Бесконечности предел

Ветер обдувал пшеничные локоны и доносил разговоры и вкусные запахи. Солнце было в зените, атмосфера складывалась умиротворённая. Когда Тихея только пришла в это место, оно встретило её тучами, ураганом и неприятным собеседником. Теперь же тишина, перебиваемая голосом природы, такая долгожданная, стала ценными минутами свободы, о которой пришлось забыть. Тихея перебирала пальцами травинки, пачкая руки в сухой земле. Гладила белый одуванчик, чьи созревшие семена тут же улетели вдаль, не подозревая, что дальше простирается путь вниз, длинною в чьё-то нечеловеческое тело. Девушка качала ногами, и звонкий браслет на её щиколотке заголосил привычную мелодию. В такой обстановке можно было вновь представить себя дома. Кто-то откашлялся позади неё, так, чтобы аккуратно вторгнуться в её маленький хрупкий мир. Тихея прекрасно слышала, но надеялась подольше побыть одной со своими призраками. Неожиданно она вздрогнула и немного подалась вперёд. Чей-то ботинок упёрся ей прямо в копчик, и не вцепись она вовремя в обрыв, то непременно присоединилась к крошечным семенам одуванчика. Только удача всегда была на её стороне. – Ты меня напугал, – прощебетала Тихея, продолжая сидеть спиной к собеседнику. – На то и рассчитывал, – раздался голос, полный раздражения. – Я тебе чем-то могу помочь? Он молчал какое-то время, перебитый вопросом Тихеи. Тогда она развернулась и поднялась на ноги, шаркая перед собой в поисках камня или какой другой внезапной помехи. Мужчина схватил её за запястье и потянул на себя, заставляя как можно скорее оказаться рядом. – Тебя ждёт Всеотец, тир. Эти слова прозвучали настолько близко к уху, что горячее дыхание мужчины обожгло её лицо. От него пахло мёдом, древностью и стихами. Тихея сама не знала, почему к ней пришла именно такая ассоциация. – А ты прокатишь меня на Гуллтоппре? – Ещё чего удумала, – оскалился мужчина, сильнее сжимая запястье. – А ты ещё не знаешь? – рассмеялась Тихея. – Может, тебе подсказать? Игривость Тихеи растворилась в тот миг, когда ей пришлось равнять свои короткие маленькие шаги с широкими. Они шли так быстро, будто спешили спасать чью-то жизнь, но Тихея была убеждена, что как раз этим в кабинете верховного скандинавского бога не занимаются. Здесь смерть вообще в почёте, что не раз удивляло Тихею. Городишко, по улочкам которого они сейчас плыли, был полон жизни. Если бы Тихея могла прогуляться здесь одна, без чьей-либо помощи, то обязательно прониклась бы этим местом. Но приходится довольствоваться вот такими перебежками, – провожатый должен дежурить на своём посту, и Тихея послушно следует за ним. – Яблоко будешь? – вдруг спросил провожатый. – Конечно! – загорелась Тихея. – С самого утра ничего не ела. Мужчина делает сочный укус яблока, и сквозь шум улиц отчётливо слышно хруст. Тихея представила, как яблочный сок стекает по её губам, вызывая наслаждение. – Тогда лови. Он не стал останавливаться, смотреть в её сторону. Просто кинул яблоко, прибавляя шага. Тихея досадливо вздыхает, когда яблоко прыгает вниз по ступенькам. Она хотела было отправиться следом, но мужчина сильнее сжал её запястье. Рука его горячая, и новые наручи на ней вызывают мурашки всякий раз, когда касаются бледной девичьей кожи. Тихее нравился этот контраст в мужчине, но сам он вызывал только непонятную смесь эмоций, большая часть из которых вряд ли была положительной. То же она могла сказать и о Всеотце, но в них было одно значительное отличие – сила эмоционального контраста. Когда от светлых оттенков не оставалось ничего, Тихея начинала ненавидеть. Мужчина дважды постучал и зашёл без разрешения, втаскивая девушку так, будто она сопротивлялась. Наконец он отпустил её, и Тихея разгладила складку на платье, которое задралось в тот момент, когда они бежали по коридорам. До Тихеи донёсся звук шуршащего пергамента и запах костра. – Хеймдалль, сынок, быстро же ты, – удивился Один, обращаясь к мужчине. – Работа, отец, – выплюнул он и отошёл к двери; Тихея различила удаляющиеся шаги. Сегодня оставаться со Всеотцом один на один она не хотела, а потому наобум подалась вперёд, надеясь наткнуться на что-то внезапное. И действительно, она во что-то врезалась. Стоило сделать шаг в сторону, как запнулась о шкуру. И она продолжала кружить по кабинету, выискивая не то безопасные, не то нарочно опасные места, едва не опрокидывая шкаф с артефактами. – Помоги же ей! – приказал Один, пока сам складывал пергаменты и копошился в ящиках стола. Хеймдалль цокнул языком и наверняка закатил глаза. Когда Тихея упала на колени, он одним рывком, как маленькую девочку, поднял её на ноги. Теперь он крепко сжимал её плечи, поворачивая немного вправо, так, чтобы быть лицом к Всеотцу. Проказа сработала – Хеймдалль остаётся с ними. Всеотец наверняка будет подбирать слова, а она снова строить белую, ничего не понимающую овечку. Пока такая тактика срабатывает, стоит ей пользоваться. – У меня к тебе короткий разговор, богиня Удачи, – издалека начал Всеотец, всё ещё не находя времени обратить на неё внимание. Копошение продолжалось. – Конечно, – согласилась Тихея. – У меня плотный график, не стоит задерживать. Судя по тому, что Один ничего не сказал ей в ответ, стало понятно, что её проказа удалась. Пожалуй, последняя на некоторое время. – Мне нужно твоё благословение на поиски Локи, – заключил Один, подходя ближе. – А кто это? – склонила голову на бок Тихея, задевая мочкой уха кольцо Хеймдалля. Разговор сдвигался с мёртвой точки: в прошлые разы Один выпытывал просто так. Единственное, что после смазливого поцелуя в щёку планы его так и не реализовались, потому что Тихея просто-напросто не знала, зачем ему удача. Вдруг он задумал что-то плохое? – Ключ к решению моей давней проблемы, – уклончиво ответил старик, подходя ближе. Спиной Тихея прижалась к Хеймдаллю, но смекнула, что он полностью на его стороне. – Мне нужно больше деталей, – не сдавалась Тихея. Часто подобный разговор заканчивался не самым приятным образом. – Для тебя это лишнее, – непривычно твёрдо отчеканил Один и оказался перед ней. Она дышала ему в шею, и взгляда поднимать не собиралась – просто было незачем. Пульс забился чаще, а ещё донёсся ужасный аромат смерти; такое было для неё непривычно. – Моя сила велика, – настаивала Тихея, стараясь совладать с голосом. – Я не могу разменивать её на недостойные поступки. – А ты у нас ещё Верховный Судия? – прозвучала насмешка, и Хеймдалль тихо рассмеялся. – Не забывай, где ты находишься, и кто спас тебе жизнь. – О, конечно, – закивала болванчиком девушка. – Меня спасла моя же сила. Здорово, правда? – Всенепременно, – понизил голос Один, отчего в комнате стало темнее, хотя солнце всё ещё было высоко. Тихея понимала – доиграется, но оставалась преданной себе: никогда не помогать людям, чьи намеренья скрыты вуалью лжи. Такую ошибку она уже однажды совершила, и ещё раз расплачиваться за своё безрассудство, но теперь уже собственной жизнью, не хотела. Пока она не расходует силы попросту, ей самой улыбается удача. В комнате раздалось хлопанье двух пар крыльев, с насмешкой закричали вороны. Тихея их не возлюбила с первого дня знакомства – они то и дело привлекали к себе внимание, а тонкий слух Тихеи едва справлялся с их шумом. Даже в этот раз вороны не стали изменять себе, и прежде чем устроиться на руке Всеотца, какое-то время кружили над девушкой. Тихея их боялась, потому что никогда не могла предсказать, обрушатся они на неё в итоге или нет. На издевательства ей было нечем ответить. – Тогда зовите меня, как обзаведётесь более располагающими к разговору аргументами, – улыбнулась Тихея. – А ты настаиваешь на продолжении разговора? – удивился Один и не смог скрыть иронии. – Ну что вы, конечно! Вы замечательный собеседник, пока речь не заходит о вашем тайном деле. – Вот как? Что ж, тогда как-нибудь обязательно позову на чай. А пока ты свободна. Хейм, задержись. Тихею бесцеремонно вывели из кабинета, и она осталась стоять у двери, вжимаясь в деревянную стену спиной. Подслушать разговор у неё не вышло, зато после тяжелых минут с Всеотцом она вмиг расцвела, – по главному лагерю пронёсся радостный крик. – Тихея! – позвала девушка. Как только она подбежала, то без церемоний сжала Тихею в медвежьих объятиях. Если бы руки не были в капкане, она бы с удовольствием ответила тем же. А пока приходилось только задорно смеяться. – Какие у тебя сегодня интересные косички. – Хеймдалль сегодня невероятно заботлив. Как прошла тренировка в этот раз? – Твоя удача мне помогла: мне всего лишь досталось пять штрафных заходов, а не десять, как обычно, – выдохнула Труд. – Не доживает она почему-то до разговора с мамой. – Может, мне стоит целовать тебя после тренировки, а не до? – предложила Тихея, накрывая широкие ладони Труд своими. – Я с удовольствием поделюсь с тобой ещё! Только не сегодня. Как видишь, Всеотец снова меня вызывал. – И всё про своё тайное дело? – уточнила Труд, и Тихея кивнула. – Вот же ж неугомонный старик. – Видимо, основная его работа заключается именно в этом: быть неугомонным стариком. – Конечно, – согласилась Труд. – На сотню идей у него найдётся один мой отец. Просто прекрасно он вершит дела. – «Я – думаю, а ты – делаешь», – передразнивая Всеотца, отозвалась Тихея, как дверь кабинета открылась. – Я это только что сказала вслух? Труд фыркнула, а Хеймдалль медленно выдохнул. Разряженная обстановка снова накалялась, а терпеть сил не оставалось. Потеребив Труд за меховые наручи, Тихея тихонько позвала: – Я проголодалась. Более уместный повод какое-то время не видеться со своим надзирателем в голову за столь короткое время не пришёл. Тихея вообще надеялась уйти раньше, чем он выйдет из кабинета, но всё пошло не по плану. Что ж, тогда лёгкая импровизация должна пойти на пользу. – Так и быть, отпущу тебя, тир, – протянул Хеймдалль. – Но, когда увидишь Тора, развалившегося по пьяни посреди столовой, знай, чем может обернуться общение с его дочерью. Плохое порождает плохое, знаешь ли. – Знаю, – не отставала Тихея. Труд сжала кулаки, и Тихея втиснула свою ладошку в один, разбивая его и давая понять, что она полностью на её стороне. – У неё ещё есть замечательная мать Сиф. В конце концов, воля сдвигает горы, а пустая жестянка издаёт самый громкий шум. – С тобой мы поговорим позже, – выплюнул Хеймдалль, сверля взглядом ненавистную ему Труд. Тихею он притянул ближе к себе, обжигая ядом. – А тир лучше бы усмирить свой пыл, а то даже хвалёная удача не поможет. Хеймдалль с силой отпустил её руку, спешно удаляясь. Труд пробубнила что-то в духе «мешок дерьма», но Тихея не была уверена, что правильно всё расслышала. По крайней мере, они могли спокойно пообедать в столовой, даже если аппетит пропал в тот миг, как Тихея ощутила на себе жар его ауры. В столовой было пустовато. Шепотки разбавлялись звоном посуды и редкими смешками, а потому атмосфера здесь царила вполне уютная. Это было одно из немногих мест, куда ей разрешалось ходить; Хеймдалль отводил её только на край стены, а Труд не брала с собой на тренировки в качестве зрителя. Уговоры не помогали, а способности не внушали нужного доверия. Просто Труд не знала, что когда-то она разменивала свою удачу на победу в войне, при этом всегда, абсолютно всегда выходила сухой из воды. – Сегодня подают похлебку, – ставя две тарелки, сказала Труд. – Держи. Она протянула Тихее ложку и аккуратно направила её к тарелке. Благодаря военной исполнительности Труд, тарелка всегда стояла на одном и том же месте, и пусть не сразу, но Тихея приноровилась есть самостоятельно. С Хеймдаллем приём пищи становился похож на цирк. – Когда я стану валькирией, – мечтательно потянула Труд. – обязательно дам на благословение свой шлем! И равных мне точно не будет. Может, в будущем даже смогу стать как Гна... – Я в этом не сомневаюсь! – возликовала Тихея, замечая, что недавняя ссора не оставила следа на уверенной в себе Труд. Это качество она ценила в подруге. – Но шлем, уж прости, не зачарую. Не моя специализация. Труд насупилась, явно раздосадованная тем, что придётся достигать цели иным способом, который, впрочем, был ей больше по душе, хоть и казался сложнее. Тихея хотела дожить до того дня, когда услышит радостный клич, знаменующий прибавление в рядах валькирий. – А ты чем займёшься? – поинтересовалась Труд и жадно выпила кружку медовухи. – Вариантов немного... Тихея радовалась, что здесь ей сохранили жизнь. Она не зря так долго бежала от своей смерти, но чувствовала себя животным, от которого требовалось выполнения определённых команд. Пока она нужна была Всеотцу, пока он ещё не нашёл Локи... В этом Тихея его обманывала – ей не нужно знать ничего для благословения, просто таким образом она оттягивала момент своей гибели. И, вдобавок, неплохо проводила время с Труд. А иногда и с Хеймдаллем, но исключительно когда он сам этого хотел. Невозможность обуздать Тихею его злила, а она только упивалась его раздражённостью, понимая, что на лице у неё написано гораздо больше, чем крутится в голове. – Тебя проводить или он придёт за тобой? – уточнила Труд, когда их трапеза подошла к концу. – Понятия не имею, – задумалась Тихея, но втайне мечтала о том, как Хеймдалль берёт её за руку и ведёт за собой под открытое небо. Вечерняя прохлада шла обоим на пользу. – Мы можем выйти на улицу? Там, наверное, очень хорошо сейчас. – Тогда бежим, – подскочила Труд. – Судя по тучам, скоро пойдёт дождь. Возле края стены они шли босиком, держась за руку и стараясь почувствовать природу. Тихея не любила носить обувь, понимая, сколько она потеряла только потому, что не может видеть, и старалась как можно больше слышать, чувствовать, ощущать. Хеймдалль всякий раз ругался, когда Тихея заходила в его дом с грязными босыми ногами, полагая, что тем самым она отнимает у него драгоценное время. Только оба никогда не признаются, что эти пять минут хитрости были желанными для обоих. – Надеюсь, ты не сердишься на Хеймдалля за его слова, – начала разговор Тихея, подставляя лицо редким каплям дождя и беспокойному ветру. – А с чего мне не злиться? – Труд пнула камень перед ногами Тихеи, расчищая дорогу и высвобождая немного гнева. – Мелит, что вздумается, а я ему даже царапины оставить не могу! Возомнил себя невесть кем, и ладно я, сам Всеотец не наказывает его за распутность. – Мне казалось, слово «распутность» обозначает влечение ко многим женщинам, а не своеволие. – А ему если выгодно будет, – плюхаясь на траву, сказала Труд. Дождь расходился. – то хоть под кого ляжет. – А в глаза повторишь? Тихея резко развернулась на голос, бледнея. Страх за Труд окутал её с ног до головы, а сбросить их двоих со стены не представляло для него трудности, вдобавок устроив всё так, что улетели они туда по собственной глупости. Хищником он надвигался на них, и если Тихея не хотела с ним припираться, то Труд достала свой меч. – Легко, – огрызнулась она, занимая боевую стойку. Глаза заливало, вдалеке едва различались чьи-то уличные фонари, и в остальном была темнота. Труд была занята подготовкой к сражению, а потому Тихея решила уйти в сторону, чтобы не попасть под удар. Только тогда она поняла, насколько близко подошли к стене, и насколько сильно бьёт дождь, – трава заскользила под ногами. Настоящий ужас накрыл Тихею, когда она оказалась в воздухе и хаотично размахивала руками и ногами. Если девушка и хотела когда-то умереть, то совершенно не таким глупым образом! А желательно вообще никогда, но судьбу она не в силах предрешить. Слёзы хлынули из глаз, а рот открылся в немом крике, – она не знала, сколько оставалось времени перед тем, как отправиться в самое длинное падение в своей жизни. – Тихея! – закричала Труд. Кто-то поймал за руку и держал над пропастью не то от бессилия затащить её обратно на стену, не то потехи ради. «И пусть, – думала Тихея, не понимая, что происходит. – Над страхом нельзя смеяться. Страх всех делает бессильным». Это было наставление её старшей сестры Афины. Кажется, она не вовремя вспомнила о своей убитой семье. Из-за своего недуга Тихея росла немного капризной девочкой, семья любила её баловать. Тихея различала мать, отца, сестёр и братьев только по запаху, тембру голоса и поступи, но никогда не видела их лиц. Только могла представлять, как они выглядели, и какой была она сама. Без простой способности видеть она чувствовала себя неполноценной. – Тир слишком тяжёлая. Её била крупная дрожь. Она не сразу поняла, что уже вся находится на земле, что Труд пытается поднять её на ноги, что ей не снится сон, а призраков перед глазами не предвидится. – Ты спас меня? – изумилась Тихея. Как маленькая беспомощная девочка смогла вымолить помощь? – Не преувеличивай, – вкрадчиво начал Хеймдалль, щёлкая ремешками наручей. – Я спас твои способности, а не тело. – Да, точно. Мои силы. Они ещё нужны Всеотцу. Трудно забыть, когда мне об этом напоминают каждый день. – Тир пошли нынче невежественны и неблагодарны, – Хеймдалль одной рукой оттолкнул Труд от Тихеи и поднял девушку на руки. – Могла бы сказать хоть банальное «спасибо». И я бы тогда ответил «с тебя должок». – А если не скажу? – цепляясь за шею Хеймдалля, шепчет Тихея. – Всё равно мне должна. – Отпусти её, слышишь! – силится Труд, вставая на ноги после тяжелого приземления. – Думаешь, мне правда стоит это сделать? Отправить её в свободный полёт? Тихея с ужасом ахнула, крепче прижимаясь к Хеймдаллю. Она затаила дыхание, моля, чтобы этот день закончился в тёплой постели и с горячим чаем. – Поставь её на землю, – не сдавалась Труд, подходя вплотную к ним, вопреки здравому смыслу бояться Хеймдалля. – Или что? Попробуешь напасть на меня? Предупреждаю, тир я буду использовать как живой щит. – Труд, не надо… – эта короткая фраза была всем, на что оставалась способна Тихея. – В конце концов, Всеотец любит своих зверушек. И неотёсанного Тора, наверное, в том числе. Труд не посмела ответить ему вслух, но ироничный смех Хеймдалля намекал на то, что он различил даже самые малые оттенки тех проклятий, что сыпала на него Труд. Вечер у них выдался непривычно тихим, когда позади неё закрылась дверь в их общую спальню. Кровать скрипнула под весом Хеймдалля, он едва слышно простонал. – Снимай с себя тряпки, – сказал Хеймдалль и вышел, не до конца прикрывая дверь, раз не было слышно сильного хлопка. Ей даже показалось, что она осталась открыта нараспашку, но в таком случае по комнате бы гулял сквозняк, и ни о каких «снимай одежду» невозможно было и думать. Тем не менее, Тихея наспех сняла с себя тогу и притянула к себе одеяло. Она стояла на мягкой звериной шкуре, не позволяя себе не то что лечь, а сесть на кровать. В конце концов, её спальное место было у дверного порога. Иногда Тихея задумывалась, что Хеймдалля в ней злит: сумбур в голове и постоянный ворох непонятный, нечитаемых мыслей (а, значит, непредсказуемость) или полезность, пренебрегать которой Всеотец не хотел. Хеймдалль рос грубым и невоспитанным, отец не уделял ему должного внимания, когда тот был совсем малышом. Внезапная отцовская любовь проснулась вместе с силой Хеймдалля, и изо дня в день приходилось оправдывать эту любовь, которая стала настоящей зависимостью. Во всяком случае, Хеймдалль ревновал Всеотца ко всем, кто мог оказаться полезней него: к братьям (одним из которых, как она поняла, был Тор, отец Труд), а теперь вот она. Хеймдаллю просто хотелось выговориться; Тихея понимала и полностью принимала его желание. Другой момент, что ей тоже хотелось, чтобы кто-то услышал её терзания, о которых было страшно говорить. Вода с волос капала на босые ноги, отчего Тихея периодически вздрагивала. В приоткрытое окно билась ветка дерева, заполняя пустую на звуки комнату своей странной мелодией. Хеймдалль вернулся скоро. От него пахло мёдом и отчаянием, и Тихея на этот раз поняла, почему. Может, всё дело было в её силе, хотя что удача имеет общего с развитой эмпатией. Наверное, то, что сейчас она внезапно захотела, чтобы Хеймдалль с ней поговорил, но он продолжал хранить молчание. Тишина давила, а непонятный шорох вещей не помогал вернуться к реальности – новые звуки она бы с удовольствием заменила на более привычные. Под нос Тихея начала напевать грустную мелодию, выученную ещё на родине, и отстукивала ритм ногой. – Заткнись! – оскалился Хеймдалль и выронил что-то из рук. Это что-то покатилось по комнате, и мужчина выругался. Что ж, желания свои нужно формулировать немного чётче. – Одевайся, – Хеймдалль бросил в неё хлопковой ночнушкой, и Тихея, наугад ловя её в воздухе, отпускает одеяло, которое заскользило к её ногам. Это донельзя её смущает, но отчего-то ни нагнуться следом, ни как можно скорее нацепить на себя ночнушку не казались ей уместными вариантами. Трагедия вечера напомнила о многом, в том числе и о недуге, на который она старалась не обращать внимания. А ведь она даже понятия не имеет, какого цвета её глаза, волосы. Насколько послушно они лежат по утрам и насколько тяжело Хеймдаллю с ними управиться . А может, на её теле есть веснушки? Афина говорила, что это как маленькие поцелуи солнца, рыжие или светло-коричневые пятнышки, но яснее от этого Тихее не стало. – Скажи, Хеймдалль, – неожиданно для себя позвала Тихея. – Я красивая? – По меркам тир ещё может быть, – поднимая укатившийся предмет с пола, шипит мужчина. – А для богов ни лицом, ни фигурой не вышла. – Понятно, – раздосадовалась Тихея и поспешила надеть на себя ночное платье. Ей стало невероятно стыдно за этот порыв, за своё неидеальное тело, с которым она понятия не имела, что делать. Она не проронила ни слова, когда Хеймдалль усадил её на кровать и всучил ей в руки чашку тёплого чая. – Чистое, – грубо бросил бог и положи ей что-то на колени. Одной рукой Тихея держала чашку ароматного чая. Второй изучала подношение. По короткому черенку и гладкому боку Тихея узнала яблоко. Так вот что это был за предмет. – Не стоило, я вовсе не сержусь на утреннюю шутку. На самом деле, всё было не так. Ей хотелось выть от того, как с ней обращается надзиратель, превративший её дни в этой клетке в самый настоящий кошмар. Она держалась только на странном чувстве всепрощения, а привычки с трудом подстраиваются под изменившуюся реальность. Ей уже давно стоило что-то сотворить с ним, выбраться из его удушающего плена, но тогда она изменила бы сама себе. – То яблоко было гнилое. Тихея не знала, стоит ли верить его словам, но голос у него стал тихим и непривычно спокойным. Хеймдалль сел рядом с ней, кровать скрипнула. Он оказался непозволительно близко, и лучше бы между ними сохранялась не только эмоциональная, но и физическая дистанция. Тихея сделала большой глоток чая, который согревал изнутри. Яблоко же крутила в руке, не представляя, куда его деть. – У себя на родине ты же была богиней? – вопрос застал Тихею врасплох, и она едва слышно шепнула «да». В горле снова пересохло. – Тогда забудь, что я до этого сказал. Хеймдалль схватил её за руку, не позволяя отстраниться от себя, и навис, словно хищник стережёт подбитую добычу. Чашка рухнула на пол, чай разлился по полу, задевая шкуру неизвестного животного. Тихея ахнула, понимая, что бежать ей некуда. Ей бы стоило знать, какими глазами сейчас на неё смотрел Хеймдалль. Неподдельно искренними и доверчивыми. Он снова пытался прочитать её мысли, но в белых глазах застыл ужас. Сейчас она его боялась, хотя ещё совсем недавно готова была доверить свою жизнь. В нём определённо было больше отрицательных качеств, чем положительных. И всякий раз, когда Тихея об этом задумывается, он разбивает вдребезги её понимание их хрупкого мира. Хеймдалль наклоняется к ней не спеша, чтобы дать время привыкнуть к себе, той стороне его Я, которое он всегда прятал. Он никогда не знал, что у неё на уме, какую гадость она выкинет прямо сейчас: вцепится в его руку, прижимаясь всем телом; скажет что-то невероятно раздражающее, и в нём проснётся ярость, и только потому, что в её словах есть доля правды; или наоборот, расскажет шутку, и теперь Хеймдалль будет злиться на себя за то, что она ему понравилась. И шутка, и Тихея. Она была другой, непохожей на тех, что он привык видеть. Она доверяла этому миру, и того же просила от него. И от мира, и от Хеймдалля. А он должен был защищать её, и в первую очередь от себя. Но сейчас Хеймдалль тянется к ней, чтобы быть убаюканным в её маленьких объятиях. Тихея упирается руками в его грудь для того, чтобы услышать бешеное биение его сердца. В следующий миг он целует её, почти невесомо, как она того и заслуживает. Проводит языком по её губам и не позволяет себе ничего лишнего. Тихея теряется; она даже не была уверена, что это не лихорадка, разразившаяся от пережитых событий. Реальность, от которой они оба бежали. Свободная рука перемещается на его шею, и Тихея рефлекторно прикрывает глаза. Как она нежилась под солнцем, также тает в его руках. Он опускает её на кровать и больше не смеет к ней прикасаться. Отстраняется также медленно, чтобы теперь Тихея привыкла к миру без него. Она тяжело дышит, не веря тому, что только что произошло. Осознание приходит с хлопком двери. Хеймдалль украл у неё Удачу.