***
Томас не помнит, когда впервые понял, что ему нравится Ньют. Скорее всего это произошло ещё в самый первый день его появления в Глейде, ведь это маленькое солнце моментально могло завоевать любовь и доверие других. Зато Томас точно помнит, как в первую ночь долго не мог уснуть и под утро, сам того не заметив, пришёл к койке Ньюта. Стоял долго, смотрел на мирно спящего парня и не знал, как поступить. Спящий будто почувствовал пристальный взгляд на себе и глаза приоткрыл. — Ты чего? – спросил взволнованным шёпотом, поднимаясь на локтях. Томас молчал. – Страшно? – в ответ получил лишь стыдливый кивок, – Понимаю, сам через это прошёл. В хомстеде было темно, хоть за окном уже светало, но даже сквозь полумрак парни отчётливо видели лица друг друга. У Ньюта оно было спокойным, заботливым и обрамлённое вихрем золотых волос. У Томаса – напряжённое, с россыпью родинок и с нескрываемым страхом в глазах. Оба оставались молчаливы и неподвижны, думали. Ньют отмер первым. Он спрыгнул с гамака, негромко шлепнув босыми ногами об деревянный пол, и жестом указал идти за ним. Томас послушался. Блондин бесшумно запетлял между спящими товарищами, ловко обходя их. Новенький пошёл следом. Они вышли из домика и тут же оказались в объятиях прохладного ночного воздуха. Где-то вдалеке начинал пылать восход, чуть поодаль шумел лес, а совсем рядом скрежетали механизмы лабиринта. Ньют уверенно пошёл к высокой каменной стене, заросшей плющом почти доверху. Томас наконец подал голос: — Куда мы идём? — Смотреть рассвет. Брюнет удивлённо посмотрел на новоиспечённого друга, остановился даже. Находясь в этой страшной и непонятной обстановке, будучи запертым в безвыходном лабиринте и обречённым на погибель, он так весело предлагает посмотреть на восходящее солнце, лишь бы новенькому не так страшно было. Томас мысленно поблагодарил его, почему-то не решаясь сказать это маленькое слово вслух, и продолжил идти. Они взобрались на стену и сели на холодный камень. С большой высоты отлично видно пылающую зарю, что зарождалась где-то там, за горизонтом, за лабиринтом. Ньют посмотрел на новичка, проверяя, стало ли тому легче. Том сидел неподвижно, но прежнее его напряжение, кажется, начало отступать. Он вдохнул полной грудью приятный утренний воздух, отчего его плечи чуть дёрнулись. Ньют заметил это и почему-то решил, что это всё ещё из-за страха. Поэтому, недолго думая, взял товарища за руку, нежно так, но крепко. А Томас и против не был, тоже чужую руку сжал, переплетая пальцы. Никто из парней не обращал на это внимание, их сейчас заботило совершенно другое. Ньют думал, как бы защитить новичка, оградить от всех бед и невзгод, как прогнать от него страх. Томас думал, как попасть в лабиринт и пройти его. С этого самого момента у них пошла негласная традиция. Теперь, потеряв все свои старые воспоминания, они создавали новые, держась за руки.***
— Пожалуйста, Томми, пожалуйста, – не прекращается холодный шёпот, и такое же холодное дыхание опаляет кожу.***
Всё для побега из лабиринта уже готово. Глейдеры, согласившиеся на эту авантюру, сидели как на иголках. Даже всегда спокойного Ньюта потряхивало немного, то-ли от предвкушения, то-ли от опасения. А Томаса тогда беспокоил только этот блондин. Он сам не заметил, как стал одержим им не меньше, чем идеей покинуть Глейд. Томас подошёл к нему, сел рядом. Надо было бы что-то сказать, успокоить, но вместо этого он его за руку взял. Пальцы опять переплелись в крепкий замóк. — И тебе не страшно? – вдруг негромко заговорил Ньют. Томас вздрогнул, и от этого вопроса почему-то виноватым себя почувствовал, ведь это он тащил этого беззащитного паренька в непонятный лабиринт, который запросто мог их убить. — Всё хорошо будет, обещаю, – сказал так же тихо, сильнее сжимая руку. – Если хочешь, я всё время буду тебя так за руку держать, чтоб страшно не было, – проговорил не смело, со смущением и посмотрел на друга, – держать так же крепко буду, как ты держал меня во время рассвета. Держаться за руки, встречая рассвет, держаться за руки во время смерти, – улыбнулся слегка, не переставая глядеть на Ньюта. Тот молчал. Но было в этом молчании столько благодарности, столько любви, сколько не поместилось бы даже в миллионах слов. Страх отступил, осталась лишь уверенность в их победе над лабиринтом и теми, кто заточил их в нём. А ещё была уверенность во взаимной симпатии. И каждый из парней знал это точно, хоть никто из них ни разу не говорили об этом. Они всегда, если так можно назвать ту пару совместных недель, проведённых в Глейде, понимали друг друга без слов. Так и сейчас, Ньют, не переставая молчать, посмотрел на уже ставшее родным лицо, улыбнулся и аккуратно подался корпусом вперёд, сокращая расстояние между ними. Томас почувствовал учащённое дыхание на своей щеке, а после – сухие, но нежные губы, что с трепетом прижались, кажется, к родинке на его щеке. Касание это длилось на самом-то деле немного, но для парней за эти мгновения пролетела вечность. Ньют так же медленно отстранился, другу в глаза посмотрел, будто вдруг резко усомнился в правильности своего поступка. А Томас сидел ошарашенный и пошевелиться не мог. Но знал точно, он хотел этого, ужасно хотел. Даже не поцелуя по большей части, а эту нежную, как будто бы детскую любовь, коей блондин был так одержим. — Прости, Томми, – дрожащим голосом вымолвил Ньют, краснея. Томас не ответил. Он лишь взял аккуратно друга за подбородок и поцеловал его в губы. Смял их своими аккуратно, совсем не сильно. Блондин ещё больше от такого краской залился, но на поцелуй ответил. Остальные глейдеры не стали им мешать.***
— Томми, просто выстрели, Томми. Закончи мои страдания. И прошу, не бойся, ведь от пули умирают быстро,– шепчет хрипло, едва слышно, задыхаясь в собственных словах. — Я не могу Ньют, не могу, – отвечает в отчаянии. — Значит, не можешь? – с губ Ньюта срывается истеричный вздох – на большее у него не хватает сил, – Тогда я сам сделаю это. Томас не успевает ничего понять, и тем более ответить или что-то предпринять, его друг действует решительно. Он быстрым движением берёт в руки пистолет и без единого сомнения приставляет его к виску. Сейчас до смерти ему остаётся одно нажатие курка и тысячи воспоминаний.***
В неизвестном, но вроде бы безопасном месте было тепло и сухо, совсем не как в хомстеде. Мягкие кровати со свежим постельным бельём, чистая одежда, душ, вкусная еда – всё это было для глейдеров едва ли не в новинку. Но пока другие восхищались новыми удобствами, Томас и Ньют восхищались друг другом. Пока все спали, эти двое сбегали из спален, только бы ещё раз признаться в любви, только бы ещё раз обняться, ещё раз взяться за руки и поцеловаться. И делали они это всегда хоть и с осторожностью, но так легко, естественно, порой даже без смущения, будто всю жизнь готовились к этому. Стояли, зажатые в узкие стенки душевой кабинки, и не могли друг от друга отлипнуть. С трепетом и бескрайней любовью соединяли свои губы и подолгу не могли отстраниться. А потом Томасу опять что-то не понравилось в их, вроде как успокоившейся, жизни, опять начал считать всех подозрительными и опасными. И ведь не прогадал. Дженсон и впрямь оказался совсем не тем, кем представлялся на первый взгляд. Значит, теперь выход один и всё тот же – побег. — Ты уверен в этом? – Ньют, прервав очередной поцелуй, спросил обеспокоенно и уже совсем по-привычке взял друга за руку. — Да, – сказал, как отрезал. – И помни, если что-то пойдёт не по плану, то.., – глубокий вдох, – я умру, я умру за тебя! — Даже так.., – блондин даже и забыл состроить наигранно-злое лицо, как у заботливой матери, что наблюдает, как её сын затевает очередную авантюру, настолько был ошарашен таким заявлением. На сам деле Ньют всецело доверял ему, несмотря на всё своё напускное недовольство. Злиться на Томаса у него и в мыслях не было, особенно после таких слов. Хотя он и так знал, что что бы ни случилось, он защитит его и других. Ньют лишь в очередной раз поцеловал своего возлюбленного, как обычно несмело, аккуратно, едва ощутимо. Прижался к нему всем телом и, кажется, именно сейчас окончательно убедился, что не так уж ему и нужны свобода, счастье и спокойная жизнь, главное, чтобы это всё было у Томаса, а Томас был у него. Брюнет в ответ тоже обвил его тело, поглаживая по спине. Обвёл руками торс, забрался ими под футболку, очерчивая пальцами выступающие рёбра. Поцеловал в шею и выше губами пошёл, к скулам. А Ньют лишь больше и больше подставлял свою кожу под горячие поцелуи. Работники ПОРОКа не стали говорить начальству об увиденном по камерам.***
— Ньют, нет! – Томас кричит, срывая голос. Подрывается с места, бьёт наотмашь. Кажется, попадает. Пистолет с глухим стуком падает на мокрый асфальт и отлетает куда-то в сторону. Томас облегчённо выдыхает, он выиграл им ещё пару минут. Встаёт рядом с обессиленным парнем и за руку его берёт. — Зачем, Томми? – переводя взгляд от сжатых рук к глазам друга, спрашивает охрипшим голосом. — Я же обещал.***
Побег, как и предыдущий, удался. А ещё им удалось найти остатки цивилизации и людей, которые готовы им помочь. Ньют опять не пожалел, что прислушался к не самым убедительным на первый взгляд догадкам Тома. И теперь кто знает, как могла завершиться эта история, если бы они не покинули ПОРОК. А сейчас всё хорошо. Все выжившие и не заражённые собрались воедино, чтобы вместе противостоять всем невзгодам. Казалось, всё кончено. Случился хэппи-энд, и титры должны были пойти. Должны, но не обязаны. Сначала случилось предательство Терезы, а потом – серьёзная и, кажется, совершенно не решаемая дилемма у Томаса. У него был Ньют, которого он бескрайне любил. Но ещё была Тереза, которая, конечно, не так сильно пленила его, но тоже занимала особое место в сердце парня. И теперь, после её проступка, надо было бы вычеркнуть её из своей жизни, забыть, оставить в прошлом. Но Томас почему-то так сделать не смог. Вот и сейчас его душа металась между желанием спасти Минхо и желанием не навредить Терезе. А вот остальные уже всё решили и теперь не хотели отступать. Ньют был одним из них. Не удивительно, что его взбесило, когда Том в очередной раз начал мешкаться. А может это было из-за болезни. Он давно перестал различать свои эмоции. — Мы как никогда близки к спасению Минхо, а теперь ты не хочешь! Из-за неё! – вскричал Ньют, размахивая руками, – Скажи, она всё ещё дорога тебе? – скорее утверждал, чем спрашивал. — Н-нет, – ответил где-то на грани слышимости, – нет. — Не ври, – истеричная ухмылка, – не смей врать мне!! – худые руки схватили за шиворот рубашки, встряхнули, будто пытаясь тем самым вразумить. Вот только кого? Осознание пришло уже после совершения действия. Ньюта как будто в прорубь окунули. Он резко отпрянул, огляделся, посмотрел на всех, но не на Томаса. Всё слишком далеко зашло. — Простите... Выбежал на крышу, сел на самый её край, вдохнул полной грудью пропитанный душным гнилым запахом воздух. В голове набатом стучало то-ли сердце, то-ли Вспышка. Он не смог, не смог сдержаться, сорвался. Да ещё и на Томаса. Ньют в тот момент возненавидел себя. Руку запустил в свои пшеничные волосы, на пальцы пряди накрутил и оттянул, будто выдрать пытался. А ведь правда выдрать с корнем хотел, но не волосы вовсе, а болезнь. Но понимал – не сможет. Томас подошёл незаметно. Встал позади Ньюта, оглядел его. Худая сгорбленная фигура казалась такой беззащитной на фоне всего окружающего её апокалипсиса. Парень присел рядом и аккуратно за плечи обнял, унимая в них дрожь. Для них прикосновения давно стали значить намного больше, чем слова. И вот они опять сидят на холодном камне, перед ними горел пожар лучей солнца, и красовались последние остатки жизни на этой планете. — Думаю, это уже не скрыть,– раздавшийся в удушающей тишине хриплый голос, который некогда был весёлым и звонким, заставил Томаса поëжиться. Ньют рывком задрал рукав, оголяя своё предплечье. Бледная худая рука была увита чёрными полосами, которые расползались по ней подобно виноградной лозе. Том сидел молча, по его спине пробежал холод. Он не смог защитить его. Если не смог защитить то, что подарило ему воспоминания, любовь и веру в светлое будущее, то как он сможет защитить всё человечество? Томас не знал. Тишина затянулась на несколько минут, а может и часов. Но это было не важно. Теперь всё было не важно. Финал предрешён уже сейчас, его не изменить, не повернуть в сторону хэппи-энда. Но Томас не хотел в это верить и не верил. Верил лишь в то, что сможет, успеет что-то сделать, успеет спасти и Ньюта, и Минхо, и Терезу, и человечество заодно. И он на одном дыхании твердил это Ньюту. Твердил, твердил, не давая вставить и слова. — Я рассказывал тебе, как я сломал ногу? – вдруг перебил его блондин. Том качнул головой из стороны в сторону. И тогда Ньют рассказал ему о своей попытки самоубийства. А потом другую, более позитивную историю. А потом ещё, ещё, ещё и ещё. Перед ними уже пылали уходящие далеко на запад лучи солнца, а они всё сидели, погружённые в воспоминания. Поток их мыслей остановил только дождь, заставляя их перебраться обратно в здание. Но даже после этого они не перестали разговаривать обо всём и ни о чём. Лежали посреди заброшенной комнаты как на облаке, за руки держались, обнимались и целовали друг друга так нежно и сладко. И были они счастливы.***
Силы и время на исходе. Ньют уже едва держится на ногах, вот-вот упадёт то-ли на пол, то-ли в бездну. И наверняка упал бы, если бы Томас не обхватил его поперёк торса и не уложил аккуратно на спину. — Потерпи немного, прошу, – шепчет Том, давясь слезами. Он не хочет видеть своего возлюбленного таким. Но Ньют не смог. К голове вновь и вновь подкатывает волна Вспышки, стирая весь рассудок. Теперь некогда обессиленное тело встаёт на шатающиеся ноги, сильным рывком бросается на Томаса. Оба падают на холодный пол. И где-то в глубине души, где-то, где ещё нет болезни, Ньют осознаёт всё происходящее, пытается докричаться до самого себя, но не получается. Зато у Тома получается его успокоить. Он его к себе прижимает и по привычке в губы целует, ощущая на языке горький вкус слюны и крови. Ньют не отвечает – не хватает сил. Единственное, что он может сейчас сделать, так это отдать Томасу свой кулон, убеждая, что он важен, и тоже несильно обнять.***
Настал роковой день. Сегодня они должны были сделать всё задуманное. Сегодня или никогда. — Моя любовь, сегодня нам придётся постараться, – воодушевлённо сказал Томас, собирая экипировку. Ньют слабо усмехнулся. В последнее время он был тихим, ослабевшим. Он увядал на глазах. Кожа становилась бледнее, голос – более хриплым, а радужка глаз всё больше и больше заполнялась чернотой. И это пугало, отталкивало, но не заглушало чувства в груди. — Я сделаю всё возможное, чтобы у нас получилось. Ньют правда сделал всё возможное. Но Вспышка ударила в голову слишком резко. Ноги подкосились, сердце забилось в ритме Макабра, в глазах потемнело. Неужели это конец? Нет. — Нет! Том успел поймать падающее тело. Аккуратно прижал к себе, погладил по мягким пшеничным волосам. Ньют ответил еле слышным хрипом и слабой улыбкой. Оба хотели остаться в этом моменте навсегда, но нельзя. Оба хотели прекратить начавшийся апокалипсис, но не знали как. Оба хотели просто любить, но не было времени. — Оставьте меня, – вдруг сказал Ньют, – я не смогу идти, я буду только мешать. — Нет, – категорично заявил Томас, – если упадёшь, я буду на руках нести. И ведь так и сделал. Больное тело было совсем невесомым, но таким тёплым, родным. Ньют из последних сил вцепился в чужую одежду, прижался к ней, тёрся щекой об неё, словно кот. А Том шёл, крепко прижимая его к себе. Шёл уверенно, хоть на самом деле ужасно боялся. И страхи его оправдались. Ньюту совсем плохо стало. Когда вздохи стали больше походить на предсмертные стоны, а глаза помутнели и стали совсем чёрными, все поняли, что шансов почти нет. Фрайпан и Минхо тут же были посланы за сывороткой в надежде, что смысл ещё есть.***
Но на самом деле смысла не было и тем более его нет сейчас. Вот они лежат на грязном асфальте, обнимаются. И оба прекрасно осознают, что это их последние объятия, но вида не подают. На глазах давно проступили слёзы, и теперь они градом катятся по щекам. Ньют больше не может это терпеть. — Прости, Томми, – звучит в тишине. Парень достаёт трясущимися руками длинный нож. Всё решено. Лёгкое движение руки, и острое лезвие оказывается где-то между рёбер. Ньют не издал ни звука, а у Тома истерика. Он кричит, плачет, но понимает, что это уже никак не исправить. Всё конечно. Смерть пришла и с вызовом заглянула в карие глаза. Вокруг грохочет гром, льёт кислотный ливень и сгущается ядовитый мрак. И Томаса внутри всё сейчас примерно так. Ему небо давит на ладони, будто в невесомости, а на сердце давит тяжесть осознания. Жизнь оборвалась. Воспоминания тоже. Осталась только любовь.