Всё кончено, всё начато

Чета Данглар была похожа на любую другую счастливую семью: состояние их обладало завидной стабильностью; салон — визитёрами из высших парижских кругов; слухи о том, с кем мог бы втайне от супруги видеться барон Данглар, казались не более чем сплетнями для неугомонных языков — про какую семью подобного не болтают? — а дочь расцвела в завидную партию для какого-нибудь молодого человека из такой же хорошей счастливой семьи. Как и у любой семьи, счастливой свыше двух десятков лет, секрет Дангларов крылся далеко не в нежных чувствах — да и не в чувствах вообще. Чувства — это роскошь избалованного подрастающего поколения, еще не осознавшего, что, подобно банкнотам, брак и любовь должны храниться под разными подушками. Супружество барона и баронессы было выстроено с архитектурной точностью, как если бы это была замысловатая ярко-рыжая прическа: шпилька за шпилькой, локон к локону. Имя архитектора, как и обладательницы башни из идеально уложенных прядей, было Эрмина Данглар. — Мсье де Талейран вернулся на той неделе из Лондона, — говорила она между делом, придирчиво оглядывая себя в небольшое зеркальце, — он утверждает, что дела в Парламенте идут не очень. Чартисты никак не успокоятся, а в скорости и вовсе может дойти до кровопролития. Что-то неспокойно становится в Бирмингеме. Барон сдержанно кивал, продолжая перелистывать газету. С такой предприимчивостью могли бы общаться два дельца, никак не близкие супруги. Они и были в каком-то роде дельцами: мадам Данглар со свойственной ей проницательностью и хваткой знала, как обернуть связи в выгоду — зная положение дел во всей Европе, она понимала кое-что в биржевой игре и давала аккуратные подсказки. От супруга требовалось только не мешаться под ногами и не пятнать репутацию; обо всем остальном Эрмина могла позаботиться и сама. В отражении одна из рыжих прядей, на виске, выбилась: плотно поджав губы, мадам Данглар принялась приглаживать ее на место, прикалывая шпилькой. — Еще этот таинственный граф прислал нам приглашения на маскарад, — с ощутимым напряжением, не отрывая взгляда от своей работы, проинформировала она. — В Отейль. Непослушный локон никак не хотел возвращаться на место, грозя разрушить всю композицию. Мадам Данглар только на секунду остановилась, чтобы чуть повернуть зеркальце и взглянуть на лицо мужа. — В Отейль… — проворчал он. — Далековато. Ты знаешь, ma chérie, я бы предпочел не ехать. Она вздохнула: чуть громче, чем хотелось, и с чуть большим облегчением. Эрмина тоже предпочла бы, чтобы барон не ехал — дом в Отейле будет навевать слишком яркие воспоминания. Воспоминания, которые она хотела бы разделить с другим. — Я знаю, как ты не любишь всю эту маскарадную чепуху, — она обернулась, снисходительно улыбаясь. — Конечно, оставайся. — У меня, пожалуй, могут найтись свои планы, — барон Данглар всё так же сидел возле камина: он оторвался от газеты и поднял взглянул поверх поблескивающего пенсне. Вид у него при этом был сконфуженный. — Я бы поехал навестить парочку друзей, чтобы не оставаться в одиночестве… — Подруг, — равнодушно поправила его Эрмина. — Поезжай. Только, ради Бога, без шуму. Мне не нужны лишние разговоры. Счастье семейства Данглар выражалось, как и у любой другой вынужденно счастливой семьи, в отсутствии несчастья; а холодок одиночества, отдающий под ложечкой, можно перебить яркой мишурой светского общества. Приколотый шпилькой локон выглядел чужеродно — медленно вытягивая шпильку из волос, мадам Данглар только растрепала прическу еще больше. Вздохнув, она принялась выуживать и остальные: придется начать всё заново. Словно предчувствие, что маскарад у графа Монте-Кристо дастся совсем не обыденно-счастливо. И может быть, где-то глубоко в душе Эрмина именно этого и хотела. Может быть, ей и нужно побыть несчастной — зато искренне и по-своему.