Вырез из лепестков

…в наказание за восстание в каждой из Дистриктов Панема юноши и девушки в возрасте от 12 до 18 лет должны явиться для проведения церемонии «Жатвы».

Выбранные с помощью жребия Трибуты должны быть переданы в Капитолий, где они будут сражаться на арене, пока в живых не останется один победитель.

Отныне и впредь это зрелище будет именоваться Голодными Играми.

***

      — Эй! Тише-тише, сестренка, тебаса!       Химавари всхлипывает и утыкается мне в помятую и старую футболку. Я качаюсь из стороны в сторону, пытаясь как-то утихомирить её.       — Меня выбрали… меня выбрали… — бормочет она бессвязно, цепляясь своими ещё крохотными руками в мою одежду. Стараюсь как можно ближе прижать к себе, чтобы вселить спокойствие, показать, что это всего лишь сон.       — Это всего лишь сон, — вторю своим же мыслям, поглаживая Химавари по растрепанным волосам. — Тебя не выберут, слышишь? — она поднимает на меня свои светлые глаза и мне кажется, там сосредоточена вся надежда грёбанного мира. — Твоё имя вписано один раз, тебаса.       Всхлипы прекращаются и руки немного слабеют в хватке. Хороший знак. Значит, успокоилась.       — А теперь поспи. — Голос у меня мягче обычного, так я пытаюсь задобрить её, показать, что действительно всё хорошо и нет никакой жизни за пределами нашего маленького уютного домика. Химавари будто что-то хочет сказать в ответ, но я не даю. Прикладываю палец к маленьким пухлым губкам и улыбаюсь глупо. — Попытайся, хорошо? А мне пора, тебаса.       Сестренка что-то хочет сказать вслед, но теряет это между мыслей, которые всё больше крутились над завтрашним днем.       Днём Жатвы.

***

      Не помню сколько раз мне приходилось выходить за пределы Дистрикта. Электрический забор пугал многих, но не таких отчаянных, как я. Ради безвольной жизни готов был на всё.       Стрелы и лук в надежном месте. Там, где всегда оставляю. Не боюсь, что кто-то их заберет. Здесь вообще не бывает людей. Их жизнь останавливается перед колючей проволокой, которую Капитолий установил в качестве загона. Мы так и живём, как цепные зверушки.       Хотя нет, не так.       Выживаем.       День выдался сегодня солнечным и почти безветренным. Для охоты лучше не придумать. Переношу лук за спину. Колчан поправляю на плече, чтобы удобнее было идти бесшумно.       Впервые за лето мне повезло. В наши края забрел олень. Небольшой, но для торговли с Миротворцами хватит. Если нет, то будем сыты на ближайшие несколько дней. Лук аккуратно переходит ко мне в руки, ложится удобно и стрела натягивает тетиву, вместе с тем напрягая мои мышцы. Не дышу. Хочу, чтобы мир замер вместе со мной. Позволил прицелиться в глаз и…       — Ну, подстрелишь ты его, и что?       Животное пугается внезапных шорохов и мчится прочь, лишая меня хорошей торговли и сытного ужина. Чертыхаюсь так громко, что слышит, наверное, Капитолий.       Еще никогда я не был так зол на Мицуки.

***

      — Ты метко стреляешь.       Слащавый комплимент, который я слышу в миллионный раз. Откидываясь назад, на локти, в мягкую траву, которая хрустит под моим натиском, я запрокидываю голову, глядя в небо. Оно поражено белыми легкими облаками в обрамлении солнечного диска. Слепит, режет до слёз глаза, но мне не больно вглядываться в его ореол и думать, что завтра, возможно, я его не увижу больше никогда. Количество брошенных бумажек в контейнер увеличивается пропорционально моему прошению о покупке еды.       — Эта традиция… — Мицуки наконец нарушает тишину, поднимая голову из-под скинутых рук между собой. — Когда-нибудь им надоест это.       Я презрительно фыркаю, не бросая в его сторону заинтересованности.       — И не мечтай.       — Не было бы зрителей…       — Но они есть.       — Перестали бы смотреть мы, уже стало бы легче. — Он не обижается на мои порывы оборвать его. Только с сочувствием перебирает между пальцев сорванный полевой цветок. — Что за развлечение: наблюдать за теми, кто умирает. Это глупо.       На это ни у кого не было ответа. Просто так было заведено. Так устраивало держать нас в узде Капитолию. Нет ничего лучше и действенней, чем страх от которого нельзя убежать или спрятаться.       — Сколько раз там вписано твое имя? — повернув к нему голову, интересуюсь из чистого любопытства.       Мицуки почему-то медлит с ответом. Прищуривает темные глаза и смотрит вдаль. Высокие горы терялись на горизонте и расплывались в густоте верхушек деревьев. Он мечтал сбежать из Дистрикта и оказаться отшельником. Жить в глуши, не зная беды в Голодных Играх. Но я напоминал: это невозможно.       Я даже на миг подумал, что зря озвучил больной для него вопрос. Он не скрывал, что достаточно много обращался к Миротворцам и темной стороне Дистрикта 12, чтобы добыть еду для себя и семьи. Больной отец висел на шее хуже петли от закреплённой верёвки.       Выбросив оставшийся от терзаний стебелёк куда-то вперед, отдавая его порыву необузданного ветра, Мицуки вздыхает тяжело и озвучивает цифры, от которых у меня кровь в жилах стынет:       — Сорок два.

***

      — Я приготовила вам одежду.       Мать сегодня бледнее обычного. Мне не по себе, когда она смотрит на меня тусклыми глазами и практически машинально делает всё, чтобы отправить нас на Жатву. Я знаю, ей тяжело. После смерти отца она замкнулась в себе и перестала обращать на что-либо внимание в округе. Для неё с сестрой мы стали чем-то вроде повседневной рутины, о которой надо заботиться потому что так надо. Она даже не интересовалась, откуда берется еда в доме, когда знала, что живем мы впроголодь.       — Спасибо. — Бормочу не глядя в её сторону.       Химавари выходит первая. На ней длинная выцветшая юбка в белый мелкий цветочек и блузка с красивым орнаментом на груди, разлохмаченный местами. Дополняют образ поношенные туфли с невысоким каблуком.       — Ого! Ты такая красивая, сестрёнка! — восторженно говорю я, вызывая на лице Химавари заметный румянец. Она поджимает губы и пока не видит, подхожу ближе, чтобы заправить торчащую блузу сзади. Будь это какой другой повод, я бы даже был счастлив, что мы имеем возможность одеться так вычурно.       В моей комнате лежит рубашка серого оттенка и отглаженные до идеала темные брюки. Возле кровати начищенные с трудом ботинки. Откуда только у матери деньги на это бесполезное дело? Да и куда больше можно вычистить потрепанную временем обувь, когда она едва держится на честном слове?       — Ты тоже красавец. — Голос у неё безжизненный, сухой и отчужденный. Я знаю, что она всего лишь ждёт дня, когда может встретиться с отцом, но проявление хотя бы какой-то инициативы в нашей с сестрой жизни могло бы придать нам сил. Вместо этого, она закрылась в своем мире и остается там по сей день, живя прошлым.       Мать стряхивает несуществующие пылинки с плеч, а мне тошно смотреть на себя в зеркало. Из нас делают посмешище, заставляя наряжаться так, будто мы подарочные атрибуты для праздника. Но это не торжество, а мы не вещи. Однако Капитолий считает иначе.       Мы — развлечение.       Звучит сигнал. Гулкий, бьющийся в голове, как расколотая посуда. Я гляжу на сестру. Она чрезвычайно напряжена и сжата от страха. Беру её за руку. Успокаивающе улыбаюсь.       — Это тебе, кстати. — Вспоминаю о безделушке, что выменял на рынке у торговки, и протягиваю ей. Она аккуратно берет, словно это самая драгоценная вещь, что имелась у нас в доме, и рассматривает с неподдельным интересом.       — Что это? — наконец слышу детский надрывный голосок.       — Сойка-пересмешница. Твой оберег. — Зажимаю брошь в маленькой ладони и улыбаюсь уголками губ. — Она принесёт удачу.       Химавари расслабляется немного и кивает.       Снова трубит сигнал.

***

      На подходе к площади многолюдно. Мы торопимся пройти первыми. Не хочется долго стоять в очередях на регистрацию. Я не отпускаю руки Химавари, пока мы направляемся к стойкам с Миротворцами. Их сегодня особенно много. Чувствую, как нервозность её возрастает с каждым шагом. Хуже становится, когда она замечает, как именно происходит учёт при Жатве.       — Эй-эй-эй! Посмотри на меня, Химавари, — мы тормозим слишком резко, в нас несколько раз врезаются, но дела до них нет. Я опускаюсь на одно колено, чтобы быть вровень с сестрой, заставляю её смотреть себе в глаза и крепко держу худое лицо, не позволяя пока обращать внимание на пропускной пункт. — Все будет хорошо. Они просто уколют палец и возьмут немного крови.       — Э-это не б-больно? — поджимает губы она, готовая впасть в истерику и сбежать куда глаза глядят.       Отрицательно качаю головой. Знаю, что это неприятное мероприятие, но необходимое и гораздо менее болезненное, чем наказание за дезертирство.       — Не волнуйся. Как пройдешь, — указываю в сторону первых рядов, где собиралась младшая группа девочек, — иди к своей возрастной категории. Я найду тебя. Обещаю.       Кивает Химавари так быстро и испуганно, что на мгновение мне кажется, что она вырвется из моих рук и помчится прочь, куда смотрят большие светлые глаза.

***

      Площадь заполняется быстро. Становится душно. Знойное солнце в зените и приходится щуриться, чтобы разглядывать сцену и видеть перед собой отвратительные лица. Какие-то министры, главы регионов и все, как один беспристрастно созерцают толпу будущих Трибутов. Тошнотворно.       Гул затихает под музыку. Из Дома Правосудия выходит ярко накрашенная женщина. Незнакомка, в цветастом костюме, нелепой шляпе и перебирающая смешно ножками. В прошлом году, кажется, была другая. Имени не запомнил. Да и незачем. Вспоминать Жатву — это последнее, что мне хочется в треклятом мире, построенным на правах Капитолия.       — Здравствуйте, дорогие мои! — задорно начала она от чего желудок скрутило в тугой узел. — Счастливых вам Голодных Игр! И пусть удача всегда будет с вами.       Замечаю боковым зрением, как на меня смотрит Мицуки. Он говорит глупость одними губами и это вызывает краткую улыбку. Не смотря на удручающее состояние, друг остается самим собой и это вселяет надежду, что Жатва пройдет для нас также гладко, как и в прошлые года. Мы станем на шаг ближе к её завершению.       — …этот фильм приехал с самого Капитолия. Обожаю его!       Бóльшую часть речи я не слушаю. Каждый из приезжих представителей делал это ради шоу и показательно демонстрировали наплевательское отношение к Дистриктам, как к отбросу общества. Далеко от правды это не уходило. Они гнали нас на верную смерть себе в угоду. Было ли это действительно прежней традицией на которую Капитолий постоянно ссылается?       Пока на экране с героизмом рассказывают о том, как восстание повлияло на нас и какую жертву ради этого принесли, я выискиваю взглядом в первых рядах девочек темную макушку сестры. Стараюсь лишний раз не двигаться. Миротворцы следят за каждым нашим вздохом и при малейшем подозрении открывают огонь. Пытаюсь выглянуть незаметно из-за чужой головы и нахожу её, оцепеневшую в первых рядах. Химивари стоит по струнке, ровно, словно привязанная к столбу. Не вижу почти, как вздымаются детские хрупкие плечи. Борюсь с диким желанием наплевать на мероприятие и рвануть к ней. Обнять крепко и закрыть от всего мира. В голову некстати забредает мысль, что предложение Мицуки сбежать в горы и глухие леса не была такой уж дикой, как казалось по началу. Там хотя бы мы глотнем свободы. Узнаем, как это жить.       — Итак, дорогие мои, пришло время узнать имена наших героев, которые будут отважно защищать честь Дистрикта 12 на 74-тых ежегодных Голодных Играх! — от её ехидной улыбки сводит скулы. — По традиции, дамы вперёд.       Я чувствую, как напряжение щекочет кончики пальцев. Они постепенно холодеют, не смотря на отвратительно жаркую погоду. Ком в горле встал поперек. Мне стало тяжело дышать, когда рука женщины опустилась в прозрачную вазу с маленькими конвертами, копошась там в поисках жертвы. Казалось, дыхание каждого из жителей остановилось, как у одного. Цепкие пальцы наконец хватают одну из записок и женщина короткими частыми шагами возвращается обратно к микрофону. Сердце замедляет ритм, когда она раскрывает лист и держит паузу прежде, чем произнести имя первого Трибута Дистрикта 12.       — Химавари Узумаки.       В этот момент у меня из-под ног ушла земля и разрушился мир на тысячи осколков.

***

      Как в замедленной съемке, смотрю, как перед ней расступились другие девочки. Они воровато и в то же время сочувственно бросали свои взгляды на неё. Сестра, кажется, прерывисто вздохнула и взглянула на сцену ещё раз.       — Где ты, душенька? Поднимайся к на-ам, — практически поёт голос этой дамочки и моя сестрёнка, как заколдованная, следует ему. Я не вижу взгляда, но понимаю — Химавари утонула в оцепенении и страхе больше, чем перед вещим сном утром.       Нет, они не ошиблись.       — Химавари! — я не помню как сорвался с места, расталкивая перед собой других. Миротворцы тут же перегородили мне путь, удерживая на месте. Но я рвался изо всех сил, протягивая руки к ней, желая захватить в свои объятия и никуда не отпускать. — Химавари!!!       Она оборачивается с глазами полных страха и слёз. Я не знаю, как она ещё держится, не разбитая вдребезги происходящим наяву. Люди Капитолия закрывают её собой и хрупкая маленькая фигурка теряется среди широких массивных фигур мужчин в белой форме.       — Я — доброволец! — пытаюсь оттолкнуть от себя охрану. — Пустите! Я — доброволец! — кричу так, что срываю голос. Ощущаю на себе тысячи взглядов присутствующих, но мне плевать. Лишь бы не забирали Химавари! Не трогали мою маленькую сестрёнку, не готовую выйти в большой мир. — Я хочу участвовать в играх, тебаса!       Шум на площади заменяется возней и негласными переговорами. Со сцены слышатся невнятные обрывки фраз. Спустя мгновение, меня отпускают и я бегу навстречу сестре. Она напугана. Плачет. Заходится в неконтролируемой истерике. Прижимаю к себе так близко, как могу. Глажу по тёмным волосам, совсем не похожими на мои, и тону в маленькой надежде, что это ошибка.       Если бы это было так.       — Уходи. Беги к маме.       — Но!..       — Я сказал уходи.       — Нет, братик! — какой-то из бугаев Миротворцев тащит её от меня, буквально вырывая из последних крепких объятий. — Нет!!!       Истошный крик Химавари теряется в лаконичном зове женщины со сцены и остаётся острым ножом в моём сердце, когда она продолжает кричать моё имя.       — Поднимайся, дорогой. — Машет рукой незнакомая мне женщина.

***

      — Как тебя зовут?       — Боруто Узумаки.       Собственный голос звучит как чужой. Тихий, хриплый, с прорезями боли. Я ловлю взгляд матери в толпе и бледное её лицо становится почти белоснежным, как снег в горах. Она прижимает к себе заплаканную Химавари негнущимися руками. На мгновение я могу сделать вдох свободной грудью, зная, что она почти что в безопасности.       — Так ты её брат, верно? — с воодушевлением спрашивает представитель Капитолия и мне так хочется съязвить на дешёвую проницательность, но вовремя прикусываю язык. Моё положение без того печальное.       — Да, — сухо и безжизненно отвечаю я. Язык еле ворочается во рту, а губы пересыхают от потерянности.       — Что ж, теперь, когда у нас есть доброволец, выберем же ему пару! — женщина с воодушевлением поспешила снова к урне с именами девочек, оглядывая её со всех сторон. Видимо, я спас мальчиков от участи умирать на арене в этом году по принуждению.       Бумажки шелестят слишком громко. Я морщусь от противного звука, но жду оглашение имени моего союзника-соперника смиренно. Настолько одеревенело моё тело, даже шевельнуться не могу.       — Кхм. — Она откашливается и поднимает глаза на сжавшуюся в ожидании нового удара под дых толпу, зачитывая напечатанное ровными буквами имя девушки. — Сарада Харуно.       Второй раз за последние минуты моё сердце пропускает удар.

***

      В здании Дома Правосудия душно. Я не слышу своего дыхания, а ладони потеют от одной только мысли, что всё это происходит именно со мной. Одна только мысль о том, что я среди людей, посланных на смерть во имя развлечения прихвостней Капитолия, сжимает внутри всё до колючей жгучей боли. Сжимаю похолодевшие пальцы в кулак и опускаю голову, сдерживая гнев.       Главное — сестрёнка будет цела.

***

      Прощание прошло, как в тумане. Химавари плакала, просила невнятно прощения — за что, собственно, я так и не понял, никто не был виноват в ироничности жеребьевки — и бормотала о попытках вернуться. Позволительные три минуты на разговор превратились в пытку для израненного сердца. Оно раздиралось от боли к разбитой сестре и безэмоциональной матери. Но где-то внутри потухших глаз я заметил тот страх, который присущ каждому из нас — она отправляла на верную смерть одного из своих детей и смириться с этим крайне трудно. Не смотря на злость к её беспечности, я схватил мать в объятия, вырывая из неё обещание заботиться о сестре. Кроме неё у Химавари не останется никого. И был нещадно рад, когда она пробормотала тихое «обещаю».       — Пусть она тебя бережёт, братик. — В мою ладонь ложится оберег в виде сойки-пересмешницы, а вместе с ним и надежда. Цепкие ручки Химавари обвиваются вокруг шеи и я прижимаю её к себе, готовый сорваться на слёзы, но держусь из последних сил. — Попробуй выиграть. Вернись домой.       Я знал, что могу обманывать хрупкое девичье сердце, но слова сорвались с моего языка прежде, чем мозг осознал сказанное:       — Обещаю.       Мицуки был неожиданным гостем. Но его объятия оказались мне нужны, как никогда. Стальные и дающие уверенность, что я сделал правильный выбор. Он говорил уверенно и с глазу на глаз шептал очевидные, на его усмотрение, вещи: что должен победить; что умнее их всех и просто человек, способный на многое. Но во взгляде чужом я видел другое. То потаённое чувство, которое не замечал при долгой беседе с ним.       Я ему не безразличен.

***

      — Вам так несказанно повезло, — расположившись между нами, новыми Трибутами, — я даже подозреваю, что первыми, — женщина продолжила радостно вещать в автомобиле по дороге к железнодорожной станции. Она как-то обмолвилась прежде, что нас в Капитолий доставит личный скоростной поезд со всеми удобствами, а дорога займёт каких-то жалких два дня.       Но ни мне, ни Сараде это было не интересно. Наши взгляды были пусты, мысли оборваны, а мимолетная жизнь должна была остановиться на пороге скорой кончины перед зрителями всего Панема.

***

      Я не помню, как мы оказались внутри поезда. Сарада плелась за мной с мокрыми глазами, то и дело вытирая их рукавом длинной рубашки. Я оборачивался на толпу зевак, будто бы ждал, что меня вырвет кто-то из этой агонии и не позволит более сделать шага. Не отпустит. Разбудит ото сна. Да что угодно, лишь бы расстояние до вагона перестало казаться непреодолимой пыткой. Однако по мере того, как мы проходили вереницу жителей Дистрикта, кроме грустных взглядов нам вслед отправляли жест поддержки.       Сложенные вместе указательный и средний пальцы, с зажатыми безымянным и мизинцем. Нам желали удачи и благодарили за храбрость.       Женщина подначивала нас иди быстрее за собой, не позволяя останавливаться. Предлагала скорей занять места и отправиться в Капитолий. Я понимал, что ей было неприятно находиться здесь, среди бесчисленного количества бедняг и оборванцев. Но войти в поезд означало, что обратной дороги нет. Его блестящие коридоры из хрома вели в один конец. Это без преувеличения было страшно. Мало того, ступить впервые на что-то чистое, отполированное до сияющего отражения себя самого, завораживало. Слова вылетели из головы в тот же миг, как мы переступили порог вагона. Сарада вместе со мной молчаливо оглядывала убранства высшей категории, приоткрыв рот. Нас окружали изящества Капитолия во всех красках: дубовые лакированные стулья, ковры, утопающие в ворсе, шторы из атласных дорогих тканей, гравированная дорогим металлом посуда. Такое могло только сниться или украдкой видеться по телевизору.       Но главное — разнообразие еды на столах.       Где-то под ложечкой засосало, а желудок скрутило от внезапного, ощутимого до боли, голода, вымученного первыми минутами стресса. Сарада, судя по тому, как шумно сглотнула, ощутила тоже самое.

***

      — Хоть вы здесь совсем-совсем ненадолго, но у вас есть время, чтобы насладиться всем этим, — приторная улыбка расплывается на розовых губах незнакомки и мне становится тошно. До чего же ей не шла роль подхалимки. Она пыталась смягчить между нами обстановку, но становилось только хуже. Ни я, ни Сарада не были настроены на дружелюбие. Ни с ней, ни друг с другом.       — Пойду поищу вашего ментора, — вдруг обрывает она свои потуги войти к нам в доверие или показать наше «везение», в шикарном месте за какие-то короткие мгновения перед смертью. — Он должно быть в баре. Отдыхайте, дорогие мои.       Последние слова, как плевок в лицо. Я едва морщу нос, но ничего не говорю. Бесцельно разглядываю склянки в нескольких метрах от меня, в которых болталась разного цвета жидкость и думаю, что делать дальше.       — Ты видел его? Этого Учиха. — Вдруг задает вопрос Сарада, когда дверь позади нас странно шуршит. Взгляд её обращается ко мне, но я не имею никакого желания сейчас заводить дружеских бесед. — Знаешь, Боруто, вообще-то он наш ментор и надо бы с ним наладить контакт. — Она будто бы и не замечает моего пассивного настроя на разговор, продолжая монолог вникуда, но как-то более нервно. Держится руками крепко за подлокотники и я замечаю, как белеют костяшки от напряжения. — Говорят, он победил в Играх ценой собственной руки. Слащавая история.       Я кратко усмехаюсь и немного поддаюсь вперед, сгорбившись. Харуно забавная. Пытается ею быть, пока позволяет момент.       — Ты, конечно, можешь со мной не говорить, Боруто, — продолжает тем временем девушка и голос у неё вдруг прибавляет нотку серьёзности. Мне даже становится не по себе от собственной игры в молчанку. — Но с ним нам надо подружиться. Поэтому попробуй улыбнуться и сказать что-то приятное, как ты умеешь. В теории.       Речь она, закатила, конечно отменную. Мне бы не жаль было аплодисментов. Но нас прерывает звук открывания — отвратительно бесшумная вещь — двери из соседнего вагона.       Он входит неуверенной походкой. Придерживается за стену и презрительно морщится, словно видит перед собой самое отвратительное зрелище в жизни. Держит в руке пустой стакан. Не сразу нас, кажется, вообще замечает, а если и видит, то принимает за какие-то галлюцинации. Вид у него помятый и совершенно не вызывающий доверие. Вижу, как надежда в глазах Сарады умирает мгновенно.       — Мои поздравления. — Ухмылка на его губах издевательская и я едва держусь, чтобы не вскочить с места и не стереть её на паршивой физиономии, добавляя кровяных подтёков. — Угораздило же вас.       Мы молчим. Без того скверное настроение уходит ниже плинтуса, ковыряясь жалкой обидой на мир. Впрочем, что нам взять с пьяного ублюдка? Пускай и победителя Игр, и ментора. Человек он самое настоящее дерьмо.       Учиха оправдывает мои слова. Хватает бесцеремонно бутылку, скептично оглядывает содержимое и направляется к нам. Плюхается в кресло напротив и наполняет стакан почти до краев. Нас игнорирует до тех пор, пока не осушает половину налитого спиртного. Отвратительный запах крепкого алкоголя и перегара ударяет в нос. Замечаю, что Сарада тоже не в восторге от аромата и компании.       — Может мы начнем?       Учиха скривился небрежно, словно ему под нос засунули тухлое мясо. Покачал бокал в руке и залпом выпил, не поморщившись. Харуно не отрывала глаз от него, словно это бы помогло вытащить из него слова клещами.       — Умереть не терпится, малышка? — с кривой усмешкой уточнил он и бросил после взгляд на меня. Я ничего ему не сказал, хотя на языке вертелось тысячи слов, которые хотелось кинуть в лицо ментору. Он, наверное, понял мои мотивы и хмыкнул. — Успеется.       — А если нет? — вскипела Сарада, поддаваясь вперёд. Уперлась руками в стеклянный стол, который жалобно зазвенел от напора моей напарницы по несчастью.       Учиха кинул взор на девушку и не разрывая с ней зрительный контакт, откупорил крышку бутылки с коньяком, делая показательный и внушительный глоток.       — Значит, потерпишь.       Я усмехнулся, прикладывая пальцы к переносице. Что ж, попытка выжить в 74-х Голодных Играх будет сложной.

***

      Капитолий оказался таким же напыщенным и дерзким в своей жизни, как я и представлял. Огромный, раскинувшийся на километры и утопающий в ярком шикарном существовании, где было всё. Высотные здания, парки, фонтаны. Чистота, порядок, размеренность. Он не знал бедствий, голода и нищеты. Все эти люди не знали ничего, что происходило за стенами их обожаемого Капитолия. Ведь там, за пределами умирали миллионы во благо удовлетворения их потребностей. Меня воротило от вида вычурных горожан и осознания, что все они, как один, ждут кровавых смертоносных зрелищ. Ликуют при встрече Трибутов, восторженно кричат что-то вслед. Сарада, в отличии от меня, пыталась понравиться им. Махала приветственно рукой, улыбалась сдержанно и отправляла тёплые взгляды, словно её не тревожила предстоящая смерть во имя Капитолия. Я поддерживать не стал. Не смотря на беглые советы Саске быть дружелюбнее к этой толпе раскрашенных болванов, симпатии во мне не прибавилось, как и желания что-то делать во благо собственного будущего выживания. Они хотят зрелищ, бойни и смертей. Разве можно поддерживать это, когда один из знаменателей их игры — ты?

***

      Нас привели в какое-то странное помещение. Разделили с Сарадой у входа и мы успели только обменяться тревожными взглядами. Меня окружило много странных людей. Не знаю, кто они и что представляли из себя, но обращались почти бережно. Помимо того, что им приспичило творить с руками и ногами, вырывая буквально мою кожу.       — Слушайте, вы, — выкрикнул я, валяясь на кушетке третий час подряд. Затёкшее тело буквально ныло от боли, пыток с их позволения и третьего приёма водных процедур. Двое мужчин, один из которых очень был похож на даму со стороны, обернулись ко мне, — дальше хоть не так больно будет, а, тебаса?       Они синхронно усмехнулись, возвращаясь к своему делу. Мне это не особо понравилось и я хотел было дернуться в недовольстве, но тот странный тип, что держал в руке расческу опередил с ответом:       — Успеешь сравнить ощущения на Арене.

***

      Новая комната слепила яркими светильниками. Мне приказали лежать на месте и не двигаться, пока не придет мой куратор — я не вникал в суть происходящего, полностью погруженный мыслями о предстоящих Играх и возможностях выжить — чтобы обсудить детали предстоящего выступления. Демонстрация Дистриктов, как их олицетворение жизни, то, чем они гордятся и чем промышляют ради культовой жизни Капитолия. Мы — пешки и лишняя показуха лишь тому доказательство.       — Я рад, что моим подопечным стал ты, храбрый юноша. — Не слышу, как открывается дверь и шаги неизвестного человека, но заметно напрягаюсь. Быстро принимаю сидячее положение и одариваю незнакомца хмурым взглядом. Он тепло улыбается, протягивая руку. — Меня зовут Конохамару. И позволь принести извинения за то, что ты находишься здесь.       Обстановка между нами сбавляет обороты и я чуть расслабляюсь, пожимая протянутую руку.       — Боруто.       — Твой поступок достоин восхищения, Боруто. И я хочу помочь тебе тем, что в моих силах.       Крепкое рукопожатие стало первым хорошим впечатлением, которое осталось у меня от Капитолия.

***

      Вместе с Сарадой нам предстояло выступить перед многотысячной толпой. Конохамару постарался с нашим внешним видом и от тех детей, с затравленными глазами и блеклым отесанным тряпьем не осталось ничего, кроме воспоминаний. Перед друг другом мы предстали в элегантных одеждах, без вычурного макияжа и с довольно простыми аксессуарами. В этом году Дистрикт 12 решил, что нет границ для удивления.       — Обещаю, фурор вы произведете отменный.       Я и не сомневался. Мы превзошли всë, что могли.

***

      Никогда не думал, что трибуны умеют так шуметь, что в ушах закладывало. Нас приветствовали как героев. Упивались нашим бесстрашием. Но никто из них и представить не мог, как тяжко будет нам там, на Арене, в попытке хотя бы просто выжить.       Колесницы остановились на круглой площади. Перед огромным монументом дворца, который возвышался над нами, как непреступная крепость. Я внимательно вглядывался в фигуру, которая подошла к трибуне с микрофоном.       Президент Шимура Данзо.       Потерянный в какофонии звуков вокруг, понимаю, что смотрю слишком пристально ему в маленькие дикие глаза. Как никто другой в Капитолии, он жаждет представления и резни, ради которой мы присутствуем буквально у его ног.       — …счастливых Вам Голодных Игр. И пусть удача всегда будет с Вами.       Морщу нос в последний момент, когда колесницы отправляются обратно, к нашим командам, ожидающим нас закулисье. И ощущаю, как цепкий его взгляд провожал мою спину до самого конца.

***

      — У каждого Дистрикта выделен этаж. — Вещает нам Сакура — та самая женщина, которая приехала в наш Дистрикт для выбора Трибутов. Та, что решила нашу с Сарадой судьбу одним лишь выбором бумажки. — Так как мы из двенадцатого, у нас пентхаус.       Я знал, что Капитолий нас дразнит. Машет импровизированной игрушкой перед носом, как перед игривым котом. Показывает, как изумительно они живут здесь, пока остальной народ, за пределами столицы, вынужден выбирать между выживанием и существованием. Издеваются каждой мелочью роскоши, расставленной в номере. К горлу подкатывает тошнота, а желудок скручивает в тугой узел. Сарада спасает меня от мыслей, укладывая руку на плечо. Я благодарен ей за поддержку. Сзади нас слышится хмыканье от ментора и я принимаю это за одобрительный знак.

***

      Сомкнуть глаз не удалось. Мне постоянно являлось лицо Химавари и слышался её хриплый надрывный голос. Он разрывал мне душу, отдавался криком в ушах, будто бы я снова стоял подле сцены и обнимал мою девочку в жутком страхе потерять. Чувствовал, как она дрожит в моих руках и утопает в ужасе, что лился рекой подле ног, лаская ледяными приливами пальцы. Разве заслуживала она такой участи? Быть убитой бездушными Трибутами по прихоти старой традиции? Сажусь на широкой кровати и оборачиваюсь к панорамному окну позади себя. Бездушно созерцаю огни Капитолия, его многогранность и шумную жизнь. Было ли им дело до тех, кто в скором времени встретит смерть на их глазах под громкие аплодисменты?

***

      — Добро пожаловать в тренировочный лагерь. Мое имя — Анко. Здесь вы проведете две недели тренировок прежде, чем вас выпустят на Арену. — Женщина перед нами говорила громко и достаточно ёмко. — Обязательных будет четыре. Не советую пренебрегать уроками выживания и налегать только на оружие. Многие из вас погибнут по естественным причинам. — Взгляд её остановился на какой-то девочке, ростом по моё плечо. — С Трибутами не драться. Конфликтов не вызывать. Виновные будут отстраненны от тренировок. Советую провести время с пользой.       Взгляд мой поднялся к комнате, что была на тренировочной площадкой. Небольшая группа важных шишек с надменным взглядом. Я тихо прыснул, нахмурившись. Так вот от кого будет зависеть моя жизнь.       — Приступайте.

***

      Еда пахла изумительно. От постоянных нагрузок невероятно хотелось наполнить желудок чем-то съедобным. Не привыкший питаться чем-то более насыщенным, чем кроличье мясо, первые несколько дней воротило от изобилия. Сарада высмеивала меня тайком, когда вместо того, чтобы собираться на тренировку, я сидел возле унитаза, сокрушая его содержимым со стола. Мне было стыдно, но я не мог не попробовать всего, что нам подавали. В малом количестве, но в разнообразии. Никогда не думал, что пироги бывают с начинками из сладостей или зажаренные кабаны фаршируются утками. Расположившись за ужином, мы выглядели так, как типичная семья Капитолия собирается вечерами за столом, в обсуждении прошедшего дня. Неловкость между Саске с Сакурой пропала и я ощущал себя более развязно, хотя виду не подавал. Сарада же сроднилась с ними гораздо быстрее меня.       — Завтра у вас показательное выступление, — Учиха расположился по правую руку женщины и выглядел более собранным и отказался даже от предложенного алкоголя. — Покажите на все, что способны. От этого будет зависеть ваш успех. Прекращайте сдерживать себя. — Внимательный его взгляд упал на меня, от чего даже кусок курицы застрял в горле. — Боруто, там будет лук. Берись за него и целься точнее. Сарада, — лениво переведя темные глаза в её сторону, он хмыкнул, — покажи свою силу. Всё, как можешь. Вытаскивайте свои таланты напоказ.       — А если не сможем набрать очки в рейтинг? — вопрос от меня глупый, но любопытство само взыграло, срывая с языка слова быстрее, чем я подумал. Учиха едва свел брови, вздохнув тихо.       — Хорони себя заранее, малец.

***

      В помещении прохладно. На нас одни костюмы с номерами Дистрикта и полное неведение перед глазами. Демонстрация происходила по одному. В большом тренировочном зале, где мы провели последние несколько дней. По мере вызова на презентацию, нас становилось всё меньше. Сарада иногда пыталась приободрить словами. Касалась осторожно моей коленки и уверенным взглядом смотрела в мои глаза, пытаясь утихомирить бешенную нервозность. Мне отчаянно не хотелось погибать только потому, что я опозорюсь перед кучкой богатых придурков.       — Успокойся. — Шепчет Харуно, когда мы остаемся с девочкой из Дистрикта 11. Голос ее слышно так четко, будто говорит она в рупор, а не на ухо.       — Ты справишься, Боруто.       Помогает это мало, но я киваю. Мне действительно нужно собраться в кучу, черт возьми. К тому времени, когда я смог представлять из себя хотя бы что-то целое, грубый механический голос объявил:       — Боруто Узумаки.       Тяжело вздыхаю и цепляю руки в замок. Вот он, момент, когда нужно все сделать на высшем уровне. Очень надеюсь, что Сарада выступила достойно и показала себя в мастерстве силы и отваги. Неторопливым шагом иду к выходу. Делаю последний глубокий вдох и ступаю на площадку. Разговоры зрителей-спонсоров не утихали. Они отважно болтали о какой-то чепухе, не обращая внимания на меня. Я решил, что нужно действовать, и пока они закусывали чем-то экзотическим, схватил лук и стрелу с панели.       — Хей! — взываю я громко и несколько десятков пар глаз на меня оборачиваются с пристальным цепким вниманием.       — Боруто Узумаки. Дистрикт 12. Стрельба.       Молчаливый кивок какого-то молодого мужчины заставил вздрогнуть руку. Пришлось сделать вдох. Вытянуть лук, натянуть тетиву, положить стрелу и… промазать. С нескрываемым удивлением я уставился на дальнюю мишень, которая была поражена мимо, и не понимал, что не так. Я ведь…       — Отличная меткость, Трибут! — И комната разразилась гулким смехом.       Во мне закипела неведомая ярость. Я недолго думая схватил следующую стрелу и подняв лук, прицелился точно в стакан того старика, который выдал насмешку в мою сторону. Отпустил тетиву и услышал звон разбитого стекла, крик, превратившийся в мертвую тишину.       — Благодарю за внимание.       Под шум собственных шагов я удалился с тренировочной площадки, не смея даже обернуться к застывшим зрителям.

***

      — Да как ты мог! Это же позор! — сокрушалась Сакура, расхаживая туда-сюда по гостиной, маяча позади нас, пока мы с Сарадой и Конохамару услужливо молчали, слушая гневную тираду на протяжении последних минут. Ей противна была мысль, что под ее опекунством находится такой яркий лауреат на гнев Капитолия. — Это немыслимо! Они нас накажут! Понимаешь? Накажут за твое безрассудство!       За тонной беспокойства женщины мы даже не приметили, как нашу компанию разбавил своим присутствием Саске.       — Молодец, парень. — Мне показалось, что я увидел довольную ухмылку на его лице. Он прошел мимо нас, усаживаясь в мягкое светлое кресло. Сакура затихла. — Смог поразить их насквозь.       — Но это же-       — Что? Возмутительно? Возможно. — Учиха поддался вперед, опираясь слегка на свою руку так, что свет блеклых люстр под потолком приятно освещал его тёмные глаза. Я впервые смог увидеть, какие они бездонные на самом деле и полны горечи жизни. — Капитолий уже сделал свой ход, Сакура. Пацан просто ответил тем же.       Легкий смешок прошелся между нами. Да. Хуже быть не может.

***

      — Они не заслуживают нас.       Я не ожидал найти Сараду в гостиной. Она сидела возле панорамного окна и рассматривала ночной город почти что с высоты птичьего полета. Не думаю, что ей был интересен пейзаж.       — Не спится?       — Да уж, уснешь тут. — С усмешкой отвечает девушка, обхватывая притянутые к груди ноги руками.       Она права. Сон не шел. Сомкнуть глаз не удавалось ни под каким предлогом. Мысли не переставали одолевать, даже когда, казалось бы, неизбежность принята окончательно.       Мы — Трибуты. Завтра нас ждет Арена.       — Они шумные.       Я медленно подхожу к месту, где расположилась Сарада и опускаю взгляд на ярко освещенные улицы внизу. Толпа народа гуляет и веселится. Наслаждается жизнью. Ждет с нетерпением предстоящего зрелища. Строит планы и делает ставки. От чего-то на губах проскальзывает усмешка. Мицуки тоже, наверное, закинет лишнюю монету в предстоящее колесо фортуны. Будет смешно, если интуиция его не подведет и он откажется прав на счет своего выбора. Меня.       — Да-а. — Протягиваю я, подходя к окну настолько близко, что стекло запотевает от моего дыхания. Оно отражает целые кварталы, тонущие в огнях и софитах всех цветов радуги.       — Знаешь, Боруто, я даже рада, что оказалась здесь, — начинает говорить Харуно, глядя в мое отражение и тут же поправляет себя, когда понимает, что я смотрю на неё в недоумении, — с тобой, то есть. Мне вроде страшно, но… — она поправляет очки на переносице с заметным смущением, — но с тобой я ощущаю уверенность.       Мне не особо понятно, что хочет сказать этим Сарада — в чувствах я оставался тем еще профаном — но слышать такое было крайне приятно.       — Мне не хочется быть пешкой в их руках, — принимая прежний расслабленный вид, Сарада утыкается подбородком в колени, — дать им понять, что они правы. Я хочу остаться собой.       Усмехаюсь кратко, касаясь стекла лбом. Разве такое возможно? Не потерять себя в бойне за жизнь.       — Ты не хочешь убивать. — Догадываюсь о смысле речи сквозь строки.       Сконфуженная вновь девушка мотает головой отрицательно. Я прекрасно понимаю её смешанные чувства. Одно дело подстреливать беззащитных животных в просторах леса, а совершенное иное — вести охоту на людей, в немом страхе быть убитым за глоток воды.       Взгляд её темных глаз скользит по отражению на стекле и, кажется, словно мир остановился, когда я понимаю, что негласно рассматриваю будущего возможного соперника со стороны. Она молчит некоторое время, давая слышать надрывный шум Капитолия, а потом выдает так уверенно, будто бы у нее действительно был шанс:       — Я хочу все изменить, Боруто. — Мы встречаемся глазами и меня прошибает как током, а дышать перестаю в ту же секунду, слушая продолжение речи Сарады: — Остаться собой, даже если мне придется умереть. Показать, что ни один из них мне не хозяин. Ты ведь… понимаешь меня, да?       Прежде, чем я успел подумать, язык опережает меня, выдавая лаконичное и простое «да».

***

      День Игр наступает на следующее утро. Раскрашивается ярким рассветом. Режет слух словами Сакуры о предстоящем последнем приготовлении к Арене. Стучится глухим стуком наставлений от Саске. Остается в памяти грустной улыбкой Сарады.       — И пусть удача всегда будет с нами.       Вторю её словам и крепко обнимаю перед тем, как нас разлучают в последний раз. Понимание, что, возможно, последний раз, когда я вижу её перед тем, как могу убить же сам, режет моё сердце на куски. Никто из тех, кто оказался здесь, в непосредственной близости к жестокости Капитолия, не заслуживает такого отвратительного исхода.       — Перед вам будет склад. — Слова ментора звучат очень кстати в голове, когда нам дают пару минут на краткие инструкции. — Будет возможность — возьмите всё необходимое. Лучше оружие и вещи быта. Они не поскупятся на изощренные способы вашего убийства. — Замечаю, как внимательно слушает его Сарада, впитывая каждое слово, как губка. — Не выдавайте себя кострами. Наберите больше питьевой воды. Удобств они будут вас лишать, а вот ловушек наставят хоть отбавляй.       Громко сглатываю. В аэротрубе этот звук кажется настолько громким, что закладывает уши. Стараюсь собраться с мыслями и вспоминаю о Химавари. Я обещал ей постараться вернуться. Снова увидеть её радостное лицо, вместе сесть за праздничный стол и показать несколько хитростей охоты, когда она подрастёт. Спустя вечность — подъем был намеренно замедлен, чтобы взыграть на нервозности, скорее всего — передо мной открывается вид Арены с противниками. Двадцать четыре. Всё, как обещано.       Ощущаю, как душащее чувство надежды рвется на части, опадая у моих ног лохмотьями. Остаются только я, двадцать три Трибута и одна возможность выжить.

***

      Цифры пугающе быстро сменяются одна за другой. Сердце колотится где-то в горле бешеным ритмом, закладывая уши.       …5       Я осматриваю соперников. Бегло оцениваю их по внешнему виду. Понимаю, что шансов остаться с припасами и целым не так много. Кто-то выше меня ростом в целую голову, а кто-то натренирован до предела во владении оружием. Снесет мне голову не моргнув и глазом.       …4       Сарада от меня в пяти платформах слева. Такая же напряженная и нервная. Взгляд её устремлен на арсенал в центре Арены. Видимо, пытается выбрать что-то для себя или оценивает будущие риски. Кривлю губы в усмешке. Для меня цель стала очевидной с первых минут обзора. Он стоял возле массивных ящиков и блестел в лучах полуденного — жутко палящего — солнца, прикрывая своей изящной тенью рядом расположенный колчан, полный стрел. Поддался чарам их, как мальчишка.       …3       Цепляю темный взгляд Харуно. Она незаметно качает головой. Удивленно выгибаю бровь. Что ты имеешь в виду? Я не понимаю. В ответ кидают непонятливый взор, а она снова повторяет прежний жест. Не сразу догадываюсь, что она все же зашифровала в своем единственно возможном движении. Догадка пронзает голову резко, как точный удар по затылку.       Не суйся. Себе дороже.       …2       Ворох мыслей кружатся, не имея возможно выстроиться в порядок. Но как тогда быть? Без оружия — я труп. Без припасов — труп без одного дня. Навыков выживания будет недостаточно. Против тех, кто возьмет все у меня не будет и шанса. Нет, я должен достать, во что бы то не стало, свой лук. Или моя жизнь, или ничто.       …1       Сигнал звучит глухо, но в заложенных от безумия ушей, он отдается четко. Трибуты, как один, срываются с места и несутся в центр Арены, в попытке добраться до чего-то первым. Я несусь в толпе, меня толкает в плечо какая-то девчонка, лишая равновесия. Падаю на плечо, больно ударяясь и тихо шепчу проклятья под нос, приподымаясь в скорой спешке. Однако картина перед глазами существенно меняется.       Неизвестный мне Трибут в двух шагах от меня начинает избивать ту самую незнакомку, что преградила мне путь к оружию. Он нещадно хлестал ее то ли серпом, то ли коротким ножом, разбрызгивая алые капли по своим рукам и темной рукояти. Хрип жертвы стал для меня сигналом. Мы встречаемся с глазу на глаз. Я сглатываю бесшумно, а парень поднимается с безжизненного тела, ступая ко мне. Беги. Беги. Беги! Я не успеваю спохватиться, как Трибута Дистрикта 2 — вроде бы его звали Каваки — сбивает с ног другой парнишка, более худощавого телосложения. Мой шанс. Буквально подпрыгиваю на месте и поднявшись наскоро на ноги, несусь прочь. Ни о каком оружии не думаю, в голове лишь одна мысль — спастись.

***

      Ночь наступает несказанно быстро. Темнеет за секунды. Опадаю рядом с каким-то деревом и тихо облегченно вздыхаю. Наконец-то отдых. В горле першит от сухости, но это ерунда по сравнению с тем, что я видел прежде в центре Арены. Желание выжить спустило все тормоза. Никто никого не щадил. Кровожадность в глазах некоторых Трибутов поражала. Им приносило даже удовольствие происходящее здесь, в импровизированной ловушке смерти. Как тому парню, что в мясо избил девчонку рукоятью оружия.       Мне по пути посчастливилось вырвать рюкзак с припасами. Там мало что было, но на короткий промежуток хватит. Правда с охотничьим ножом — или его прототипом в два раза меньше — я вряд ли смогу кому-то быть достойным противником. Тяжко вздыхаю, замечая, что становится холодно. Изо рта срывается пар, а тело зябнет от сырой земли под собой. Меня жутко клонит в сон, но на Арене это непозволительная роскошь. Сомкнешь глаз — станешь легкой добычей. А я ей становиться не собирался.

***

      Просыпаюсь от едкого запаха дыма. Едва кашляю, закрывая рот рукой. Не хватало, чтобы меня кто-то еще услышал поблизости. Не сразу понимаю, что происходит. Оглядываюсь бегло и замечаю пылающие языки пламени, что меня в спешке окружают. о, чёрт, тебаса!       Пытаюсь в быстром темпе развязать веревку, скидываю спальный мешок с ног и прыгаю вниз. Не думаю даже, что могу что-то сломать. Хватаю вещи и бегу прочь от лесного пожара, который стремительно подкрадывается ко мне. Он похож на голодного зверя, который глотает раз за разом жертву в виде деревьев позади меня. Я бегу, куда глаза глядят. Не разбирая дороги, тропы, указателей, если они были. Огонь постепенно окружал меня и я направлялся авось. Даже не задумался о том, что кого-то повстречаю на пути из Трибутов. Перескакиваю опавший ствол дерева и тут же на меня летит другое, объятое пламенем. Пытаюсь увернуться, отскочив в сторону, но оно задевает меня когтистой веткой раздирая штанину и кожу до мяса. Истошно кричу от боли, хватаясь за поврежденную конечность.       Какого блин чёрта, тебаса?!       Мчусь дальше, прихрамывая. Чувствую, как языки лесного пожара буквально ласкают мои пятки, пытаясь захватить себе. Пытаюсь ускориться, но получается плохо. В глазах пляшут искры, жжение в ноге растет, а конца леса не видно.       Я что, так глупо помру?

***

      Огонь завел меня на обрыв. Внизу — тупые камни и глубокое, на вид, озеро. Небольшое, но переливается красивым голубым сиянием на солнце. Языки пламени царапают жаром кожу и делать особо нечего. Делаю глубокий вдох и прыгаю. Прохлада воды окутывает меня с головой и рана перестает зудеть болью на какое-то время. Честное слово, так бы и остался здесь.       На поверхности слышу, как трубит сигнал и начинает играть музыка. Немного «гаснет» дневной свет и на небосводе появляются изображения Трибутов с надписью «погибшие». Пока сменяются портреты, мысленно считаю сколько ушло за первые двенадцать часов.       Останавливаюсь на аналогичной цифре. Двенадцать.       Минус половина.       Я вздыхаю почему-то облегченно. И не потому что часть угрозы миновала. Нет.       Среди портретов погибших Трибутов нет Сарады.

***

      Камни склизкие, но теплые. Мне приходится вынырнуть из блаженной воды, чтобы идти дальше. Рискованно оставаться на виду у всех. Осматриваю бегло рану. Порез из черной полосы почти на половину бедра вдоль. С ним я протяну какое-то время, но неплохо бы перевязать чем-то.       — Да ты бы видел её лицо!       Смех смешивается с невнятной речью. Сердце бешено колотится внутри, понимая, что я попался на крючок.       — Мы найдем его.       Пытаюсь быстро встать, но боль стреляет насквозь. Тихо ругаюсь под нос и мычу в закусанную губу. Нужно мигом спрятаться и…       — Смотри, Каваки! Вон он! — кричит какая-то девчонка и гул становится более четким. Шелест листвы сменятся брызгами и дерзким «хватай его!».       Проклятье.

***

      Каваки смотрит пристально и пожирает взглядом так, будто бы не питался последние несколько дней. Бросает лук неглядя в сторону — не обращайся с ним так небрежно, ублюдок! — и сжимает руку в кулак.       — Разбейте лагерь.       Слова его, как яд. Он плюется ими в мою сторону, ожидая момента расплаты. Я честно не знаю, чем им так насолил, но оставлять в живых они меня не планируют как минимум.       Устало прижимаюсь затылком к стволу дерева и выдыхаю тяжко. Мне не сложно обойтись несколько дней без еды, но вот вода закончится быстро, а инфекция от раны съест меня заживо быстрее, чем я успею попасть в руки этим кровожадным ублюдкам. Однако иная мысль во мне бьет ключом сильнее, вытесняя другие: в компании Каваки была Сарада.

***

      Ночью становится хуже. Боль усиливается. Меня лихорадит. Я стараюсь поспать, но вместо этого слежу, чтобы не рухнуть вниз. Из-за разъедающего чувства в порезе не могу найти удобного положения. Внизу так и караулят, чтобы я слетел для них божественным трофеем.       Дышу часто, прерывисто. Это немного помогает, но ненадолго. Мне нужны лекарства и нормальная перевязка. Иначе не доживу до следующего утра.       Сверху что-то пищит. Привлекает мое внимание. Я подмечаю, что это небольшая капсула. Ненароком подумал, что меня хотят добить организаторы, но та медленно приземляется выше на ветку. Любопытство, которым меня одарил покойный отец, берет вверх. Развязываю веревки, осторожно ползу вверх, хватая заветную баночку. Где-то внутри колышется страх, что я сам себя обманываю, и это, возможно, последние действие, что я делаю, но нет. Конечность на месте. Мозги тоже.       Осторожно вскрываю капсулу.       — Залатай раны и не сдавайся. Учиха. — Тихо читаю себе под нос и ухмыляюсь.       Старый болван. Спасибо.

***

      Утро наступает неожиданно. Под стук чего-то ощутимого больного, что попадает мне под руку.       Открываю глаза и едва хмурюсь. Жив. Прикладываю ладонь тыльной стороной ко лбу. Жар спал. Опускаю взгляд вниз и — ничего себе! — не замечаю прежней раны. Она затянулась рубцом, оставляя багровый уродливый след.       Что-то снова попадает мне в руку. Поворачиваю голову в сторону. Замечаю среди деревьев мелкого пацана, который был вместе с девочкой, не выше моих плеч ростом, на построении в первый день тренировок. Странно, но убить он меня, видимо, не желает. Вместо этого тычет вверх. Поднимаю голову и не сразу нахожу среди листьев то, что он пытается показать.       Улей.       Огромный, мать его, тебаса, улей. Полный кровожадных ос.       Догадываться о его намерениях не стоит. Пацан предлагает сбросить бомбу замедленного действия вниз.       Преподнести подарок.

***

      Признаться их вопли стали отдушиной. Мне даже на какой момент стало приятно, что я смог избавиться от них так подло. Не смотря на то, что получил укусы нескольких насекомых.       Группа побежала врассыпную. Оставила некоторые припасы. Какую-то девчонку заживо сжирали осы, всаживая свои жало в многократном количестве. Она издавала истошные крики, пыталась отмахнуться, но безуспешно. Сползаю вниз, когда убеждаюсь в безопасности. Однако влажная от утренней росы кора меня подводит — или это были последствия укусов, не знаю — и я слетаю камнем вниз, глухо ударяясь о землю. В голове шумит, уши закладывает, а изо рта рвётся хриплый кашель. Я почти не различаю происходящего перед глазами и поднимаюсь на ватных ногах, направляясь к погибшему Трибуту. Её тело вздулось, щеки посинели, глаза выпучились и в бреду это мне кажется смешным. Опадаю на колено, почти рывком вырываю лук и оглядываю его, как самый ценный приз Арены. Определенно, это так. Срываю с плеча колчан и что-то хрустит под моими пальцами. Сломались ли кости девицы, или же это мои, мне неважно. С улыбкой маньяка оглядываю стрелы, зачем-то пересчитываю и поднимаюсь на ноги. Мир шатается перед глазами, вырывая меня из реальности. Сильно тошнит, что-то теплое льется на губу и касаясь вязкой жидкости — откуда она там? — понимаю, что это кровь. Забитый ядом ос мозг решает, что виноват в этом труп под ногами и я пинаю его с такой силой, что у бывшего соперника нос окрашивается в алый цвет, как и примятая под ним трава.       — Боруто! Беги!       Голос знакомый. Изображение размытое. Но где-то частичка не затуманенного мозга радуется, что Сараде я не безразличен. Она… заботится?       — Скорее! Уходи отсюда!       Но прежде, чем я понимаю, что происходит, ноги торопятся скрыть мое тело где-то в глуши леса под рваное дыхание девушки.

***

      Очнулся я с тягучей болью в голове и полным непониманием, где нахожусь. В бреду, сознании или очередных галлюцинациях.       — Эй, не двигайся. — Приказывает напыщенный голос, но разглядеть обладателя не могу. Глаза не могут сфокусироваться.       Издаю тихий стон и касаюсь затылком чего-то влажного под собой.       Но как ни странно, мне не страшно.

***

      Костер пришлось разводить небольшой. Нас не должны увидеть оставшиеся Трибуты.       — Так ты…       — Дэймон. — Пережевывая мясо убитой белки, бормочет мальчишка. На вид ему не больше двенадцати, но смелости и смекалки не занимать на все двадцать.       — А, да, — рассеяно говорю, глядя на остатки зверька, насаженного на палку. — Я долго был в отключке?       — Полтора дня. — Вытирая губы, отвечает он. — Я истратил на тебя все бинты.       Звучало, как обоснованная претензия, но меня это нисколько не задело, даже повеселило. Даже эти по-детски нахмуренные брови. Как у Химавари.       Беспечность слезает с моего лица и мне становится вдруг грустно от того, что после чего-то подобного моя сестра вряд ли бы выжила. Дошла бы в принципе до текущего момента.       — Какие новости за это время? — не то, чтобы мне интересно обсуждать павших Трибутов с потенциальным врагом, но пока что это единственный человек, который не приставил мне нож к горлу и не жаждет раскромсать меня на части в первую же секунду встречи.       — Дистрикт 1 и 9, две девочки, — несколько равнодушно говорит Дэймон, бросая обглоданные кости в костер. — Пока затишье.       Червячок любопытства снова зашевелился во мне — благо не какая-то ядовитая змея, тебаса, скинутая за шиворот — и я бросаю заинтересованный взгляд на мальчишку, немного поддавшись вперед:       — А девушка из моего Дистрикта… — встречаю вскинутую бровь вверх, ибо неожиданный спасатель меня словно не понимает, будто изъясняюсь не на человеческой речи. Задумываюсь на секунду. Может еще остался шлейф галлюцинаций после яда? — Ну, такая на голову ниже меня, с черными волосами очки носит, тебаса…       Дэймон задумывается, словно сопоставляет мое описание с картинкой в голове и оборачивается куда-то в сторону густоты леса.       — Если это она, — говорит он так, будто бы образ Сарады действительно стоял перед нами, — то последний раз я видел еë у реки. Вчера вечером. Меня это значительно успокаивает. Значит, она смогла избежать многочисленных ловушек и гнева этого придурка, который стоял во главе их небольшой группы.       — А Каваки? Ну, этот…       — Не держи за тупого, — огрызнулся малец и тут же смиренно вернул взгляд, вздыхая. — Извини. Ушли к центру. Собрали припасы и стерегут их, как зеницу ока. Не подобраться.       Вот как. Значит, нужно нанести им визит. А потом найти Сараду и убедиться, что с ней все в порядке.

***

      Взрыв оглушил настолько, что я потерялся в пространстве на несколько минут, пытаясь как-то придти в себя. Дышал часто, срываясь на удушающие хрипы и сквозь пелену происходящего видел, как недалеко от меня вернулась группа Каваки.       Нам с Дэймоном пришла отличная идея подорвать буквально планы заносчивого паренька и лишить его всего в одночасье. Но, как оказалось, так прост тот не был. Вокруг сложенных горой припасов были закопаны мины — кто ж, черт возьми, знал, что у них хватит на это мозгов — и приблизиться просто так не предоставлялось возможным.       Я решил воспользоваться удобно предоставленным случаем: когда парень, которого Каваки оставил подле кучи вещей, отвлекся, я пронзил выстрелом мешок с фруктами на самой верхушке. Сетка разорвалась, треснула под напором тяжести, и фрукты, скопленные там для позднего ужина этим ублюдкам, покатились вниз, активируя заложенные мины. Все запасы группы Каваки полетели на воздух, разрываясь фейерверком.       Меня взрывной волной откинуло в сторону. Из-за близости стрельбы мне пришлось выйти из импровизированного укрытия, да и кто ж знал, что этот подонок заложил бомбы практически у меня под ногами. Я не знаю, сколько пробыл в коматозном состоянии, но сквозь пелену смог разглядеть вернувшегося Каваки и его верных — до поры — соратников. Он был в ярости и на моих губах невольно расцвела усмешка.       — Так тебе и надо, ублюдок. — Не знаю, насколько громко произношу эти слова, но до меня почти сразу же доходит мысль — они рядом.       Меня охватывает страх. Пячусь назад в спешке, пока ни один из них меня не заметил меня. Наскоро встаю на ноги, пытаюсь схватиться за ветки, чтобы не упасть лицом в грязь и мчусь в лес, пока в ушах звенит тысячами колоколов, а к горлу подкатывает тошнота.       Мне нужно найти Дэймона в условном месте. Я обещал.

***

      План Дэймона оказался простым: зажечь костры, припорошить их листвой, дабы вызвать больше дыма и выкурить Каваки вместе с другими Трибутами подальше от припасов, чтобы дать мне фору на уничтожение склада. Раз не наше, значит ничье. В этом, как ни странно, мы оказались солидарны.       Я предложил встретиться у последнего костра, когда всё закончится. Если что-то пойдёт не так — передать сигнал. И кто бы мог подумать, что моя брошь, надежно прицепленная на куртке в качестве талисмана от младшей сестры, надоумит парнишку использовать для общения соек-пересмешниц, коих водилось в лесу немеренное количество.       Однако, когда я убежал на достаточное расстояние и остановился, чтобы передать мелодию для временного союзника, ответа не последовало. Я повторил. Птицы защебетали ровно так, как я напевал. Но мелодию не вернули. В душе закралось сомнение на счет Дэймона. Если он решил меня кинуть, то момент был не самый подходящий. На хвосте мог оказаться разъяренный Каваки, а я лишь стану последним его пристанищем. Как бы он и вовсе не выдал мое местоположение. Но странная мысль ушла также быстро, как ушла. Дэймон бы убил меня сразу. На месте. Ему не было смысла подставляться под удар против оставшихся сильнейших противников.       Оглянувшись на птиц, которые прятались на верхушках деревьев, я нахмурился. Что-то было не так.       Догадки роились в голове подобно тысяч ос, но не теряя более ни секунды, я сорвался с места и побежал в сторону условного места встречи.

***

      Я никогда не встречал смерть так близко, как сейчас. Она воплотилась в образе мальчишки, которого я с трудом мог назвать другом — о доверии и речи не шло — и раскрыла грязное нутро нараспашку.       — Ох, черт, тебаса… — отворачиваюсь на секунду, придерживаясь себя за горло, где под пальцами ещё ощущались волдыри от укусов, попытался сдержать порыв резко образовавшейся тошноты под языком.       Я ошибался. Дэймон был на месте.       Но мёртв.       Тело мальчишки пригвоздили копьем к стволу массивного дерева, а глаза его предзнаменовали боль. Одна рука повисла на орудие убийства, а вторая безвольно свисала вдоль тела, перепачканная кровью до самой куртки. Думаю, он пытался прикрыть рану или избавиться от копья, чтобы спастись хотя бы как-то, но ни то, ни другое у него не вышло.       Втянув шумно носом воздух, я осторожно ступаю вокруг собранного нами кострища, стараясь избегать хрупких веток. Мир, кажется, преисполнился смертями и звуки его режут мне слух сильнее обычного.       Остановившись напротив Дэймона, прикрываю его еще теплые веки. Тихо прошу прощения, хотя знаю, что может и не виноват вовсе. Мы все на поприще чьей-то прихоти и должны играть только в угоду их желания. Нет правых или виноватых. Все едины. Перед участью игрушек Капитолия.       Рядом слышу хрип и недолго думая срываю с плеча лук, натягиваю стрелу на тетиву. Не промахиваюсь. Стреляю точно в горло. Доля секунды и полуживой Трибут становится дополнением к трупам предыдущих несчастных жертв. На секунду понимаю, что мне абсолютно неважно кто бы это мог быть из оставшихся соперников. Остановился я бы только перед лицом Сарады, попытавшись упустить момент выстрелить ей в сердце.       Качаю головой и возвращаюсь взором на погибшего Дэймона. Достаю аккуратно копье — насколько это позволяло положение — выбрасываю его в сторону и пачкая руки в чужой крови, подхватываю скатившееся вниз бездыханное тело, почему-то явственно ощущая, что это Химавари.       Ком тошноты вьется ощутимее, почти давит на кадык, и я с трудом сдерживаю себя, перекладывая Дэймона на землю, в приятного цвета полевые цветы мягкого бледно-желтого оттенка. Нет, моя сестра не должна оказаться на этом поприще чужих желаний.       Здесь вообще больше никто не должен быть.       Поднимаюсь на ноги. Они ватные и я их не чувствую практически. Оборачиваюсь назад, поднимаю взгляд в светлое голубое небо и едва щурюсь. Прикладываю два пальца к губам — указательный и средний — посылая неизвестно кому жест солидарности.       Хотя я уверен, они знаю. Видят.       Я разделяю вашу утрату, друзья.

***

      Не знаю сколько прошло времени с тех пор, как я покинул поляну с Дэймоном, но пальцы затекли. Я расцепил замок из них и схватился за запястье. Меня почему-то до сих пор гложет видение, что там не просто мальчишка из Дистрикта 11, а Химавари. Я не могу отделаться от противного ощущения липкости на пальцах. Кровь засохла. Неприятно стягивает кожу, но мне больнее осознавать, что она чужая.       Вглядываюсь в жухлую траву и едва качаюсь на пятках, спрятавшись под мховыми зарослями. Мне не хочется жалеть о случившемся или вгонять себя в раздумия. Но вопреки настоящему, ни тело, ни голова не подчиняются друг другу, заставляя меня безвольно сидеть на месте. Нужно идти дальше, но… как? Как эти подонки, типа Каваки, понимают, что можно просто переступить через человека и продолжать путь, буквально по костям? Как его не гложет собственная своевольность? Мне трудно. Пытаюсь дышать ртом, не поддаваться какой-то странной накатившей истерике. Внутри она разрасталась всепоглощающим пожаром, но я смогу её сдержать. Смогу быть сильным. Для себя. Для Химавари. Для… Сарады.       Невольно тереблю пальцами брошь сойки-пересмешницы и ловлю себя на мысли, что опять сравниваю сестренку с погибшим мальчишкой из Дистрикта 11. Дэймон не был другом, но был братом по несчастью.       Утыкаюсь в сложенные друг на друга руки лбом и тихо вздыхаю. Я должен победить. Должен оправдать бессмысленные потери. Должен сказать всему Панему, что умирать здесь — бессмысленно.

***

      — Внимание Трибутам! — неожиданный механический голос выводит меня из раздумий — да сколько времени, блин, я тут торчу, тебаса? — заставляя внимательно вслушиваться. Неужели новые фишки организаторов? Или Игры все же решили прекратить? — Правило, гласящее, что победитель должен быть один, отменяется. Вместо него вводится новое: победителями считаются пара Трибутов, при условии, что они родом из одного Дистрикта.       Меня пронзает насквозь, как собственной стрелой.       Сарада.

***

      Осторожно перепрыгиваю с камня на камень, стараясь удержать равновесие. Вода намочила поверхность и был риск поскользнуться, получив следом хорошую травму. Мне, к счастью, хватило прежде. Ощущения не из приятных.       Останавливаюсь у полого места, дабы смочить лицо от жары и набрать во флягу воды. Путь, скорее всего, предстоял долгий и я не знал, куда меня может завести наводка Дэймона. Я даже до сих пор не был уверен, что он сказал правду и Сарада находится в этой местности. В конце концов, приметил её мальчишка около суток назад, и кто знает, где она теперь. Быть может, бросилась на поиски меня, когда услышала об изменениях в правилах Игр или встала на пути Каваки, став ему преградой и сейчас где-то скрывается.       Закупориваю наполненную ёмкость и выпрямляюсь медленно, оглядываясь. Адское солнце сильно палит, а ясное голубое небо проникновенно отражается в таких же глазах, как у меня, вызывая лёгкую тревожность. Что если я окажусь прав и будет поздно принимать победу из чужих рук?

***

      Капли крови, размытые брызгами от реки, попадаются на глаза случайно. Я опускаюсь на одно колено и касаюсь пальцами алой жидкости. Ощущаю, что она немного загустела под камнями и в лучах палящего жаркого солнца стала вязкой. Кто-то здесь есть и моё сердце отчаянно надеется, что это человек, которого я ищу.

***

      Мне везёт. Не знаю, за что меня так любят Боги, если они существует, или судьба, которая подкинула мне самое ужасное испытание в жизни в виде выживания на Арене, но я благодарен. Правда. От всего сердца.       Сарада находится живой, но сильно раненой. Она пряталась в подземной пещере, которую, признаться, я нашёл случайно. Потерянная её кровь вела меня яркой ниточкой до сих пор, а потом след оборвался, и я отчаялся, на самом деле, прийти хотя бы к какому-то результату. По правде, сомневался, что это не иной Трибут, нашедший себе укромное место ради спокойной кончины. Я бы, наверное, помог ему в таком случае закончить мучения, будь это так.       Но не с Сарадой.       Я был несказанно счастлив видеть её. Бросился крепко обнимать, а она в ответ и слова не произносит, лишь отчаянно прижимается, сдерживая чувства. Мои руки судорожно проходят по спине Харуно, словно пытаюсь осознать, что она не мираж и не созданная организаторами иллюзия ради психологического насилия надо мной. Я чувствую, как Сарада дышит. Ощущаю тепло её тела и утыкаюсь, как испуганный мальчишка, в чужой плечо. Слышу, что она бормочет моё имя и пытается сказать что-то, но задыхается от чувств.       Не знаю, сколько мы так просидели, но отпускать более девушку мне не хотелось. Не потому что вид её оставлял желать лучшего — бледная, с темными кругами под глазами и обессиленная после потери крови — а потому что ощущал себя не одиноким и способным на всё, ради неё. Ради нас. Осторожно перемещаю руку на ногу подруги. Как бы это не было иронично, рану Сарада получила в том же месте, где и я не так давно.       — Чем это тебя так, тебаса? — пачкаю вновь, энный раз за день, пальцы в крови, пытаясь понять масштабы бедствия. Раздвигаю порванную штанину, пытаясь выглядеть сосредоточенным. Девушка тихо мычит и терпит. Поражаюсь на секунду её стойкостью.       — Мечом. — Она легко вздрагивает в моих руках. Наверное, вспоминает ту боль, что промелькнула перед глазами тысячами искр. Я стараюсь быть аккуратным, как могу.       — Это…       Харуно тихо вздыхает и мне кажется, словно ей стыдно говорить об этом. В полумраке убежища почти не видно её глаз, но я буквально ощущаю, как она не знает куда деть взгляд.       — Каваки.       Иного ответа я не ждал.

***

      — Боруто, я… Мнх!       Специально выжимаю побольше воды на рану, чтобы она затихла в своих сомнениях. Знаю, каковы ощущения, выдирающие тебя наизнанку. Но глупостей от Сарады я меньше не слышу, даже если они остаются недосказанностями, повисшими в воздухе.       — Нет. — Говорю резко и бросаю краткий взгляд на неё. Пытаюсь уловить взгляд девушки, но она пользуется преимуществом и отворачивается так, что утыкается в мой рюкзак, находившийся под носом. — Я не брошу тебя, Сарада. Слышишь? И не собираюсь, тебаса!       В ответ она только судорожно вздыхает и цепляется за лямку импровизированной подушки из своей сумки. Отворачиваюсь резко, делая вид, что сильно занят обработкой раны.       Сильно надеюсь на подкорках сознания, что мой тон звучал не слишком грубо или резко, потому что последующее затишье между нами показалось мне слишком напряженным.

***

      Мы решили остаться на некоторое время в найденном ранее логове, чтобы восстановить силы. С подобным ранением идти было опасно, к тому же вечером у Сарады начался жар. Я постарался максимально удобно устроить её на прохладной земле, подстелил спальный мешок и вытащил из её рюкзака все лишнее, делая что-то вроде подушки. Она часто дышала, даже бредила в коротких промежутках сна, и мне ничего не оставалось, как быть рядом с ней.       Помнится, кто-то на шоу перед Играми сказал, что мы похожи на парочку влюблённых, которых судьба решила разыграть. Послала на Игры, чтобы разлучить. Понять, какого это — любить порознь и насмерть. Но мы, вопреки всем прогнозам, шли дальше, выживали и якобы несли переживания через все испытания. Учиха сказал, что это даже на руку спонсорам. Мол, они любят шоу, разыгранное по непрописанному сценарию, а мы так удачно сходимся в красивом дуэте, что это даст лишний бонус к расположению спонсоров.       Но Сараде помочь я хотел не поэтому. Она нуждалась во мне, как и я в ней. Это наш билет в выигрыш. В возможное будущее. И остановиться сейчас было бы глупо.       Я вздыхаю и осторожно располагаюсь рядом с девушкой. Мой рюкзак жестковат, неприятно колет под шеей, но это мелочи. Наверное, в первый раз с начала Игр, я по-настоящему мог отдохнуть и почувствовать себя в безопасности. Пускай мнимой, но приятно обволакивающей, как тёплое одеяло. Аккуратно укладываю руку поверх чужой, ощущая невероятный жар, который мог при возможности обжечь, как неистовое пламя.       Не знаю, правильно ли я делаю, не причиняю ли больше боли, но когда меня съедал жар и разрывала боль, мне неистово хотелось приблизиться к кому-то. Поделиться переизбытком мыслей на всякий разный бред или просто ощутить поддержку, которой меня лишили со смертью отца. Хочет ли того Сарада? Насколько ей страшно в своей агонии?       Аккуратно перекладываю голову ей на плечо, дожидаюсь какой-либо реакции, но её не последовало. Дыхание только замедлилось и я посчитал это хорошим знаком. Придвигаюсь так, что могу без затруднения перекинуть руку через Сараду и захватить девушку в импровизированные объятия. Знаю, так жар ощущается больше, но я не могу пересилить своё внезапное желание помочь ей облегчить симптомы. Пусть так банально, может примитивно, но не менее действенно. По крайне мере, мне так казалось.       — Б-Боруто… — слышу сдавленный выдох и обеспокоенно поднимаю голову, чуть хмурясь. Во мне сжалось тупое чувство, что я сделал что-то неправильное и причинил больше боли. Пытаюсь всмотреться сквозь полумрак в чужие глаза, найти там ответы, но редкие лучи закатного солнца падают частично на стены, прошитые мхом, мало разбавляя темноту.       — Эй, тише, — чувствую под руками, как её колотит немного. Пытаюсь согреть трением руки девушки — вот дурак, они и без того горели, вместе с лицом — и приближаюсь так, что чувствую её опаляющее дыхание на своей щеке. Оно мгновенно окутывает меня с ног до головы и забываюсь в странном чувстве, которое меня берет в плен. Опускаюсь ниже и оставляю на влажной от пота щеке мягкий поцелуй. Он пробегает маленьким током по телу и будоражит неведомые ранее ощущения. Мне хочется отстраниться и ударить себя по щеке, напоминая о том, где нахожусь, но оторваться сложно. Очень сложно. — Всё хорошо. Я рядом, тебаса.

***

      Время было за полночь. Я проснулся от странного писка снаружи. Он был знаком, я прежде такой слышал, но на стороже остался всё равно. Бросил быстрый взгляд на мерно спящую Сараду, помятую одежду возле груди — сам не понял, как задремал под ровный стук её сердца, приложившись туда ухом — и немного с облегчением вздохнул. Она не проснулась от моего внезапного пробуждения, но вот отчетливые капли на лице прекрасно блестели в свете полной луны. Озноб утих, а жар буйствовал. Мне срочно нужно что-то делать, пока ей не стало хуже. Но что именно — я не знал.       Выйдя почти что бесшумно наружу с луком наперевес, я оглянулся. Вокруг — никого. Пели редкие ночные птицы где-то в кронах деревьев и густоте леса, рядом журчала речка, бурно стремящаяся куда-то вниз, а под ногами тихо поскрипывали редкие мелкие камушки. По крайне мере, я здесь один.       Звук усиливался с каждым шагом. Лук был опущен, но стрела все висела в натянутой тетиве, поскрипывая от напряжения. Я не знал, чего ожидать, поэтому пытался торопиться, потому что мне становилось беспокойно за оставленную в одиночестве Сараду, но при этом ступал мягко, как на охоте, будто боясь спугнуть свою жертву.       Искомый предмет нашелся на ветке ближайшего дерева. Я пригляделся и узнал в нём капсулу, которую прежде мне присылали спонсоры с подачи Саске. Где-то внутри у меня возликовала надежда. Неужели там то, что поможет Харуно поправиться? Продев через себя лук, я схватился за ствол дерева и полез наверх.

***

      — Эй, это я, — оповещаю тихо о своём прибытии, но Сарада почти не шевелится. Я вижу, у неё приоткрыты глаза, а грудь вздымается чаще. Не спит. — Всё в порядке. Снаружи никого.       Она заметно расслабляется и пытается самостоятельно приподняться на месте. Тороплюсь к ней, едва не поскользнувшись на сыром мхе, но успеваю выровняться и не плюхнуться лицом вперёд. Слабая улыбка скользит на её лице, преображаясь в свете лунного отблеска, зачаровывая. На секунду застываю в немом созерцании её красоты. И почему это меня сейчас стало так волновать?       — Боруто?.. — хрипло зовет девушка и очухиваюсь, как ото сна.       — А, да… — медленно опускаюсь на колени перед ней, чтобы показать железную миску, ставшей моей добычей с капсулы. — Саске прислал для тебя презент, тебаса.       Она непонимающе смотрит на меня, но в объяснения я ударюсь потом, когда ей станет значительно легче. Осторожным движением открываю крышку и на обратной стороне замечаю приклеенную бумажку.       Никогда не целовался, парень? Время начинать. Учиха.       Усмешка сама собой коснулась моих губ. Этот пьяница, оказывается, умел быть полезным. И я скажу обязательно это ему после того, приукрасив слова бутылкой алкоголя, как выберусь победителем вместе с Сарадой.       — Что там? — она снова напоминает о себе, откашлявшись. Горло режет сухость.       — Бульон. — Определяю я по запаху. — Куриный, кажется.       Не густо, но вполне сойдет за лечебное снадобье. Достаю из кармана ложку, что любезно приложили вместе с контейнером, и придвигаюсь вновь близко так, что чувствую полностью жар от тела девушки.       Она берется за ложку, пытается игнорировать дрожащую руку, но я опережаю. Под внимательный и непонимающий взгляд, зачерпываю первую порцию, придвигая к её пересохшим потресканным губам.       — Давай.       Сарада принимает помощь. Не брыкается и даже не пытается сказать слова поперёк. Глотает горячую еду жадно, словно никогда не пробовала ничего вкуснее.       Но в какой момент между нами рухнул барьер, а вместо ложки мы сомкнули губы в приятном, теплом от бульона, поцелуе, я не знаю.

***

      — Ты не должен!       Хватаю свой рюкзак и наспех складываю то, что нужно для отправления в путь. Припасов немного, но я не задержусь дольше, чем на несколько часов.       — Тебе нужны лекарства, тебаса! — вспыхиваю я снова, закидывая лямку до ужаса легкой сумки. Сарада показательно морщится, но делает над собой усилие, чтобы принять полусидячее положение и схватиться за мою куртку, в надежде как-то остановить.       Ты не сможешь. Я всё решил.       — Не надо, Боруто! — в голосе её скользит мнимая надежда, которую улавливаю почти сразу же. — Пожалуйста… не оставляй меня одну… прошу тебя…       Я недовольно свожу брови к переносице и опускаюсь на одно колено, опрокинутой просьбой девушки. Когда организаторы объявили, что готовы предоставить каждому Дистрикту то, в чём они крайне нуждаются, я без раздумий готов был идти к названному Рогу Изобилия, лишь бы заполучить лекарства. Рана на ноге Сарады не заживала.       Оборачиваюсь к ней так резко, что сам от себя не ожидаю. Она удивлена, но только на секунду. Поддаюсь вперёд и целую потрескавшиеся губы так жадно, будто бы это действительно последнее мгновение проведённое с ней. Сарада отчаянно цепляется мне за рукав второй рукой и почти молит жарким дыханием после поцелуя:       — Останься со мной, Боруто…       Отцепляю тонкие грязные пальцы от себя, тихо вздыхая. Хочу сказать, что у меня нет выбора, но это не так.       — Я не хочу потерять тебя. — Вторю своим мыслям, которые крутились с того момента, когда увидел её живой здесь, в полусырой пещере и раненную до немоты. — Я верю, ты бы сделала тоже самое для меня.       Она молчит. Но ответ мне не нужен. Без этого знаю, что прав.

***

      Место открытое. На столе — четыре мешка. Каждый — с цифрой Дистрикта. Вздыхаю едва слышно, оглядывая местность. Никого. Либо будет засада, либо кто-то ворвется раньше меня и захватит припасы не только для себя. Выгодно ведь иметь в заложниках других Трибутов, обладая необходимыми им припасами. Не сомневаюсь, так бы сделал тот подонок Каваки.       Выглядываю из кустов во весь рост. Мне некогда ждать. Я обещал вернуться быстро. Если начнем медлить, заражение крови будет неминуемо, а гниение раны разрастется на больший радиус.       Была не была, тебаса! Выбегаю резко из укрытия и несусь к мешку со своим номером. Но добежать не успеваю. Меня сбивает кто-то с ног, а потом напрыгивает сверху. Царапает щеку поперек, едва доставая до глаза, а потом бьет сильно в лицо. Ощущаю как во рту скапливает кровь. Я не успеваю рассмотреть, но кажется, это одна из девчонок, что была в группе того мудака. Она бросается вновь на меня, но я блокирую удар. Хочу выхватить заточки из её рук, но она держит их крепко, пытается прицелиться мне в глаза или разорвать шею лезвием. В потасовке мы несколько раз перекатываемся со спины на спину и кричим от усилий, пытаясь совладать с накалом страстей. В последний момент уклоняют от удара, который вонзает в землю острие заточки. Пользуюсь шансом и хватаю девчонку за волосы, в попытке оттянуть от себя. Но слезать она не спешит. Вместо этого ударяет мне лбом в лоб так сильно, что в глазах резко темнеет.       — Не рыпайся, красавчик, — ласкает обманчивый нежный голос, а темные волосы с отливом синевы — никак походила на модников Капитолия — упали на лицо, заставляя морщиться. — А не то тебя постигнет такая же учесть, как того мелкого крысёныша. Как его там звали…       Моя рука оказалась зажата коленом, вторая же — её собственной ладонью. Блеск металла слепит и я невольно прищурился, распыленной злостью от слов противника. Дёргаюсь. Выбраться не получается.       — Дэймон, кажется? — насмешка скользнула по губам незнакомки так открыто, что я едва сдерживался от того, чтобы не плюнуть в слащавое лицо. Положение, к сожалению, не располагало к этому. — Хочешь, будешь следующим, милый?       

***

      На глаза внезапно попали алые капли — девчонка надо мной захлебывалась, хватаясь за рваную рану в животе. События прошли настолько стремительно, что я даже не успел моргнуть и понять, что произошло.       — Сука. — Выругался женский голос позади и с хлюпающим звуком вонзил что-то глубже в тело моего соперника. Ощущаю животом острый кончик, кажется, меча, но не двигаюсь лишний раз. У нашего внезапного третьего оппонента выдалась прекрасная возможность прикончить сразу двоих Трибутов за раз.       Но незнакомка медлит. Меня это начинает напрягать и взвинчивает нервы до предела. Что она задумала?       Неожиданно сверху раздает последний звонкий кашель, глаза нападающей девушки стекленеют и замирают в неведении, а потом её тело отбрасывают на пару метров так, словно она являлась не тяжелее перышка.       — Это только потому, — окровавленный меч смотрит в мою сторону, пока я пытаюсь приподняться на локтях и оглядеться, что произошло, — что Дэймон не заслуживал подлой смерти.       Я медленно киваю и понимаю, что надо бы кровь отмыть, пока Сарада не увидела меня в таком виде.

***

      Возвращаюсь затемно. Дорогу обратно я почти не заметил, не смотря на то, что пытался быть осторожным и не привести с собой нежеланный хвост.       Сарада встречает крепкими объятиями. Не могу сказать, что не рад этому и обнимаю её в ответ. Держу так крепко, как могу, пока она не говорит сдавленно, что погублю девчонку одними только крепкими руками.       — Как всё… ох, Боруто! — Харуно замечает, кажется, мой расцветший порез на всю щеку. Я только усмехаюсь и отмахиваюсь, мол «всё в порядке, просто царапина». Не знаю, смог ли отмыть все следы бойни, не считая одежды, но внимательного взгляда она не спускала с меня очень долго.       — Так… — решаю прервать обоюдное беспокойство друг за друга — потому что у Сарады снова жар, я вижу по вспотевшему лицу — и развязываю мешок, в поисках заветной мази. Баночка холодит пальцы и я облегчённо вздыхаю. Думал, нас могут обманут. Всё-таки, не на пикник выбрались. — Давай, тебаса.       Наскоро открываю крышку и быстро хватаю пальцами вязкую прозрачную жидкость. Бросаю взгляд на подругу и не дожидаясь разрешения, касаюсь раны на чужой ноге. Сарада вскрикивает, сцепляет зубы крепко, хватаясь за первое, что попалось под руку — мою куртку — и бормочет, чтобы я продолжал. Знаю, неприятные ощущения, но это должно помочь.       — Теперь ты. — Тихо говорит она, когда я заканчиваю и оборачиваюсь к ней, чтобы сказать об этом.       Замираю на месте, как истукан, и Сарада пользуется этим. С усилием приподнимается, зачерпывает немного мази и прикасается к моей коже так аккуратно, словно бы любое неверное движение могло причинить мне дискомфорт. Я киваю медленно, следя за ней, её внимательными темными глазами и понимаю, что до сих пор не знал, какие они пронзительные.

***

      Как и предполагалось, целительная субстанция Капитолия помогла нам быстро оправиться. Сараде стало лучше на следующее утро, а от моего пореза не осталось и следа. Она ещё немного прихрамывала, но это не стало поводом задержки еще на некоторое время. Мы и так пробыли на одном месте достаточно. Нас могли давно засечь.       — Нам бы запасы еды пополнить. — Вдруг выдаю я после недолгого пути. — Голодна?       Время близилось к обеду, а со вчерашнего дня во рту не было ни кусочка. Для лучшего восстановления Харуно требовалась передышка и хотя бы какая-то пища. Восстановление на голодный желудок — не лучшая идея.       — Хорошо. — Она кивает кратко и придерживаясь за моё плечо, осматривается бегло. Перед нами небольшая роща. Отличное место для охоты. — Поищу что-нибудь здесь.       Оцениваю её внимательным взглядом и соглашаюсь молча. Все равно далеко не уйдет. Стоит, кстати, напомнить после трапезы, чтобы не жалела лекарства и обработала место ранения ещё раз. Спускаю рюкзак возле какого-то пня, делая его условным местом встречи. Хватаю лук и отправляюсь на поиски дичи, пока Сарада отвлекается на поиски съедобных ягод и растений.       Нахожу взглядом птицу. Сидит невысоко. Очень удобно для выстрела. Предвкушая будущий вкусный обед, стягиваю оружие с плеча и вытаскиваю едва слышно стрелу. Натягиваю тетиву, выдыхаю и… слышу пушечный выстрел.       Сердце замирает, как не живое.       Сарада. Нет. Нет-нет-нет!       — Сарада!       В голове судорожно проносятся картинки прошлого: незажженный костер, спешка и мёртвое тело Дэймона. Несусь так быстро, как могу, не разбирая дороги.       — Сарада!       Я обещал. Я не могу! Я не должен!       — Сарада-а!       Хватаюсь за ствол дерева и сворачиваю куда-то вглубь кустарников, сталкиваясь лицом к лицу с Харуно. Она удивленно хлопает глазами и не понимает, наверное, почему я такой запыхавшийся, с бешенным взглядом и вцепился в её руки до образования синяков под пальцами, да мне и неважно. Перехватываю её в объятия, зажмуриваясь от счастья.       — Да что с тобой?       — Слышал выстрел, тебаса, и… эй, выбрось это! — бью по зажатой ладони подруги так, что ягоды у неё вываливается скорее от неожиданности, чем от повиновения моего голоса. — Это же морник! Ты умрешь мгновенно, если съешь хотя бы одну ягоду!       — Я… я не знала, прости. — Растерянность в глазах Сарады выбила весь кислород из моих лёгких, потому что в одну секунду я представил, что мог остаться один.       Пожалуйста, не оставляй меня.

***

      Сгущаются сумерки. Необычно для того времени, когда по моим меркам после привала и обеда прошло пару часов. Что-то было не так и мы чувствовали это, но лишних разговоров почему-то не вели. Наверное, понимали, что слишком близко к финишной черте.       Я останавливаюсь резко и оборачиваюсь к Сараде. Она напряжена, почти не вижу, как вздымается её грудь. Руку она сжимает в кулак и держится за ствол дерева, но не для равновесия. Смотрит внимательно и поджимает губы в тонкую полоску, шумно сглатывая.       Нам двоим приходит в голову одна и та же мысль, однако озвучивает её моя спутница тихим чётким голосом, от чего мои руки сильнее сжимают лук:       — Это финал.

***

      Тишина вокруг настораживает. Лес буквально замер в одном мгновении и каждый наш шаг слышится так отчетливо, что нас не трудно отследить по звуку. Несколько раз говорю Сараде, чтобы она смотрела под ноги и была внимательной. Не смотря на то, что это финал, они не поскупятся на зрелища.       Неожиданно накалившийся воздух разрывает крик и какой-то жуткий звук, напоминающий бешеных псов. Мы оборачиваемся в ту сторону, но видим только густоту лесной чащи и легкий туман. Нас хотят запугать. Лишить уверенности и вогнать в собственные сети. Но отступать поздно. Мы слишком близко подобрались к заветной цели.       Странный звук затихает он также быстро, а следом над нами звучит выстрел.       Что-то добралось до Трибута.

***

      — Берегись! — кричу я Сараде, которая находилась в нескольких шагах от меня. Нечто огромных размеров накинулось на неё из кустов, сбило с ног и пыталось добраться до головы, чтобы разгрызть в прах. Я делаю несколько выстрелов и чудовище падает замертво на бок, бьётся в конвульсиях и затихает с тихим скулежом. Подбегаю молниеносно к девушке и протягиваю к ней руку, помогая подняться на ноги.       — Ч-что это?... — дрожащим голосом спрашивает Харуно, оборачиваясь назад к убитому гибриду. Оно вдвое крупнее нас — благо, Сарада обладала почти что нечеловеческой силой и чудом смогла удержать его в сантиметрах от собственного лица — и клыки мощного существа могли разорвать нас за доли секунды.       Слышу, как позади нас снова кто-то копошится и сильнее сжимаю лук, стискивая вместе с тем челюсть до боли.       — Наша смерть, если не поторопимся уйти отсюда.

***

      Они выследили нас быстро. Я приказал Сараде не останавливаться. Бежать так быстро, как только она могла. Иногда хватал её за руку, наверное, только чтобы себя убедить, что всё еще живы и рядом друг с другом. Порознь мы станем легкими мишенями.       Не помню, когда лес закончил перед глазами маячить густой листвой. Нас вывели в центр Арены, прямиком к Рогу Изобилия. Иного выбора не было. Нас догоняли.       — Туда! — указываю на металлическую конструкцию, схожую на ангар. Он не изменился с последнего дня, как я увидел его в первый раз.       Подбегаем с удобной стороны и карабкаемся наверх. Буквально ощущаю, как монстры дышат мне в спину. Харуно в последний момент удается подать мне руку и вытащить из капкана острых пастей чудовищ.       Казалось, что угроза миновала.       Но только казалось.       Меня хватают за грудки и буквально впечатывают в противоположный металлический выступ. Вскрикиваю от боли, перехватывая чужие руки у запястий. В нос ударяет металлический запах вперемешку с гарью. Глаза не сразу фокусируются, показывая четкое изображение.       — Рад встречи, ублюдок. — Кратко усмехаюсь, пытаясь избавиться от удушающих пальцев возле горла.       Каваки сплюнул кровь мне под ноги в качестве взаимного приветствия и склонил на бок голову, будто намеренно демонстрируя мне поперечные раны, залитые грязью и алой жидкостью. В глазах его плясало безумие, которео граничило с сумасшествием. Он будто понимал, что терять уже будет нечего. Если только не свою жизнь.       Сильный удар ногой приходится по ребрам нашего нового старого врага. Он недовольно шипит, ослабляет хватку и я наконец могу свободно вдохнуть грудью сырой воздух. Растирая по лицу подтеки крови, оставшийся Трибут взглянул по-звериному на Сараду и ринулся в её сторону, чтобы вернуть сдачи. На удивление, она хорошо держалась и первые несколько раз даже пыталась дать отпор, однако Каваки превосходил её в физической подготовке и поднятым в крови адреналином, поэтому вцепившись в неё мертвой хваткой, он нанёс ей несколько ударов в лицо, завершая серию прицельно в живот.       Пронзивший округ крик заглушил даже скулеж и рыкание чудовищ внизу, у подножия нашего импровизированного оплота спасения.       — Отпусти. — Мой голос звенит сталью и я понимаю, что иного оружия, кроме как лука, у меня нет. Противостоять такому Трибуту в ближнем бою почти невозможно. Находясь даже на последнем издыхании, он борется. За это я искренне уважаю его. Схватив Сараду за волосы и под её истошный крик, Каваки поднимается вместе с ней и отступает на край. Ещё шаг и они станут кормом для странных псевдопсов, которые изрядно расцарапали когтями металлическую обивку.       — Давай. — Лаконично отзывается наш враг, перехватывая девушку за горло. Она кряхтит, пытается вырваться, но он надёжно сцепил руку. — Стреляй.       Я напрягаюсь, но остаюсь стоять на месте. Харуно пытается выглянуть из-под его руки, цепко удерживая себя на плаву. Он искусстно перекрывал воздух, позволяя лишь наслаждаться его существованием.       — Это конец, Боруто. — Отзывается парень, усмехаясь горько. Взгляд полный отчаяния на секунду мелькает передо мной и становится даже не по себе. — Сделай это. Сделай себя победителем. Один выстрел, кретин. И мы оба упадем вниз. — Пыхтение заложницы становится усиленным, а лице слегка вздувается и синеет у шеи. — А ты останешься один. Единственный.       Замечаю, что палец Сарады перемещается едва заметно куда-то к внешней стороне руки Каваки. Стараюсь не выдать себя, чтобы дать знак — я понял.       — Но давай только я упрощу тебе задачу, ладно? — он перехватывает Харуно у задней части шеи и слегка надавливает, показывая, что готов свернуть шею.       В этот момент я отпускаю тетиву, выпуская стрелу.

***

      Пораженного Каваки Сарада бьет локтем в живот, и пока он дезориентирован, подбивает коленные чашечки ногой, сталкивая вниз, к своре голодных ненасытных тварей.       Она аккуратно подходит к краю, смотрит на то, как в агонии боли и ужаса тонет Каваки, окруженный чудовищами. Захлебывается в крике, не способный как-то отбиться или того вовсе, выжить.       Встаю рядом с Сарадой и тихо вздыхаю. Не смотря на то, что он совершил и какие проблемы принёс мне, я считаю, что он заслужил достойной смерти. Хотя бы без мучений.       В мою руку снова ложится стрела. Натягивается тетива. Кажется, ради этого момента даже мир замер в ожидании. Прикрываю на секунду глаза, зачем-то прошу прощения. Но мне не жаль. Я даже рад, что способен избавить его от мучений.       Отпускаю стрелу. Через секунду крик затихает. Слышится выстрел пушки.

***

      Рассвет наступает неожиданно. Сумрак расступается и мы с Сарадой понимаем, что остаемся одни. Я аккуратно обнимаю её и чувствую, как она вздыхает с облегчением. Не знаю, правильно ли это делать сейчас, в момент, когда нас объявят победителями, но мне хочется знать, что она по-настоящему жива.       — Мы победили.       Отстраняюсь немного и уткнувшись своим лбом в чужой, что немного ниже, провожу руками по грязным пыльным щекам, размазывая её, прикасаюсь губами к её. Осторожно, как мальчишка, который боится спугнуть первую любовь. Чувствую, как с плеч спадает груз, а внутри будто распускается бутон причудливого цветка, названий которых я не знаю. Мне и неважно, потому что сегодня я счастлив.

***

Позже, на шоу победителей, когда мы будем сидеть рядом друг с другом, ведущий спросит меня: «а что я ощущал, когда впервые увидел Сараду раненной в пещере?», и я отвечу, с мягкой улыбкой на губах, взяв девушку за руку, что «больше всего на свете я боялся потерять её».

Самое страшное, что я не совру.