clean

Джемин говорит тихо, чтобы не привлекать внимание остальных: — Ты так отчаянно нуждаешься во внимании? Донхёк его еле слышит. Он прищуривается, глядя на него. — Будто ты не нуждаешься, — парирует Хёк, наклоняя голову так, чтобы камера, точно направленная в их сторону, не смогла заснять движение его губ. — Ты всё это время едва ли мог удерживать свои руки подальше от бёдер Джено. — О, ты ревнуешь? — спрашивает Джемин. Его ухмылка становится шире, когда его рука опускается на бедро Донхёка. Пальцы начинают впиваться в мышцу. — Детка, не волнуйся. Если хочешь, сегодня я могу уделить внимание тебе. Донхёк ядовито улыбается и хлопает своей ладонью по ладони Джемина. Впивается ногтями до тех пор, пока тот не отстраняется с едва скрываемым вздрагиванием. — Продолжай в том же духе, и сегодня вечером ты ничего не получишь. Джемин поднимает бровь. — Что ты там говорил? — отстраняясь от разгорячённого тела и вытягиваясь на постели, спрашивает Джемин. Донхёк валится спиной на кровать, тяжело дыша, перекатываясь на живот, довольный тем, что у них хватило предусмотрительности поставить коробку с салфетками у кровати. Джемин выглядит удовлетворённым. Он ухмыляется, проводит своей рукой по влажным волосам, зачёсывая пряди. Донхёк пытается съехидничать. Всё ещё тяжело дыша, он слышит, как неуверенно звучит его голос: — Лишь только то, что ты как следует принимаешь мой член, не значит, что ты справляешься с этим лучше меня. — В следующий раз мог бы трахнуть тебя я, — лениво предлагает Джемин, протягивая Донхёку бутылку с водой. — Возможно, это заставит быть тебя не таким громким. Донхёк корчит гримасу. — О, разве ты был тише? Тебе повезло, что все ушли в кино. — Повезло? — язвительно приподнимая бровь, спрашивает Джемин хриплым голосом, больше похожим на карканье. — Или ты настолько всё хорошо спланировал? — он подносит руку к губам и деликатно кашляет. — О, хён, я не могу выйти на улицу в таком виде, я умру на таком холоде. Вопреки собственным принципам, Донхёк смеётся, позволяя своей голове упасть обратно на матрас, раскинув конечности в изнеможении. — Ты угроза, На Джемин. — Это единственное, чем я когда-либо хотел быть, — мурлыкает Джемин, натягивая на них одеяло как раз в тот момент, когда по спине Донхёка уже начинают пробегать первые мурашки, а пот остывает. Он прижимается к спине Донхёка, закидывая руку ему на талию. — Ты остаёшься? — Ага, — с зевком говорит Донхёк, отворачивая голову от Джемина и сворачиваясь калачиком под одеялом, — разбуди, когда они придут сюда, не хочу, чтобы Ёндже-хён видел меня голым. — Из всех людей именно он? — с удивлением отзывается Джемин, а затем выключает тусклый свет у своей кровати, погружая комнату во тьму.

♮

Это необъяснимая ситуация. Если бы кто-нибудь когда-то догадался об этом, подошёл бы к Донхёку и спросил его: «Как всё это началось? Почему всё это началось?» — он не смог бы дать внятного объяснения. Но, несмотря на это, вот повествование. Как и у всех событий, у этой истории тоже есть начало. В их небольшой группе из семи человек Марк стал первым, кто выпустился из юнита. И теперь их стало шестеро. Следующим по возрасту должен был выпуститься Донхёк, а после него друг за другом шли Джемин и Джено. Таким образом, именно Донхёку выпала сомнительная привилегия наблюдать, как эти двое за пару месяцев становятся такими друзьями, какими другие не смогли бы стать и за долгие годы жизни. Если бы он был в очень капризном настроении, то назвал бы их соулмейтами, не иначе. Время шло, и Донхёк не без сочувствия стал наблюдать за Джемином, который всё глубже и глубже проваливался в чёрную дыру беспомощной нежности, наполненную ухмылками глаз-полумесяцев Джено. Абсолютно любой человек с глазами мог бы увидеть, как Джемин смотрел на него. Особенно после того, как он вернулся почти из годичного перерыва. Будто эта пауза убедила Джемина, что это его последний шанс. Будто всё это время вдали от Джено превратилось в своего рода отчаяние, сконцентрированное на боли о единственном человеке, на которого он смотрел и от которого не отводил взгляд долгие годы. Это было очевидно для всех, но Ли Джено, должно быть, родился без глаз, потому что, казалось, он никогда этого не замечал, ни разу. Каждый ласковый жест был встречен с удивлённым взглядом и румянцем, а после быстрым отмахиванием, как будто этого никогда не было. Каждый раз Джено двигался дальше, довольный контентом, который SM написал для них, убеждённый, что это часть истории, просто сценарий. Донхёк видел, как Джемин каждый раз увядает всё больше и больше. Как он отчаянно прикрывается яркой улыбкой, что любому, кто обращал внимание, должно было быть ясно, что это не по-настоящему, что всё это подделка, что всё это лишь маска. Тогда, возможно, Джемину повезло, что, на самом деле, на него никто не обращал внимания. Никто, кроме Донхёка. Но в то время у него самого были проблемы, с которыми нужно было разбираться. Ладно, давайте отмотаем назад, к самому началу, к 2013 году, когда Ли Донхёк принимает решение пойти в SM. Он уверен, что сейчас воспоминания не совсем верные, ведь прошло почти шесть лет, а память мальчишек очень ненадёжна, но Донхёк клянётся, что, когда он впервые встретил Марка Ли, его сердце затрепетало. Глупо, конечно. Он знает это. Его дрожащее сердцебиение можно было объяснить многими причинами, тем более что оно не прекращалось на протяжении многих лет. Они с Марком сводили друг друга с ума, и много раз Донхёк заканчивал ссоры с бешеной кровью, стучащей в ушах, а его щёки горели и краснели от постоянного крика. Конечно, на то была причина. Одна из них была такой: он мог бы безумно влюбиться в Марка с первого взгляда, но это было глупо, потому что Донхёк был айдолом, а у айдолов не было такой роскоши, как любовь. По крайней мере, не сейчас; не тогда, когда каждую ночь они спали меньше трёх часов и тренировались каждый день, пока их ноги не саднили и не кровоточили в ботинках, а истёртые мозоли давали постоянное ощущение того, что их тела прижаты к жёсткой твёрдой земле; не тогда, когда они каждый день боролись за то, чтобы получить хоть немного признания, доказать, что они так же хороши, как их предшественники, чьи фотографии украшают позолоченные стены их компании. Так что это не могло быть причиной. Или, может быть, у Донхёка просто были проблемы с сердцем, которые однажды застали бы его врасплох и убили. Это был самый приемлемый вариант, и Донхёк часто цеплялся за него ночью, когда его щёки были слишком раскрасневшимися, а сердце не замедлялось. В те моменты всё, что он хотел сделать, — вскочить с постели, пройти через комнату три шага в сторону кровати Марка и разбудить его, чтобы убедиться, что огонёк по-прежнему вспыхивает в его больших и тёплых глазах. Если бы кто-нибудь обратил внимание, он бы заметил, что то, как Донхёк повсюду следовал за Марком, было немного большее, чем простое детское восхищение своим героем. Что искры загораются в его глазах и улыбка никогда не исчезает на его лице, по крайней мере, пока он смотрит на Марка — и он, казалось, никогда не переставал смотреть на Марка. Тогда, может быть, Донхёку повезло, что, на самом деле, никто не обращал на это внимания. Это значит много личного ускользнуло из поля зрения других. Никто, кроме Джемина, но мы уже говорили об этом.

♮

Что же касается того, как именно всё начинается, ну… Всё начинается с Ченле. Странно, правда? Некоторое объяснение. Эта история началась в обыденной обстановке в кухне:       — Хён. Донхёк хмыкает в ответ и, не поднимая взгляда, с усердием продолжает копаться в баночке с мороженым. Банка изначально была полупустой, а мороженое в нём обветренным из-за долгого лежания в морозилке. Но Донхёк был полон решимости запихнуть все остатки в себя, чтобы спасти бедное мороженое из ужасных глубин морозильной камеры. По крайней мере, как он считал, это могло сойти за оправдание перед их менеджером, который непременно поймает Донхёка за несоблюдением диеты. — Ты ненавидишь Джемин-хёна? Донхёк практически роняет ложку, удивлённо уставившись на Ченле. — Что навело тебя на эту мысль? — спрашивает он, в этот раз крепче обхватывая холодную ложку, которая стала скользкой от конденсата, и снова зачерпывает ей из баночки. Ченле пожимает плечами и отталкивает Донхёка, чтобы и себе взять полную ложечку. Донхёк позволяет ему это сделать только потому, что из-за неожиданного вопроса он слишком быстро проглотил мороженое, отчего у него пробежали мурашки по коже и заныло в задней части головы. — Я не знаю, — задумчиво говорит тот. — Вы редко разговариваете и никогда не проводите время друг с другом. Что-то случилось? Думая об этом, Донхёк начинает хмурится. Семь человек — это не так уж и много для айдол-группы. Определённо не так много и проблематично, как в 127, и уж совсем мало по сравнению с их общим юнитом NCT 2018. Но, тем не менее, ты не можешь быть лучшими друзьями со всеми, и поэтому приходится опираться на определённые шаблоны. Например, прибегнуть к старой дружбе или же распределению на парочки, на которых строился шипперский механизм SM. Компания настаивала на том, чтобы артисты строго придерживались этих концепций. Но дело, скорее, было не в том, что он и Джемин не были друзьями, а в том, что они были самыми далёкими друг от друга участниками. А в группе, состоящей из людей, которые вместе выросли, это было как минимум странно, да. Свою первую мысль он озвучивает вслух, на что Ченле неодобрительно поджимает губы: — Это не оправдание, хён, — говорит он, отбивая его ложку своей собственной, и выковыривает ею кусочек печенья в мороженом. — Вы оба в одной группе, разве вы не должны, я не знаю, по крайней мере, нравиться друг другу? — Мне нравится Джемин, — обиженно протестует Донхёк, — я бы не посмеялся, если бы он начал тонуть в океане или что-то в этом роде, — на самом деле посмеялся бы, но он посчитал, что лучше не говорить об этом: так бы он снова получил неодобрительный взгляд в ответ. Ему было неприятно не соглашаться с Ченле. Это всё равно, что обижать медвежонка, считал Донхёк. — Я сейчас грохнусь в обморок, — раздаётся голос позади них, и Донхёк оборачивается, чтобы увидеть Джемина, который прислонился ко входу в кухню с довольной ухмылкой на лице. — Хён, — спрашивает Ченле, указывая на него ложкой, — почему ты ненавидишь Хёка? Донхёк вопросительно поднимает брови и с интересом наблюдает, как Джемин обходит их. Подойдя к нему сзади, он выхватывает ложку прямо из рук Донхёка и прислоняется к его спине, чтобы дотянуться до мороженого. Логически он понимает, что Джемин не испытывает к нему ненависти, но ему всё равно очень любопытно услышать ответ. Джемин скребёт дно баночки и мычит себе под нос, наслаждаясь вкусом мороженого. Донхёк взглядом следит за ложкой, оказавшейся у губ Джемина. Ложкой, которая только что была у него во рту. — Что навело тебя на эту мысль? — спрашивает он, неосознанно повторяя вопрос Донхёка. Ченле снова пожимает плечами. — Вы не похожи на друзей. — А, может быть, мы нечто большее, — воркует Джемин, посылая воздушный поцелуй в сторону Донхёка. Ченле закатывает глаза на выходку Джемина. В отличие от Джено и Джисона, он редко бывает в настроении подыгрывать ему. Он встаёт, чтобы бросить ложку в раковину и оставляет последние остатки мороженого Джемину. — Неважно, — вздыхает он, — вы такие, какие вы есть, я полагаю. — Ченле, — зовёт его Джемин в своей манере эгьё, — ты бы спас меня, если бы я начал тонуть в океане? Тот с забавным выражением лица поворачивает голову обратно в сторону кухни. — Нет, если ты продолжишь говорить в такой манере, хён, — говорит Ченле и быстро выходит из комнаты под возмущённый крик Джемина. Донхёк поднимает взгляд на Джемина, который всё ещё висит на его плечах. Тот настойчиво соскабливает остатки мороженного. — Нечто большее, да? Джемин ухмыляется, не глядя на него. — Я предполагал, что ты очень расстроен, чтобы прибежать ко мне и попросить потрахаться, — говорит он легко, уверенно. И, наконец-то полностью опустошив баночку, отправляет последнюю ложку себе в рот. Его взгляд устремляется вниз, на Донхёка. — Вся эта тоска по Марку в том крошечном туровом автобусе, должно быть, причиняла боль. Донхёк прищуривает глаза. Он знает, что он не искусно прятал чувства. Знает, что большая часть группы могла сказать о его влюблённости, и — да господи — даже сам Марк знает, но никто никогда не упоминал об этом вслух. Конечно, кто бы мог первым поднять эту тему, как не Джемин? Даже если эти чувства уже были безжалостно подавлены в течение многих месяцев. — Кто бы говорил, — отвечает он гадко, пытаясь вложить в свой тон столько яда, сколько может, не потеряв при этом улыбки. Улыбка Джемина сползает с лица. — Я не понимаю, о чём ты? Улыбка Донхёка, напротив, становится ещё шире. Ему очень нравится, когда у него получается взять верх над Джемином. — Конечно, не понимаешь, — он встаёт из-за стола, задевая при этом Джемина. — Потому что не хочется думать об этом, чтобы не тосковать по кому-то другому, не так ли? Джемин молчит, когда Донхёк уходит.

♮

Дело не в том, что они не друзья. Они не слишком близки, но вроде как являются друзьями. Друзья с некоторой враждой между собой. Врагодрузья, решает Донхёк несколько недель спустя, когда Джемин снова начинает с ним разговаривать. Они оба задели друг друга за живое. Были слишком взвинчены, чтобы беспокоиться о границах, которые они пересекали. Фактически, когда вы все живете в одном замкнутом пространстве и всё свое время проводите с творческими и яркими индивидуальностями, буквально с одними и теми же людьми, с которыми вы должны ладить и, желательно, избегать ссор, способных разрушить группу, всё-таки такое происходит часто. Но после их крошечной размолвки он начинает всё чаще обращать внимание на Джемина. Замечает, как в последнее время тот натянуто улыбается, особенно в присутствии Джено, который всё больше ведёт себя просто ужасно. Донхёк смотрит эпизод Battle Trip целиком. Хотя за ним никогда не следили камеры в течение двух дней, пристально записывая каждое движение и выражение лица, пока он находится с человеком, с которым он хочет быть вместе больше всего на свете, он сочувствует Джемину, потому что прекрасно знает, каково быть по ту сторону баррикады. По наитию в ночь выхода эпизода он пишет Джемину: «Ты хорошо поработал». Сейчас Донхёк за границей, и он почти уверен, что тот спит, потому не ожидает быстрого ответа. Однако когда Донхёк выходит из душа и видит активное уведомление на экране телефона, то сильно удивляется. Нана против всего мира: ?? Донхёк закатывает глаза. Вы: Поздравляю с твоим признанием Джено Сработало ли это? Нана против всего мира: Пошёл ты нахер, Хёк! Вы: Не мечтай, даже если бы ты умолял, На~ Зазвонил телефон, и на лице Донхёка появляется изумление, прежде чем он отвечает на звонок: — Разве ты не должен спать? — спрашивает он, поглядывая на часы и пытаясь быстро посчитать время в уме. — Там сейчас что, три часа ночи? — Четыре, — позёвывая, отвечает Джемин. — Почему ты пытаешься сделать мне предложение в такое безбожное время, Хёк? — Предложение? — разражается смехом Донхёк. Усталость сегодняшнего дня заставляет его рухнуть на кровать, потягиваясь, он чувствует, как она медленно спускается по его телу дрожью до самых кончиков пальцев. — Ты слишком себе льстишь. Джемин фыркает. — Зачем ты позвонил, Донхёк? — тихо спрашивает он, усталость стирает окончания его слов. — Ты первым мне позвонил. — Тогда почему ты первым написал мне? — говорит он, в этот раз агрессивно дожимая слова до конца. Улыбка исчезает с лица Донхёка, он смотрит на потолок из «попкорна», впиваясь взглядом в острые шершавости. Ему интересно, какого это будет, если они упадут на него, пока он спит. — Я хотел узнать, как у тебя дела. — И оскорбить мою отвратительную одностороннюю влюблённость? — Ну, принятие — это уже первый этап, — мямлит Донхёк. Он расплывается в довольстве, когда слышит низкий смешок Джемина. Он чувствуется, как туман, стелющийся по низким холмам, который окутывает серой пеленой и скрывает целый мир, невидимый обычному глазу. — Ты такая сволочь, Хёк. — Первая или последняя? Донхёк переворачивается на живот, кладёт телефон на подушку и прижимается к ней лицом, утопая в ощущении мягкости постели. За его спиной автоматически включается кондиционер, и от этого Донхёк начинает покрываться мурашками. Становится слишком холодно, но он очень устал, чтобы встать прямо сейчас и вырубить кондиционер. — Серьёзно, Джем. — Серьёзно? — Джемин делает тяжёлый вдох. — Серьёзно, я чувствую, что моё сердце вот-вот разорвётся пополам и в тоже время провалится внутрь, и меня тошнит, но ещё я хочу обожраться мороженым, пока рыдаю, и ещё я хочу сброситься с крыши здания SM, потому что внезапно я стал героиней дерьмовой дорамы. Донхёк медленно осмысливает всё это и пытается подобрать нужные слова, чтобы Джемин не повесил трубку. — Становится лучше, — он говорит робко, и утверждение звучит, скорее, как вопрос. — Разве?! — резко отвечает Джемин. — Как, чёрт возьми, это делается, Хёк? Реально? Ты прошёл через это дерьмовое фрик-шоу и каким-то образом всё ещё функционируешь или типа того! Донхёк вспоминает последние пару лет, как выжил свою влюблённость, и это вправду самое подходящее слово, потому что ему действительно казалось, что его грудь придавливает камень, тяжёлый валун, раздавливающий его сердце и лёгкие в кровавую массу, истекающую кровью, чтобы весь мир увидел, как он боролся со своими чувствами неделями, неделями и неделями, пока они, наконец, не вырвались и не произошло самое худшее, что могло случиться. Он вспоминает о месяцах молчания от человека, с которым был ближе всего. О своей обиде, которая исходила из каждого нервного окончания, после этого, о боли, которая казалась такой яростно несправедливой, потому что всё, что он делал, — это испытывал чувства. И несмотря на то, ради чего он работал, то, от чего он отказался, у него всё равно не было права получить одну простую эмоцию взамен. — Всё наладится, — решается сказать он, потому что дыхание Джемина на другом конце стало немного неровным, почти болезненным. Донхёк не хотел бы слышать этого. — Будет ещё хуже, прежде чем станет лучше, потому что ты в первую очередь возненавидишь себя за то, что позволил себе увязнуть в этом, а потом ты возненавидишь его за то, что он этого не осознал или не ответил взаимностью, а потом ты возненавидишь всех остальных, потому что эта жизнь ужасна, но это то, что ты выбрал сам, это все из-за тебя, так что по итогу ты снова начнёшь ненавидеть себя. Но, в конце концов, всё наладится, и ты больше не будешь так много думать об этом. — Донхёк на секунду задумывается. — Или ты мог бы просто признаться сейчас и сжечь все мосты. — Я думал, что уже сделал это на национальном телевидении, — устало смеётся Джемин. Его голос звучит странно сдавленно, видимо, он вжимается лицом в подушку, как и Донхёк. — Я не мог сделать это более очевидным, не так ли? Кстати, ты звучишь усталым. — Ты забываешь, что влюблён в самого тупоголового человека на планете, — утверждает Донхёк, игнорируя последнюю часть, потому что посчитал это сейчас неважным, ведь — ох, к сожалению — он слишком хорошо его понимает, он чувствовал всё это на своей шкуре, он доходил до последнего круга ненависти к себе, и знает, что однажды мозг просто не выдерживает постоянного напряжения и, в попытках спастись, просто отключается. — Ты признался на пиздецовом большом светящемся билборде с бегущей строкой, а он все ещё не понял намёка. Я не думаю, что он поймет, даже если ты посадишь его прямо сюда и сейчас. — Или он знает, но ничего не говорит, потому что жалеет меня, — размышляет Джемин. — Ну... — медленно протягивает Донхёк, — это удручает, что пиздец. Джемин посмеялся, а затем сказал: — Иди спать, Хёк, тебе завтра выступать. — А у тебя разве не тренировка? — Донхёк переводит стрелки, но громко зевает, из-за чего получается не так эффектно. Его веки начинают тяжелеть. — Только вечером, — Джемин, похоже, удивлён. — Иди спать, Хёк. Поговорим позже. — Обращайся, если у тебя снова будут эмоциональные срывы, — бормочет Донхёк, пальцы зависают над кнопкой отбоя, глаза слипаются и его окончательно охватывает усталость. — Я куплю тебе мороженое, когда вернусь. Последнее, что он слышит перед тем, как провалиться в сон, — это смех Джемина. И если бы его прижали к стенке и он не был бы такой сонный, то Донхёк назвал бы этот смех нежным.

♮

В каждой хорошей истории должна быть экспозиция. Именно в ней излагается исходная часть всего сюжета, однако Донхёк всегда считал, что начало фильмов — это самое скучное. Поскольку здесь тебя ещё не увлекли, тебе пока что неинтересно, ты совершенно не взволнован происходящим на экране. Но дальнейшее развитие событий, которое быстро ведёт к кульминации в истории, — именно то, что Донхёк любит больше всего. Развитие действия этой истории происходит так. Чуть погодя Донхёк стал постоянно оказываться рядом с Джемином. Он замечает, что больше с ним разговаривает, чаще видится и гуляет. Иронично? Но, кажется, он делает всё то, что Ченле говорил, он не делает. К чёрту, Донхёк же ненавидит иронию. Ченле совсем не скрывает свой торжествующий вид. И каждый раз, когда Джемин хоть на миллиметр приближается к Донхёку и отходит от Джено и Ренджуна, на его лице появляется невероятное тупое самодовольство. А ухмылка становится настолько ехидно-широкой, что уж совсем неприлично. Ренждун тоже уловил изменения, и Донхёк уверен, что тот неминуемо захочет с ним обсудить это, но, скорее всего, не прямо сейчас. Джено должным ему образом ничего не замечает. Но самое удивительное в этом, что даже Марк обратил на это внимание. Марк — самый тормозной человек на всей планете, возможно, даже во всей галактике, замечает, что что-то происходит! Помилуй бог, тот самый Марк, который ни разу не подметил мерзкую влюблённость Донхёка, пока он не выложил ему всю подноготную прямо в лицо в момент своей ярости и слабости. — Куда собрался? — Марк выглядывает из кухни макушкой головы и хмурится, когда видит, что Донхёк хватает свою куртку, висящую на крючке у входной двери. — Уже почти одиннадцать. — К дримам, — рассеянно отвечает Донхёк и похлопывает себя по карманам, чтобы убедиться, что бумажник и телефон у него с собой. — Джемин заказал ттокпокки. — Джемин? Донхёк поднимает взгляд на Марка: — Да, — медленно говорит он, просовывая руки в рукава куртки. Марк делает озадаченное лицо: — Я не знал, что вы... Вы двое сейчас снова разговариваете? — Да, но мы никогда не прекращали, — весело говорит Донхёк. Ну, за исключением той небольшой размолвки месяц назад, но в голове Донхёка это вообще не считается. Кроме того, он говорит правду. Даже во время перерыва деятельности Джемина они переписывались, хоть и изредка. Джемин никогда не исчезал с радаров. — О, — Марк, кажется, переваривает информацию, — ну, эм, повеселись? Донхёк ещё мгновение смотрит на Марка, изучает выражение его лица и решает сейчас не выделываться: — Я так и сделаю, спасибо, хён.

♮

Джемин расплачивается с курьером как раз в тот момент, когда Донхёк выходит из лифта. Он пониже натягивает капюшон на голову, стесняясь своего внешнего вида, когда курьер бросает на него заинтересованный взгляд. — Ты что-то долго, — зовёт Джемин, торжественно размахивая чёрным пакетом с едой. — Я разговаривал с Марком, — выпаливает Донхёк, проходя в квартиру, в которой пугающе тихо. — Где дети? Джемин пожимает плечами: — Джисон ужинает с Ченле и Ренджуном, — он опускается на диван и придвигает низкий кофейный столик ближе к своим ногам. — Я понятия не имею, где Джено. — Может быть, в своей комнате? — предполагает Донхёк, снимая куртку. В отличие от общаги 127, у дримов очень жарко. — Я не проверял, — Джемин снова пожимает плечами так наигранно небрежно, что его невозможно воспринять всерьёз. Донхёк не может сдержать улыбку, которая расползается по его лицу, и Джемин не упускает этого. — Что? — спрашивает он с сердитым взглядом. — Знаешь, это называется перестараться, — комментирует Донхёк. Он разламывает палочки для еды и открывает пакет. Запах ттокпокки распространяется по комнате, и в животе у него голодно заурчало. — Я знаю, ты пытаешься преодолеть это, но это нормально двигаться медленно. — И как у тебя это получилось? — спрашивает Джемин и со всей серьёзностью вонзает в него взляд, так и не начав есть в ожидании ответа. — Это заняло некоторое время, Джемин, — говорит Донхёк сквозь нервный смешок. — Я не торопился, не подгонял события. — И трахнулся с Джехён-хёном. Донхёк почти выронил ттокпокки, который успел взять. Он раздумывает, съесть его или положить обратно в чашку, пока он не капнул им на диван. Но, когда его желудок предупреждающе урчит, решает всё же съесть его. — Откуда ты знаешь? — он спрашивает в требовательном тоне. — Я не понимаю, почему ты думаешь, что в этой группе хоть что-то является секретом, — беззаботно говорит Джемин. Он бросает взгляд на еду перед ними и резко встает. — Я ещё хочу рамен, давай? Донхёк морщится в ответ, однако накладывает еды в свою тарелку и следует за Джемином на кухню, где тот вовсю роется в заначке Джисона. — Почему Джехён? — спрашивает Джемин, поворачиваясь, а в руках у него уже кастрюля и три упаковки рамена. — А почему нет? — Донхёк пожимает плечами. — Он был там, ему было всё равно, и он был горяч. — Значит, это и есть решение? Лечь под кого-то другого, желательно горячего? — фыркает Джемин. Он ухмыляется про себя, вспоминая, как очень специфично сорвался голос Джехёна, когда тот проникал в Донхёка. — Или на кого-то. Джемин вопросительно поднимает брови, но больше ничего не говорит. Просто включает конфорку и подходит к Донхёку, чтобы стащить кусочек ттокпокки у него c палочек. — Как давно это было? — Хм? — Донхёк отлипает от телевизора. К этому моменту они расправились со всей едой и теперь ковырялись в остатках рамена, залипая на случайно попавшиеся тв-шоу по телевизору. Джемин прочищает горло, колеблется, и это заставляет Донхёка посмотреть на него с интересом. Щёки Джемина слегка порозовели. Он отводит взгляд от Донхёка. — Сколько времени прошло с тех пор, как… Ну, ты знаешь. Донхёк знает, что у Джемина очень специфичный образ перед камерой, которому он следует без колебаний; он очень уверенный, эмоции на лице почти что пластиковые, точные, что беспокоило бы Донхёка, если бы он не знал человека, стоящего за этим. Однако всегда забавно видеть, как Джемин раскрывается по-настоящему. Сейчас это ещё смешнее, чем обычно, потому что Джемин краснеет и не может удержать длительного зрительного контакта. — С тех пор, как я ебался с кем-то? — спрашивает Донхёк, не в силах сдержать улыбку, которая окрасила его голос новыми нотками. Когда Джемин слышит веселье в голосе Донхёка, выражение его лица грубеет, но он всё ещё краснеет. Мило. — Да, — пренебрежительно выплёвывает он. Но Донхёк не обижается, он знает, что Джемин просто смущён, такие колкости — это защитный механизм, и что тот начинает вести себя словно ёжик, который столкнулся с опасностью. Донхёк хмыкает, размышляя об этом: — Давненько. Думаю, разок было в туре, с тех пор ничего, — медленно произносит он. В течение этих месяцев было трудно побыть одному, не говоря уже о том, чтобы иметь достаточно времени, чтобы переспать с кем-то. Джемин бросает палочки в рамен и поворачивается к Донхёку, взгляд направлен прямо на него. Донхёк удивлённо смотрит в ответ, гадая, что будет дальше. — Ты позволишь мне поцеловать тебя? В общем, Донхёк не знает, почему он сейчас удивлён. Очевидно, он должен был это предвидеть. Весь вечер шёл к этому. Джемин, вероятно, всё спланировал, вплоть до этого вопроса, потому что он редко бывал неподготовленным. Похоже, даже к такому непристойному предложению он подготовился заранее. — Я не собираюсь заменять тебе Джено, — категорично отвечает Донхёк, потому что ему нужно чётко заявить об этом, так сказать, установить правила. Выражение лица Джемина искажается отвращением. — Фу, ты не смог бы, даже если бы попытался, — говорит он, бросая очевидно изучающий взгляд: не торопясь скользит взором вверх-вниз по его телу, достаточно медленно, что Донхёк почти начинает ёрзать от этого. — По крайней мере, ты можешь стать плейсхолдером *. — Как грубо и некрасиво, — заявляет Донхёк, и Джемин ухмыляется. — И даже так, не лучший способ затащить меня в свою постель. Ухмылка Джемина становится шире, превращаясь во что-то раздражающее, и Донхёк борется с желанием ударить его. — Я думал, это просто о поцелуях, — он хлопает ресницами, глядя на Донхёка. — Жаждешь моего зрелого тела, Донхёк? — Увольте, — фыркает он, расслабляясь и откидываясь на спинку дивана. — Мы оба знаем, о чем ты хотел попросить, ты просто слишком труслив, чтобы сказать об этом напрямую. Джемин рассматривает его, склонив голову набок. — Хорошо, да. Ты трахнешь меня? Донхёк думает об этом. Он не думает очень долго.

♮

Это почти глупо, как легко они нашли подход друг к другу. Это было просто. Донхёк совсем не ожидал, что будет так легко. И по логике вещей это должно было его напугать, но Донхёк не анализирует ситуацию. Он старается концентрироваться только на том, как хорошо быть рядом с другим человеком, быть рядом с Джемином. Джемин отстраняется с влажным, противным звуком и смотрит на него сверху вниз, дыхание сильно сбилось. Они в общежитии 127 лежат в комнате Донхёка, куда они ускользнули от всех, заявив, что хотят порубится в игры на компьютере, и вот уже на протяжении получаса забвенно целуются. Донхёк позаимствовал одну из унылых пластинок Джехёна, и она тихо звучит, заглушая шум вокруг. Губы Джемина блестящие и красные, а его руки дрожат от долгого удерживания их в одном положении. Донхёк тычет в один из его бицепсов, улыбка на его распухших губах становится шире, когда рука Джемина резко вздрагивает от этого прикосновения. — Какой смысл проводить всё своё свободное время в спортзале, если ты даже этого не можешь сделать, — дразнит он, глядя из-под ресниц на Джемина. — Я не провожу всё своё свободное время в спортзале, часть времени я провожу здесь, не получая то, ради чего пришёл, — фыркает Джемин, оглядывает соседнюю кровать Джонни, и что-то испуганное читается на его лице. — Ты уверен, что Джонни-хён вернётся не скоро? Донхёк закатывает глаза. — Да, уверен, мой большой малыш, — он вздыхает и выпячивает нижнюю губу. — Ты хочешь меня только из-за моего тела. — Думаю, то же самое можно сказать и о тебе, — хмыкает Джемин и опускается на кровать, плюхаясь рядом с ним. Улыбка Донхёка становится ещё довольнее, и он проводит рукой по рубашке Джемина, задирая ткань вверх и на обратном пути царапает ногтями твердую линию пресса. Тот непроизвольно выгибается от этих касаний, вздрагивает, и Донхёк смотрит на Джемина победоносно. — Я не отрицаю, — мурчит он в ответ и наклоняется, чтобы размашисто лизнуть впадинку вдоль мыщц пресса. Джемин стонет, выгибая бедра от прикосновений Донхёка всего на полсекунды, после он резко приподнимает его, крепко стискивая запястья и притягивает для очередного поцелуя. — Ты такой раздражающий, — бормочет Джемин и с силой зарывается пальцами в волосы Донхёка, прижимаясь к нему бёдрами. — Ммм, ты говоришь самые милые вещи, — выдавливает Донхёк, прежде чем Джемин притягивает его ближе и затыкает поцелуем, толкаясь языком как можно глубже.

♮

Целоваться с Джемином весело. Это необычно весело, во-первых, потому что Донхёк не ожидал, что это будет именно так, а во-вторых, потому что это был Джемин. Донхёк знает его долгие годы: видел его в этапе, когда жутко обсыпает угрями, слышал, как его голос ломается в очень смущающие моменты, наблюдал, как тот во время ланча расплакался в туалете для мальчиков на третьем этаже, потому что был убеждён, что он провалил экзамен в том месяце и его выгонят из SM. И всё-таки это всё ещё немного странно, когда Джемин толкает Донхёка на кухонную стойку общежития дримов и страстно целует, руками пробираясь вдоль пояса его шорт, когда рядом с ними в кастрюле, булькая, готовится рамен. И это совсем чуть-чуть странно, когда они идут в кино, и Джемин небрежно утирает слёзы о джинсы Донхёка. Это раздражает его настолько, что, когда они возвращаются в общежитие, Донхёк прижимает его к двери и яростно целует, уже наполовину твёрдый в своих грёбаных джинсах. И это едва ли странно, когда Джемин засыпает в постели Донхёка после ночного марафона компьютерных игр, а утром у них искренне фантастический, хотя и немного сонный и ленивый сеанс поцелуев. И если уж на то пошло, всю эту маленькую каплю странности можно смело выбросить в окно, когда они в первый раз переспали. Это случилось не в общежитии. Альбом уже вышел, и сейчас они находятся на последнем дне какого-то фестиваля в Таиланде. После него ребята вместе со своим усталым менеджером быстро исчезают, чтобы успеть пробежаться по городу, а Джемину каким-то образом удаётся выклянчить время наедине для них обоих. Ёндже-хён бросает на них прищуренный, измученный взгляд и в итоге произносит: — Не попадайте в неприятности и не покидайте отель, — прежде чем исчезнуть вслед за болтливым Ченле, который, похоже, планирует пройти программу туристических мероприятий на целый день за несколько часов, которые у них остались. Джемин закрывает за ними дверь и поворачивается к Донхёку, широкая ухмылка растягивается на его лице, которая с каждой секундой, как он приближается к кровати, каким-то невероятным образом становится всё более грязной. — Перестань так на меня пялиться, — жалуется Донхёк, лениво переключая каналы на телевизоре. — Ты выглядишь жутко. — Тебе нравится моё жуткое лицо, — говорит Джемин и одним быстрым движением выбивает пульт из рук Донхёка, и выключает телевизор. Затем толкает Донхёка на кровать, наклоняясь вслед, целуя. Донхёк подумывает о сопротивлении; о том, чтобы оттолкнуть Джемина и заставить их смотреть фильм, чтобы напряжение потихоньку нарастало, пока оно не станет достаточно сильным. Но затем Джемин делает что-то чудесное своим языком, и из него вырывается едва слышный стон, и каждая мысль, которая не связана с тем, чтобы немедленно сорвать с Джемина рубашку и взять своё, вылетает из его головы. Это до странного было очень легко. Когда Донхёк впервые переспал с Джехёном, то всё было слишком: было слишком возбуждающе, слишком пугающе, слишком хорошо. Если бы Донхёк не увидел синяки и ранки на нём, то продолжал бы верить, что Джехён — андроид, созданный SM, чтобы своей красивой внешностью и идеальностью во всём захватить мир. Заниматься сексом с Джехёном было слегка страшно, потому что всё было слишком идеально. Каждое мгновенье. Сейчас же всё не так. Джемин в спешке ударяется локтем о столик, пока достаёт смазку, которую Донхёку каким-то образом удалось протащить с собой из Кореи, и сейчас громко ругается, держась за больной локоть, и Донхёк от души смеётся ему прямо в лицо. Потом ногу Донхёка сводит в судороге от сильного напряжения, когда Джемин начинает растягивать его, и им приходится сделать пятиминутный перерыв, чтобы перевести дыхание. Они оба постоянно сталкиваются локтями, коленями и слишком много суетятся, и это далеко от того, чтобы быть сексуальным. Это не идеально, но, боже, как это весело. Весело, когда Джемин, наконец, скользит в Донхёка, будучи слишком трусливым, чтобы позволить трахнуть себя в первый раз. Весело, когда они, наконец, находят правильный ритм, а пальцы Джемина крепко сжимаются вокруг тазовых костей Донхёка, таким восхитительным образом, что на следующее утро на нём обязательно останутся прекрасные синяки, напоминающие эти самые пальцы. Весело, когда они встречаются взглядами и Джемин склоняется над ним, вцепившись рукой в простыни рядом с его головой, улыбается ему сверху вниз, запыхавшийся и потный, и Донхёк просто обязан его поцеловать. Ему приходится запустить пальцы в волосы Джемина, чтобы прильнуть к его губам, пока, наконец, бёдра Джемина не прижимаются в сильном толчке, и на секунду низкий стон срывается с его губ, прежде чем Донхёк затыкает его страстным поцелуем. Так что, ладно, может быть, это было совсем немножко идеально.

♮

Ренджун узнаёт об этом меньше, чем через неделю после случая в отеле. Или, может быть, он узнал об этом раньше, но решил загнать Донхёка в угол примерно через неделю и в самый неподходящий для этого момент. — Ты серьёзно именно сейчас хочешь это обсудить? — в панике спрашивает Донхёк, оглядывая камеры, которые продолжали записывать радиошоу. У них рекламная пауза, и ведущая ушла в уборную, но это всё ещё наихудший момент для подобного разговора. Донхёк не может поверить, что Ренджун выбрал такое рискованное место, чтобы поднять эту тему. — Так я буду уверен, что ты не убежишь от ответа, — беспечно говорит тот и поворачивается спиной к камере, встречаясь лицом к лицу с Донхёком. — Какого чёрта, по-твоему, ты делаешь? — спрашивает Ренджун, при этом сдвинув брови, как одна из птичек в Angry Birds. Рядом с ними Джено испуганно вздрагивает от резкого высокого тона Ренджуна, но тот отталкивает его, прежде чем он успевает вмешаться в разговор. Донхёк сразу чувствует себя незащищенным и жалеет, что не сел по другую сторону стола с Джемином и макнэ. Тогда, даже если бы Ренджуну удалось припереть его к стенке, Джемин, по крайней мере, был бы на его стороне. И ещё Ренджуну пришлось бы аккуратнее подбирать слова перед Ченле и Джисоном. — Что? — переспрашивает Донхёк, решив прикидываться дурачком. Ренджун не оценил этой тактики, судя по тому, как темнеет его взгляд и тяжело насупливаются брови. — Что бы ты ни делал с Джемином, это нужно прекратить, — твёрдо, но тихо говорит ему Ренджун. — Ты не представляешь, как сильно ты можешь облажаться, он в... — Я знаю, — перебивает Донхёк, не отрываясь от сценария, отчасти потому, что он не хочет привлекать внимание фанатов, жадно следящих за его разговором, а отчасти потому, что он не хочет встречаться взглядом с Ренджуном. — Я не идиот, я знал об этом уже давно, — доказывать Ренджуну, что он знает всё о человеке, которого трахает, не тешит его самолюбие, но гордость Донхёка задевает то, что Ренджун думает, что он может поступить так легкомысленно с мембером, с другом. Ренджун уставился на него, разинув рот: — И ты всё равно... — Он попросил, ясно? — Донхёк снова перебивает, не желая слушать до конца. Его не волнует, что Джемин влюблён в Джено, сам он был влюблён в Марка много лет, и ему всё ещё удавалось спать с другими, при этом не слишком сильно ломаясь. — Он попросил меня. Он больше ничего не говорит, не желая подливать масла в огонь; не тогда, когда они сидят перед полудюжиной камер и обеспокоенными участниками, которые начинают замечать их разговор. К тому же реклама подходит к концу и радиоведущая уже возвращается на своё место. Ему не нравится ругаться с Ренджуном, и тем более ругаться перед совершенно незнакомыми людьми — Просто будь осторожен, — бормочет Ренджун сквозь зубы, снова надевая наушники. Донхёк не настолько глуп, чтобы думать, что этот разговор окончен. Ренджун же не настолько глуп, чтобы продолжить его прямо сейчас. — Ты можешь думать, что он сильный, потому что ты был таким, но он гораздо более ранимый, чем ты можешь предположить. Люди, которые никогда не были влюблены, всегда могут сказать об этом больше всего, отстранённо думает Донхёк, когда ведущий начинает своё вступление, радостным раздражающим голосом. Он вовсе не считает Джемина ранимым. На самом деле, он абсолютная противоположность этому.

♮

Донхёк стучит в дверь комнаты Джемина, и Джисон, который в этот момент проходит мимо, направляясь в кухню, бросает на него испуганный взгляд. Когда по другую сторону раздаётся громкий зевок, на лице Донхёка расцветает улыбка. Джемин открывает дверь, глаза прищурены от резкого света, а волосы больше похожи на птичье гнездо. — О, хорошо, ты проснулся, — радостно говорит Донхёк, тыча камерой в лицо Джемину, — мы выходим. Джемин сердито смотрит в ответ, но выглядит совсем не устрашающе, потому что его глаза до сих пор сонные, и ещё Донхёк видит возле подушки Джемина плюшевую игрушку Райана, которую, должно быть, он обнимал во сне. Мило. — Нет, — ворчит Джемин и пытается захлопнуть дверь перед лицом Донхёка, но он проталкивается в дверной проём и проскальзывает в комнату. — Да, — весело передразнивает его Донхёк, — у меня есть три часа, чтобы добить этот RELAY CAM, и я уже израсходовал все свои гениальные идеи для 127, поэтому мы собираемся поесть, и мне нужно развлечение, — он поворачивается, указывая на Джемина, — которым станешь ты! — Я могу притвориться больным? — бубнит Джемин, потирая глазки. Его пижамная рубашка задирается, и Донхёк не упускает шанса полюбоваться открывшимся видом. Джемин ловит этот взгляд и резко одёргивает рубашку, уставившись в ответ. — Никакого пресса для тех, кто будит меня. — Сейчас шесть вечера, — говорит Донхёк, — у тебя ужасный режим сна. — У нас у всех такой, — отмечает Джемин, тем не менее он неохотно идёт к своему шкафу и начинает в нём рыться, безмолвно соглашаясь на затею Донхёка. — Где мы будем есть? — Где-нибудь поприличнее, — жизнерадостно говорит Донхёк, довольный тем, что он собирается практически не ноя, и на секунду выключает камеру, чтобы подойти к нему поближе. — Чего? — ворчливо тянет Джемин, когда Донхёк тычет ему в руку, чтобы привлечь внимание, и, когда тот, наконец, поворачивается, Донхёк свободной рукой обхватывает его шею и быстро, но страстно целует. Молчаливое спасибо — единственное, которое принял бы Джемин. Джемин и бровью не повёл. И, когда Донхёк стал отстраняться, чтобы дать ему дособраться, Джемин просто притягивает его обратно, обнимая за талию и углубляет поцелуй. — Ебать, — выдыхает Донхёк, когда они отстраняются друг от друга из-за нехватки воздуха, и сонные глаза Джемина начинают насмешливо искриться. Он оставляет ещё один кроткий поцелуй на губах Донхёка, прежде чем повернуться, чтобы, наконец, переодеться. — Может быть, позже, — говорит он, стаскивая с себя пижамную рубашку, делая очень веский аргумент в пользу того, чтобы Донхёк взял все слова назад, проигнорировал своё время в RELAY CAM и просто завалил его на любой свободной кровати, которая, между прочим, находится прямо здесь. Джемин бросает на него взгляд через плечо и усмехается. — Сначала ты угощаешь меня ужином, чтобы компенсировать то, что разбудил меня.

♮

Как уже говорил Джемин, в этой группе ничто не остаётся тайной надолго. Донхёк, конечно, надеялся, что на этот раз всё будет по-другому, что мемберы не станут сплетничать и их внутренние базарные бабки возьмут перерыв хотя бы на летний сезон, но когда Доён с суровым выражением на лице припирает его к стенке в прихожей, то, похоже, все надежды Донхёка должны сейчас обрушиться. — Хён, я уходить сейчас собираюсь… — Я пойду с тобой, — говорит Доён, пресекая его протесты на корню, и тянет его за куртку, буквально вытаскивая Донхёка из общаги, словно дворовую псину. — Нам нужно поговорить. — Становись в очередь, — бормочет Донхёк, но натягивает капюшон на голову и одёргивает маску. Ему нужен кофе, и Джонни, увидев, что он уходит, приказал ему вернуться с самым большим и самым крепким кофе, который только сможет найти, или он может вообще не возвращаться. Донхёк с лёгкостью соглашается на такое жёсткое условие. Ведь наблюдать, как Джонни срывается и проводит за игрой все 72 часа, пытаясь вернуть себе прежний рейтинг, забив на всё остальное, очень забавно. Когда они добираются до кафе, Донхёк заказывает еду и кофе как можно дольше, прежде чем Доён берёт его за руку и ведёт на второй этаж, в угол, подальше от толпящихся внизу людей. — О чём ты хотел поговорить? — мямлит Донхёк, тыкая вилкой в пироженное, которое он купил. Он всё утро мечтал об этом десерте, но Доён подпортил весь аппетит. — О тебе и Джемине, — начинает Доён. — Мы спим друг с другом, да, — перебивает Донхёк, надеясь быстро покончить с этим, чтобы наконец-то насладиться своим пирожным, но когда поднимает голову, то видит на лице Доёна выпученные глаза и в изумлении приоткрытый рот. — Ой, ты не знал. — Конечно, я не знал! — восклицает Доён. — Тогда о чём ты хотел поговорить? — удивляется Донхёк и наконец-то пробует маленький кусочек пирожного, оценивая сладость крема. Доён смотрит на него, а затем вздыхает, ссутулившись: — Это многое объясняет, — бормочет он, доставая свой телефон. — Ты смотрел свой RELAY CAM для дримов? — Нет, — морщит нос Донхек. — Ну, тебе однозначно стоит, — говорит Доён и кладёт свой телефон с поставленным на паузу видео перед Донхёком. — Реально, посмотри его сейчас, — он протягивает наушники и отодвигается от стола. — Я пока схожу за кофе, — он задумчиво проводит рукой по лицу, добавляя, — или за чем-нибудь покрепче. Сбитый с толку Донхёк ещё пару секунд смотрит ему вслед, прежде чем вернуть своё внимание к оставленному на столе телефону. Он надевает наушники и нажимает на плей. В отличие от него самого, Доён часто в свободное время, просматривал их отснятый контент. Донхёк же не видит смысла в том, чтобы снова воспроизводить эти события, чтобы лишний раз подмечать, какие косяки их команда по монтажу решила оставить, а какие предпочла вырезать. Однако Донхёк начинает сожалеть, что его не было в тот момент, когда редакторы работали над этим видео. Может быть, тогда он смог бы уничтожить запись до того, как она была выпущена в мир в таком виде. Видео начинается безобидно. Камера включается в лифте их общежития, Донхёк весело болтает о том, как он собирается разбудить Джемина и вытащить его с собой. Редакторы размывают сонное лицо Джемина, но всё ещё можно услышать их диалог, а затем экран на секунду темнеет, и это тот момент, когда Донхёк сам выключил камеру, чтобы поцеловать его. Потом всё становится хуже. Донхёк продолжает смотреть видео. Он и Джемин садятся в машину и болтают всю дорогу до ресторана. Он не помнит эту часть, оно и понятно: он, похоже, вовсе забыл, что там была камера, записывающая каждое его движение, потому что его глаза слишком ярко блестят, а смех слишком искренний. Джемин гораздо более сдержан, его образ перед камерой окутывает его и удерживает в рамках айдола. Донхёк из видео позабыл об этом совсем. По мере того, как видео продолжается всё становится ещё хуже. В ресторане на протяжении всего ужина его прикосновения задерживаются на Джемине слишком долго, его взгляд не отрывается от него. Он слишком очевиден. Слишком дружелюбный. Просто слишком. Донхёк сглатывает и выключает видео, больше не в силах продолжить просмотр. Он знает, что будет дальше; они с Джемином, закончив ужинать, пошли в караоке-зал, а там его время для RELAY CAM подходило к концу. Ему не хотелось смотреть, как он фальшивит под песню Bang Bang Bang, и особенно ему не хотелось видеть своё выражение лица, когда начинает петь Джемин. Донхёк резко отодвигает телефон Доёна в надежде, что это сотрёт из его памяти то, что он только что посмотрел. Что, чёрт возьми, с ним не так?! — Ты закончил? — спрашивает Доён. Донхёк издаёт неопределённый звук, не в силах встретиться с ним взглядом. — Это то, о чём ты так беспокоился? Что я просто выглядел слишком чувственным? — Ты выглядел таким, каким был раньше рядом с Марком, — говорит Доён так прямо, так категорично, что Донхёк вздрагивает от этого. — Это не... — начинает Донхёк, наконец-то, поднимая взгляд на Доёна. Он жалеет, что съел пирожное сейчас, его желудок сводит, а лёгкие внезапно становятся слишком тугими, чтобы удерживать необходимый ему воздух. — Я не влюблён в Джемина. Доён смотрит на него. — Я знаю, — говорит он медленно, как будто пытаясь что-то разобрать, — я думал, ты просто пытался заставить Джено ревновать или что-то в этом роде, чтобы помочь Джемину. Я и не подозревал, что вы двое стали такими… Близкими. — Мы друзья, — робко говорит Донхёк. Он знает, что Джемин не стал бы так его использовать, по крайней мере, не сказав об этом заранее. И Донхёк не стал бы возражать, если бы тот захотел такое провернуть. Как-никак, не похоже, что он влюблён в Джемина. — Друзья, которые трахаются, — отмечает Доён, и Донхёк закатывает глаза. — Хён, половина этой группы переспала друг другом, уже слишком поздно притворяться, что это не так. И мы по-прежнему хорошо работаем вместе, так в чём проблема? На лице Доёна читается паника, глаза смешно округляются, и Донхёк не упускает шанс взять ситуацию под контроль. Он отбрасывает все свои нарастающие сомнения и ухмыляется. — Я не... — начинает Доён, и ухмылка Донхёка становится только шире. — Вы с Джинён-ши прекрасная пара, — радостно говорит Донхёк, делая большой глоток кофе, прежде чем добавить, — но, боже, хён, ты иногда такой чертовски громкий. То, как Доён давится своим кофе и брызжет слюной, отлично отвлекло его от вихря мыслей в голове, и Донхёк решает сосредоточиться только на этом до конца дня.

♮

— Трахни меня, — говорит Донхёк. Джемин, выпучив глаза, смотрит на него и почти роняет свою консоль. Общежитие 127 пустое. Ну, настолько пустое, насколько это вообще возможно: Джехён прячется в своей комнате, слушая унылую музыку, Доён, вероятно, свернулся калачиком на кровати и смотрит фильм, а все остальные либо в другом общежитии, либо на работе, либо живут своей жизнью, как нормальные люди. — Чего? — Джемин откашливается, осторожно опуская консоль. — Прямо сейчас, что ли? Донхёк пожимает плечами. — А почему нет? Ты толком не играешь уже последние двадцать минут, мне скучно так легко побеждать. Джемин пристально смотрит на него, причудливо кривя губы, произносит: — Какой у нас бедный нынче минимум. Тебе скучно, поэтому ты хочешь поебаться? — А что ещё делать-то? — спрашивает Донхёк, уже наклоняясь к Джемину за поцелуем, но, прежде чем он успевает прикоснуться, чужая рука прижимается к его губам. — Чего? — спрашивает Донхёк, но из-за того, что рука Джемина плотно держала его губы, это звучит, как «фгмм». Джемин прищуривается и убирает ладонь. — Что с тобой? Донхёк секунду молчит, а затем отстраняется. — Ничего. О чём ты? — Ты странно себя ведешь, — говорит Джемин. — Ты всю прошлую неделю даже не смотрел на меня, а сейчас просишь трахнуть тебя. Донхёк открывает рот, но, прежде чем он успевает сказать хоть слово, Джемин перебивает его: — Не лги мне, — его тон серьёзен, а взгляд потерял всю игривость, и ложь погибает на кончике языка Донхёка до того, как он успевает её выпалить. Он обдумывает возможные варианты. Он мог поцеловать Джемина, но при этом рисковал с ним подраться. Он мог солгать, несмотря на предупреждение, но Джемин бы сразу понял это, потому что он, сукин сын, с хорошей чуйкой на ложь. Либо он мог бы сказать Джемину правду. Только один из этих вариантов заканчивается без ссоры. Во всяком случае Донхёк рассчитывает на это . — Ты смотрел наше видео для RELAY CAM? — Нет. Донхёк издаёт смешок. — Это именно то, что я сказал Доёну, но потом он заставил меня посмотреть видео, потому что решил, что я слишком явно флиртовал с тобой, чтобы заставить Джено ревновать. Он переживал, что это может привести к плохим последствиям. Джемин уставился на него, разинув рот: — Что? — Это такой тупой план, если задуматься, — продолжает Донхёк, потому что выражение лица Джемина стало озадаченным, и Донхёк не хочет всё усложнять. — Ведь Джено даже не утруждает себя просмотром своего собственного дерьма, зачем ему смотреть случайное видео, которое отсняли мы? — Донхёк, — перебивает Джемин, и он замолкает. Лицо Джемина приобрело что-то болезненно искреннее, что-то такое, что максимально отличается от привычного образа айдола. Джемин берёт Донхёка за руки. — Ты... Я бы не стал так тебя использовать, ты же знаешь это, да? — Конечно, знаю, — тихо говорит Донхёк, удивлённый. Конечно, он знал, но было приятно, когда его самые раздражающие опасения были развеяны одним предложением. — Так вот почему ты избегал меня? Потому что… Поэтому ты думал, что я, — прерывисто, с паузами через слово спрашивает Джемин. — Я не знаю, — признаётся Донхёк, прежде чем разговор может перерасти во что-то слишком правдивое и слишком реальное для них. — Я не знаю, мне жаль. Я просто подумал, я без понятия, честно, — отвечает он, не зная, как сознаться в том, что это его беспокоит. Мысль о том, что Джемин, возможно, всё ещё так отчаянно влюблён в Джено и готов сделать всё, чтобы добиться хоть какой-то реакции, его беспокоит. Донхёк знает, что это требует времени, не понаслышке знает, как трудно забыть кого-то, кто запал тебе так глубоко в сердце. Он не хочет анализировать то, почему это его беспокоит. Он явно не готов к последствиям этих размышлений. Совершенно не готов. — Иди сюда, — Джемин протягивает руку, но Донхёк только отодвинулся дальше. — Фу, нет, мы не будем заниматься всем этим слащавым дерьмом. Джемин закатывает глаза: — Просто иди сюда, окей? И, прежде чем Донхёк начинает артачится в попытках убежать, Джемин хватает его запястье и рывком сажает к себе на колени, обнимая Донхёка за талию, чтобы тот не смог отползти назад. — Ли Донхёк, — серьёзно говорит Джемин, встречаясь с ним взглядом. — На Джемин, — вторит Донхёк, стараясь держаться спокойно и неподвижно, но у него не выходит. От соприкосновения с бёдрами Джемина, он непроизвольно заёрзал, а пальцы на ногах поджимаются под тяжёлым взглядом, и по спине предательски пробегает дрожь, как бы сильно он не старался удержать её. Джемин целует его, ничего больше не говоря, и Донхёк ненавидит себя за тихий стон. Он слишком удивлён этими действиями, чтобы что-то предпринять против них, и просто отвечает на поцелуй, его пальцы невесомо скользят по затылку Джемина, прежде чем он обхватывает его голову руками. — Я обещаю никогда не использовать тебя, — бормочет Джемин ему в губы. — Понял? Я здесь и сейчас, и это не потому, что я влюблён в кого-то другого. Возможно, так всё и начиналось, но сейчас это не так. Во всяком случае, не для меня. И Донхёк так благодарен, что Джемин решил поцеловать его до того, как сказать всё это, потому что сейчас он может просто закрыть глаза и снова впиться в него поцелуем, тогда Джемин не увидит ничего компрометирующего в его глазах. — Я тоже. Всё из того, что ты сказал, тоже. Джемин вздыхает, и Донхёк чувствует, как его тело расслабляется в чужих руках, чувствует, как с плеч уходит напряжение. — Хорошо, — шепчет Джемин и наклоняет голову назад, чтобы ещё раз встретиться с губами Донхёка.

♮

На Джемин — это много, много всего и сразу. Он самоуверенный ублюдок, дрянной актер, и он легко доводит до бешенства. Он до простого обаятелен, на самом деле, слишком обаятелен, чем он пользуется. Но самое паршивое, буквально самое худшее, что есть у На Джемина, — это… — У тебя встал? — Донхёк недоверчиво кричит, как только они выбегают со сцены под возбуждённый визг и вопли фанатов. VCR видео загремело на заднем плане, и ладно — может быть, Донхёк кричит слишком громко, но он ничего не может с этим поделать. — Я не могу в это поверить, — издевается Ренджун, проходя мимо них, чтобы снять рубашку и переодеться в следующий наряд, — только у тебя, Джемин. Джемин просто одаривает их застенчивой улыбкой и поворачивается в направлении к уборной. — Сейчас вернусь, — говорит он, и, прежде чем Донхёк осознаёт, что происходит, Джемин крепко сжимает ворот его рубашки и тащит обратно в коридор, в ванную. — Какого хрена, — бормочет Донхёк, едва успевая развернуться, и толкает Джемина в плечо. — Что с тобой не так? — У нас не так много времени, ты можешь пожаловаться на меня позже, — говорит Джемин — боже, Донхёк ненавидит его. Ненавидит его глупую, льстивую улыбку. Ненавидит в нём всё. — Я не буду тебе помогать, — выплёвывает Донхёк, но до того, как он успевает выйти из уборной, Джемин прижимает его к двери, расставив руки по обе стороны от его головы. — Почему нет? — он скулит, его губы едва касаются губ Донхёка, глаза жаждущие и тёмные на контрасте с его влажными надутыми губками. — Помоги мне, Хёки. Я буду хорошим для тебя позже, я обещаю. — Не похоже, чтобы ты вёл себя когда-нибудь особенно хорошо, — Донхёк пристально смотрит на него, прежде чем ему в голову приходит мысль, он улыбается, наклоняя голову. — Знаешь, что? Хорошо, я согласен. Джемин явно насторожен внезапной переменой: — Но? Улыбка Донхёка становится ещё шире: — Но ты позволишь мне быть сверху в следующий раз. За всё время, что они спали вместе, Джемин сопротивлялся даже мысли о том, что Донхёк будет внутри него. И так было не потому, что Донхёк постоянно просил его быть сверху, а просто потому, что он никогда не пробовал по-другому, а Джемин, что бы он ни говорил про себя, был немного труслив и абсолютно точно боялся поставить себя в уязвимое положение. Джемин пристально смотрит на него, и выражение его лица превращается во что-то свирепое и желающее. — Договорились. Они, спотыкаясь, возвращаются в гримёрку, как раз в тот момент, когда заканчивается VCR, Джемин поспешно натягивает новый костюм, и Донхёк следует его примеру. Ренджун, Джисон и Ченле уже за кулисами, и, когда они, наконец, заканчивают приводить себя в порядок, Донхёк замечает, что Джено всё это время пристально смотрел на них. — Что вы двое делали? Джемин напрягается, но ничего не говорит, только вытягивает шнур от наушников из-под рубашки и застёгивает их сзади на брюках. Донхёк вздыхает и поворачивается к Джено, который стоит в замешательстве. — Ничего, не парься об этом, — это всё, что ему удаётся выдать с натянутой улыбкой, перед тем как двинуться в закулисья. И, прежде чем они добираются до верха лестницы, Джемин залезает рукой под куртку Донхёка сзади, слегка касаясь пальцами его спины то тут, то там, перед тем как они выходят на сцену. Молчаливая благодарность. Единственная благодарность, которую примет Донхёк.

♮

Стук в его гостиничный номер выводит Донхёка из состояния транса. Они закончили свой концерт в Бангкоке, и, поскольку Донхёк выиграл в камень- ножницы-бумага одноместный номер на эту ночь, он просто лежал на своей кровати, бесцельно уставившись в телевизор, слишком уставший, чтобы сосредоточиться на чём-либо, но слишком взвинченный, чтобы заснуть. За три дня он дважды облетел мир и дал два концерта, и его организм всё ещё работает на адреналине, но, кажется, вот-вот выйдет из строя. Донхёк устало моргает, глядя на дверь, гадая, не ослышался ли он, когда стук раздаётся снова. С тяжёлым вздохом он встаёт и плетётся открывать. Когда он распахивает дверь, то видит, что за ней стоит Джемин. Донхёк промаргивается ещё раз и спрашивает на всякий случай: — Джемин? Джемин пристально глядит на него секунду, две, три, прежде чем он делает шаг вперёд, ладонями обхватывает щёки Донхёка и целует его. Отдалённо Донхёк слышит звук открывающегося лифта в коридоре, но он не утруждается как-то запредметить это, и, спотыкаясь, заходит назад в свой номер, не разрывая поцелуя. Джемин пинком захлопывает за ними дверь и отстраняется, чтобы посмотреть на него. — Чего? — задыхаясь, спрашивает Донхёк, вытирая рот тыльной стороной ладони. Джемин следит за его движениями, прежде чем снова уставиться прямо в глаза. — Я просто, — начинает Джемин тоже со сбившимся дыханием. — Я просто благодарен, что ты здесь. Для меня. — Ой. Улыбка смягчает суровую реальность, стоящую между ними сейчас. — Да. Джемин выглядит испуганным. Это первое, на что обращает внимание Донхёк, когда устраивается между его ногами со смазкой наготове. Джемин всё ещё в боксерах, его глаза широко раскрыты, а руки крепко вцепились в простыни и… — Тебе необязательно делать это, — тихо говорит Донхёк. Его руки скользят вверх и вниз по ногам Джемина, большими пальцами вырисовывая круги в попытках успокоить какую-то животную дикость, что сейчас застыла на лице Джемина. — Джемин, я серьёзно, это была просто шутка. Тебе не нужно заставлять себя делать то, чего ты не хочешь. Джемин качает головой: — Я хочу, — натянуто говорит он. — Просто, я просто, — он замолкает, сглатывая. — Мы никуда не торопимся, — говорит Донхёк, потому что ему не нравится, как напряжённо тот выглядит. Он не хочет, чтобы Джемин так выглядел рядом с ним. Джемин всегда должен быть счастливым, весёлым, должен быть беззаботным. Он не должен выглядеть так, не рядом с Донхёком. — Джемин... — Я хочу, чтобы ты был тем, кто это сделает, хорошо? — яростно говорит Джемин, и Донхёк цепенеет от его пристального взгляда. — Я доверяю тебе, ты единственный, кому я доверю сделать это. Мне просто нужна ещё одна минутка. — Ого, — Донхёк в шоке одёргивает руки от Джемина. Это головокружительное откровение — услышать от кого-то, что он тебе безоговорочно доверяет. Вдох и выдох. Донхёк нервно сглатывает. — У тебя в запасе столько минут, сколько захочешь. Он не знает, что ещё сказать. Что ещё можно здесь сказать? Этот вакуум доверия, эта безумная искорка сидит под рёбрами Донхёка, заставляя его сердце биться всё быстрее и быстрее, как будто на его груди сидит крошечная птичка, готовая сорваться в полёт. Всё это кажется ему таким новым. Это то, как ощущается любовь, когда она взаимная? Словно маленький хрупкий птенец? Поскольку Джемин — нетерпеливый ублюдок, который не принимает свои слабости как реальные, осязаемые вещи, то он предпочитает игнорировать любые свои опасения, чтобы достигнуть конечной цели независимо от рисков, которые они могут повлечь за собой. Поэтому сейчас он садится на кровать и притягивает Донхёка к себе на колени, почти отчаянно впиваясь мокрым поцелуем. — Донхёк, — шепчет Джемин, и Донхёк внимательно всматривается в него. — Джемин, — вторит он ему в ответ. Они уже были в таком положении раньше: Донхёк у него на коленях, руки Джемина обвиты вокруг его тонкой талии. Донхёк смотрит вниз на его большие глаза и губы, красные и припухшие от долгих поцелуев. Он отдалённо ощущает, как что-то сжимается в его груди. Опасно. Предостерегающе. Мгновение долго, тонко растягивается между ними, и лёгкие Донхёка, кажется, сжимаются до предела сами по себе. Слишком туго. Слишком очевидно. Джемин сглатывает и облизывает губы, взгляд Донхёка задерживается на нём. Он заметил слабое дрожание в учащённом дыхании Джемина. Это просто слишком. Донхёк никогда не думал, что это зайдёт так далеко. Руки Джемина ползут вверх по его спине к волосам на затылке, нежно притягивают ближе. Джемин отклоняется назад до тех пор, пока весь не опускается на кровать, и Донхёк полностью раскидывается на нём, его бёдра обхватывают талию Джемина. Донхёк целует его со всеми чувствами, которые он не хотел бы высказывать вслух, со всеми мыслями, которые он не хотел бы осмысливать. Так никогда не должно было быть. Ночь проходит вспышками. Вспышка. Джемин отчаянно втягивает воздух, его бёдра дрожат от напряжения под сильной хваткой Донхёка. Он скользит влажными пальцами внутри, надавливает именно там, где необходимо, чтобы заставить Джемина задыхаться в стоне. Его щёки покрываются тёмно-розовым румянцем, дыхание вырывается из него рывками. Он перевозбуждён от избытка ощущений, которые, словно туман, окутывают его. Вспышка. Донхёк нависает над Джемином, стараясь не причинить ему боль, когда он входит, бёдра медленно вжимаются в него. Джемин трясущимися руками хватается за Донхёка, почти до крови впиваясь в кожу ногтями. Донхёк смиренно принимает эту боль. Она удерживает его на земле, не даёт ему взлететь высоко в небо, и так ему будет проще столкнуться с тем, что будет дальше, когда пожар между ними погаснет, а сердце остановит этот бешеный, быстрый ритм, который угрожает вырвать его из груди. Вспышка. Донхёк распластался на спине, Джемин прогибается к нему, пальцы вдавливают его запястья в кровать, оставляя синяки, которые Донхёку придётся завтра прятать. Джемин плавно опускается и двигает бёдрами, сводя Донхёка с ума. Его губы приоткрыты в беззвучном стоне, и взгляд устремлён прямо в глаза Донхёка. У них никогда не было так мягко и медленно. Это никогда не было так нежно. Донхёк никогда не чувствовал ничего подобного. Вспышка. Джемин резко всхлипывает и врезается головой в изгиб шеи Донхёка, бёдра нервно дёргаются, когда он достигает своего предела. Вспышка. Донхёк обхватывает Джемина руками и толкается вверх, наслаждаясь тихими, сдавленными стонами, которые срываются с губ Джемина прямо ему в ухо. Вспышка. Джемин целует его, и разум Донхёка становится пустым то ли от усталости, то ли в попытках оградить себя от страшных мыслей. Вспышка. — Спасибо, — еле слышно говорит Джемин, прижимаясь лбом к виску Донхёка. Шёпот над его ухом заставляет покрыться мурашками. Вспышка. Донхёк закрывает глаза. — Тебе не нужно меня благодарить. Джемин обнимает его за талию, и его прикосновение обжигает. — Да, я знаю. Вспышка.

♮

Таким образом мы вернулись к началу нашей истории.

♮

Донхёк просыпается от того, что Джемин встаёт с кровати. Сон всё ещё цепляется за край его сознания, и поэтому он просто поворачивается на другой бок, пытаясь снова уснуть. Джемин ещё раз смотрит на него, быстро натягивает рубашку и идёт открывать дверь. — Как вам фильм? Донхёк приоткрывает один глаз, но Джемин загораживает ему обзор, поэтому он всё равно не может увидеть, кто стоит по другую сторону. Свет проникает из гостиной в тёмную спальню, подсвечивая худую фигуру Джемина сквозь тонкую белую пижамную рубашку. Но на безмолвный вопрос Донхёка вскоре даётся ответ. — Нормально, — шепчет Джено. — Я хотел поговорить с тобой, можно... Когда Джено пытается зайти внутрь, Джемин двигается вперёд, уверенно всем телом преграждая ему путь. — Хм, я... Эм, Донхёк спит, — говорит Джемин, запинаясь, ощущается, что слова даются ему с трудом. — Я не хочу его будить. — Ох, — вылетает с губ Джено, и в этом одном дыхании заключён целый мир невысказанных слов. — О, эм, ладно. Тогда идём на диван? — Да, — соглашается Джемин, и Донхёк видит, как его плечи с облегчением опускаются. Ему едва удаётся снова закрыть глаза, когда Джемин оглядывается на него, перед тем как проскользнуть в узкий проём между дверью и косяком, аккуратно прикрывая её за собой. Донхёк ждёт секунду, две, три, прежде чем сползти с кровати. Чтобы не замерзнуть, он хватает с компьютерного кресла одну из толстовок Джемина и медленно открывает дверь, морщась, когда она издаёт слабый скрип. — … проводите много времени вместе, — голос Джено доносится до Донхёка. В общежитии очень тихо, только кондиционер гудит над его головой. Они сидят на диване менее, чем в полуметре друг от друга, Джено смотрит прямо на Джемина, а тот предпочитает разглядывать свои руки. Донхёк замечает на его лице дискомфорт, и от этого почему-то щемит в груди. — Да, но, — говорит Джемин, слегка пожимая плечами, — мы хорошо поладили. — Слишком хорошо, — властно произносит Джено, и Джемин ухмыляется ему, явно пытаясь сохранить своё привычное ледяное спокойствие. — Да. Но о чём конкретно ты хотел поговорить? Джено откашливается, а затем наклоняет голову. — Мы давненько не тусовались, — бормочет он, — как будто внезапно Донхёк стал твоим лучшим другом, и ты полностью забыл обо мне. Донхёк наблюдает, как тщательно скрываемая маска Джемина трескается и разлетается на кусочки. Всего лишь от этих пяти последних слов Джено. Джено продолжает, нервно перебирая пальцами: — Я видел, как ты целовался с ним в том отеле. Ты был... Ты был у двери его номера, а потом поцеловал его. И Донхёк точно знает, о каком моменте он говорит. Он помнит, как звук, оповещающий об открытии лифта, зазвенел как раз в тот момент, когда Джемин стиснул ладонями его лицо, ведя Донхёка в номер и закрывая за ними дверь. В голове автоматически проносятся воспоминания о том, что было после: то как Джемин смотрел на него, когда Донхёк толкался в него медленно и сладко, именно так, как заслуживал Джемин в свой первый раз. Судя по побледневшему лицу, Джемин тоже всё это хорошо помнит. Джемин сглатывает: — Я не… Эм, я не думал, что ты заметишь. Джено слегка подпрыгивает. — Конечно, я это заметил, — быстро отвечает он. — Ты мой лучший друг, Джемин-а! Я просто хочу убедиться, что ты знаешь, что из-за этого мы не будем отдаляться друг от друга. Джемин поднимает взгляд, и Донхёк видит его по-настоящему, видит его широко раскрытые глаза и как в них загорается крошечная искорка надежды. Видит, как чужое сердце, погребённое под слоями мышц и костей, заключённое в стальные тиски благодаря месяцам усилий над собой, снова начинает стучать в том звуковом темпе, который предназначен только для ушей Джено. Донхёк тяжело сглатывает, а затем тихо прикрывает за собой дверь, прислонившись к ней лбом, пытаясь восстановить дыхание. В груди слишком тесно, словно лёгкие внезапно стали слишком большими и давят на рёбра, угрожая вот-вот расколоть грудную клетку. Он возвращается к кровати и в спешке собирает свои вещи. Он отсчитывает секунды, надеясь, что Джено и Джемин достаточно увлечены друг другом, чтобы он мог уйти незамеченным, а точнее, мог сбежать обратно в своё общежитие и притвориться, что ничего не происходит. Что он не потратил годы на то, чтобы отчаянно влюбиться в того, кто никогда даже не смотрел в его сторону, и потом долгие годы мучительно преодолевать это чувство только ради того, чтобы снова влюбиться, но на этот раз в того, кто смотрел только на другого.

♮

— Донхёк. Донхёк натягивает одеяло на голову и отворачивается. За его спиной раздаётся тяжёлый вздох. — Донхёк, тебе нужно встать. — Мне ничего не нужно, — бормочет он хриплым голосом. Он не проронил ни слова с того дня, когда Джемин пришёл в общежитие 127, сияя широкой, полной надежды улыбкой. Тогда он рассказал ему всё о том разговоре, часть которого он подслушал. Воспоминания всплыли у него голове: — Возможно, у меня есть шанс, — тихо говорит Джемин, сжимая его руки. — Ты понимаешь, не так ли? Ты бы рискнул сделать то же самое для... Ты бы сделал так же, да? Но всё, что он может произнести в ответ, это полузадыхающееся: — Конечно, — и как только улыбка Джемина становится шире, остаток воздуха в его лёгких с хрипом вырывается наружу. Тот в спешке наклоняется вперёд, чтобы чмокнуть Донхёка сначала в обе щеки, а потом в губы, после чего он уходит. Кровать прогибается под весом Тэиля, его рука неуверенно хлопает по талии Донхёка. — Тебе нужно поесть, — спокойно говорит он. — Ты целый день не выходил из своей комнаты. — Мне и так нормально, — говорит Донхёк и пытается спрятать лицо в подушку, но Тэиль с силой разворачивает его к себе. — Ты что, начал качаться? — спрашивает Донхёк, придавая своему усталому голосу застенчивый тон и игриво выглядывая из-под одеяла. — Ты стал таким сильным, хён. Обычно безмятежное лицо Тэиля сейчас выглядит суровым. Он реагирует на его флирт не так, как обычно. — Выходи поесть, Донхёк-а. Я не знаю, что случилось, но ничто не стоит того, чтобы морить себя голодом. Перед Донхёком всплывает воспоминание о лучезарной улыбке Джемина, и на него снова быстро накатывает тошнота. — Я не думаю, что смогу проглотить хоть кусочек сейчас, — бормочет он. Тэиль стягивает одеяло вниз и протягивает руку. — Ну, попробуй хотя бы. Если понадобится, я вытащу тебя отсюда силой. Донхёк натягивает привычную дерзкую улыбку. — Ты пока что не настолько силён, хён. Тэиль решительно смотрит на него. — Я позову Джонни. Мысль о том, что его вытащит из комнаты, перекинув через спину, Джонни, как какую-нибудь девицу, попавшую в беду, работает на Донхёке лучше, чем любая угроза, прозвучавшая в его адрес до этого. Вот почему Донхёк не хочет покидать свою комнату. Он натягивает капюшон на голову, сверля взглядом свой рис, в то время как все остальные взгляды за столом прикованы к нему. Они не ужинают одновременно: их кухонный стол слишком мал для этого, но почему-то сейчас люди продолжают входить и выходить из кухни, и все они при этом пялятся на Донхёка. — Я не голоден, — бормочет он, когда кто-то подсовывает ему ещё риса. — Очень плохо, — резко раздаётся голос Доёна. — Ешь. Донхёк обиженно выпячивает нижнюю губу, но делает, как ему говорят, быстрее засовывает в рот побольше риса, чтобы закончить все разговоры, скорее вернуться в свою комнату и укрыться от всего мира. — Что случилось? Донхёк смотрит сквозь чёлку на Доёна. — Ничего, — отвечает он, а затем прикусывает щёку изнутри, Доён не отводит от него взгляда. — Ты был прав. В разъяснениях нет необходимости. Донхёк с каким-то тихим, отстранённым интересом наблюдает, как вытягивается лицо Доёна. — Ах, — тихо говорит он, его тонкие пальцы с силой сжимают палочки для еды, прежде чем он кладёт их на стол, — мне жаль, Хёк-а. Донхёк пожимает плечами: — Я просто идиот. — Нет, — резко отчеканивает Доён, — не говори так. — Я однозначно такой, хён. Ты когда-нибудь встречал большего дурака? Доён вздыхает, затем встаёт со своего места, обходит стол и обнимает Донхёка за плечи. — В этом мире много идиотов, Донхёк, — шепчет он ему в волосы. — Влюблённость не делает тебя одним из них.

♮

В кое-то веке Донхёк рад своему загруженному графику. NCT 127 находятся в очередном мировом туре, и в промежутках они выступают на разных рандомных фестивалях. Поэтому ему не хватает времени много думать о симпатичном мальчике с обаятельной улыбкой, который, очевидно, слишком очарован другим симпатичным мальчиком, чтобы обратить на Донхёка какое-либо внимание. К несчастью, он забывает, что современные технологии существуют. Худший мембер дримов: Хёккиии~ Вы: Я занят Худший мембер дримов: Очень срочно!!!!! Мне нужен твой совет Вы: Чего там? Худший мембер дримов: Как бы ты признался Джено? Вы: Ты разве уже не делал этого? Когда его телефон звонит, Донхёк без сожаления громко ругается. Он солгал, когда написал, что был занят, он просто не хочет говорить с Джемином прямо сейчас. Он вымотан, и ещё ему вставать через три часа на очередную пресс-конференцию. Единственное, что ему хочется, — это погрузиться в сладкое-сладкое забытье и не думать о том, как сильно сжимается что-то в груди, когда он берёт трубку и слышит весёлый голос Джемина. — Перестань быть таким мудаком и помоги мне сейчас, — радостно говорит он. На другом конце провода раздается оханье, видимо, Джемин обо что-то ударился, и Донхёк устало вздыхает, садится на свою кровать и пытается звучать менее мёртвым, чем он себя ощущает. — Зачем ты хочешь снова признаться ему? Я думал, что Джено уже хочет тебя оседлать, просто увидев, как мы целуемся. Кстати, поздравляю. Джемин вздыхает: — Я не могу просто поцеловать его и надеяться на лучшее. Но, Хёк, — его голос становится более серьёзным, — прости, я говорил, что не буду использовать тебя, и вот как получилось. — Ты ведь не сделал это нарочно, да? — еле произносит Донхёк. Он так устал. — Тогда всё в порядке. Джемин обеспокоенно спрашивает: — Ты в порядке? — Просто устал. — Ой, тогда иди спать, Хёк. Я позвоню тебе позже. — Ты уверен? — спрашивает Донхёк, но он почти уверен, что его слова звучат не так искренне, как ему хотелось бы. — Да, — после паузы говорит Джемин. — Да, иди спать, Хёк. Спасибо. Донхёк хмыкает, а затем сбрасывает звонок, откидывает телефон подальше, а сам падает на кровать. От яркого электрического света лампы голова стала болеть только больше, и он просто закрывает глаза.

♮

Время от времени ты можешь спать с кем-то, не влюбляясь. Донхёк на собственном опыте знает, что такое вполне реально. Знает, что ты можешь упасть в чужие объятия и позволить миру на время исчезнуть. Тогда гравитация словно перестаёт притягивать тебя к земле, её сила заканчивается прямо на твоей пояснице, а наутро ты можешь встать без привкуса сожаления на языке. Однако сейчас не один из этих случаев. Он больше не разговаривал с Джемином после того телефонного звонка. Он также перестал ходить в общежитие дримов, вместо этого предпочитая проводить больше времени с хёнами. И, можно сказать, веселиться на полную катушку; он стал нещадно дразнить Марка по поводу его нового краша — Кая-сонбэнима. Сейчас, когда он полностью перерос свою одержимость Марком, стало особенно легко и забавно быть с ним грубо-подтрунивающим. Донхёк действительно ненавидит иронию. Но, похоже, его относительно спокойным денькам пришёл конец, когда Ренджун появляется в его общежитии одним ленивым воскресным вечером. Доён впускает его и машет с усталым выражением на лице, которое появляется всякий раз, когда ему приходится иметь дело с дримами или 127, если они ведут себя особенно по-детски. Ренджун за рекордные десять секунд доходит от прихожей до дивана в гостинной. Донхёк считает, что это чистый талант перемещаться в пространстве так быстро. — Нам нужно поговорить, одевайся, — говорит ему Ренджун, уперев руки в бока. Донхёк поджимает губы, глядя на него. — Я не хочу. — Прекрасно, — наотрез говорит Ренджун, — тогда ты можешь выйти в таком виде. — Прекрасно, — передразнивает Донхёк и собирается к выходу. В итоге они оказываются в крошечной лапшичной за углом их общежития. Ренджун выглядит впечатляюще в своём свитере карамельного цвета и голубых джинсах, в отличие от самого Донхёка, который полная ему противоположность в своих широких спортивных штанах трёхдневной свежести. — Что на этот раз? — бормочет Донхёк, ковыряясь в своем супе, наблюдая, как лапша соскальзывает с его палочек. Несомненно, это должно стать метафорой к его жизни, думает он. — Ты хочешь намекнуть, что я собираюсь испортить жизнь Ченле, распуская свои невежественные руки? На одно короткое мгновение кажется, что Ренджун выглядит раскаявшимся. — Нет, — говорит он, как будто извиняясь, но не делая этого по-настоящему, — мне не следовало этого говорить. — Тебе вообще не следовало совать свой нос в мои дела, — раздражённо ворчит Донхёк. Он берёт кусочек редиски с подноса на столе и с хрустом вгрызается в него, на одну иррациональную секундочку представляя, что это кости Ренджуна. — Ну, я, собственно, именно этим собираюсь сейчас заняться, — говорит Ренджун, стойко выдерживая враждебный взгляд Донхёка. — Тебе нужно исправить то, что сейчас происходит с Джемином, что бы это ни было. — С ним ничего не происходит. — Чушь собачья, — огрызается Ренджун. — Он уже целую вечность хандрит и призраком слоняется по общежитию, ещё... — А ничего не случилось с Джено? — он перебивает его. Ренджун пристально смотрит на него. — Нет? А что-то должно было? Донхёк задаётся вопросом, рассказал ли Джемин Ренджуну о своём плане признаться снова. Он не хотел быть тем, кто выдаёт чужие секреты. — Нет, — говорит он, запихивая в себя побольше лапши, чтобы дать себе секунду подумать, — он просто был… Они мало разговаривали в последнее время, я знаю, что Джемин был подавлен. — Они не разговаривали, потому что всё свободное время он тратил на то, чтобы трахать тебя. Донхёк морщится от этих слов. — Я не знаю, что ты там у себя в голове напридумывал, но мы с ним спали далеко не так часто, как ты, кажется, думаешь. — Я стараюсь вообще не думать о тебе и Джемине, по возможности, — надменно сообщает ему Ренджун. — Тебе так повезло! А почему Джемин хандрит тогда? Ренджун пялится на него с недоверием. — Я не знаю, может быть, потому что ты сто лет с ним не разговаривал… — Девятнадцать дней, не преувеличивай. — И он ведёт себя так странно рядом с Джено, но он не хочет говорить со мной об этом. И, какого чёрта, ты знаешь сколько конкретно времени прошло с тех пор, как вы двое разговаривали? — Поверь, в цифрах я… Ренджун прерывает его, хлопнув ладонями по столу. Это почти не производит шума, потому что он достаточно благоразумен, чтобы не устраивать сцены в общественных местах, но это всё равно имеет нужный ему эффект, и Донхёк затыкается. — Поговори с ним, Хёк! — приказывает Ренджун, и его глаза опасно блестят. — Я серьёзно! — Ты всегда серьёзен, — язвит Донхёк, он намерен оставить за собой последнее слово, но угрожающий взгляд Ренджуна заставляет его снова замолкнуть.

♮

Проходит ещё неделя, прежде чем Донхёк набирается достаточно смелости, чтобы пройти четыре метра до лифта, нажать кнопку этажа, где находится общежитие дримов, и пройти ещё пять метров до входной двери. — Хён? — удивляется Джисон. Обычно Донхёк открывает дверь сам, но сейчас он чувствовал себя не в своей тарелке, чтобы самому ввести пароль и войти. — Что ты здесь делаешь? — Э-э, а где Джемин? — спрашивает Донхёк, неловко почёсывая затылок. — Я не уверен, но кажется на крыше? — Что? Зачем ему сейчас быть на крыше? — в замешательстве выпаливает Донхёк. Джисон, кажется, тоже немного растерян. — Как сказать, но я думаю, что Джемин и Джено только что поссорились или что-то в этом роде, — заговорщически сообщает он, наклоняясь вперёд, чтобы никто другой не услышал. — Джемин-хён только что выбежал отсюда пулей. — Ох, — выдыхает Донхёк. Он не может вспомнить, когда Джемин и Джено ругались в последний раз, и это означает, что могла быть только одна единственная причина, по которой Джемин убежал. — Хён, я не... Джемин выглядел не слишком хорошо, когда уходил. Я думаю, что тебе не стоит давить на него сегодня. Донхёк ободряюще улыбается обеспокоенному Джисону: — Не волнуйся, Джисон-а. Я не буду. Он разворачивается и медленно возвращается обратно к лифту. Ему кажется, что от волнения его сердце с каждым новым этажом поднимается всё выше и выше к горлу, вызывая чувство тошноты. Пора покончить с этим раз и навсегда. Независимо от того, какой будет финал. Пора перестать чего-то ждать и просто страдать.

♮

Солнце медленно сползает с неба. Джемин стоит на краю крыши, перегнувшись через ограждение и опираясь на него локтями. В лучах заката его фигура выглядит очень впечатляюще. Донхёк секунду рассматривает его, делает глубокий вдох и шагает вперёд. — Джемин. Когда он оборачивается, вся подготовленная речь, все его почти сформулированные мысли вылетают из головы. Взгляд Джемина стеклянный, нос покраснел, а щёки болезненно горят. По его лицу читается, что он только что сильно плакал. — Джемин, что с случилось? — потрясённо спрашивает Донхёк. Тот делает к нему навстречу шаг, два, три, а затем они сталкиваются. Джемин падает к нему в объятия, сотрясаясь от рыданий. Донхёку едва удаётся поймать его. — Ох, малыш, — шепчет Донхёк. При виде такого Джемина глухая боль кольнула его сердце. Он начинает успокаивающе гладить его по волосам. — Мне так жаль. Джемин крепко, почти что больно сжимает талию и утыкается лицом в его плечо. — Я думал, что на этот раз у меня получится, — говорит Джемин, его голос срывается практически на каждом слове. — Я действительно думал, я думал, — он замолкает и мощно вздрагивает, когда на него накатывает новая волна слёз, которая топит ключицы Донхёка. Он никогда не видел Джемина таким, ни разу. Ни после операции, когда сообщили, что ему необходимо уйти на перерыв. Ни после того, как Марк выпустился из юнита. Ни во время их концерта. Он никогда не выглядел таким, как сейчас. Ни разу Джемин не плакал так отчаянно, как сейчас. — Я знаю, — пытается успокоить его Донхёк. Ему удаётся опустить их на землю и облокотиться к заднему краю крыши. То, что Джемин только сильнее цепляется за него, явно не готовый отпустить, немного удивляет Донхёка. — Мне так жаль, Мин-а. Я бы хотел, — он замолкает, пытаясь собраться, — я хотел бы, чтобы у тебя всё получилось. Джемин в ответ ещё крепче сжимает Донхёка. — Он даже не посмотрел на меня, когда я говорил ему это, просто уставился в землю, а потом сказал... А потом сказал... Он... Он не чувствует того же ко мне, — с трудом выговаривает он. Донхёк прикрывает глаза, а Джемин продолжает рассказывать, говорит тихо, прерывисто, бормоча всё подряд, вероятно, даже не до конца понимая смысла сказанного. И Донхёк позволяет ему выговориться. Хорошо выложить всё сейчас, выпустить это на безмолвный закат и безмолвного друга, размышляет Донхёк. Во всяком случае, это гораздо лучше, чем то, что делал Донхёк после своего неудачного признания. Джемин всегда был более эмоционально здоровым из них двоих. Донхёк забирает его с собой в общежитие 127. Самое время ужина, но, к удивлению, здесь тихо, только несколько человек слоняются по кухне. Джемин просто натягивает капюшон пониже и следует за Донхёком в его комнату. — Я могу выгнать Джонни сегодня вечером, — сообщает он. — Не волнуйся, никто сегодня не зайдёт к нам. Джемин кивает и сворачивается калачиком на его кровати. Он выглядит таким маленьким в окружении вороха одеял. — Хорошо. Донхёк ненадолго оставляет Джемина наедине со своими мыслями и не торопясь идёт выполнять свою привычную рутину перед сном. После он тихо возвращается в спальню и ложится рядом с ним. — Ты хочешь поговорить об этом? Джемин некрасиво фыркает. — Разве я уже не рассказал всё? Ты хочешь послушать ещё раз? Донхёк вытягивает руку в сторону и про себя радуется, когда тот кладёт на неё голову и обнимает его за талию, прижимаясь лицом к плечу. — Я здесь с тобой, что бы тебе не понадобилось, — шёпотом говорит ему Донхёк. Ни один из них не упоминает о неделях молчания между ними. Донхёк не уверен, что бы ему следовало сказать по этому поводу сейчас. Джемин только прижимается к нему поближе. — Я просто хочу спать, — тихо бормочет он, и тёплый воздух, что он выдыхает, ерошит ему волосы. — Я больше не хочу ни о чём думать. Донхёк наклоняется, чтобы выключить свет. — Хорошо. Это мы можем.

♮

— Донхёк, — кто-то зовёт его. Он зажмуривает глаза и ворочается на кровати. Что-то тычет в его плечо. — Донхёк, проснись. — Уходи, — уверенно говорит он голосу. — Нет, — раздражённое, — проснись, я знаю, чего я хочу. Донхёк медленно открывает глаза и морщится от солнечного света, который проникает в комнату сквозь неплотно закрытые шторы. Джемин склоняется над ним. Его глаза покрасневшие, но на удивление очень ясные. Внезапно воспоминания о прошлой ночи проносятся перед ним: Джемин признаётся, Джемин плачет в его руках, Донхёк обнимает его, пока он спит. — Что? — Донхёк зевает, потягиваясь. Сон медленно покидает его, и он потихоньку возвращает контроль над телом. — Что тебе может понадобиться в такую рань? Джемин смотрит на него, прикусив губу. — Я хочу, чтобы мы занялись сексом. Остаток сна улетучивается в одно мгновение. Он смотрит на Джемина, выпучив глаза. — Что? Джемин садится на свои колени, позволяя Донхёку сесть прямо. — Трахни меня, пожалуйста. — Джемин, ты… — Я знаю, что ты собираешься сказать, но… — Да ну? — спрашивает Донхёк. Его сердце бешено колотится, и он почти уверен, что краснеет. — Это невероятно плохая идея, Джемин, ты хоть… — Ты сказал, что поможешь мне, — снова перебивает Джемин, в его голосе слышится что-то болезненное и отчаянное, и от этого Донхёк готов рассыпаться прямо здесь и сейчас. — Хёк, ты сказал, что будешь здесь со мной. — Джемин, — шепчет он, понурив плечи, — ты не можешь просто вытрахать свои чувства, это не так работает. Ты сказал, что не будешь использовать меня. Ты обещал. — Мне надо с чего-то начать, — парирует Джемин, вцепившись руками в простыни, — Хёк-и, я не думаю, что смогу выдержать встречи с ним, не после того, что произошло. А у нас сегодня общее расписание на двоих, — он умоляюще смотрит на Донхёка, губы почти кровоточат от того, как сильно он их кусает. — Пожалуйста. Донхёк закрывает глаза. Это больно. Это больнее, чем Донхёк может выразить словами; погружаться в Джемина, ощущать, как его руки обвивают его спину, вколачиваться и слышать его мягкие вздохи. Донхёк нежно целует его шею и радуется возможности скрыть своё лицо. Солнечный свет всё больше заливает комнату. И, по идее, Донхёку должно стать жарко от извивающегося под ним Джемина и от утреннего солнца, что медленно поднимается за его спиной, но всё, что он чувствует сейчас, — это пронзающий холод. — Хёк, — всхлипывает Джемин. И он поднимает голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Он не уверен, как именно он сейчас выглядит, но видит, как под его взглядом меняется выражение лица Джемина. И, кажется, то, что он считывает с его лица, причиняет ему ещё большую боль. Джемин прикусывает губу и хватает дрожащей рукой лицо Донхёка, его глаза наполняются чем-то печальным и тёмным. — Донхёк, мне так жаль. Ты сказал, что не будешь использовать меня. — Почему ты извиняешься? — спрашивает Донхёк тихим шёпотом, наклоняясь, чтобы поцеловать его. Он делает сильный рывок бёдрами, и от этого Джемин громко стонет прямо ему в губы, и ногами еще крепче обхватывают его талию. — Я же сказал, я здесь с тобой, что бы тебе не понадобилось. Даже если это так. Даже если это сломает меня. Всё, что бы тебе не понадобилось. Джемин было открывает рот, чтобы сказать что-то ещё, но Донхёк ещё раз с силой толкается в него, со звонким шлепком прижимаясь к его бёдрам, двигается медленно и жёстко, не желая слышать ещё какие-либо банальности, которые может предложить ему Джемин. И невысказанные слова Джемина исчезают в надрывном выдохе. Он не хочет ничего знать. Он не хочет больше никаких обещаний. В конце концов, всё равно все они бесполезны. Кажется, словно невидимые виноградные лозы обвивают его рёбра всё туже. Не давая вздохнуть. Дальше всё происходит довольно быстро: Джемин зажмуривает глаза, его тихие всхлипы подстёгивают Донхёка двигаться дальше, и он выгибает спину вперёд в поисках ещё более плотного трения между их телами. Джемин с силой цепляется за него, и это больно. Но, когда он чувствует, как ладонь Джемина нежно ведёт по его руке над головой, берёт его ладонь в свою и переплетает их пальцы, любая физическая боль кажется просто смешной. Когда Джемин кончает, Донхёк не в силах отвести от него взгляд, его искусанные, распухшие губы приоткрываются в нежных приятных стонах. Его бёдра трогательно дрожат, и они по-прежнему крепко сомкнуты вокруг спины Донхёка. Он выглядит таким красивым. Но ничего из этого не предназначено для Донхёка. Донхёк сильно прикусывает нижнюю губу Джемина, когда достигает собственного пика, его руки трясутся от напряжения, не позволяя ему рухнуть вниз. Он чувствует вкус крови на языке, когда кончает.

♮

Донхёк движется дальше. Или, по крайней мере, он пытается. Почти смешно, как плохо он справляется с этим на этот раз. Как будто ему не разбивали сердце до этого. Как будто он ещё не понял, что значит любить кого-то и не получить взаимности. Донхёк игнорирует всё. На этот раз никто не говорит с ним об этом. Они просто продолжают обеспокоено смотреть, но никто не заставляет его говорить о своих чувствах, и за это Донхёк благодарен. Он думает, что если скажет об этом хоть слово, то начнёт рыдать так, что никто не сможет его успокоить. Но больше всего его сводит с ума, что сейчас у него нет работы. Единственный раз в жизни Донхёку нужно, чтобы грёбаный SM загрузил работой, как обычно, но они дают ему выходные. Ужасно просыпаться каждое утро в постели, которая, он клянётся, всё ещё пахнет Джемином, несмотря на то, что он давно поменял бельё, и знать, что тебе нечем сегодня заняться. Его мозг не может отвлечься от ненужных мыслей, а в груди всё время что-то сжимается. Кажется, что он находится на грани сердечного приступа. Джемин и на этот раз не пытается связаться с ним. Донхёк почти уверен, что тот всё понял. Очевидно, ведь Донхёк не слишком усердно пытался скрыть свои чувства. Так что ничего не происходит. Донхёк по-прежнему просыпается по утрам, живёт своей жизнью и каждой нервной клеткой ощущает медленное, ужасное чувство, словно сердце разбивается по кусочкам. Дни проходят, словно в тумане. Донхёк проводит всё больше времени за пределами общежития. Гуляет у реки Хан, чаще зовёт с собой Ченле, чтобы вместе поесть. Он пишет несколько песен, уединившись в пустой репетиционной комнате, но в смущении выбрасывает их, прежде чем кто-либо сможет прочитать беспорядок, который творится у него в голове. Лучше не становится, потому что с чего бы? Мозг Донхёка решает с этого момента зациклиться на одном человеке, и ничто из того, что он делает или говорит, не двигает его с места непоколебимой силой, которой является На Джемин. Лучше не становится, но становится чуть легче игнорировать это. Его грудную клетку всё так же сдавливает, но он привыкает к этому чувству. Он всё ещё просыпается с мыслями о Джемине, но ему стало легче отбросить эти мысли, прежде чем они успеют глубоко засесть в его голове.

♮

— Хён, ты в порядке? Донхёк взглянул на Ченле. Они готовятся к VLIVE, на котором будут только вдвоём, их комбинация настолько беспрецедентна, что Донхёк впервые за долгое время чувствует лёгкое волнение. Он улыбается Ченле. — Конечно. Ченле хмурится и говорит: — У тебя несчастный вид. Как не взглянешь на тебя, ты выглядишь всегда таким грустным. — А, ну, — пожимает плечами Донхёк, потому что Ченле меньше всех заслуживает выслушивать это унылое дерьмо, — ничего страшного, не беспокойся об этом, Ченле-я. Просто я сейчас справляюсь с некоторыми вещами. Он неодобрительно поджимает губы. — Ты же знаешь, тебе необязательно справляться с ними в одиночку. Вокруг тебя столько людей, которые хотят помочь, и я тоже. Донхёк слабо улыбается, протягивая руку, чтобы погладить Ченле по волосам. — Спасибо, — искренне говорит он, — обещаю, я справлюсь сам. Ченле смотрит на него ещё мгновение, а затем вздыхает. — Вы двое так похожи, это глупо. Клянусь, я с ума сойду, разговаривая с вами. Донхёк было почти открыл рот, чтобы спросить, о ком он, но быстро сообразил. Поэтому просто издаёт слабое фырканье и поворачивается к телефону, чтобы нажать кнопку «Начать запись». Через минуту экран заполняется комментариями, сердечко выскакивает каждые полсекунды, и Донхёк краем глаза замечает раздражённый взгляд Ченле, который начинает своё приветствие перед фанатами.

♮

Дримы получают ещё одну песню в рамках SM Station. Приближается зима, снег уже вовсю покрывает карнизы на окнах их душного конференц-зала, в котором они собрались для обсуждения новой песни. Несмотря на включённое отопление, Донхёку холодно. Но хотя бы Ренджун перестал быть таким занудой, каким был последнее время. Он спокойно реагирует на то, что Донхёк садится рядом с ним, отодвинув стул на несколько сантиметром назад, чтобы скрыться за его спиной. Но это в основном бесполезный поступок, учитывая, насколько Ренджун маленький. Он поднимает взгляд от своих рук всего раз, отвлекаясь на их продюсера, который прочищает горло, и в это мгновение ловит взгляд Джемина. Он застывает на месте не в силах пошевелиться, и поэтому не моргая смотрит на него в ответ до тех пор, пока Ренджун не пинает его стул, заставляя вернуться на землю. Он быстро отводит свой взор вниз, стараясь больше не повторять ошибки. Это странно. Раньше он всегда читал Джемина как открытую книгу, даже когда они не были близки, но сейчас, в ту секунду, которая, казалось, растянулась до бесконечности, он не мог разобрать ни единой эмоции в больших глазах Джемина. Песня, которую они слушают, мелодичная и слащавая, тёплые фортепианные аккорды, гармонируют со всей мелодией. Донхёк уверен, что она отлично подойдет вокалу Ченле. Текст песни… Донхёк сидит прямо, уставившись в никуда, и слова звучат, кружась вокруг него, пока до него наконец-то не доходит. Он уже слышал эти слова раньше. Он написал их, а затем засунул глубоко в мусорную корзину у тренировочного зала на третьем этаже здания SM, где никто никогда не смог бы найти их. Донхёк складывает руки в замок и смотрит вниз на свои колени. Он собирается убить Марка Ли.

♮

— Прекрати меня бить! — Марк взвизгивает, чуть не падая со своей кровати от того, как резко он старается уворачиваться от Донхёка. — Кто дал тебе право! — отчаянно кричит Донхёк, и при каждом новом слове с силой замахивается на него подушкой. — Это были мои тексты, а не твои! Они не были твоими, чтобы их отдавать! — Ты бы никогда не сделал этого сам! — громко оправдывается Марк, руками защищая свою голову, когда Донхёк наносит сильный удар. — Ты просто позволил себе выбросить их, а они были слишком хороши для такой жалкой участи! Эти слова прозвучали как гром среди ясного неба, и Донхёк в бессилии падает на кровать, выпуская подушку из рук. Марк неуверенно тянется вперед, а затем быстро выхватывает подушку, чтобы Донхёк больше не мог ею атаковать. — Извини, — тихо говорит Марк. — Прости меня за то, что действовал у тебя за спиной, но я не жалею о том, что показал их продюсеру. Они очень хорошие, и теперь они будут в нашей песне, Хёк! — он жалобно смотрит на Донхёка. — Это же потрясающе? — Я написал это, когда был разбит, — выплёвывает Донхёк. Он дрожит под серьёзным взглядом Марка. Он прав, это потрясающе. Это всё, чего Донхёк когда-либо хотел, — чтобы его имя красовалось в авторстве песни, чтобы его творчество вышло в мир. — Никто не должен был это даже читать, не говоря уже о том, чтобы они были в песне на всеуслышание. Марк выглядит смущённым. — Но ведь они действительно невероятные, — он прикусывает губу. — Но у тебя правда настолько было разбито сердце? — под угрожающим взглядом Донхёка он пытается уточнить, размахивая руками. — Я не это имел в виду! Просто, ты знаешь, — он кашляет, — я не знал, что вы с Джемином настолько близки. — Нет, — говорит Донхёк, — больше нет. Они никогда не были так близки, если говорить напрямую. Просто Донхёк — дурак, который позволил себе увязнуть в очередных бессмысленных отношениях и влюбиться слишком сильно и слишком быстро. Снова. Марк выглядит немного растерянным и неуверенно похлопывает Донхёка по колену. — Мне жаль, Хёк-и. Но ты же знаешь, всегда можно двигаться дальше, — он кривовато улыбается. — Разве с нами не было так же? Да, предполагает Донхёк, так и было.

♮

Он сталкивается с Джемином в лифте. Сначала он почти не замечает его; дверь звенит, и он просто шаркает внутрь, слишком увлечённый своим телефоном, чтобы смотреть по сторонам. Но потом он поднимает голову и наталкивается взглядом на широко раскрытые глаза Джемина, смотрящие прямо на него. Тот рукой удерживает закрывающиеся двери лифта, заставляя их открыться по новой. — Привет, — тихо говорит Донхёк, потому что понимает, что Джемин не собирается начать разговор первым. Он как будто даже двигаться не собирается. Голос Донхёка выводит его из оцепенения, и он, наконец-то, заходит в лифт, не прекращая пялиться на него. — Эй, — отвечает он как раз в тот момент, когда Донхёк собирается нажать кнопку первого этажа. Джемин хватает его за запястье. — Подожди, мы можем поговорить, пожалуйста? Сердце Донхёка почти останавливается. Прошло слишком много времени с тех пор, как он в последний раз по-настоящему разговаривал с Джемином, больше трёх месяцев с той ночи, и он не думает, что готов к новым конфликтам. Не сейчас. Никогда. — Пожалуйста, — снова бормочет Джемин, как будто понимая, что Донхёк собирается отказать ему, — это не займет много времени, мне просто нужно тебе кое-что сказать, и я не хочу разговаривать в этом лифте. Донхёк поднимает на него взгляд и почти вздрагивает, обнаружив, как искренне тот сейчас выглядит. — Хорошо , — сдаётся он, в горле застревает ком, и он выдыхает. — Хорошо, да, мы можем поговорить. На крыше сейчас холодно, и Донхёк крепче обхватывает себя руками, мелко дрожа. — Тебе дать мою куртку? — спрашивает Джемин, уже стягивая её с себя, но вовремя замечает, как Донхёк строит недовольную гримасу. — Не надо внезапно вести себя, как главный герой дорамы, — говорит он, и Джемин начинает улыбаться. Донхёк ненавидит себя за то, как сильно кольнуло в его сердце. Он так сильно скучал по улыбке Джемина. — Справедливо, — соглашается он, натягивая куртку обратно. — Что ты хотел мне сказать? Джемин встречается с ним лицом к лицу и по привычке прикусывает свои губы. — Я должен извиниться перед тобой, — тихо начинает он, — то, что я сделал, то, о чём я попросил, было несправедливо по отношению к тебе. Донхёк подумывает о том, чтобы отмахнуться от всего и выкинуть эти извинения к чёрту, просто вернуться вниз, снова погружаясь в себя. Но он варился в котле из собственных мыслей столько времени, чтобы сейчас не сказать ни слова? — Ты использовал меня, — Джемин вздрагивает, но он продолжает, ничуть не смутившись. — Ты использовал меня, и это причиняло боль. Очень сильную, Джемин. — Я знаю, — шепчет Джемин, выглядя опустошённым. — Ты помнишь, что ты сказал? — Донхёк продолжает, потому что он ещё не высказался до конца. Потому что Джемин не знает, через что ему пришлось пройти, не знает, что он испытал на себе. — Ты помнишь, что ты обещал мне, когда я взбесился из-за того дурацкого видео? — Я обещаю, что не буду использовать тебя, — с болью повторяет Джемин. Отголосок минувших дней звучит в голове Донхёка, когда он был так глупо счастлив услышать эти слова, и он совсем не понимает, почему был таким счастливым и довольным. — Я знаю, я облажался, Хёк. — Я был влюблён в тебя, — внезапно выпаливает Донхёк. Он не собирался произносить это. Какие-то слова вертелись у него на языке, и вдруг появились эти и повисли между ними неподвижно, как замерзший снег на морозном воздухе. Джемин стал выглядеть ещё более подавленным, если это вообще возможно. — Знаю. Я понял это в то утро. Я увидел. Донхёк устало прикрывает глаза. Какой был смысл во всех этих тренировках айдола, если он не мог скрыть свои эмоции даже на одно утро? — Я не виню тебя, — начинает Донхёк, потому что было бы лицемерно с его стороны ненавидеть Джемина за то, что он не ответил взаимностью после всего, через что он прошёл. После всего, через что они прошли. — Я просто... Ты действительно причинил мне боль, Мин-а. Вот и всё. Это всё. Донхёк хочет притвориться, будто он не провёл последние три месяца, медленно собирая обратно своё разбитое на мелкие кусочки сердце. — Прости, — тихо говорит Джемин, делая шаг навстречу, и Донхёк не останавливает его, когда тот притягивает его в тёплые объятия. — Прости меня, прости меня, прости меня. — Прекрати,— ошеломлённо выдыхает Донхёк, и Джемин фыркает с болезненным раздражением. — Я не думаю, что смогу, — признаётся он, и Донхёк чувствует, как он зарывается лицом в его волосы. — Ты был так добр ко мне... — Я не думаю, что кто-то может назвать меня добрым, — вмешивается он, его щёки краснеют, потому что он считает, что он правда не такой. — И я не сделал ничего, чтобы заслужить это,— невозмутимо продолжает Джемин, — так что я собираюсь продолжать извиняться. Прости меня. Донхёк слегка отстраняется, чтобы взглянуть на него. Он делает вдох. — Я прощаю тебя. — Ты не должен. — Но я прощаю, — говорит он, слабо улыбаясь. Он не может чувствовать ничего, кроме лёгкого укола грусти и огромной нежности к юноше перед ним, который сейчас смотрит на него удивлёнными глазами. — Приходит с влюблённостью, Джемин. Ты должен понять. Выражение лица Джемина меняется, и он чувствует накатывающееся беспокойство, потому что — о боже — возможно он снова всё испортил, но потом: — Ты сказал «был», — говорит Джемин. — Что? — Ты сказал: «Я был влюблён в тебя», — медленно повторяет Джемин. — Означает ли это, — он замолкает, уставившись на него сверху вниз. — Что ты хочешь, чтобы я сказал?! — в неверии спрашивает Донхёк. — Да, я всё ещё люблю тебя, и я знаю, что ты не чувствуешь того же, и это нормально... — Но я чувствую, — выпаливает Джемин, а затем комично прикрывает рот рукой. — Что? — требовательно спрашивает он, но когда тот продолжает стоять, застыв, то Донхёк, закатив глаза, одёргивает его руку от лица. Они всё ещё стоят слишком близко друг к другу, их тёплое дыхание смешивается, создавая белый пар на морозе. Джемин хватает этой рукой его ладонь и не выпускает, крепко сжав. — Джемин! — Я не... Ладно, я не знаю, люблю ли я тебя. Пока не так, как Джено, — быстро тараторит Джемин, — но я думал об этом весь прошлый месяц, а потом услышал, что ты написал текст песни к Station, и начал всё больше и больше думать о тебе и о том, как я был счастлив с тобой. Этот год моей жизни — полный ад, за исключением того времени, когда я был с тобой, — он делает необходимый вдох и, не сбиваясь с ритма, продолжает, — так что я не знаю, любовь это или нет, пока нет, но я знаю одно: ты делаешь меня счастливым, Ли Донхёк. Только ты. Особенно, когда ты ведёшь себя, как сволочь и надоедливая крыса, и фактически доводишь меня до белого каления, но я всё ещё так счастлив, когда я с тобой. И я просто... Я просто не хочу тебя терять, — он в отчаянии смотрит на Донхёка, а затем обхватывает его ледяные щёки руками и подходит ближе. — Пожалуйста, я не хочу потерять тебя. Донхёк смотрит на него, застыв, мысли роятся в его голове. — Ты разбил мне сердце. Джемин пристально смотрит на него. Его руки горячие, почти обжигают лицо, но Донхёк не отстраняется, однако и не подходит ближе. Его сердце готово вырваться из груди, этот крошечный птенец, что там жил, внезапно вырос и стал слишком большим для его клетки из рёбер, поэтому сейчас он решается сказать всё то, что вертелось у него в голове месяцами. — Джемин, я думал, что выдержу тебя, что смогу оставаться твоим другом и спать с тобой и что это не заденет меня. Но, боже, Джемин, это почти убило меня! Я не хочу проходить через это снова. Джемин сильно мрачнеет, но Донхёк продолжает. Он чувствует, что впервые за несколько месяцев может вновь дышать. — Ты не хочешь потерять меня? Я тем более. Но я не думаю, что справлюсь, если ты снова разобьёшь мне сердце. Тишина глухо трещит между ними и, будто красная нить судьбы, которая, Донхёк никогда не предполагал, что может образоваться, лопается с треском. Джемин нервно сглатывает. — Я не собираюсь притворяться, что знаю о своих чувствах к тебе, — тихо и медленно говорит он в той чертовски правдивой манере, которая есть только у Джемина. Этот ублюдок живёт, чтобы свести его с ума, размышляет Донхёк. — Я не могу сравнивать тебя с Джено, потому что это будет несправедливо. Я понятия не имею, как это вообще можно оценить количественно. Ты — это ты. Ты делаешь меня счастливым, заставляешь меня смеяться и позволяешь мне быть таким засранцем, каким я хочу, и я тебе таким нравлюсь. И я не могу обещать тебе, что у нас всё будет идеальным или типа того, но, боже, Хёк, ты заставляешь меня хотеть попробовать. Донхёк смотрит на этого красивого парня, который, возможно, так же сломлен, как и он, и не может чувствовать ничего, кроме тихого желания быть рядом. Они могут разойтись, могут саморазрушиться, они могут рухнуть и увлечь за собой всю группу. Но к чёрту всё это, Донхёк действительно хочет попробовать. Он хочет сделать Джемина счастливым. Он хочет чувствовать себя счастливым. — Только ты, На, — наконец, вздыхает Донхёк, подходя к Джемину так близко, как только может, — только ты можешь назвать человека, которому признаёшься, сволочью. Улыбка Джемина озаряет мир вокруг них. И, кажется, красная нить снова завязывается в надрывной узел между ними. — Первая сволочь или последняя, — говорит он дрожащим голосом как раз перед тем, как Донхёк целует его. Дойти до этого момента было нелегко и не весело, и совсем не быстро. Но Донхёк должен признать, что стоять там на крыше в морозное утро и согреваться в объятиях Джемина было совсем немного идеально.