февраль под ржавой луной

без чего не сможет жить луна? небесное тело любит взгляды, касания, поглаживания, любит, когда в бока стреляют слезами, словами боли или восхищения, воплями и завываниями, снегом, льдом и колыбельной. существа волшебные и земные направляют своё внимание вверх, когда в глаза попадает лунная пыль. точечно, холодно, но гладко, свежо. луна нужна людям, люди не нужны луне. на самом же деле всё наоборот. луна не поймёт ценность взглядов, пока не пропадёт из виду. так кто же спасёт её? феликс брался за любую авантюру своей фантазии. хёнджин приходил к нему домой редко, но всегда был желанным гостем. обычно они существовали на улице, либо же дома у хёнджина. существовали и жили. а жизнь протекала разная, цвет менялся, материал тоже, даже ссоры бывали, представить только. но это скорее просто потому, что им становилось скучно. хорошо, что это редкое явление проходило мимо них быстро и слишком непонятно, чтобы сидеть и много-много разговаривать. они лучше потратят слова на обсуждение следующей звериной вылазки, или на чтение сонетов шекспира вслух (хёнджин даже знал некоторые наизусть), или на шёпот шуток поздней ночью, когда прикрываешь рот ладошкой, боясь посмеяться слишком громко. вот это они любили больше, чем ссориться и заполнять их жизнь обидными словами. хёнджин брался за феликса, в крепкой хватке тихо лелеял. что бы ни случилось, он рядом, как всегда, как и было задумано с самого начала. он любил с ним спорить, но никогда не говорил об этом. феликса рушили недопонимания и нахмуренные брови, поэтому хёнджин спорил мягко для мягкого феликса. он был готов. с самого начала, как и было задумано. сильные руки для мягких объятий, всё для него. но следует сказать, что феликс таким хрупким казался только хёнджину. или не казался, а показывался, рассказывался и открывался. мягко, слишком мягко. подарить не широкую, а безумную улыбку феликс мог, владел такой способностью и пользовался ею только в крайних случаях.

☁🌙☁

тяжёлая входная дверь с щелчком отворилась и на порог зашёл хёнджин в холодной куртке. он держал мандарин в левой руке, а правую прятал в рукаве. феликс нахмурился, заметив это, но не спешил распрашивать, стал выжидать. - приве-ет! - феликс раскинул руки по обе стороны и отдал своё тепло этой холодной чёрной куртке. - это тебе, - хёнджин сразу протянул ему угощение. вкусно пахнующее цитрусами угощение. - спаси-ибо, - протянул тот в ответ, уже начиная печь своим светом. они быстро прошли в комнату, откуда тёплый воздух легонько ударил по лицу, как тёплый ветер. слишком заметная разница в температуре. если в коридоре можно было хранить снег, не беспокоясь о его состоянии, то в комнате феликса царило лето. батареи старые, но по-старому добротные, щедро отапливали эти уютные хоромы. невольно хотелось раздеться. - ты ел что-нибудь? - спросил феликс, зарываясь в фиолетовый свитер, улыбнулся. - я нет. - я так и думал. ешь, - хёнджин указал на мандарин в его ладони и схватился за свитер такого же оранжевого цвета. краденный мандарин не такой сладкий, как покупной, от того и необычно. на улице невыносимо долгий февраль, а ярмарки и рынки гудят от работы и печей. свежие фрукты, овощи в разных подачах везли со всех уголков мира. так ярко, от того и недоступно. но у них свой способ выживания, охотники из них некудышные, а воровство в крови. - пойдём сначала чайник нагреем. на старенькой чахлой кухне работала газовая плита. она включалась не частно, времени не было следить за газом и огнём, да и спички кончались слишком быстро. однажды феликс и хёнджин чуть не спалили дом, оставив окно открытым, плитку включённой, а почти пустую упаковку лапши рядом с ней. столько воды вылили, но кухню спасли и даже голодными не остались (бабушка соседка угостила их овощным супом с клёцками). с тех пор деревянные шкафчик и столешница украшены ожогом, герои. железный чайник пищал и одаривал паром всю комнату, окошко как обычно приоткрыли, с улицы слышались голоса и громкие моторы машин. спокойствие. этот февральский вечер обещал быть спокойным. в воздухе летал холодный запах ожидания и деревьев, на которых вот-вот должны родиться зелёные листья, снег таял, смешивал водой зиму, холодную землю и ещё спящую траву. но небо стало ярче. весна. вроде её ещё не видно, а вот чувствуется, что она уже где-то рядом. темнело позже, чем зимой - ещё один знак. хотя хёнджин любил темноту, в ней он чувствовал себя свободней, чем когда-либо и в каком-либо состоянии. хотя снова сомнения, ведь у феликса всегда что-то светилось. то ночник со звёздочками и ракетами, то смешной маленький фонарик с разными формами и цветами, который он нашёл на чердаке в беличьем доме, то глаза, в которых отражались глаза хёнджина, то щёки от сверающих и колючих блёсток. светлые идеи рождались маленькими ладошками и руками с родинками-сестричками (однажды феликс отважился назвать каждую родинку своим индивидуальным именем, но так и уснул под подушкой хёнджина). - у меня осталась малина, но только четыре штуки, - феликс почесал щёку, перебирая в небольшой корзине специи, смешавшиеся с чаем. он наполнил старенький заварочный чайник, на боку которого ютился голубой рисунок, отлично подходивший этому чайнику, к слову. - мне малину, тебе мандарин. я всё продумал, - хёнджин искренне улыбнулся. феликс запрыгнул на столешницу. ему нравилось там сидеть, пока что-то готовится, наваривается, настаивается. прохладный ветер забрался на кухню, закружился вокруг, затанцевал на их волосах. здесь только тишина, прохлада и танцующий ветер. никому не хотелось нарушать эту безмятежность глупыми разговорами, и все друг друга понимали, это окрыляло. а что может быть круче крыльев за спиной? за улицей наблюдали две пары сверкающих глаз. а может быть и больше, феликс и хёнджин не знают, не видят. улица наблюдает за ними в ответ и дарит скромные подарки. скромные, но ценные. ветер, свет, свежесть или просто-напросто жизнь. полные лёгкие рассветов и закатов. - всё, идём скорее! они завалились в комнату. кружки с потёртыми рисунками дракона и подсолнуха поставили на подоконник, пока открывалось окно, поправлялись шторы и на пол ложились два больших пуховых одеяла друг напротив друга. так и легли: одну половину под себя, другую на себя, такая система самая эффективная. всё продумано. феликс откуда-то достал бумагу и маленькие от времени карандаши: бледно-красный, простой и жёлтый. такие же маленькие, как и его ладошки, они гармонично смотрелись вместе. хёнджин однажды засмотрелся и чуть не пролил на себя что-то сладкое. или это ему приснилось. феликс переместил почти полные кружки на пол и разбросал вокруг своего голубого, как летнее море, одеяла всю свою канцелярию. бумагу одолжил у жильцов дома, которые об этом не знали, карандаши у доброго прошлого, ножницы ещё ищутся, что-то липкое, что-то липко-сладкое (перепутал сахар с бусинками?). хёнджин постоял, посмотрел на это всё и свалился на своё лавандовое (они любили лаванду) одеяло, поджимая правую изящную кисть, всё ещё спрятанную в рукаве кофты. феликс ждал. и дождался. - меня подстрелили, - произнёс хёнджин на выдохе и медленно высунул правую руку. показались только кончики пальцев, остальное было заковано в гипс. он местами уже потёртый, но в целом новый, свежевыпеченный. феликс ахнул, не смог ничего ответить сразу. конструкция на его пальцах выглядела страшно, но глаза быстро привыкли. феликс пулей подлетел к его руке, осторожно провёл своими пальцами по когда-то свободным пальцам хёнджина. подумал. взял в ладони полностью, погладил, пощупал. - болит? - феликс не отпускал, сделал импровизационную подставку из своих рук. - не сказал бы. иногда неприятно. - когда? - позавчера. - случайно? - нет. незаданный последний вопрос остался висеть в воздухе. все его услышали, но не увидели. феликс присел на колени, согнулся, чтобы поставить логти на одеяло, кивнул чему-то и поцеловал гипс осторожно. тепло всё-таки просочилось сквозь слои этой твёрдой обёртки. - чудище, - только и смог сказать феликс. за время их знакомства происходило много разных переломов. и настоящих, и в жизни, и в общении с людьми. но у них всё равно получалось оставаться вместе. это приятно поражало, вдохновляло что ли, хёнджин и феликс сами от этого заряжались, смотря в полные глаза восторга напротив, и разряжались, когда засыпали вместе на одной подушке (потому что у хёнджина в комнате всего одна, поэтому иногда колючие свитеры служили вместо подушки). помнится, феликс потянул спину, ходил медленно, двигался осторожно. хёнджин тогда не отходил от него далеко, много гладил его поясницу, бегал за грелкой к чанбину и прятал в карманах мази с прилавка, когда у аптечного киоска на ярмарке собиралось много народа. а феликс готовил для него сахарные печенья в знак благодарности и целую ночь мурчал на его ногах. хёнджин поймал счастье за крылья и приложил их к больной спине феликса. излечился быстро, излечился в тёплых свитерах и крошках от печенья. и вот они вновь поменялись местами. настала пора феликса лечить хёнджина. итак, одеяла положили друг напротив друга, чтобы лежать лицом к лицу, ведь так удобнее ещё и что-то создавать. феликс усердно рисовал на квадратике бумаги, держа в одной руке простой карандаш, а во второй кисть хёнджина. гладит и исцеляет, не отходит ни на секунду. хёнджин лишь наблюдал за его попытками нарисовать ровное сердце, потому что левой рукой у него не получилось бы сделать это с первого раза без лишних чёрточек и стираний, а бумагу нужно беречь. - ты же знаешь, что уже конец февраля? - хёнджин положил голову на сгиб логтя правой руки и посмотрел на напряжённые брови феликса. усмехнулся тихо, но заметно. - ну и что! ты же знаешь, никогда не поздно подарить валентинку, - он улыбнулся, парируя, потому что кто, как не хёнджин знает. - как ты собираешься её подарить, если я здесь? - встану на колено, поцелую её, а потом отдам, придумаю на ходу стих, запою... много чего можно придумать, - феликс засветился, что даже заразил своей улыбкой. хёнджин в ответ по-доброму закатил глаза, чихнул, поблагодарил и полностью скрыл лицо в одеяле. волосы сползли, закрыли всё, что было можно. от тепла на своей больной руке хотелось спать. солнце светило даже вечером, даже ночью. кстати, на улице уже стемнело. феликс встал, чтобы открыть окно, и завалился обратно. несмотря ещё на холодные последние февральские ночи, окно почти не закрывалось. ржавые батареи под боком грели сильнее, чем раньше, и они полюбили лежать под ними в последнее время и представлять, как можно завтра провести свободное от всех и всего время. никто не спал, все думали, а кто-то ещё и рисовал. не совсем впервые, конечно, но за долгое время, ведь обычно в их паре хёнджин отвечал за рисование. феликс аккуратно вырезал своё сердце кухонным ножом (ножницы он так и не нашёл), закрасил, как мог, жёлтым цветом и подписал незамысловато бледно-красным: "свети вместе с моим сердцем". хёнджин дёрнулся, что-то почувствовал. феликс дёрнулся за ним и поднял глаза. бледный комнатный свет мягко падал на щёки и раслабленные руки, слабый ветер шевелил ресницы, а мягкие губы смягчали каждый уголок этого маленького мирка в комнате феликса. он не спал, хотя была мимолетная возможность. феликс медленно провёл взглядом по его скуле, гладкой и почти не острой скуле, что подчёркивало его неземную притягаемость. он насколько открыто любовался, что хёнджин открыл глаза и посмотрел на довольное лицо напротив. - закончил? - спросил он, поднял голову и улёгся поудобнее, подпирая себя логтями. правая рука не на миллиметр не сдвинулась с тёплой ладошки. - а..? а! да! - феликс передал ему своё творение и с любопытством наблюдал за реакцией. - береги его и читай тогда, когда меня нет рядом. хёнджин вгляделся в буквы и глубоко вздохнул, а потом перевернулся на спину, правую руку оставив в руке феликса, засунул валентинку под кофту, положил прямо на грудь и, прикрыв глаза, сказал: - только ты можешь подарить жёлтое сердце. в комнате со старыми ржавыми батареями стало теплее, но не из-за отопления. она их греет. она растеклась по стенам и распылилась в воздухе, нежно целуя кожу двоих, что находились в ней. она невероятно невыносима и невыносимо невероятна. она взаимна. - прости меня. хёнджин поднял глаза и посмотрел на феликса снизу вверх, тот в таком положении оказался вверх тормашками, голова опущена так, что волосы опустились вместе с ней вперёд, губы напряжены. брови будто сами поднялись вместе с глазами в удивлении. но он даже не успел задать вопрос, как феликс продолжил: - я не был рядом. гипс зашуршал, сломанные пальцы стали гладить нежнее, феликс уставился на ржавые батареи, прятался. хёнджин на мгновение прикрыл глаза, а потом перевернулся обратно на живот и, освободившись от нежной хватки, притянул феликса за щёки ближе к себе. гипс осторожно прикоснулся к лицу прохладой. - перестань, слышишь? - хёнджин свободным большим пальцем правой руки провёл по веснушками, сглаживая острые углы несуществующей вины. - посмотри на меня. феликс нахмурился, глубоко вздохнул. глаза вцепились в глаза напротив. в одних игралась нежность, в других сверкали эмоции. - не хмурься, - хёнджин немного наклонил голову, вглядываясь, и наконец улыбнулся самой тёплой улыбкой на свете. сгладил. - не хмурься, говорю! он ткнул в брови, надавил пальцами, начал быстро разглаживать эти надоедливые напряжённые мышцы на его лице. такой махинации феликс уж точно не ожидал, он замотал головой в разные стороны, пытаясь уйти от странных прикосновений, но хёнджин был настойчивым. он всё сглаживал и сглаживал появляющиеся морщинки каждый раз, когда замечал их. в конце концов в комнате расцвели улыбки. - всё, всё, хватит! понял я! - отмахиваясь, рассмеялся феликс. - щекотно, пощади! хёнджин умел убеждать, хитрая и проворная ласка. ласка от ласки своеобразная, но феликс полюбил её нежность и любовь, как и полюбил её саму. красивая любовь, перепутанная в голубом, как летнее море, и лавандовом одеяле, согретая чаем с малиной и чаем с мандарином, ржавыми батареями и прикосновениями. любовь, что ютится на груди хёнджина жёлтым сердцем и лежит напротив и пытается не хмуриться. любовь льётся и окружает феликса всего-всего, что даже становится неловко. неловкое чудо. - не вини себя, - мягко произнёс хёнджин. он помял его щёки и заглянул в расслабленные глаза. - слышишь? феликс кивнул в его ладошки: одну тёплую, другую в гипсе. ему правда было жаль, хёнджин видел. но неизбежное на то и зовётся неизбежным. виноватый знает, что он сам виноват. февраль выдался холодным, показался тяжёлым, но жить в нём было легко. безмятежная неизбежность и неизбежная безмятежность, а главное - они вместе, поэтому и легко. морозный месяц, зато всё-таки самый короткий. хотя его тоже можно понять, не всегда он оказывается самым маленьким и вредным среди остальных. хёнджин и феликс знают. а февраль по-своему красив. лёжа на полу возле тепла, заглядывая друг другу в глаза, время приостанавливается. крутится земля, а поломанные, но одарённые способностью любить живут бок о бок, оберегают друг друга, берут чужие щёки в руки и целуют их. хёнджин обожает его щёки. и даже не из-за веснушек. они просто очень мягкие, их просто всегда хочется потрогать. хёнджин улыбается, смотря на щекастое лицо напротив и ненужные мысли отлетают также внезапно, как и появились. феликс прыснул от смеха и раскис от таких же блестящих глаз, а ведь он любит всё блестящее. - чай уже остыл, - выдохнул феликс. он аккуратно повертел головой, прохлада отпустила его, но никуда не ушла. две дольки мандарина закружились, когда феликс поболтал кружкой с подсолнухом на боку. что-то вновь засветилось. феликс посмотрел в окно. заулыбался. - так вот почему ты проснулся. да-да, ты уснул! и даже не спорь! ай, щекотно, прекрати! облака поплыли дальше, а в их окошко заглянула февральская луна. красивая по-своему. и как же тепло лежать на одеялах на полу, пить сладкую любовь и ароматный чай, обнимать его за щёки и дарить ему жёлтые мечты. по-февральски тепло. засыпайте, морозы, скоро весна!