Трепло

Аччан всегда был треплом. Вроде весь такой замкнутый и загадочный, как томный принц, а на деле – та еще балаболка, особенно когда слегка поддаст. Аччан с легкостью выбалтывал свои и чужие секреты, когда веселился, когда нервничал, даже когда грустил и в целом был не особо расположен к общению. Доверять ему какую-то конфиденциальную информацию было чревато, он всегда стыдился этой своей особенности, но никак не мог ее контролировать. Однако существовала одна вещь, о которой Аччан не рассказывал никому и никогда, хотя иногда явно очень хотелось похвастаться. Он краснел, кусал губы, дурацки шутил – или же наоборот замирал в ужасе, как олень в свете фар, и пытался не выдать себя даже дыханьем, если разговор приближался к опасной области. Очень старался, глядел в пол и жалобно улыбался, если вдруг кто-то подбирался к его тайне слишком близко, но держался и крепился до последнего. Поначалу Хиде было даже забавно, хоть и немного тревожно, наблюдать за его мучениями: надежды на Аччана было мало, так что он готовился к тому, что рано или поздно правда в каком-то виде да всплывет. Но тот странным образом продержался сначала месяц, потом год, а потом Хиде уже как-то расслабился. Разболтает так разболтает – решил он. Главное, чтобы не по телевидению, а так, среди своих, дело можно будет уладить. Такие сенсации все-таки никому не нужны. Удачно было еще то, что и на телевидении они появлялись все реже и реже, а если что-то такое и попадалось в их расписание, то хозяевами передач были люди свои, давно знакомые и хорошо понимающие, о чем Аччана точно не стоит спрашивать. Он сам расскажет, если ему загорится, и вот тут – только успевай тушить… В общем, Аччан и загорался, и болтал, и иногда вываливал такие вещи, что Хиде только диву давался – как он ухитрялся молчать столько лет, и почему вдруг в самый неожиданный момент правда выскальзывала из него как рыбка из дырявой сети. Однажды, после очередного интервью, где Аччан внезапно поделился интимными подробностями, которых и сам Хиде о нем не знал, он не выдержал. – А этот… Мари-чан, – спросил он, дочитав интервью с Аччаном до конца и так и не поняв, о ком шла речь. – Я его… в смысле, ее знал? Аччан, который последние несколько минут делал вид, что уже уснул, тяжело вздохнул и открыл глаза. – Нет… мне кажется, нет. Вы не были знакомы. – А… – Хиде поколебался, но все-таки спросил: – А зачем ты вообще ее упомянул? Я просто… ну, это странно смотрится рядом со словами о твоем сыне. Если честно, у меня даже что-то дрогнуло внутри. От беспокойства. Мало ли, вдруг там что-то такое серьезное, о чем я не знаю. Ну. В контексте. Аччан покачал головой. – Нет, это… Знаешь, тогда у меня вообще было много разных мыслей. В основном о смерти. О том, что рано или поздно все закончится, и… – он глубоко вздохнул. – Я просто вспомнил о ней. Знаешь, мы ведь дружили. Тогда, в самом начале – очень близко, он… она – она меня завораживала. Своей душевной чистотой, способностью понимать тончайшие оттенки. Своим талантом – она была художницей в небольшом театре. Саюри с ним – тогда это еще был он – познакомилась на курсах дизайна костюмов, они подружились, ну и я тоже… Аччан невесело усмехнулся, как и каждый раз, когда разговор заходил о его профессиональных или личных несовершенствах. – Она была очень одарена. Гораздо больше, чем я. Чем многие из тех, кого я встречал в жизни. Хиде вздохнул: ну конечно же. – Вы близко общались? – спросил он, все еще неожиданно задетый за живое. – Ты просто никогда о ней не рассказывал. А ведь Аччан просто обожал рассказывать про всех своих необычных знакомых. Он вообще обожал все необычное и странное, бросающее вызов закостенелым нормам морали. Если честно, иногда Хиде подозревал, что даже то, что время от времени они с Аччаном совмещаются во времени и пространстве вот таким образом, как в этот вечер, обусловлено исключительно желанием Аччана быть не таким, как все. Аччан, будто бы догадавшись, о чем он думает, мягко усмехнулся и потянулся, закидывая руку за голову. – Она не любила внимания к себе. Мари-чан стеснялась себя показывать, избегала компаний… Жила уединенно, почти исключительно работой. – И ты молчал? – И я молчал, – кивнул Аччан. – А потом… потом она умерла. Вот просто так. Буднично, неожиданно. От инсульта. А мы, я ведь даже не звонил ей уже несколько месяцев к тому моменту. Как-то закрутился в своей жизни, даже забыл поздравить с днем рождения… А потом – раз, и все. И ее больше нет. И… мне стало так страшно, и стыло, и пусто… Понимаешь? – Понимаю, – ответил Хиде. Он отложил журнал на тумбочку и придвинулся ближе, просунул руку Аччану под шею и притянул к себе – тот с готовностью приник, прижался щекой и ладонью к его груди, как девушка… Хиде понимал. Когда уходят из жизни знакомые, близкие или дальние, сложно не примерить их судьбу на себя. Сложно не испугаться, не задуматься: а что ты сам оставишь после себя?.. – Я просто хотел, чтобы о ней знали, – негромко сказал Аччан. – Хотя бы после смерти. Чтобы помнили. Поэтому и… Он поднял голову, с неожиданной тревогой заглядывая в лицо Хиде. – Прости, что не сказал тебе раньше, – попросил он. – Но… ты же знаешь. Если вещи, о которых нельзя рассказывать. – Ты и обо мне не рассказывал? – от волнения почему-то перехватило горло, и голос звучал хрипло. – Никому? Аччан покачал головой. – Нет. Я знаю, что ты бы не хотел. – А ты? Ты же хотел? Он вздохнул и улегся обратно, легко прижался губами к обнаженной коже и погладил ладонью по груди. – Я, знаешь… наверное, тоже нет. То есть, раньше хотел, чтобы все знали, чтобы… ну, ты понимаешь, – он усмехнулся. – Хотел кричать всем и каждому, что ты – со мной. Что у меня есть – ты. А потом… потом я понял, что мне не нужно, чтобы все знали. Ничего не изменится от того, знает кто-то или нет. То есть, внутри меня – не изменится. Мне уже не нужно хвастаться красивым и талантливым партнером, чтобы почувствовать себя лучше. Я перестал задумываться о том, как выгляжу рядом с тем, кого люблю. Все стало… проще. И мое удовольствие от того, что иногда мы можем полежать вот так… оно не становится меньше от того, что об этом никто не знает. – Ничего себе, – пробормотал впечатленный Хиде, и Аччан негромко рассмеялся. – Ну что, можно считать, мы перешли на новый уровень доверия? – спросил он. – Можно считать, – согласился Хиде и поцеловал его в макушку. – Всего-то понадобилось… тридцать лет. – Тридцать пять, – поправил его Аччан, хихикая. – Для меня – тридцать пять. Представь, как тяжело мне было молчать все это время!