустая и ничего не значащая субстанция. Давай палец, таков порядок, с твоей ли учёностью этого не знать? «Генетический материал лишним не бывает». — Выполняй же обещание, — потребовал Фауст, размазав несколько капель крови по листку. — Не терпится? А я ведь объяснял про установленный порядок. Договор — это ко мне, а колдовское зелье — к ведьме. Вместо крючконосой согбенной карги Явора предстала в виде элегантной старой дамы в чепчике, украшенном незабудками и фиалками. Прочий антураж выдержан был идеально: закопчённый котелок над очагом, зловещие зеленовато-синие языки пламени, утробное бульканье варева самого неприятного вида, увешанные всякой всячиной стены, шорох нетопырьих крыльев, воронье карканье, визжащие обезьянки и гордо возлежащий на полке толстый чёрный котяра, который негодующе взвыл и шумно обрушился в подпол после варварского добывания трёх волосков из роскошного хвоста. На лице ведьмы не дрогнул ни единый мускул, когда она не меньше трёх минут несла над варевом полнейшую белиберду, среди которой Бога сумел-таки распознать неприличный стишок на корече. Фауст никаких неожиданных фортелей не выкидывал. Ещё не выпив напиток, он не сводил глаз с небольшого серебряного зеркала, что-то восхищенно шепча под нос. Бога видел только блестящий полированный металл, пришлось считать образ из памяти чела. Ясно, прекрасная дева, кому там быть-то ещё? Странно было бы, если б Явора об этом заранее не позаботилась. Интересно, здесь кого-то нашла или с собой притащила? Лучше бы первое, а впрочем, какая разница? Напиток тоже оказался приготовлен мастерски. Спустя несколько минут на месте дряблого чела на пороге старости с морщинами, брюшком и нездоровым цветом лица оказался зрелый мужчина, полный сил и желания наслаждаться жизнью. И это была не иллюзия. К тому времени Явора как раз успела рассказать Боге, где находится домик, мимо которого обязательно надо провести Фауста на обратном пути. — Ну, как? — поинтересовалась ведьма на следующий день. — Всё в порядке. Объект, как мальчишка, сходу ринулся на штурм крепости. Девица, воспитанная в строгости, его, конечно, отшила. Мне тут же учинили скандал, что я не выполняю договорных обязательств, и потребовали вожделенную красу в объятия сию минуту. Еле отговорился. Да, ещё с меня запросили побольше подарочков для предмета страсти, дьяволу ведь это — раз плюнуть. Что за наглая семейка эти челы! Можешь быстренько договориться с приставниками о парочке подходящих кладов? — Ты, надеюсь, не забыл, что им полагается законный процент? — осведомилась Явора. — Ну, вы внутри своего Дома уж разберётесь как-нибудь. — Не строй из себя оса-тугодума. Правила для всех одинаковы. Мы действуем сообща — значит, и расходы пополам. — Какие расходы, они же просто долю с клада возьмут? — Доля долей, а с чего ты взял, что они клады ради моих прекрасных зелёных глаз даром укажут? Счёт я тебе пришлю вместе с точными координатами. *** Бога надеялся, что ради неприступной девицы Фаусту придётся хоть немного напрячься. Какое там! Молоденькая неискушённая Маргарита совершенно потеряла голову от внимания такого видного благородного господина, и не прошло недели, как была готова на всё. Бога подыскал комнату на втором этаже трактира с очень неплохой кухней. Там, по крайней мере, можно было выглядеть самим собой и отдыхать от личины Мефистофеля. Фаусту же не объяснишь, что сатане тоже бывает необходимо поспать, помыться, вкусно поесть, а иногда и вовсе нужду справить, как простому смертному. Дни тянулись за днями, унылые, как жизнь Фауста до колдовского зелья. Зиму в положенный срок сменила весна. Влюблённая парочка продолжала вкушать блаженство, то встречаясь днём у соседки-сводни, то подливая Маргаритиной матери по вечерам снотворные капли в питьё. Вся активность объекта ограничивалась постелью возлюбленной. От скуки Бога и сам попробовал было приударить за Яворой, но не преуспел. — Вот если бы ты всерьёз в меня влюбился — это было бы ново и неожиданно. Вряд ли я бы устояла. — А просто для взаимного удовольствия совсем никак? — А просто для удовольствия у меня и без тебя есть, с кем. Ну да, она в Виттенберг сейчас только наезжает, лишь бы совсем не выпустить ситуацию из-под контроля: Бога завистливо вздохнул: от него Фаусту постоянно что-то требовалось. То украшение новое, то портному заплатить, а то диспут устроить, потому что не с кем больше: Маргарита ни одного философского термина не знает, зато стала интересоваться, почему милый Генрих так редко бывает в церкви, и как у него с почитанием святых даров. Вот и удавалось вырваться разве что на пару дней. Комиссар выслушивал краткий однотипный доклад, а в ответ на прозрачные намёки о существовании множества других полезных дел для помощника советовал не подхлёстывать события искусственно: всё произойдёт само. *** — Девчонка всё-таки перебрала со снотворным, — сообщил Бога, вызвав Явору на встречу. — Вчера мать схоронили. — Вот и конец романтической идиллии. Ещё немного, и последствия страсти уже не скрыть, у челов с этим быстро. Как они тут относятся к девушкам, забеременевшим до брака, тоже известно. Придётся Фаусту или трусливо удирать, или предпринимать что-то. Соседи не слепые, они уже пронюхали, кого по ночам привечает скромница Гретхен. «А я-то постоянно болтался поблизости и ничего не замечал». Судя по всему, в неведении пребывал не один Бога: Маргарита по непонятной причине до сих пор не рассказала возлюбленному о «последствиях». — Дальше не ходи, — потребовал Фауст. — Ты не нравишься Гретхен. У неё чуткое сердце, оно раскусило твою суть. «Ну-ну. Половина людской крови внезапно прозрела и определила, что нав я, а никакой не чёрт». Мысленно плюнув, Бога повернул назад и задумался, где бы перекусить во время очередного свидания. Далеко он не ушёл: очень уж подозрительный шум послышался за спиной. На Фауста с руганью наседал молодой чел в одежде ландскнехта. Сомнений в исходе драки не было никаких. Как любой мужчина дворянского происхождения, Фауст таскал на поясе шпагу, но если и умел когда-то держать её правильно, то давно разучился. Противник тоже мастером был невеликим, но в его стойке хотя бы чувствовалась свежая солдатская муштра. Первый же выпад стал бы роковым. Бога бросил парализующее заклинание и крикнул, пока ландскнехт отчаянно пытался двинуть онемевшей рукой: — Коли, болван! Быстро, или умрёшь! «Надеюсь, знание медицины поможет ему попасть, куда надо». Пронзительно закричала Маргарита, выскочившая за порог. Собирались зеваки. — О, брат мой! Чел, может, и был уже не жилец, но говорить пока что был способен. И говорил, не стесняясь в выражениях. Бога, на ходу наводя морок, подскочил к стоящему столбом Фаусту и зашипел в ухо: — Уходим, живо! Сейчас они дослушают обличение блудной сестры и вспомнят об убийце. *** «Только лишившись чего-то, понимаешь, как это было прекрасно. Чистые простыни, лохань с горячей водой, нежные свиные колбаски…» Из Виттенберга они бежали незадолго до Вальпургиевой ночи, а как известно, место уважающего себя дьявола в этот момент — на горе Брокен, и нигде более. Фауст не желал упускать возможность собственными глазами увидеть шабаш. Пришлось соответствовать. В предгорьях Гарца всё цвело и благоухало, а чем дальше в горы, тем неприятней и холодней становилась погода. Тащиться приходилось верхом: за долгую жизнь у Боги ни разу не нашлось повода наведаться в эту глушь. Сказать, что он был счастлив, когда, наконец, обнаружил маяк у подножия Брокена — означало не сказать ничего. Видимо, кто-то из ушлых жителей Тайного Города тоже был не прочь использовать человские суеверия и легенды для своих нужд. Всё. Больше не нужно жевать по ночам всухомятку припрятанный запас, потому что дьявол не ест человеческую пищу. Широкий «волшебный» плащ, управляемый левитацией, поднял их с Фаустом в воздух, а затем мягко втянулся в портал. Точка выхода располагалась как раз у начала тропы, ведущей от подножия. Здесь, внизу, глаз радовала живописная зелень, но Бога отлично понимал, как изменится и пейзаж, и климат вблизи вершины. Вот твой Брокен, чел, наслаждайся. А что кругом ни души, так солнце ещё высоко, ведьмы все чёрных козлов ловят или мётлы покрепче перевязывают. Сам Бога не собирался ни утруждать ноги подъёмом, ни тратить больше энергии на левитацию, чем уже потратил. За время пути он достаточно подготовился и, осторожно касаясь сознания Фауста, погрузил того в гипнотический сон-иллюзию — любоваться воображаемым шабашем. Что уж чел там себе навоображает, зависит только от его испорченности. Бога вытащил из кармана мелкую монету и заставил её развернуться в палатку. Ближе к ночи его разбудил шум, производимый кучкой полуголых женщин, явно употребивших что-то наркотическое. «Вы же насмерть замерзнете, идиотки. Впрочем, дело ваше». Нав убедился, что сумасшедшие, мнящие себя ведьмами, не видят Фауста, и вернулся к прерванному занятию. После Гарца были ещё дороги, иногда преодолеваемые порталами. Гостиницы и постоялые дворы, чаще убогие, чем приличные. Какие-то небольшие грязные городишки и замки. Напиток Яворы продолжал действовать, и силы на скитания у Фауста оставались, зато характер портился с каждым днём. — Ещё одна ночь в клоповнике, и я расторгну наш договор! Мог ли я подумать, что у отца лжи и всяческих уловок не хватит хитрости обеспечить нам достойный приём хоть где-нибудь? — Себе я достойное место обеспечу где угодно, — невозмутимо отвечал Бога, которого клопы не кусали. — А в твоём случае возможности зависят от того, как далеко разошлись сообщения о награде за поимку убийцы. Ты сам нарвался на братца девушки, винить тут некого. — Ты меня вынудил его убить! — Ты предпочёл бы оказаться на его месте? Я тебя спас, и вот она, благодарность… *** — Он знает Гомера, Аристотеля, и что такое силлогизм, — заявил Фауст, когда аудиенция завершилась. — Я никуда отсюда не двинусь. Бога, который об Аристотеле, в бытность того живым, ничего хорошего не слышал, отогнал соблазнительное видение запечённого фазана. — Ну что ж. Попробую вызвать больше расположения к нам, чем ты со своими философскими рассуждениями. Правда ли, что твои коллеги в каком-то университете всерьёз спорили, сколько чертей может уместиться на острие иглы? — Не чертей, а ангелов. Высшие взаимосвязи духовного и телесного неподвластны уму падших созданий. Бога мысленно подложил на сиденье Фауста острием кверху иглу из навской стали, в которую вплавлена парочка духов, созданных эрлийцами или шасами. А как могли бы обогатиться представления чела о телесных взаимосвязях… Вместе с лексиконом. Князь Готлиб полагал себя правителем просвещённым и искренне презирал малограмотных владетелей соседних земель. К сожалению, у них было больше денег на оплату наёмных армий, что сильно ограничивало культурную экспансию. Бога изучил обстановку и провернул небольшую финансовую махинацию, заметно пополнив княжескую казну за счёт богатых гильдий, которые дружно возлагали вину за убыток не на Готлиба, а друг на друга. Статус Боги и Фауста при дворе вмиг подскочил от заезжих фокусников и балаболов с тощими кошельками до почётных гостей. — Ну, что тебе ещё? Я тут несколько душ присмотрел, дай мне время ими заняться, надо же поддерживать репутацию. Бога усердно поддерживал среди поваров на кухне репутацию большого знатока и гурмана, но спутнику об этом знать не полагалось. — Души подождут, — не унимался Фауст. — Празднество совсем скоро, и князь желает видеть коронным номером программы мужской и женский идеал, прошедший сквозь века — Париса и Елену Прекрасную. А ты нас зачем-то ещё иллюзионистами представил. — Я просто собрал обширный список, чтоб хоть какое-то ремесло пришлось ко двору. — Вот и займись прямым своим ремеслом, повелитель обмана. — Мы так не договаривались. Я вызову иллюзию, но на сцене будешь ты, и будешь вести себя, словно это твоих рук дело. Главное — больше уверенности и апломба. — Не учи профессора читать лекции. Главное — чтоб Елена походила на Елену, а не на одну из твоих бесчисленных распутниц. — Ты видел живую Елену Троянскую? А я — видел. Чаще напоминай себе об этом, прежде чем опять соберёшься перепутать меня со своими студентами. На миг Фаусту показалось, что на него смотрят не разные глаза, а два непроницаемо-чёрных сгустка мрака, за космическим холодом которых таится пламя геенны. «Я совсем забыл, какой ужас он способен внушать…» В древней Трое Боге действительно приходилось бывать. Страсти там кипели нешуточные: Орден и Зелёный Дом сцепились за влияние на потомков уцелевших после катаклизма атлантов. Тёмный Двор традиционно выжидал и внимательно следил за противоборствующими сторонами. Ладно, человская красавица более-менее неплохо запомнилась. Там в самом деле было на что посмотреть. Насчёт идеала на все века и тому подобной напыщенной чуши можно поспорить, но не одна зелёная ведьма откровенно завидовала. А с Парисом придётся фантазировать по полной. Главное, не забывать, что юный красавец не Готлиба со свитой должен воспламенять, а придворных дам не первой молодости. Это и к лучшему: много ли им надо? Празднество удалось на славу. Фауст очень представительно выглядел в звёздчатой мантии и шёлковом колпаке. В руках его тускло и таинственно поблескивал в полумраке фальшивым золотом ключ-анкх, которому надлежало отворить врата царства мёртвых. Публика всласть обсудила достоинства и изъяны явившихся призраков, которые казались потрясающе реальными. Бедной Елене дамы припомнили всё: от не того размера ноги и нещипаных бровей до количества законных и незаконных мужей. Кавалеры не скупились на изъявления восторга и готовности присоединиться к плеяде счастливчиков хоть самым распоследним. После похищения Елены на сцену явились поэты, и Бога, мигом вспомнив праздничные концерты в Лабиринте, улизнул на кухню. Повара нынче обещали превзойти себя. И только Фауст остался недоволен. — Я думал, душа моя устремится за неземным совершенством, Вечной Женственностью… «Это тебе асуру надо, что ли, но их я живьём не видел, помочь ничем не могу». — А ты вновь обманул, и показал не идеал, возвышающий Человека, а зрелище для пресыщенной толпы. — И кто, по-твоему, сидел в зрительном зале? Не много ли ты захотел от чёрта? Какая мне корысть в твоих возвышенных душах? — Чего бы и ждать от прожжённого софиста и лжеца, — горько вздохнул Фауст, — но я увидел Елену Прекрасную… и что? Где порыв, где страсть, где жажда идти хоть в подземелья Аида? «Ну извини, чел, Явора со мной зельем не поделилась. И вообще, хватит тут рассиживаться, ничего путного из этого не выйдет. У левой ноги плясал крохотный зелёный мини-портал. Бога нагнулся и поднял сложенную записку с легчайшим запахом духов. «Причина вашего бегства понятна, но с малышкой Гретхен чел поступил крайне дурно. После смерти брата житья ей совсем не стало, она ушла из дома, скиталась по предместьям, просила милостыню, пока не родила и от отчаяния не утопила младенца в пруду. На днях суд вынес ей смертный приговор за убийство матери и новорожденной дочери. Я бы на твоём месте вернула Фауста». «Возвращать, конечно, надо. Так, Яворе я давал один волос для удалённого поиска на крайний случай. Но она ведь могла его и разрезать. Придётся некоторое время ещё и об этом помнить». *** — Ты во всём виноват! — бушевал Фауст, узнавший новость. — Ты скрывал от меня, усыплял пошлыми зрелищами, ты… — Я виноват? Думать надо было, чем заканчиваются упоительные ночи. И жениться сразу, раз уж такая любовь. И тёща была бы жива, и шурин, и ребёнок. И жена на кухне, а не в тюрьме. — Не смей надо мной насмехаться! — Ты собираешься только орать, или хоть что-то делать? Кстати, ты до сих пор в розыске. — Спаси её, Мефистофель! — Спасать будет тот, кто погубил. Я перенесу тебя в Виттенберг и отведу глаза тюремщикам. Когда ты её выведешь, я помогу вам скрыться. Это всё, что в моей власти. Утренняя заря разгоралась всё ярче, а Бога по-прежнему ждал за стенами. Сколько можно возиться с простейшим делом, пойти поторопить, что ли? Фауст появился один, осунувшийся, со слезами, текущими по щекам. — Что стряслось? Она умерла, не дождавшись казни? — Она не пошла со мной. — Ты уверен, что она не повредилась рассудком? — Поначалу так и казалось, но затем Гретхен узнала меня и стала говорить разумно. О, ужасная картина! Она истерзана страданием и чувством вины, её страшат вечные муки в геенне, она так и сказала, что видит адское пламя за моей спиной и слышит сатанинский хохот… — Ты мог её просто схватить в охапку и выволочь оттуда? А уж потом утешать и лечить голову! — Да, я не смог сделать этого! Она права: я спас бы ей жизнь, но навеки погубил её душу. Довольно с тебя моей души! «Только мне уверовавшего объекта не хватало для полного счастья. Вот так взял и просто ушёл. Не попытался совершить невозможное, пожертвовать собой, или что там ещё от великой любви полагается делать… Или любовь оказалась не такая уж и великая? Явора будет окончательно разочарована». — Я не должен был вновь любить, — бормотал Фауст, обхватив себя руками, словно от лихорадочной дрожи. — Всё повторяется…Тридцать лет назад я тоже погубил женщину, которую любил больше жизни. «Интересно почём берут эрлийцы за лечение депрессивных состояний?» — Послушай, но разве в жизни больше ничего не существует? Ты брался за столько всяких дел, неужели ни в чём не хотелось взойти на вершину, оглянуться и сказать: я совершил то, что считал невозможным? — У нас с Анной долго не было детей, — продолжал Фауст, не глядя на собеседника. — Наш первенец родился мёртвым, а потом на моих глазах умерла и она. Я так надеялся, мне казалось, что в этот раз удалось, и он у меня в руках. Философский камень, Великий магистерий, Эликсир Жизни… Надежда оказалась ложной, я не спас Анну, как не спас Гретхен… Сколько раз я разжигал атанор и начинал Великое Делание заново! И каждый раз всё заканчивалось одинаково. Я прочёл множество трактатов, раскопал множество рецептов, которые противоречили друг другу и сами себе. И пришёл к выводу: все, кто хвалился получением философского камня — на деле всего лишь жулики и ловкие шарлатаны. «Ну… да, просто некоторые были ещё и магами». — Они всегда в большинстве — шарлатаны, проходимцы и недоучки. Подлинные мастера не выпячивают себя. — Понимаю. Фальшивка всегда на виду, истина всегда сокрыта. Всей жизни может не хватить на поиски. В этом я вполне убедился. — Смотря чьей жизни, — вкрадчиво произнёс Бога, насторожившийся в предчувствии, что его блуждания вслепую наконец-то вывели на зыбкую и запутанную, но всё же тропу. — На что ты намекаешь? — Я и напрямик могу. У меня нет для тебя философского камня, сотворить его должен ты сам. Но я могу помочь отделить фальшивку от истины. Делать ничего не хотелось. Хотелось неторопливо пройтись по Тайному Городу, посидеть в любимых местах, где не попадётся ни единый случайный чел. Познакомиться с хорошенькой феей — ничего серьёзного, прогулка под луной и легкий бодрящий флирт. Выспаться в своей спальне в Цитадели, найти Ортегу, устроить дружескую пикировку и выслушать новые анекдоты про гвардию. Как следует размяться с привычными клинками. Отогнав соблазнительные мечты, Бога кратко сообщил комиссару о возможной связи «эрфуртской аномалии» с алхимическими опытами Фауста и засел в библиотеке, ругая себя, что давным-давно не вспоминал о магии трансформаций. Превратить свинец, ртуть или медь в золото — задача несложная. Но если учесть затраты магической энергии на трансмутацию, особой выгоды это занятие не принесёт. Золото можно заработать или раздобыть множеством путей. Энергию брать неоткуда, кроме Источников, секрет изготовления которых утрачен тысячелетия назад. Память Боги хранила единственный эпизод, когда талантливый человский маг едва не начал производить алхимическое золото в промышленных масштабах. Он ухитрился многократно снизить расход энергии, оптимизировав арканы трансмутации близко к уровню лорда Тать. Приказ Сантьяги был краток — убить. Без всяких сканирований памяти, просто уничтожить вместе с записями и прочим добром. Не стоит сиюминутная выгода обрушенного рынка. Позже, когда информация всплыла, рыцари отнеслись к решению комиссара с полным одобрением, и только Зелёный Дом оскорбился, что их не спросили. Но где магия, а где Фауст… В его случае не поможет прочитать за спиной заклинание и ткнуть носом в золотой слиток — любуйся и гордись собой. Придётся целый ритуал сочинить, хочешь не хочешь, а надо просмотреть после классического учебника хоть что-нибудь из разнообразного человского бреда. А Явора уже окончательно в Тайный Город вернулась, хорошо ей сейчас, наверное. *** Нигредо Почернение и гниение Первоматерии, «малая смерть». Слияние Меди и Серы. Разрушение. Отвратительное зловоние тысячи тухлых яиц. На дне реторты Могучий Эфиоп — черный, обожженный и совершенно безжизненный. Его следует похоронить, смочить его же собственной влагой и медленно прокаливать. Очень медленно. Альбедо Воссоединение Первоматерии и Духа. Удаление из свинца серого цвета земли. Алхимическая стирка, Баня, купание в Фонтане Философов. Коагуляция. Рождение Белого Камня от воды и духа. Дистилляция. Тут, напротив, главное — не передержать. Цитринитас Алхимический брак и зачатие. Желтение. Золотой дождь. Коагуляция уравновешивает медную зелень и рыжую урину, извергнутую из станнума. Зарождение Андрогина-амальгамы в Философском яйце. Рубедо Кальцинация. Очистительный огонь. Иссушение до полного испарения Меркурия из реторты, обрушивание её иссохших стенок, опадание высохшей до состояния пепла кальцинированной белой скорлупы Философского яйца. Рождение Совершенства. Коронование. Вот он — философский камень, Алая Тинктура, Магистерий, Панацея, Эликсир Жизни. Бога, скромно притулившийся в углу, щедро добавлял магической энергии в моменты, когда не справлялись обычные химические реакции. Между прочим, его стараниями Фаусту удалось получить настоящий катализатор трансмутации — обходной манёвр для магов среднего уровня. Сильные маги превращали один химический элемент в другой без всяких промежуточных стадий. Конечный результат Великого Делания представлял собой оплывший ноздреватый кусок красного золота среди пыли и крошева, оставшегося от последней реторты. Фауст даже не удостоил его взгляда. Он взирал горящими глазами только на дистиллят — лёгкое, светящееся, благоуханное масло. Бога не знал, из чего оно состоит, и знать не хотел. — Эликсир Жизни. Подлинный эликсир… О, если бы тридцать лет назад я обладал этим знанием! Почему ты не явился ко мне раньше, почему? — Даже наш род не властен над временем. — Ваш — может быть. Я принадлежу к роду человеческому. Я — человек, свершивший то, что считал невозможным. Меня больше нечем запугать и нечем остановить! Он воздел сияющую склянку перед лицом, преисполненным решимости. — Я всё исправлю, Анна! Я спасу тебя! Бога начал готовиться с первыми словами Фауста, но даже тренированных рефлексов гарки Тёмного Двора едва хватило: слишком уж быстро сформировалось локальное возмущение, а строить надо было два аркана. Пробитое «Эльфийской стрелой» тело постепенно исчезало, пока длилось падение, так что пола достигли только голени, обутые в высокие сапоги. Потом не стало и их. Часы Боги, синхронизированные с временем Цитадели при помощи магии, сбились с хода и испускали беспорядочные фиолетовые вспышки. Сам он был практически на нуле; к счастью, в запасном аккумуляторе энергия осталась, избавив от перспективы плестись неизвестно сколько времени и миль до ближайшего жителя Тайного Города, желательно, шаса. Цитадель, штаб-квартира Великого Дома Навь — К сожалению, мы уже не узнаем, какая генетическая особенность позволила Фаусту выкидывать такие фокусы. В Эрфурте было просто краткое влияние на нормальный ход времени, а тут пахло изменением прошлого. — Поэтому у вас не было выбора, Бога. По крайней мере, ваши предположения подтвердились. Кто мог знать, что для него лишь прошлое окажется по-настоящему важным? Сантьяга приложил к конверту печать с изображением двух белок. — Как вы думаете, комиссар, куда чел всё-таки провалился? То есть, труп… — Расчёты показали, что распространение сдержал ваш барьер, а вот стабилизация частично прошла за счёт источника возмущения, то есть, трупом он стать не успел. И теперь обречён до пробуждения Спящего умирать в одном и том же коротком временном промежутке. — Надо было бить в голову, а не в сердце, — еле слышно вздохнул Бога. — Хоть и несносен он порой бывал. Сантьяга не ответил и, когда поставил идеальную печать на втором конверте, заговорил совсем о другом. — В прошлое появление дома вы были чрезвычайно заняты, Бога. Поэтому заботу о фате Яворе пришлось перепоручить Ортеге. Он побеседовал с продавцами двух лавок, где наблюдатели заметили фату, и был несколько удивлён. Может быть, вы ему подскажете, зачем сразу же по возвращении Яворе могли понадобиться пелёнки и бутылочки для младенца? — Так вот почему она устранилась! — Бога скрипнул зубами. — Она мне солгала, а сама выкрала дочь Фауста, чтобы наблюдать с детства, я так понимаю… — Думаю, скорее спасла, нежели выкрала, учитывая человские нравы в тех краях. Но в её доме младенца нет, Ортега это установил точно. Сейчас у него нет времени заниматься проверками приемных детей, как нет и генетического материала родителей. — У меня кровь Фауста на договоре осталась. — Вот и займитесь на досуге. Вряд ли в Городе найдётся много рождённых в определённое время сирот-квартеронок. Присмотрите за ней, если отцовство Фауста подтвердится. — Да, комиссар. «Найду, конечно, а там увидим, что вырастет. Он же не имел в виду, что я с ней нянчиться должен». Эпилог — Вот такая история. — Бога подбросил хвороста в гаснущий костерок. Лицо Евы осветилось бликами. — Я всегда знала, что зелёные мне о родителях врали — неизвестны, мол, подкидыш, в лесу найденный. Ещё и вы, оказывается, исподтишка поглядывали и ждали, не отчебучу ли чего, как отец. — Кому-кому, а не мне жаловаться на то, что ты «отчебучила». Кто бы предполагал, какие обстоятельства до этого доведут. — Точно. Что Инквизиторы вас уделают в хвост и в гриву. Да не злись ты, нав! Мне не поможет, что я чел на три четверти, мне тоже путь один — на костёр. Не хочется, знаешь ли. Даже тебя вот оставлять не хотелось. — А знала бы всё — бросила бы? — Дурак ты… Евлампией её нарекли бездетная фея и наёмник-чел, взявшие на воспитание. Имя её бесило, и с детских лет она никому, кроме приёмного отца, не позволяла называть себя им. Так и превратилась в Еву. В отличие от родителей, способности к магии у Евы были, причём хорошие: смешение крови Люди и рода Фаустов принесло плоды. Квартеронке, разумеется, не было места в школе Золотого Озера или Ласточкиной Горы. Ей дали набор базовых знаний и посоветовали практиковать среди челов. Она предпочла путь наёмницы. Благо, кое-чему научила Явора, пока не окунулась с головой в борьбу за освободившееся место в Круге. Еву заметили, и однажды Бога предложил ей первый контракт от имени Тёмного Двора. После третьего контракта она попросила нава научить нескольким заклинаниям, которые никак не удавалось освоить самостоятельно. Бога не отказался. Она схватывала быстро, но скоро уроки прекратились: началась война. Та самая, за которой последовал Сезон Истинных Чудес, а попросту — кровавая баня. До удара Инквизитора Ева истратила большую часть энергии, и оправилась быстрее Боги, которого приложило по полной. Она оставалась рядом, хоть и не могла ничем помочь. Их вот-вот взяли бы тёпленькими, не пробудись в дочери Генриха Фауста его наследие. Почти без энергии Ева сжала время так, что, пока челы делали единственный шаг, она успела вытащить Богу из зоны удара и найти у одного из павших работающий артефакт портала. Потом, уже в безопасном месте, она пристала с расспросами, не понимая толком, что вообще произошло. Её ведь никто не учил запрещённым заклинаниям. Бога немного подумал и рассказал. Всё, с самого начала. Ева протянула руки к огню — тёплому и спокойному. — Теперь думаю, случайно ли мы с тобой в паре оказались. — Почти, — отозвался Бога. — Я же обещал присматривать. — Уж присмотрел так присмотрел… «Смейся. Но если останемся живы — я буду присматривать дальше. За тем, чтобы никакие обстоятельства больше не вынудили тебя обращаться к твоему дару».