«Я поменял тебя»

Уж если ты разлюбишь — так теперь,

Теперь, когда весь мир со мной в разборе.

Будь самой горькой из моих потерь,

Но только не последней каплей горя!

И если скорбь дано мне превозмочь,

Не наноси удара из засады.

Пусть бурная не разрешится ночь

Дождливым утром — утром без отрады.

Оставь меня, но не в последний миг,

Когда от мелких бед я ослабею.

Оставь сейчас, чтоб сразу я постиг,

Что это горе всех невзгод больнее,

Что нет невзгод, а есть одна беда —

Твоей любви лишиться навсегда.

Уильям Шекспир, 90 сонет. Нечаев шел по мягкой зелёной траве, солнце слепило глаза, где-то шумел ручеек. Он не мог сконцентрировать взгляд на чем то определенном, потому что его окружало нескончаемое количество разных предметов разной формы, хаотично разбросанных по его маленькому миру: непропорционально большие грибы, на рандом раскиданная повсюду мебель, в общем, как бы выразился сам Сергей — какая-то поебота. Такое можно увидеть, наглотавшись подозрительных таблеток, но Сергей никогда не употреблял. По крайней мере, он помнит, что последние несколько лет в его голову такой мысли не приходило, а что было до несчастного случая — он не знает. Может, и правда сидел временами на наркоте. Он сел на старую пружинную кровать, на которой каждый из нас прыгал дома у бабушки, живущей в деревне. Нечаев же не мог ощутить тех теплых чувств, которые обычно накрывают человека, стоит ему посмотреть на предмет прошлого. Он слегка поник, ведь был уверен, что в этом месте все напоминало ему о детстве или хотя бы о прошлой жизни, но не приносило чувства ностальгии, тоски по дому и прошлому. Сделалось совсем паршиво и он продолжил свое мини-путешествие по городку своих воспоминаний, пытаясь забыть, стереть эту ноющую боль в области сердца. Картинка перед глазами несколько раз мигала, как будто солнце выключили на секунду, и Нечаев вцепился в рядом стоящий гриб. Дико болела голова, и Храза нигде нет... Он не смел произнести и слова, еле связывая их в предложения в своей голове. Солнце вновь "выключилось" и Сергей очнулся в каком то темном месте. Он лежал, связанный по рукам и ногам, на твердой поверхности и только через мелкие щели впереди попадали маленькие лучики света. Пахло неприятно: в основном сухой землёй, пылью и дохлой крысой. Нечаев отчаянно дёргался, в попытках освободить себя из пут, но тщетно. Его связали очень крепко, и не смотря на то, что половина его тела — сплошное железо — выбраться не получалось. Его начала охватывать паника. Свет резко ударил в глаза, заставляя его зажмуриться. Он услышал знакомый голос, настолько знакомый, что хотелось выбежать ему навстречу, следовать за ним. Сергей начал разбирать слова и обомлел. — Сережа, выходи из могилы! — где-то впереди приказным тоном попросил Сеченов. Его голос дрогнул на последнем слове, выдавая волнение. Сергей сорвался как пёс с цепи, не обращая внимания на тряпки, обмотавшие все его тело, как покойника. Он вышел на свет и увидел его — Дмитрия Сергеевича, человека, спасшего ему жизнь, вытянувшего его с того света. Он был так рад просто слышать и видеть его, что не заметил, как снова провалился в забытье. . .. ... И очнулся на холодном полу. Виски сдавило колющей болью, картинка перед глазами дрожала, укрепляя головную боль. Он начал приподниматься на локтях, но его мокрые ладони заскользили по залитому кровью полу и он чуть не плюхнулся на него лицом. Руки были по локоть в крови, все тело болело так, будто он пробежал марафон. По затылку пробежала волна мурашек, а с шеи потек холодный пот, когда он огляделся: люди из политбюро перебиты, как туши животных на бойне. — Храз, что это, блять, такое?... — в горле пересохло и каждое слово резало до слез. Перчатка промолчала. Нечаев ненавидел сталкиваться с этим подозрительным молчанием, в котором скрывалось что-то, о чем он совсем не хотел думать; что-то такое, от чего иногда хотелось выбросить перчатку. Лишь понимание того, что пребывание Храза с ним спасло ему жизнь неоднократно, останавливало от этой идеи. — Храз! И снова тишина. Сергей не стал добиваться ответа, нашел глазами Сеченова и Штокхаузена, стоящих поодаль. Штокхаузен, как обычно, метался из стороны в сторону, хватался за голову, а его голос в привычной ему манере подрагивал на высоких нотах. Сеченов задумчиво, почти раздосадованно смотрел на тело Молотова. На груду из мяса и костей, если быть точнее. Нечаев нахмурился, так и не поднявшись с пола. Он смотрел то на Молотова, то на Сеченова. — что здесь произошло? — выдавил из себя Сергей, поднимаясь на ноги. — кто это сделал? Штокхаузен рефлекторно шагнул назад, когда Сергей стал подходить ближе и поравнялся с Сеченовым. Майор не стал придавать этому значения — Михаэль на то и Михаэль, что ссытся каждого шороха, если не каждой пролетающей мимо мухи. И как он до сих пор остался в живых? Как минимум сердце должно было отказать от таких эмоциональных нагрузок. Дмитрий Сергеевич глянул на Нечаева всего на секунду со страхом в глазах. К нему пришло осознание, во что он превратил своего самого верного солдата, заменяющего ему сына, которого у него никогда не было. Ему вспомнилось время, когда Нечаев был улыбчивым, доброжелательным, когда он был душой компании, когда он был счастливым с Катей. Он всегда винил себя в том, что отправил их на то задание, он всегда винил себя в том, что не смог спасти Катю, и в том, что спас Нечаева, сделав из него бездушного робота: меж бровей пролегла морщинка, улыбался он редко, часто матерился и в принципе стал агрессивным. И сейчас перед ним стоял далеко не тот Сережа, который заменил ему семью, сейчас перед ним стоял майор Нечаев, получеловек-полуробот, убивающий на автомате, убивающий из за «Восхода» в его голове, которую сам Сеченов ему и поставил. Выходит, он виноват в этом целиком и полностью? В холодной синеве глаз проскользнул страх, непонимание, когда Нечаев смотрел на Молотова, когда его встретила тишина в ответ на вопрос «кто это сделал?». Ему не хотелось в это верить, очень не хотелось, но что-то внутри так и подгоняло на верный путь мыслей.

★★★ Сеченов сидел в своем кабинете, допивая неизвестно какую по счету рюмку водки. Вот они — те самые последствия, которые приходят за необдуманные решения. Вот она — та самая вина за гибель близкого человека. И он, и Сергей, были привязаны друг к другу, но если Сергей в своей верности готов был поклясться и видел Дмитрия никем иным, как героем с красным развивающимся на ветру плащем, то сам Дмитрий не мог принять нового Сергея. Его привязанность вместе с любовью гасли с каждым днём, проведенным с майором, но росла тоска по старому Серёже. Возможно, он даже был бы не против, если бы Сережа задушил его своими собственными руками в отместку за то, что он с ним сделал. Возможно, он сам положил бы его грубые ладони на свою шею и попросил бы сжать пальцы покрепче. Он бы принял нож в спину, да хоть в сердце, лишь бы не чувствовать ответственность. Лишь бы Нечаев простил, или хотя бы выместил свой гнев. Как там говорится? Вспомнишь лучик, вот и солнце? Нечаев тихо зашёл в кабинет, аккуратно заглядывая за плечо Дмитрия, сдержав удивленный вздох, когда глаз пал на пузырь водки и пустую рюмку. Дмитрий сидел в своем кресле, даже не моргнув, когда услышал стук тяжёлых ботинок по полу. Он знал, что это Серёжа, но он зашёл так не вовремя. — Дмитрий Сергеевич, все хорошо? Никогда не видел вас... Таким. — честно признался Нечаев, медленно подходя к профессору. — Серёж, ты бы смог простить человека, сломавшего всю твою жизнь? Нечаев хмыкнул, по доброму улыбаясь, приняв это за пьяный бред или даже за момент слабости, который неизменно настигал каждого выпивающего человека. — может, вам прилечь и отдохнуть? — ты бы простил меня, если бы узнал, что я сломал твою жизнь? — Сеченов посмотрел на Нечаева глазами, полных слез. Он многое пережил за свои пятьдесят два года, и не плакал даже когда Харитон стал полимерной соплей, даже когда он его предал. Нечаев заволновался, не зная, как будет правильнее ответить, что сделать. Им никогда не приходилось делить моменты грусти друг с другом — стоит ли сейчас приобнять академика или потрепать по плечу? Начать успокаивать или промолчать? — я не смогу держать это в себе. Сядь, пожалуйста. Нечаев послушно сел на колени, каждой косточкой чувствуя твердый пол, но не смеющий шелохнуться. Перчатки на его руке не было. Он прикончил Храза сразу после того, как узнал всю правду. Далось ему это с некоторой сложностью, но когда в его жизни все было легко и просто? — я убил тебя. Я убил настоящего тебя, похоронил в твоём собственном теле. — начал Сеченов, шокируя такими словами майора, сидящего у него в ногах. — я тебя воскресил, но убил самое важное в тебе — человечность. Ты стал машиной, роботом. Ты стал другим и все по моей вине. Я не могу прожить и дня, не вспомнив, каким ты был раньше, сколько жизни было в твоих глазах, но сейчас натыкаюсь только на холод и спрятанный глубоко внутри гнев. «Восход» в твоей голове — моя вина, моя ошибка. Я так отчаянно бился за твою жизнь, я так хотел тебя обратно, что забыл обо всем на свете. Может, я лишил тебя возможности быть с Катей. — Сеченов вытер слезы. Нечаеву было невероятно непривычно видеть его таким, а сердце болело от того, что ему приходилось слушать такое признание. Он не мог понять, что чувствует: в нем сцепились два огня — злость и грусть. — я закрывал глаза на первые признаки изменений в твоём поведении. Я упорно не хотел принимать, что ты меняешься, что я тебя меняю. И я все равно боролся, хотел сохранить тебе жизнь, хотел удержать подле себя. — Дмитрий почти не касаясь провел пальцами по щеке Сергея. — мальчик мой, я так виноват перед тобой. Мне нет прощения, но я хотел бы перед тобой извиниться. Нечаев вытянул шею, попытавшись поймать ускользающую от его щеки руку, чтобы ощутить то семейное тепло, ту близость, которой у него ни с кем не было. Сеченов спрятал лицо в ладонях. Он не почувствовал лёгкости на душе, груз так и не упал с плеч, и все, что ему оставалось — ждать ответа Серёжи. Он всецело готов был принять смерть от его рук, но не смог бы принять осуждения в глазах и тишину. Хотя, он это заслужил. Он заслужил наказание в виде тишины со стороны Нечаева. — я догадывался, Дмитрий Сергеевич. Просто не хотел об этом даже думать. Вы, должно быть, действительно плохой человек, но не для меня. Вы для меня все. Я всегда буду вам верен. Я ужасно зол на вас, но это временно. Сеченов всхлипнул и Нечаев оставил его наедине со своими мыслями и бутылкой водки.

☆☆☆ Нечаев подолгу не спал. Ему не хватало анализов его психического состояния от Храза, ему в принципе не хватало какой-то болтовни, потому что оставаться один на один с собой было невыносимо. Он находился в отпуске, поэтому тратил свое время как хотел, а именно ел, спал, смотрел телевизор, но мысленно он находился в кабинете Дмитрия, сидел у него в ногах и выслушивал чистосердечное признание, от которого становилось дурно. Сергей не знает, сколько тогда посуды он перебил у себя дома, не знает, как уцелела техника. Его костяшки были сбиты на нет и кровоточили при малейшем движении, но он уже не чувствовал физической боли, вечно думая о моральной. Одиночество съедало его и спустя время он стоически решил зайти к Дмитрию Сергеевичу. Хотя бы просто увидеть его издалека, убедиться, что он ничего с собой не сделал, а там как пойдет. Он опять бесцеремонно вошёл в его кабинет, но застал его при полном параде, работающим над каким-то проектом. Сеченов и бровью не повел, когда Нечаев зашёл в кабинет, и тот уже испугался, что сейчас между ними образовалась пропасть, прыгнув в которую, ты навсегда все сломаешь, а останешься на месте — будешь тоскливо наблюдать за тем, как пропасть становится больше и глубже, не в силах что-либо изменить. — Дмитрий Сергеевич, как вы? Сеченов перестал писать и сразу поднялся со стула, хватая Нечаева за плечи. Тот готов был обороняться, но разум победил рефлексы, и его загребли в теплые объятия, от которых сердце забилось чаще. — Серёж, ты пришел... — то ли спросил, то ли сказал в неверии профессор, запустив длинные пальцы в волосы Нечаева. Тот стоял с открытым ртом и глазами по пять копеек. Проморгался и начал таять, прижимался ближе и жмурился, стыдливо боясь намочить жилетку слезами. Они простояли так несколько минут, будто пытались насытиться друг другом, поделиться горем и пережить его вместе. Сеченов отстранился первым и обхватил лицо Нечаева руками, нежно гладя его щеки большими пальцами. В его глазах было столько любви, что Нечаев хотел запечатлеть этот момент и жить в нем всю свою жизнь, прокручивать в голове, распечатать и поставить на тумбочку возле кровати; просыпаться и видеть полный любви взгляд, чувствовать теплые руки на своих щеках. Сеченов неуверенно накрыл губы Нечаева своими, вложил в этот короткий поцелуй все, что он чувствовал, пытался так извиниться, хоть и понимал, что может все только испортить. Но Нечаев охотно подался вперёд, положив свои мозолистые ладони на руки Сеченова. Все заиграло совершенно другими красками, более яркими, красивыми, вытесняя тот серый мир, что видели они оба. Теперь они остались только вдвоем, только их сердца бились по настоящему, только они были важны, а все остальное забылось, отошло на задний план, перестало что-то значить. Нечаев уже готов был простить Сеченова, готов был отдать всю свою жизнь, как и всегда до этого, готов был идти за ним и в счастье и в горе. А Сеченов отчаянно лип к Нечаеву, крепко держал, боясь, что тот проскользнет, как песок меж пальцев, и растворится среди тысяч, а то и миллион таких же песчинок. Сеченов с тихим обрывистым выдохом упал на кровать, сразу прикрывая глаза от блаженства. Даже сейчас Нечаев знал, как ему угодить, как заставить его гордиться им. Он вожделенно выгибался в спине, подставляясь под чувственные поцелуи в плоский живот. Нечаев целовал каждый сантиметр его кожи, как бы говоря, что все хорошо. Что он не злится, даже будто сам начал просить прощения. Сеченов почувствовал дрожь в коленках, когда Нечаев вошёл до упора, кусая того за плечо. Он тихо нашептывал ему, щекоча ухо: — я от вас никогда не откажусь. Я не злюсь. Вы — мой мир. — Сергей сцепил их руки в замок. Он смотрел в глаза Дмитрия, пытаясь прочитать его мысли, понять его эмоции и чувства, но не видел, не мог прочитать за блеском в глазах тихую грусть. — я навсегда ваш. Сеченов жался к нему ближе, цеплялся за плечи, и промычав сквозь зубы, ослабил хватку. Нечаев лег рядом, согревая Дмитрия. А Дмитрий тепла не чувствовал.

𓆙 Нечаев проснулся один на холодной кровати. Впрочем, он не сильно переживал за это, Сеченов — ранняя пташка. Вероятнее всего сидит у себя за столом, робота какого-то собирает, или отчёт пишет. Сердце облилось кровью, голова затрещала по швам, дыхание сбилось к чертям собачьим — Сеченов сидел за своим столом с кровоточащей дырой в затылке. Вина в конце концов съела его, не смотря на полученное прощение.