Why you?

Порою привязанность оставляет на сердце слишком глубокие и постоянно кровоточащие шрамы. Это необратимый процесс жизни каждого, кто хоть раз оказывался в самом эпицентре водоворота войны. Каждый оставленный за спиной погибший боец оставлял за собой неосязаемый след, был ощутим душой, чувствовался сердцем и был услышан разумом, и в конце концов изрезал нутро холодным лезвием потери. Тысячи голосов ушедших мешались в урагане из пыльной завесы, соединялись в одно целое, неспокойно гудя за спинами выживших как зов войны, зов прошлого. Острый и смазанный шепот открывал внутреннее кровотечение, заставляя съежиться, представляя, что ощущали бойцы, когда их оставляли лежать бездыханно на поле боя. Каждый товарищ, каждый верный наставник и каждый близкий человек в конечном итоге смешивался с этой толпой, превращаясь в нечто вроде беспокойного воплощения самого себя, в нечто вроде собственной тихой тени, наблюдающей за всем со стороны, не имея возможности ни помочь, ни разобраться. Их голос не может быть не услышан, но разнося шепот между стен зданий и по грудам обломков эти тени не имеют ничего общего с кем-то осознанным. И судьба их предрешена, и скитаясь вечно в колких страданиях они сеют недоверие и остро ощущаемую горечь, тоску и, что главное, раздор. Планы стремительно менялись, не предоставляя возможности прислушаться к зову прошлого. Каждый, кто выжил, старался выбраться из пучины бесшумного шелеста этого шепота, но в одиночку против зова войны уцелеть попросту нереально. Тень залегает где-то глубоко в твоем сердце, внушает тоску и горькое сожаление, заполняет эхом разум, туманит представление границы между правильным и неправильным, склоняя уставшее и истерзанное временами сердце во Тьму. И когда в легких кончается воздух, когда руки сжимаются в кулаки, когда перед глазами четко предстает лишь олицетворение собственного желания избавиться от этих мук, когда губы кривятся в неясной эмоции, когда в ушах стоит дикий звон, ты наконец понимаешь : Ты в Её владении. В Её покорении. Твое сердце помрачнело, и эхо в голове шепотом давит, вытесняя любые другие мысли помимо навязчивого смешания сожаления и гнева. В твоих венах не течет больше кровь, словно вся твоя жизнь обрывается в один миг, а ты превращаешься в точно такую же озлобленную тень, блуждающую между мертвых полигонов и шепотом подговаривающую выживших присоединиться. Где найти эту границу, как не переступить и не поддаться чертовому эху в своей голове? Как избавиться от преследующих призраков прошлого? И немой ответ заперт в глубине замерзшего, давно переставшего биться сердца. Пока ты не найдешь источник достаточного тепла — ты мертв. Для себя. Для Неё. Для остальных. Ты — лишь оболочка. Ты — сосуд, наполненный дополна гневом и разрушением. Это невозможно предотвратить. Это неизбежно, как бы ты ни старался избежать Её. *** Глубокий вздох раздается эхом в целиком покрытым металлом помещении. Где-то сзади ревели реакторы и двигатели, позволяя судну и дальше продолжать свое путешествие по тысячам несчитанных систем. Команда тиха и непоколебима : с момента отбытия не было произнесено и единого слова. Спереди — вид бесконечной Галактики, открывающей перед всеми свои двери, позволяя разрушать Её, нарушать равновесие, оставлять шрамы на тысячах захваченных и окупированных планет. Руки крепко сложены за спиной, ощущая холод собственного тела сквозь слои своевидной брони. Брови сведены к переносице, застывшее на лице безразличие мешается с глубоким сожалением где-то между строк, когда в одном лишь взгляде читается извинение за все сотворенное. В сердце не осталось ничего, кроме горького и тяжелого ощущения неправильности всего, что происходит. — Госпожа, поступил запрос на связь от Коррусанта. — металлический и холодный голос прорезал тишину корабля впервые за последние несколько часов. Источником был какой-то солдат, подобранный на дальней планете, ставший правой рукой и главным советником. — Соедини. — отчеканив, фигура наконец развернулась к рабочему составу. Прежде мягкая, ранимая и неотразимая, такая юная и безрассудная тогрута превратилась… В это. На плечах покоился плащ темных оттенков, достигающий чуть-ли не пола в длине. Лицо сосредоточено и источает холод, такой, что чувствуется, казалось, за несколько миль. На поясе покоятся две рукояти мечей, которые попросту не решились заменить. Руки сцеплены в кулаки и сложены на груди, прежде казавшиеся такими живыми губы сложились в одну тонкую линию. Казалось, небесный взгляд потемнел давным-давно. Бликов от яркого освещения на мостике корабля на темно-небесной радужке более не наблюдалось, как и прежнего задора в этой потерянной душе. Темная сторона однажды с удовольствием приняла в свои объятия это потерянное и запутавшееся сердце, окутав его Тьмою и заполнив гневом от начала и до конца, в какой-то момент оставляя после себя лишь пустоту. Утратив веру в Республику, в Орден, в джедаев и в конечном итоге в себя сопротивляться таким желанным объятиям чего то вязкого и холодного было невозможно. Пошатнувшееся доверие открыло Тьме двери в каждый уголок души, и все хорошее, тот кусочек Света, что мог продержаться в сердце Надеждой намного дольше, был изъят до конца. Шанса не оставалось. — Связь установлена, Госпожа. — короткий кивок, и она предстала перед до боли знакомой голограммой. Губы тянутся в скользкой, пустой ухмылке, когда она наблюдает за быстрым хороводом эмоций на лице своего бывшего наставника. Прежний гнев и готовность рваться в бой сменились сокрушением, печалью, смешанных с злостным нежеланием воспринимать это как реальность. Голограмма встряхнула головой, словно стараясь избавиться от наваждения. Но она-то знала, что это все реально. Она стояла здесь, на мостике собственного судна перед ним, ощущая, как его пронзает дикая боль от одного её вида. Он ожидал увидеть кого угодно и хотел увидеть кого угодно, но не её. Его губы дрогнули, и в руки он себя так и не смог взять. Голограмма дрогнула, и тогрута отчетливо ощутила колебания, с которыми её бывший учитель смотрел на неё, с минуту стоя молча. Невероятно. Неужели он считал, что каждый юнлинг, каждый подросток, на которого свалилась тяжкая ноша участия в войне сможет возразить Тьме? Словно каждый падаван способен подолжать пытаться сохранить в себе частичку Света даже после того, как утерял веру в себя и во все окружающее. — Я не верю. Это не можешь быть ты… Ты не можешь быть там! — немая усмешка скачет с губ молодой Асоки, когда она слышит, как голос бывшего наставника дрожит, и он находится в таком потрясении, что не может держать себя в руках. Где-то внутри, может, очередная игла зашла на всю глубину в сердце, пытаясь привести её в чувство хотя бы с помощью ощущения яркой вины, однако… Однако её вины ни в чем не было. Она поступила так, как считала правильным, ведь потеряв веру в себя, она потеряла веру в то, что что-то еще можно изменить. — Давно не виделись, Энакин. Тано с внутренним упоением наблюдала за стремительно меняющимся выражением лица своего бывшего наставника. Тьма убила в ней все хорошее за то время, пока она находилась вдалеке от любого, кто когда-то был ей дорог. Добрая часть её жизни оказалась вычеркнута из памяти, жестоко выброшена как ненужный мусор, осталось лишь желание мести, озлобленность на тех, кто подорвал её доверие, кто заставил её думать лишь о том, как бы остаться вживых, а не как жить. Она должна была быть обыкновенным подростком со своей жизнью, но они разрушили все представление о спокойном детстве. В глазах бывшей джедайки не читается и капли сожаления, она не собирается быть милосердной даже к тому, кто научил её выживать в этом мире. Даже к тому, благодаря кому она осталась жива, в конце концов. — Нет! Нет, ты не могла… Почему, Асока? Скажи, тебя заставляют? Это все Дуку, да? Я обещаю, я найду его и разберусь, обязательно вытащу тебя, только скажи мне, что не так, прошу! — неудивительно, что Скайуокер отрицал все происходящее. Тогрута была готова к этому. Её поза осталась неизменной, лишь угрожающий уголек вспыхнул где-то в темноте её небесных глаз. Он надеялся разглядеть там хоть что-нибудь помимо холодной пустоши и безразличия, но не сумел. Голограмма наставника пошатнулась. — Бросьте, Мастер. Вы ведь не ожидали увидеть меня все той же, что и год назад, м? — Тано заливисто рассмеялась, увидев молчаливое согласие в глазах Энакина. Смех разнесся эхом по кораблю, отскакивая от металлических стен и пронзая тело каждого члена экипажа тысячами тонкими иглами мурашек. — У меня есть для вас сюрприз. Заметно стало, как учитель напрягся, застыв в вязком ожидании. Тишину пронзил щелчок пальцев молодой Тано, и рядом с ней перед голограммой предстал напуганный до смерти юнлинг, молчаливо следующий каждому приказу обратившейся ко Тьме, дабы оставаться в живых как можно дольше. Скайуокер дернулся, его лицо скривилось в гримасе гнева в перемешку с страхом, отчего в глубине темного сердца отозвался тихий голосок упоения. Тогрута поманила дитя пальцем, и тот, с секунду помедлив, был подтолкнут мужчиной ближе к своей похитительнице. Юнлинг напуганно сжался перед ней в один большой сгусток страха за свою жизнь и стойко сдержал наворачивающиеся на глаза горячие слезы. Она села перед ним на одно колено, рассматривая и краем глаза замечая и словно чувствуя, с каким гневом смотрит на нее бывший наставник, но не решается сказать и слова ради сохранности этого ребенка. Каждая жизнь у них на счету. — Ты не посмеешь его тронуть! — воскликнул Энакин, когда Асока коснулась щеки юнлинга, через секунду отпрянув. На губах вытянулась омерзительная ухмылка, какая обычно является у ситхов. Она выбрала Тьму. Предпочла пустоту и гнев доброте и милосердию. С нее достаточно. — Уведите его. — скомандовала Тано, и через секунду едва сопротивляющегося ребенка взяли под руки, и пока тот брыкался, пытаясь вырваться, стук подошвы его ботинок о металлический пол еще долго отдавался эхом. Скайуокер сжал руки в кулаки, глядя на ту, которую воспитал. Вот во что что она превратилась. В беспощадного монстра, которому совершенно плевать на то, кто умрет и в какой момент. Пускай привязанность к его Асоке, к родному падавану и Шпильке была сильна, с этим его ничего не связывало. Желание прикончить еще одно ситсхое отродье возрастало с каждой секундой. — Попробуете предпринять что-либо и ребенок умрет. О, не делайте такое лицо, я знаю, как вам в Ордене дорога каждая чертова жизнь. Оставайтесь спокойными и никто не пострадает. В противном случае… Впрочем, это останется сюрпризом. — Я не узнаю тебя! Зачем ты это делаешь, Асока? Ты обещала мне, что никогда не станешь с ними одним целым! Ты обещала мне, что никогда не свяжешься с этим отребьем! Асока, это действительно ты? Почему? Почему ты не дала второго шанса? Почему ты не поговорила со мной? — тогрута усмехнулась, сложив руки за спиной. Сделала шаг к голограмме, так, чтобы учитель мог заглянуть прямо в глаза некогда своей ученицы и видеть, что не получит никакого ответа. — Вы и сами прекрасно знаете ответ на эти вопросы. Остерегайтесь, Мастер. — с хищной улыбкой на губах связь была оборвана по одному лишь щелчку пальца. *** Энакин отпрянул от исчезнувшей голограммы, потрясенно замирая в паре шагов от Магистра и бывшего наставника. Джедай оборачивается на Кеноби, чтобы узнать его мнение, а в его глазах читается лишь сожаление, глубокое сожаление тому, чей падаван предался Темной стороне, и словно без слов все стало в один миг ясно : «Ей не выбраться» - прозвучало эхом в голове, отдавая гудящей болью в виски. Было очень больно признать, что твой близкий человек, человек, не раз прикрывавший тебе спину во время сражений, не раз подвергающий себя опасности ради твоей безопасности теперь взял и просто вычеркнул это у себя из памяти, превратившись в бесчувственного монстра. В сотворение чистой Тьмы. Скайуокер сжал ладони в кулаки, опуская взгляд в пол. Это было настоящим ударом. Но еще больнее было видеть как беззащитный и ни в чем не повинный ребенок терпит такой смертельный страх от того, кто сам еще совсем недавно боялся бы в подобной ситуации. Доложить Совету было необходимо, и вытащить этого ребенка - тоже, нельзя было оставить все так, невинные не должны были страдать из за их ошибок. Только не сейчас. Тяжелая ладонь Оби-Вана опустилась Энакину на плечо, и джедай поднял голову на своего учителя, всем своим видом выражая нежелание сражаться или даже думать о сражении с некогда близкой подругой. Сейчас она совсем не тот падаван, которого он принимал к себе. Не та маленькая тогрута, которую хотелось защищать от всего мира, лишь бы она была в безопасности. Плечи шатена удручено упустились, и Магистр-джедай подбадривающе похлопал Скайуокера по плечу. — Нужно доложить в Совет и вытащить ребенка. Заодно и… — Кеноби замялся, собираясь завести разговор о Тано, но решил, что и сам был слишком привязан к ней, чтобы говорить подобные вещи. — Ситуация решится. Скоро она предстанет перед справедливым судом, обещаю. Джедай лишь молчаливо кивнул, аккуратно сбрасывая руку друга с плеча. Ему понадобится поддержка, но не сейчас. Сейчас нужно было взять ситуацию под контроль, проговорить детали с Советом, и сделать что нибудь, чтобы невинные жизни не были отобраны у детей лишь за то, что они оказались в неверном месте в неверное время. Идя по коридорам Храма Энакин сжимал ладони в кулаки так сильно, что, казалось, истерзал в конец кожаные перчатки. Он поверить не мог, что когда-то светлая, отзывчивая и такая храбрая девушка как Асока могла предаться Тьме. До конца не хотелось верить в то, что один из самых близких людей вот так за одну секунду становится предателем. Это невозможно. Даже увидев её на голограмме, такую пустую и в то же время полную гнева и желания мести, Избранный отказывался верить в то, что его падаван, его верная и светлая Асока, его милая и родная Шпилька могла так просто перечеркнуть свое прошлое, перейдя на сторону их общих заклятых врагов. Энакин знал, что Тьма поглощает невозвратно. Нереально просто избавить, перетащить с Темной стороны обратно, учитывая то, насколько сильно мотивы и душа питаются плодами из мести и гнева. Джедаю просто не верилось. Это не могло быть правдой, хотя он сотню раз убедился, прослушивая по пути запись их разговора. Совсем не так он представлял встречу наставника и падавана спустя время. Совсем не так. *** Совету не понадобилось много времени, чтобы решить вопрос. Если опасность угрожала ребенку - а они даже не имели представления, есть ли в плену кто-то еще, - то действовать нужно было незамедлительно. Поначалу Оби-Вана и Скайуокера собирались отстранить от этой миссии, считая, что их привязанность к бывшему падавану была слишком сильна, чтобы в конечном итоге поступить правильно, однако джедаи настояли. Впрочем именно для этой миссии учитель и ученик подходили как никто другой, никто другой не имел такой крепкой связи с ныне предавшейся Тьме Тано, а это означало лишь одно : им предстояло откровенно напасть на её судно. Отследить крейсер было не так уж и сложно, ведь Энакин имел запись их разговора, и в Храме быстро удалось разнюхать нужные координаты. В бой отправлялись две эскадрильи под командованием Скайуокера и Кеноби, а вдали на подстраховке из гиперпространства вышел «Венатор» с подкреплением. Залезая в свой помучанный многими боями звездолет Энакин ощущал нагнетающее приближение Тьмы, как будто Асока не находилась на мостике своего корабля, а стояла прямо с ним рядом. Будто бы сейчас готова залезьть в свой родной звездолет и полететь с ним на очередную миссию, прикрывая спину. Как будто он вовсе не летит с боем на судно его бывшего падавана. — Я знаю, Р2, что тебе тоже эта идея не по душе, но мне еще больнее от этого. Давай перестроимся на техническую часть, — ответил джедай на возмущенную речь дроида. Он служил проводником во многих миссиях и так же являлся маленьким другом Асоки, которого она берегла и с таким же, как у мастера, рвением помогала искать или чинить. План был прост. Пробить блокаду перед крейсером, и пока эскадрилья будет занята истребителями взорвать мостик - как бы больно от этого не было обоим джедаям, - а затем из тюремного отсека высвободить юнлинга, или, если им известно не о каждом, вытащить сразу всех. Они вылетели. *** Тано знала своего наставника лучше, чем кто либо другой, и была вполне готова к тому, что он не оставит похищение ребенка безнаказанным. Однажды она бы и сама понеслась в ураган, лишь бы защитить и может даже отдать свою жизнь за спасение юнлинга, но не сейчас. В настоящее время все изменилось, вплоть до её представления о ситуации с этими маленькими ребятами. Разумеется, она не сомневалась в том, что присутствие на крейсере еще нескольких падаванов не останется скрытым от глаз, поэтому отдала приказ о приведении всех четырех на мостик, чтобы сохранить и свою, и их шкуры. Зная что беззащитные и невиновные дети находятся на мостике ни Скайуокер, ни Кеноби не станут палить по этой части корабля, и им попросту придется сдаться. Завидев на горизонте знакомые точки двух эскадрилий тогрута развернулась к своему помощнику, отдавая приказ об открытии огня изо всех пушек. Асока знает, что Энакин прирожденный пилот. И в этот раз это сыграет ей на руку, ведь лучше ему умереть перед тем, как он попадет на мостик. — Адмирал, свяжи меня со Скайуокером. — отчеканила бывший падаван, разворачиваясь к тотчас же возникшей перед глазами голограмме. Лицо бывшего наставника просто светилось яростью, но где-то в глубине этих небесных очей точно читалось отрицание всего происходящего. Раньше она бы и сама с трудом поверила во все это, ведь она? Она, преданная падаван и подруга? Нет, не могла она предать вот так по щелчку пальца. Оказывается, вполне могла. На это у нее хватало сил. Не хватало сил лишь на одно - сопротивляться любому давлению Тьмы. Она уже давно сдалась перед ней, принимая свое положение как должное, и лишь где-то глубоко в сознании верещал ее высокий, еще такой детский голосок, пытаясь достучаться и оживить тогруту хотя-бы на секунду, чтобы её небесные глаза хотя-бы раз вспыхнули с прежним огнем и готовностью, а затем вновь потухли. — Не советую бомбить мостик, Мастер. Если вам, разумеется, дороги жизни этих четырех малышей. Энакин свел брови к переносице, поджимая губы. В его глазах читается чистая ненависть к тому, во что превратилась его падаван. Следа от привязанности не осталось, в сердце затаилась только злоба, чистая злоба и гнев, и где-то разум твердил ему, что это все приводит к желанию мести. — Ты не тронешь их. А мы не тронем мостик. Это ясно? — сжав челюсть проскрипел джедай, отчего на губах Тано вытянулась самодовольная ухмылка. Скользкая, отвратительная. Даже в ней не проскальзывало и единого признака того, что внутри, где-то в сердце она осталась все той же светлой девочкой, какой он принимал её к себе в падаваны. — По рукам, Мастер. — и последняя омерзительно слащавая ухмылка проскользнула на губах тогруты. *** Крейсер находился в более, чем просто критическом состоянии. На мостике каждая живая душа помимо семерых осталась гнить и сгорать среди обломков техники, заставляя отступить на шаг к окну, закрывая рукой похищенных детей. Оби-Ван со страхом наблюдал за тем, как медленно среди всего шума и глухих стонов полу-живых смешивается характерное для светового меча жужжание. Мужчина прикрывал собой детей, все пытаясь выискать возможность чтобы выбраться отсюда целыми и невридимыми. Джедай прекрасно понимал, что его бывший падаван не отступит просто так, доведет дело до конца, и, вероятно, навсегда положит конец собственной связи с бывшей ученицей, в этот же момент и обрубит себе один из путей к истинно счастливой и спокойной жизни. Кеноби не мог позволить, чтобы над его разумом взяло верх желание мести, однако отчетливо видел, как Скайуокер не собирается это контролировать. Ему нужно покончить с этим раз и навсегда. — Ваши навыки не улучшились, Мастер. — озлобленно уже прошипела Тано, скрещивая мечи с бывшим наставником, а после отскакивая в сторону. До следующего удара у неё есть ровно секунда с хвостиком, чтобы все тщательно обдумать. Если сложить правильную логическую цепочку - живой ей отсюда не выбраться. Несмотря на всю необъятную Тьму в сердце, где-то внутри просыпалось яркое чувство вины, все еще в меньшинстве, однако бывший джедай отчетливо ощущала давление, с которым это чувство пыталось вытеснить гнев и потребность в мести из порочной души. Шанса у неё все равно не было. Возможно, стоило сдаться… А, возможно, это все лишнее. Просто бездумно броситься в бой, лишь бы причинить такую же боль, какую когда-то причинили ей? Лишь бы заполучить свою месть и перед тем, как умереть, наблюдать за чужими мучениями? Так гласила Тьма в её разуме, Тьма в её сердце и душе. Но Энакин был прав. Такая, как Асока, не могла просто вычеркнуть, выкинуть или вытеснить весь Свет из своих мыслей. Маленький лучик надежды где-то в глубине зажегся и погас так-же быстро, как появился. — Не говори мне о моих навыках. — прорычал Скайуокер, не ожидая ни секунды чтобы вновь скрестить оружие с бывшей ученицей. Сейчас им руководит исключительно гнев, исключительно озлобленность на своего бывшего падавана за то, что она предала его. За то, что предалась Тьме, за то, что не сказала ни слова, за то, что покинула его, когда он так в ней нуждался. Его ярость росла, и вскоре джедай припечатал молодую тогруту к нагревшемуся полу мостика. — Энакин, её нельзя сейчас убить! — Кеноби все еще пытался поступить как джедай, как Хранитель Мира, но ученик его не слушал. Было слишком поздно чтобы думать о Кодексе. Световой меч у собственного горла ни на йот не пугал Асоку. Её пугала лишь одна вещь : если он сейчас убьет её, она не сможет извиниться. Давление чувства вины так или иначе оказывается сильнее любого гнева в её душе, и Тьма в небесных очах тихо отступает, отзывая за собой и туман. Туман, доселе закрывающий от неё реальность, рассеялся, но бояться больше она не стала. Лишь пыталась привести дыхание в норму, лишь бы бывший наставник убил не жалкое подобие храброй, отзывчивой Тано, а её саму. Не её тень или душу, её саму. Чтобы он убил эту самую Асоку, что предалась Темной стороне. Эту самую Асоку, что не раз поступала необдуманно, подвергая всех вокруг себя опасности. Эту Асоку, которую любил всем своим сердцем. Эту Асоку, сердце которой еще билось хотя бы для него. Раньше она бы отказалась верить в происходящее. Но это все, на деле, её вина. Никто другой не виноват в том, что детей похитили — ведь она отдала приказ. Никто не виноват в том, что Энакину больно, как никогда раньше — ведь это она ушла, оставив его одного наедине с пустотой. Все это было её виной. Её дурацким ребячеством, которое привело к подобным последствиям. Корабль пошатнуло от очередной атаки обеих эскадрилий, и острый кусок какой-то техники, отколовшийся после удара, вонзился ей прямо под ребро. Тело пронзила яркая вспышка боли, и тогрута жмурит глаза, пытаясь удержать в себе желание заткнуть кровотечение чем нибудь. Её бывший наставник неизменно нависал над ней, с яростно загоревшимися глазами, с кровоподтеком на щеке, с лицом, выражающим чистый гнев. Однако после встряски джедай не удержался на ногах, и на секунду взбросил руку, чтобы не задеть бывшую ученицу раньше времени, однако судя по глухому стону, что отчетливо отпечатался эхом в его сознании, не вышло. — Энакин, черт тебя дери, оставляй её и сматываем! Корабль разобьется на куски, если не будем делать ноги сейчас же! — Оби-Ван был на пределе. Ему тоже больно и страшно, но жизни детей были важнее. Одна жизнь не стоит шестерых. — Нет, это нельзя так оставить! — Скайуокер встрепенулся, собираясь было нанести еще один удар на поражение, однако поднявшись обнаружил на полу лишь полу-бездыханное тело. Её небесные глаза блестели от выступивших слез, губы дрожали, изображая впервые за все это время ласковую, теплую улыбку. Прямо как в былые времена. Рана, оставленная мечом на её теле не позволяла даже двинуться, окрашивая и без того темное одеяние тогруты в кроваво-красный. Джедай застыл, не в силах ни двинуться, ни сказать что либо. — Учитель. — этот шепот отпечатался у него эхом в сознании. Он наклонился, словно в наваждении, оставляя рукоятку меча у себя на поясе. Ярость в его глазах тихо угасала, и на смену ей пришло острое сожаление вперемешку с тяжелой тоской. — Учитель, простите меня за это. Её холодная рука коснулась едва приблизившегося лица джедая, которую он в то же мгновение сжал в своей ладони, не желая ни на секунду отпускать. Все таки привязанность к его милой Асоке оказывалась всяко сильней любой ярости, что бушевала в его сердце. Всяко сильнее любого разочарования в ней и в себе. — Не говори таких вещей. Ты умница, Шпилька. Только не говори таких вещей сейчас. — Тано изнеможденно усмехнулась сквозь скрип сжатых до боли зубов. — Пора прощаться, Энакин. — он чувствовал, как её искра угасает. Ярко-небесные глаза заблестели с новой силой, и Скайуокер словно ощутил заряд тока, прошедший по её телу. Рука, с силой прижатая к его щеке ослабела и держалась за холодную кожу лишь благодаря его усилиям. — Прости меня. За все. Прощайте, учитель. Искра погасла. По тускло-карамельной щеке прокатилась хрустальная слеза и тотчас же впиталась в темное одеяние бывшей джедайки, смешиваясь с кровью. Он сжал её руку сильнее в надежде хотя бы на один лучик Света, хотя бы на один признак того, что есть смысл надеяться, но нет. Вокруг осталось лишь бесконечное пищание дизактивированных приборов и грохотание горящего судна. Мир рухнул. — Уходим! — последнее, что прозвучало от Магистра Кеноби в тот день. И лишь Избранный вновь и вновь задавался одним и тем же вопросом. Почему Она?