zabudem pro nih

если бы меня попросили назвать амбассадоров осени, бесспорно, ими бы оказались те девочки с центра, что носили лаковые дешевые сумки и пальто с закосом на овечью шерсть. их имбирно-пряные парфюмы и тыквенный латте, который они зачем-то каждый день пили. черт знает, что все они долбили, раз находили красивым марать ботинки в вековой пыли и слякоти, пытаясь преподносить в мир эти же ботинки, будто они необычные, как вид их тучного настроения. нормальные люди обычно сидели дома, гипнотизируя недельные ненастья в виде дождей через толстые стекла, непозволяющие проникнуть всей этой мерзости вовнутрь. или же пытались в этих же стенах спрогнозировать свою активность на грядущую неделю, да так, чтобы провести снаружи минимальное количество времени. самое обидное, что в падлу идти за сигаретами, и за сигареты обидно, что имели свойство кончаться. как будто на них одних весь мой витамин D и держался, а табачка в двадцати минутах отсюда. откуда отсюда? от дома, ну не тупите ради бога. ради бонга, ха-ха-ха…! иногда становилось страшно, что за прогулы меня выгонят из школы. иногда, что могу сесть по второму пункту двести двадцать… прогулы, да, именно о прогулах я и рассказываю. это как зависимость, когда пропускаешь один раз, а потом уже не страшно, ибо считаешь себя в этом плане успешным. недолго, а потом уже все равно, но вроде еще не совсем. в старших классах контроля меньше, ты должен сам себя организовать. Не вдаваясь в подробности, просто думаю, что мне лень. Я на самом деле очень много думаю, может быть как и все разумное население планеты «земля», нет, я не особенный. новые раймы… ты такой тупой! это с-а-н-к-т!!! п-е-т-е-р-б-у-р-г!!! а на самом деле я из латвии, но в янки* слышу нечто родное, может я тоже тупой. хочу иногда пропитаться насквозь его музыкой, видением и прочем. сонши алеф* тоже мне нравится, меньше конечно, но я ничего не знаю убегаю в тополиный пух, там где я играюсь повторяют мое имя вслух. имя вслух… иногда мне хочется сказать, что он в какой-то мере и степени тоже звезда. не та, что прыгает по сцене с косым и микрофоном, а та единственная на небе, ну знаете, тучной ночью. тусклая, далекая, моя. кто такой он? забей блять, просто забей. это мой страх номер три, если я не обсчитался. или номер один. да, пожалуй, ему мы отдадим почетное первенство. когда я с ногами забираюсь на школьный диван, классуха думает, что у меня заболел живот и лучше отпустить домой. ещё она думает, что глаза от слёз красные, а говорить тяжело мне от тошноты. она недалекий человек. где-то в седьмом классе я придумал себе несуществующий хронический гастрит, а еще гайморит, бронхит… иногда оконная рама разъезжалась пополам, или англичанка вдруг начинала говорить на французском, тогда я пугался и обещал себе больше не курить. ну это, конечно же, до следующего урока, где меня опять заебывало думать и фокусироваться. на очках, кстати, фокусироваться. больших таких, в два раза больше его лица. и на огромных таких коричневых глазах, с проблеском чего-то зеленого иногда. добрых таких. неа, не таких. нихуя не таких. иногда меня отпускало, да причем на долго. я вляпывался в отношения с такими же наркоманками месяца на три и грел руки в их задних карманах. вырубал полку чтобы трахнуться и до крови кусал чужие губы. я практически не думал о нем в такие моменты, лишь иногда. м и м о л ё т н о. в смехе накуренном, руках горячих, домашке по физике и, блять, я могу продолжать очень долго. одна из таких девочек набила мне татушку на груди, между ключицами, на автомате я посвятил её ему. даже не подумав. иногда он нарушал мой покой и мог без приглашения ворваться в дом. да, вот так просто, ему было можно. мы же друзья, господи, мы друзья с первого класса, как я мог забыть? играли в мою приставку, смотрели клипы и я учил его хапать. понемножку, чтобы не дай бог бледного не поймал. потом злой и объебанный курил еще больше, чтобы выгнать его запах из комнаты. у меня всегда болели легкие и ребра. первое - легко догадаться, а вот причиной второй невзгоды был уебан отчим. авторитет в узких кругах, да чертов алкоголик, я был для него сродни боксерской груши. я получал за все. за отца, за его работу, за разбитую тарелку, за криво выросшее пятнадцать лет назад дерево. стучать было плохо, я таких никогда не уважал и утром перекрывался анальгетиками, пряча тело в бесформенных вещах. я помню, что разочек я точно ему въебал промеж лба, он отключился на несколько часов. думаю, без помощи синьки вряд ли бы получилось. я знатно тогда на очко присел, благо мать была на работе. было странно разговорить с внезапно появляющимся другом, которой не знал, что пять минут назад в тебя кинули трехлитровую банку или еще что похуже. он как будто знал, когда нужно «вовремя» появиться. позора, в виде разборок с алкашом у него на глазах я бы не стерпел. и опять тоннами курил индику, чтобы на отказ ничего не чувствовать, ни то, что на физическом уровне, ни то, про что в своих романах пишут поэты-лирики. он обожал допросы и как из пистолета стрелял в меня доводами и суждениями. интересовался у меня многим в силу возраста, никто бы кроме меня не рассказал. я даже пытался помочь найти ему девушку, столько мата из моего рта еще никогда не вылетало, а потом заплакал. впервые, наверное. он лежал со мной на кровати и через силу доверил мне стих, который написал для своей девчонки. помню, что капля с щеки упала прямо на чернила и испортила несколько слов, а я глупо начал зевать, мол, скучно и не понравилось. где-то внутри разваливался мой мир. я не спал ночами и прекрасно дремал на уроках. у нас в физмате их ставили парочками, как в универе. в среду у нас было трио по физике, которое на самом-то деле, вряд ли я хоть раз полностью отсиживал. примерно минут через тридцать смысл начинал утекать, зрение не могло сфокусироваться на доске, а глаза предательски слипались. потом, конечно, мне знатно так прилетало учебником по башке и приходилось делать вид, будто я что-то понимаю. неа, я нихуя не понимал. а за окнами школы падал первый снег. скоро пальто из овечьей шерсти сменится на однотипный чёрный пуховик и закатанную шапку. звоню брату, чтобы не дай бог не забыл поменять резину. помимо занятий и покупки сигарет, нужно было катать к серьезным ребятам на отшиб города за весом. бесконтрольные связи постоянно, с малолетками и взрослыми дядьками, с безумными джанками и больными сумасшедшими. я видел очень много наркотиков и получал множество предложений употребить. по-началу отказывался, старался тратить первые богатства на себя и развиваться в музыке. скидывался с ребятам на квартиры, чтобы недельку пописаться в дали от дома. мать была против, но скорее всего, уже давно потеряла в меня веру и ничего большего не ожидала. от съемный квартиры в центре до школы было очень далеко, поэтому учителя привыкли, что могу пропасть на неделю. к психологам водили, на учет школьный ставили, но все равно привыкли. он всегда ругался со мной за то, что его с собой не брал. не позволил бы свою звездочку замарать об порочный лайфстайл урбана. об килограммы порошка, гнутые шприцы, разлагающихся торчей и клубных проституток. лишь несколько раз таскался с ним на студию, и я совру, если карие горящие глаза тогда не льстили мне. он с замиранием сердца слушал мои текста и оценивал их лучше первых фанатов. неловко улыбался и просил включить еще. он по-детски мной восхищался и гордился, это самое ценное, что осталось с того времени у меня в голове. думаю, что забросил бы, не дай он мне тогда поддержку. его семья была гораздо строже моей и заставляла бедолагу учиться на отлично. он старался, изо всех сил пытался посещать все занятия и делал тонны домашки, выигрывал городские олимпиады и участвовал в конференциях, выступал с докладами. но все люди когда-то выгорали и даже он вместо очередных контрольных приходил спать ко мне. я чувствовал себя уязвимо в такие моменты, ведь он обожал разбрасываться несуразными комплиментами, а позже засыпал всего в пятнадцати сантиметрах от меня. я сходил с ума и гипнотизировал его беспардонно мечущиеся во сне руки и растрепанные волосы. потом курил и засыпал тоже, ибо зрелище было невыносимым. иногда я просыпался раньше и пересекался взглядом с тем, что было у него внизу. однажды пересилил и потрогал через ткань пододеяльника, в надежде, что ажиотаж пройдёт. такой же, он был абсолютно таким же, как у меня. только вот ажиотажа стало еще больше, когда он сквозь сон издал странный звук и потерся об мою ладошку. вечером того дня я вжал свою девчонку в кровать да такой степени, что ей, по-моему, стало страшновато. я потом извинился, сказал что очень соскучился по ней и изголодал. врал, конечно же, заставляя её называть меня сокращением шепотом, так, как это делает он. берт, пожалуйста, ещё… я думал о нем все время. думал утром, шагая к остановке по первым морозам. нарочно шел медленнее, чтобы подумать ещё. завороженно разглядывал его тощие ноги когда он курил на моем балконе. думал, когда писал о несчастной любви на хатах с пацанами, где мне настукивали бездарные биты. когда вмазанный щемился к девочкам и клялся в вечной и сильной, на деле, мечтая все это сказать ему. мне бы очень хотелось найти другое занятие, и я даже пытался уйти с головой в учебу, но сильных плодов это не дало. он был моим спасением, когда я выблевывал лишний алкоголь на тусовках или дрался с дагами и шведами. держал его метаморфозную руку и ломал чьи-то ребра найковской подошвой. романтика грустной россии - это когда тебя жмут пять рам два на два в падике, забирая все деньги с наркосбыта. ещё романтичнее было влезать в долги и работать за двоих, когда эти деньги вернуть не удавалось. иногда я специально резался при бритье, иногда застывал монолитом на мостах, а иногда фантазировал, что у нас с ним что-то получится. ненавидел себя слушать и включал в наушника криса трэвиса* на максимум, мне все равно, сегодня точно. где-то в подкорке, у меня травмой отпечатался мой первый передоз. сативная истерика, да ещё и с алкоголем перемешал, мозгов для того возраста было мало. в один момент тебе начинает казаться, что вся жизнь пройдёт так. вместо лиц у людей буду картинки и буквы, сердце будет биться в каждой клетке тела гулом, а время идти безумно медленно. последняя частичка утекающего сознания считала, что признать поражение слишком позорно. я же, все-таки, старшой для многих, и нельзя в школьной компании терять авторитет. а потом ко мне сел он и стало уже плевать. шептал на ухо, что безумно боюсь умереть и его реакции. а он слушал и крепко обнимал, потом увел под предлогом «проблеваться» в туалет, чтобы никто не видел моих трясущихся от страха ног. я был дико благодарен и даже близко не знал, как в моей ситуации это можно доказать. тогда я впервые его поцеловал. очень нежно и смазано, ели прикасаясь губами, на самом-то деле, всего лишь приблизился. он, конечно же, в шоке отпрыгнул и сел на задницу, больно ударившись копчиком о кафель на полу. мне стало ещё страшнее и даже начало тошнить. в животе заворачивался неприятный комок, который начинал в прямом смысле давить на многие органы. вся моя решимость тут же испарилась под напором чужих ошарашенных глаз. он, чуть отдышавшись, вернул самообладание и поинтересовался, зачем я это сделал. логично в его ситуации, а он, прошу заметить, был очень умен. я мог лишь грустно улыбаться трясущимися губами и прятать лицо в ладонях, язык как будто потерял свою главную функцию. именно в тот день произошло непоправимое, ведь вместо того, чтобы уйти, он зачем-то подсел рядом и дал согласие. на какое-то время мне даже показалось, что я умер и попал в рай, в принципе, так и произошло, только без первого пункта. я, как в последний раз, хватал его скулы руками и пытался вжать в свое лицо, лишь бы целовать глубже и дольше. стукался зубами и кусал губы до крови, слушая, как его дыхание сбивалось прямо у меня во рту. не верил своему счастью и даже забыл, что несколько минут назад мне казалось, будто я доживаю последние минуты своей жизни. он, спустя несколько минут, взял ситуацию в свои руки и поставил мне несколько засосов на шее. я даже не знал, что он так умеет. чуть позже он признался мне, что знал про мою девку и таким образом оставил ей знак, ибо не собирался делиться. в один момент моя жизнь перевернулась, но по сути, ничем путнем я так и не занялся. в школу только чаще стал ходить, чтобы с ним видеться. и кличку дал ему смешную, кристи. изначально хотел как-то со звездой связать, но это показалось мне слишком личным, поэтому кристалл. ну или не поэтому, но там уже секретная информация, я вам не расскажу. я совершенно не давал ему учиться, боже мой, абсолютно каждый учитель высказался на этот счет. над ним стебались, что он влюбился, пытались навязать отношения с какой-то девочкой, но даже понятия не имели, что происходит на самом деле. я запирался с ним в кабинках и показывал, как без палева курить шмаль в школьном туалете. учил крутить ocb-шки и целоваться, ведь делал он это не особо умело. усаживал его на стол в пустых кабинетах и наигранно приставал, безобидно так, между его ног вклиниваясь. на самом деле лишь разжигал в нем интерес и пытался совратить, потому что он действительно никогда не думал, что первые отношения у него будут со мной. это же неправильно, все таки. неправильно до тех пор, пока я не начинал дышать ему в шею и говорить какие-то непристойности, глупые, но кристи до красных щек доводящие. на деле, у него это получалось гораздо лучше, ведь он на отрез отказался появляться у меня в гостях и заставлял ходить в школу, если хочу провести с ним время. разрешал быть безумно близко, но недостаточно, а я лишь мог сходить с ума. однажды я не выдержал. это была все та же трехчасовая физика, на которой он с безумно задумчивым лицом решал задачу и прикусывал колпачок ручки. мы заняли последнюю парту в аудитории, потому что я изъявил желание поспать. он ненадолго отвлекся от своих дум и зачем-то облизнулся, параллельно заглядывая прямо в глаза. после, мимолетно коснулся моего лица и вновь продолжил решать, как будто ничего и не было. я подумал, что пора уже, что вы хотите от подростка с играющими гормонами, который отказался от девушек несколько месяцев назад? я аккуратно засунул руку под парту и положил ему на живот, невесомо щекоча. он хихикнул сквозь пальцы, даже не подозревая, какую шалость я затеял. сначала я массировал по часовой стрелке, как будто помогая его пищеварению, а потом резко забрался под рубашку, на прямую прикасаясь к животу. благо, он её не заправлял. через некоторое время дотронулся до ремня, как бы указывая на помеху, все также продолжая трогать его живот всеми пальцами. кристи напрягся, даже немного вздрогнул и закусил губу. меня такая реакция более чем устроила, и осторожно шлепнув по бедру, я переместил ладонь на колено. его я тоже очень долго трогал, переодически поднимаю руку выше, почти дотрагиваясь, но все так же немножко издеваясь. он как будто делал вид, что ничего не замечает, продолжая что-то неотрывно писать в листе, хотя его цифры уже давно разъезжались по клеткам. и это мне всегда нравилось в нем больше всего, он никогда со мной не соглашался. но против физиологии не попрешь, поэтому когда моя рука переместилась на ширинку, он даже невольно замычал. он был ровно таким же, как и тогда под одеялом. ненадолго отстав, я решил посмотреть в его глаза, ведь словесного согласия на мое деяние никто не давал. кристи был очень смущен, но нервно кусая губы умолял продолжить. физичка тем временем вызвала мальчугана с первой парты к доске, а значит, минут пятнадцать у нас было. в какой-то момент джинсовая ткань меня заебала и я в одно движение справился с ширинкой и пуговицей, прикасаясь уже гораздо основательнее. ремень я расстегнул чуть ранее, как бы предупреждая. меня заводила сама ситуация, вокруг почти абсолютная тишина и несколько человек, а он отдается мне и ещё что-то считать умудряется. сложнее было избавляться от трусов, помню как их резинка натирала мне руку. в какой-то момент, кристи меня остановил и, задушено замычав, вылетел из класса с расстегнутыми штанами. на этот урок он больше не вернулся, а пришел лишь на перемене, с очень такой довольной рожей. даже спасибо зачем-то сказал, девственный малый. жизнь обрастала новыми красками. все свое свободное время после работы и студии я старался посвящать ему. со своими пацанами траблы начались, дружба ушла на второй план и рэп тоже. очень просили познакомить хотя бы со своей пассией, шаблонно думая, что мне просто снесла чердак очередная шалашовка. я начал писать треки дома, потому что вдохновение начал черпать из быта, а к наркам он меня почти не пускал. отвратный кэмэл сменился на мальборо голд, а отчим уехал на вахту. моему счастью просто не было предела. мы часто экспериментировали. я наслаждался им утром и вечером, трезвым и убитым до звездочек в глазах. ему нравилось набираться у меня опыта, он часто откровенничал со мной, что кроме меня его ещё никто так не трогал. я не был пошлым, мне нравилось и просто прижимать его к себе, когда он парился из-за учебы или родителей, когда ему снились кошмары ночью и он дергался, когда плакал из-за сцены убийства животного в фильме. но когда он отвлекал меня от игр в компьютере и вальяжно рассаживался у меня на коленях, клянусь, в такие моменты я не отдавал отчета своим действиям. я очень хорошо помню, как пришел к нему домой после разброса веса. у меня на хвосте стояли мусора, поэтому я очень перенервничал, но к счастью они приезжали не за мной. вместо того, чтобы выслушивать мои ворчания, которые были по-большому счету из-за страха, он обнял меня и спустился на колени. это было что-то сродни факта принятия, я не знал, где он такому научился, но когда он начал целовать все на своем пути и расстегивать мою ширинку… боже мой, я не успел даже ничего сказать. он сам выводил наши интимные отношения на новый уровень и удивлял меня все больше. меня не хватило больше, чем на пять минут. странный диссонанс, когда в компании мы стебем друг друга, оскорбляем и коротко называем братками, а вечером он выстанывает мое имя. иногда это пугало, причем не на шутку. мне приходилось все также флиртовать с девочками, вернее уже нам, потому что к кристи от чего-то тоже стали липнуть. конечно я ревновал, но в слух так ни разу и не заявил. я оставил его одного почти на месяц весной. перед каникулами я все-таки разобщался со своими кентами, необходимо было купить новое оборудование, я загорелся идеей открыть свою студию. я и ещё два пацана улетели в латвию к моему бате, приобрели там все необходимое, с грехом пополам перевезли в россию. потом я на неделю смотался в питер к другу, обкуриваясь дешманской травкой в городе портов. я думал о кристи очень часто, практически постоянно, это так странно, слоняться по магазинам и рассуждать, какой магнит с мостами ему понравится. ещё в питере меня приняли. обкуренный, без документов, в чужом городе, малолетка - меня с моим кентом сразу повезли в участок. там тут же его мать подсуетилась, на нас даже ничего не успели составить. на секундочку, друг был старше меня на четыре года и уже давно не жил с родителями. я очень хотел переехать и много гулял. даже родной евросоюз так сильно не тянул, как этот тучный город на краю россии. тут был абсолютно другой менталитет, куча знакомых, расписные стены на каждом углу и непонятные дворы, в которых я то и дело терялся. культурный центр и бедные окраины, я в силу возраста романтизировал все это, бандитский город привязал меня к себе бесповоротно и надолго. желание привезти его сюда летом появилось в мыслях спонтанно и я даже упал со скейта. он встретил меня в шереметьево, кинувшись бежать с распростертыми руками. я больше не захотел бросать его здесь, и как-будто поклялся пропустить в свою суетную, местами криминальную жизнь. с появлением желаемых отношений, я как будто стал старше мыслить, мир стал более понятен, а от того скучен. я стал меньше анализировать и огородил себя от подростковых напущенных страданий, мыслил рационально и объективно. я взрослел. ребята его не оценили, с порога кинув погоняло «нежный мальчик». подстилка роберта. я рассказывал, что ни смотря на то, что он тощий ботаник, в четырнадцать лет он уже ловил свой первый передоз от мефдрона. даже это не помогало. их можно понять, они не хотели брать в долю какого-то анонимного лошка, поэтому мне пришлось не мало попотеть, лишь бы ему разрешили помогать со студией и курить с нами. мой друг в то время выпускал свой первый мемфис-альбом и очень долго не мог определиться с обложкой. кристи схватился за этот шанс и проявил себя, показав неплохие навыки и умения во владении фотошопом. кликабельный дизайн получился, ему по сей день сыпятся респекты от тех, кто знает. тяжко давалось не врать и начинать день не с плотной ляпки. возвращаться с дела трезвым и готовиться к годовым экзаменам. отчим вернулся, наградив мою мамочку дорогой шубой и сумкой, черт знает, зачем все это к лету. она была с ним, потому что он разрешал ей носить не черные куртки и закатанные шапки. он заставлял выбросить из шкафа овечье пальто. отца же волновало иное: не мерзнет ли моя мама и удобно ли ей ходить, поэтому, как мне сказали в начальной школе - они не сошлись характерами. я думал об этом, когда он печальны глазами рассматривал кроссовки в цуме, прекрасно зная, что не сможет их себе позволит в ближайшие несколько лет. думал, когда наскребал с нарков в клубе бабки, лишь бы подарить ему их на день рождения. знал, что все делаю правильно, когда он, вместо телесных благодарностей, плакал и умолял сдать меня их обратно в магазин. он крепко держал мою руку и помогал бежать от той жизни, которой жили мои «родители». я рассыпался в любви.