Шоколад

      В обрамлении слабо пробивающихся из-за туч солнечных лучей, будто сошедший с картин Эпохи Возрождения, Намджун выглядел по-божественному потрясающе.       Он активно жестикулировал своими бесконечно длинными руками, что-то объясняя своему одногруппнику, который чуть отошел, чтобы случайно не попасть под атаку. С этим человеком велась ожесточенная дискуссия, из-за чего Намджун был оживленнее обычного: он слегка нервно поправлял волосы под своей очередной глупой шапкой, одергивал рукава безразмерной толстовки, вертел телефон худощавыми пальцами, кивал головой, показывая вовлеченность в беседу и опасно облокачивался на подоконник, настораживая стоящие там университетские декоративные цветы. Цветы эти были опытные, имевшие дела с переполненными гормонами шумными студентами, поэтому разворачивающаяся около них драма не стала для них чем-то новым или неожиданным. Даже наоборот – когда рядом начиналось подобное действие, то они были готовы к очередной встряске. Подоконники в этом учебном заведении были уютными, широкими, как будто бы и созданными для того, чтобы швырять на них свои большие сумки, и при этом подвергать горшки маленьким землетрясениям.       Действия Намджуна отточены до мелочей, причем отточены не специально, а нарочно нелепо: будто резко выросший и не до конца привыкший к своему телу ребенок он не рассчитывает силу своего броска, и когда его сумка летит на подоконник и чуть не валит на своем пути все, что там оказывается, он сам поражается этому событию, и не до конца известно чему именно – своей силе или своей меткости. Стоявшие рядом его одногруппники, привыкшие к таким выходкам своего старосты, ориентируются быстро: ловят сразу и заскользивший по пластиковой поверхности телефон, и готовые к падению растения, а кто-то и успевает схватить и саму сумку до того, как она врежется в стекло. Все это сопровождается беззлобным смехом со всех сторон, и Намджун, отойдя от первоначального шока от творений рук своих, не может не поддержать появившееся вокруг настроение; он вновь тянется к шапке, поправляет ее на своих густых волосах, из-за чего они словно назло начинают сильнее лезть во все стороны и уклоняться от его пальцев. Он улыбается окружающим своей самой милейшей улыбкой, демонстрируя каждому желающему глубокие ямочки на обеих щеках. Из-за смеха его узкие глаза прикрываются, и вместо выразительного взгляда темно-карих радужек они приобретают форму дуги, как у радуги. Бог, не иначе. – Чимин.       Намджуну неловко, но неловкость в его компании испытывает лишь он один. Своими активными действиями он собирает вокруг себя словно бы только больше народа, и от напряжения по поводу его недавней активной дискуссии не осталось и следа. Споривший с ним одногруппник хлопает его по плечу, смеется, подначивает окруживших потрепать неуклюжего старосту по его волосам, как маленького ребенка. Каждый воспринимает это как вызов, от которого зависит личная репутация, поэтому его голова становится целью многих, если не всех. Намджун смеется, за шапку хватается, никому не дает ее стянуть, и шутливо блокирует руками потянувшиеся к нему со всех сторон руки. – Пак Чимин.       Толпа смеется, поправляет на Намджуне одежду и передает ему его чуть не улетевшие на гранитный пол вещи. Группе хорошо: если их верный защитник от преподавателей и по совместительству любимый староста смеется, то как минимум на сегодняшний день можно расслабить мозги и не париться над учебой: Ким Намджун давно зарекомендовал себя как человек, который не боится вступить в спор даже с профессорами не только по поводу информационной ценности лекций, но и по вопросам учебного процесса.       Он выделялся из числа остальных старост за то, что ему было не плевать на своих одногруппников, за которых он стоял как недвижимая каменная скала, сдерживая своей мощью возникшую несправедливость со стороны других групп или возникающей иногда дедовщины со стороны зазнавшихся педагогов. Намджун знал о своих сильных сторонах и умело пользовался ими: он был высоким, его тело получало к себе много внимания и заботы со стороны хозяина, и путем долгих тренировок выглядело подтянутым и мускулистым; он был умен и делился мудростью, какой не могли похвастаться многие из его сверстников, и самое главное, почему преподаватели давали ему слово и пытались выслушать – он был альфой, и по его взгляду было видно, что вместо костей позвоночника он словно бы имел стальной стержень, который невозможно было переломать, даже упади на него небесный свод. А главным своим недостатком он называл свою неуклюжесть, которая порой играла с ним злую шутку в виде насмешек или тыканий пальцем, но со временем такие милые глупости со стороны такой личности лишь больше начали располагать людей. Если ты идеален, то становишься скучным, а из-за таких милых провинностей по типу очередного сломанного карандаша, а также из-за милейших ямочек при искренней улыбке Намджун влюблял в себя окружающих. И сейчас, стоявший в окружении золотого полотна солнечных лучей, он выглядел как сошедший с небес Бог, несущий миру на своих крыльях счастье и процветание. – Если ты так будешь на него пялиться, то прожжешь в нем дырку.       Чимин устало вздыхает и поворачивается к стоящим рядом Тэхену и Чонгуку. Тэхен приподнимает бровь, смотря на Чимина, а Чонгук отрывает, наконец, взгляд от своего телефона, и улыбается: – Точно. Подожжет ему что-нибудь и сам же побежит его тушить. – Тогда, может, он прожжет взглядом его зад? Я слышал, что огонь можно потушить, если по нему похлопать руками. Двух зайцев убьет - и потушит, и пошлепает.       Тэхен и Чонгук гогочут и дают друг другу пять, а Чимин хлопает их обоих по их бесстыжим задницам в ответ. – Когда вы откроете свое юмористическое шоу? Жду не дождусь, когда его рейтинг упадет до нулевой отметки и вы станете банкротами. Тогда вы будете скрываться от налоговой и я в жизни про вас больше не услышу. – Ну не обижайся, бро, – Тэхен приобнимает его за плечи и поворачивает в противоположную от Намджуна сторону. – Ты не слышал, как я тебя звал, а залип на сам знаешь кого. Он ведь так и заметить может, потом еще неудобные вопросики будет задавать, оно тебе надо? – Ага-ага, – бормочет Чонгук, уткнувшись в смартфон, – мы тебя от смерти по причине стыда вообще-то спасаем. Где твоя благодарность? – Не нужно мне это спасение. Он не заметит моего взгляда, даже если я буду в упор на него смотреть сутками напролет, – Чимин тяжело вздыхает и прикрывает гллаза, склоняя к плечу потяжелевшую от мыслей голову. – Ну да, если до сих пор не заметил, когда ты так делаешь, то не заметит никогда, – Тэхен шлепает Чонгука по животу за такие безотрадные слова и просит быть мягче, но тот совсем не такой омега, как остальные, и любовные страдания ему чужды. Чимин понимает, что его любимый Чонгук не ставит перед собой целью задеть за больное или унизить: он действительно прямолинеен, и никто не требует его строить из себя кого-то другого. – Все нормально, он прав. Но вы знаете, это не плохо. Главное, что мне комфортно в данный период жизни, верно? – Верно! Но еще верно то, что преподавателя нет уже целых двадцать минут, а я дико хочу есть, - Тэхен смотрит на друзей исподлобья, и они повторяют его взгляд. – Ой ли? – Вы меня правильно услышали? Я же не зря называю вас лучшими друзьями и обвожу ваши имена в сердечки, как только их вижу?       Чимин водит рукой по своему пузику, что ноет от пустоты в нем, и недолго размышляет над дальнейшими своими действиями. Он взваливает на плечо свою большую сумку, набитую всякой учебной ерундой, поправляет задравшийся бежевый кардиган, подтягивает свободные светло-голубые джинсы и зачесывает руками светлые блондинистые волосы. – Что-то у меня совсем пусто в животе... Наверное, никто не заметит, если мы не будем присутствовать какое-то время на паре? - он приподнимает брови и щурит взгляд на друзей, и те сразу копошатся в своих вещах и собираются вслед за ним. – Чимини, ты всегда знаешь, что нужно сказать в подобных ситуациях! – Да-да, с языка снял! – Чонгук словно был готов к такому повороту событий, поэтому быстренько кидает свои пожитки в небольшой рюкзак и устремляется вслед за Чимином к лестнице, ведущей в столовую. Чувствуя себя вожаком этого трио, Чимин гордо задирает голову и уверенным шагом направляется по четко заученному маршруту, пока перед ним не возникает тень, а вслед не вырастает крепкая фигура, возвышаясь над Чимином на целую голову. Чимину кажется, что перед ним возвелась бетонная стена, кидая на маленького омегу длинную тень словно бы от закатного солнца, но на деле все оказывается намного проще: свет излучает не солнце, а всего лишь университетский светильник с устаревшими лампами накаливания в нем; стеной оказывается не настоящая бетонная конструкция, а широкий торс возникшего на пути альфы, а обладателем этого торса становится просто-напросто любовь всей чиминовой жизни. – Так-так... Стоит старосте лишь один день отсутствовать в вашей группе, как начинается гуляние по этажам, м? – Намджун говорит с явным укором, но Чимин поднимает свой взгляд, даже на капельку не замутненный чувством стыда, и не ловит негатива в чужих глазах. Он видит усмешку, но усмешка эта вызывает ответную улыбку и легкое смущение Чимина. – Ну что мне поделать, хен? Препода нет уже целую вечность, может он вообще не появится, так зачем терять драгоценное время? - Пак выпячивает грудную клетку, заводит руки за спину и сцепляет ладони в замок. Его голос льется сладким медом по ушам окружавших его троих людей, и если Чонгук на эту смену поведения закатывает глаза, то Намджун растягивает губы в более широкую улыбку и тянется длинными пальцами к омежьей щеке. – Ох, Чимин-и, – треплет он безжалостно чужую пухлую щеку. – Ты всего лишь на втором курсе, а уже позволяешь себе такие вольности... Вот вырастешь, кто с тобой нянькаться будет? Я? – Хен! – омега вырывается из чужого захвата и щурится исподлобья с хитринкой в глазах. – Ну конечно ты! Планирую сесть тебе на шею и свесить ножки. Неужели ты не знал? Я думал, мой папа уже растрепал тебе мои планы на будущее, вы ведь так хорошо болтаете, когда пересекаетесь на улице. – Ох, черт, а я ведь и совсем забыл! Он же рассказывал, что ты вцепишься в меня всеми своими зубами и не отцепишься до самой надгробной плиты. Как я вообще мог такое запамятовать? – Намджун прикладывает руку ко лбу аки королева драмы, а Чимин действительно пугается, что на самом деле мог рассказать его о-папа любовному интересу своего сына, но с Намджуна вмиг спадает весь серьезный настрой и он прыскает, вновь устремляя на Чимина взгляд. – Так куда вы втроем направляетесь? У вас же еще есть занятия после этой пары. – Ничего себе, а откуда ты знаешь... – начинает бурчать Чонгук, но Тэхен быстренько его перебивает. – Мы в столовую. Чимин та-а-ак сильно хочет кушать, Намджун-хен, что сваливает с пар ради того, чтобы зарядить батарейку всякими вредными углеводами. Чимин ловит чужой прищуренный взгляд. Он чувствует, как его щеки наполняются кровью от стыда. Опускает взгляд, но слышит вкрадчивый голос: – Чимин, когда ты кушал в последний раз? – Утром. – Каким утром? Вчерашним?       Чимин прикрывает глаза. Он знает, что кроется за этим вопросом. Взгляд Намджуна сканирует его будто насквозь - проходится по чуть впалым щекам, по тонкой шее, по костлявым запястьям. Намджун тяжело вздыхает, и Чимину этот жест навевает стыдливые, давние воспоминания, которые так неудобно застают его прямо в коридоре университета, у своего объекта воздыхания на виду. Чимин тогда ступил одной ногой в яму своего настоящего взросления. Он был на пороге празднования своего дня рождения, когда его сосед – альфа Ким Намджун, выстраивающий на голове башню из выцветших бледных волос и воска – надел однажды темные очки, наслушавшись завезенных из Америки компакт-дисков, и начал прямо на улице реализовывать свои таланты. Он проживал рядом, на одной улице, что была заполнена частными домиками из красного кирпича. Намджун сверкал как яркая звезда, ослепляя отражением солнца в солнцезащитных линзах, а начал свой путь, зачитывая тексты Эминема и используя в качестве самодельной сцены деревянный ящик из подвала своего дома. Сначала он зачитывал что-то спокойное, с медленным темпом, но всегда выбирал тексты с глубоким смыслом и правильным, мудрым посылом, заставляющим задуматься о великом или приземленном, о близком или таком далеком... По крайней мере, это Чимин слышал от ребят постарше, которые могли понять смысл этих текстов, ибо читал он на английском, и корейские слова даже не вмещал в свой монолог.       Маленькому омеге исполнялось шестнадцать осенью того года, когда ребята постарше собирались в конце соседней улицы, которая заканчивалась тупиком и упиралась в небольшой заброшенный яблоневый сад. Там Намджун гордо вскакивал на импровизированный пьедестал, привлекал внимание покрытыми пылью белыми кроссовками, и получал поддержку всякий раз, когда зачитывал что-то новенькое, а Чимин стоял в самых первых рядах, аплодировал громче всех, и ради такого дела даже научился свистеть. Он видел, как шум толпы воодушевлял Намджуна на покорение новых вершин, поэтому долго уговаривал отца научить его самому громкому свисту. Громче ребят постарше, конечно, не получалось - объем легких не тот, да и стеснялся обращенных к нему взглядов - но поддержку Чимина подхватили быстро, сначала в шутку, а потом со всей серьезностью. Намджун был душой компании, и когда под вечер возвращался с очередных исследований заброшек с друзьями-альфами, всегда вскакивал на ящик, каким бы усталым и замученным он ни был. Казалось, что разряженная за день батарейка вдруг заряжалась с нуля сама собой, когда он являл на мир свое внутреннее я. Чимин обожал его слушать, следить за движениями его губ и жестикуляцией рук. Все в языке тела было сбалансировано, гладко, и это в Намджуне включалось резко, словно по щелчку пальцев. Он вмиг терял свой природный талант неуклюжести, и ни разу даже не навернулся со сцены, не запнулся, не забыл заученные слова. Чимин наслаждался зрелищем теплыми летними вечерами, окутанный запахом цветущих плодоносящих деревьев. Как расцветали весной яблоневые белые цветки, так и расцветал Намджун, занимаясь своим любимым делом. Потом, кутаясь в мягкий аромат налившихся соком плодов, Чимин видел взросление и становление чужой личности. Он был покорен и сражен наповал, когда Намджун, стесняясь и розовея щеками, вдруг робко возвысился над головами зрителей. На фоне солнце стремительно катилось к горизонту после ясного жаркого дня, и он вдруг скромно объявил, запинаясь: – Я сейчас зачитаю текст собственного сочинения.       И зачитал, но будто бы не записанные потекшей шариковой ручкой слова на мятый тетрадный листок, а золотыми чернилами в вековой свиток поэзию: напичканный с детства художественной литературой, чуть ли не каждые выходные мотающийся с родителями по выставкам произведений искусства, он не мог не выпустить из своих рук нечто такое, что не обвивалось бы плющом вокруг черствых человеческих сердец, что не омывало бы теплыми океанскими волнами каменные людские души. Но юное сердце Чимина было зацеловано мягкими листьями этого плюща до самого живота, что разрастался там до небывалых размеров и самыми нежными кончиками щекотал его тело изнутри, а душа вместе с накатившей на нее соленой водой чувствовала не разрушительный удар по скалам, а трепетные ласки смешанной с мелким песком морской пены, прикосновения которой больше напоминали по ощущениям прикладывание шелка к нежной коже.       Чимин не мог полностью ощутить ту глубину эмоций, что в нем бурлила. Он никогда не испытывал такого раньше: ни к другим соседям по улице, ни к сидящим с ним на одной траве рядом альфам. Все цунами его внезапных чувств обрушилось на него самым обычным спокойным летним вечером с алым закатом за спиной Намджуна, и в торжестве своих мыслей тот выглядел как воплощение супергероя с развевающимся по ветру за спиной красным плащом, увековеченный легендой в глазах людей перед ним. Чимин сидел тогда в самом первом ряду, и сердце его стучало быстро-быстро, листья в животе щекотали насмешливо, волны шумели в ушах, когда он понял, что влюбился. Омега размышлял не одну ночь, постоянно ворочался, пока кровать не начинала гаденько поскрипывать, но твердо решил: такому крутому альфе нужен в спутники человек, с которым было бы не стыдно пройтись по улице, сцепляя теплые руки в замок, чтобы каждый мимо проходящий был свидетелем их разделенных на двоих чувств. Нужен такой омега, который встал бы не позади, а рядом, и держал бы оборону со своим альфой плечом к плечу, не позволяя ни одной беде посетить их семейную жизнь.       Утром Чимин проснулся, усердно тер лицо холодной водой, выгоняя мечты о всяких семейных жизнях, и спустился к завтраку. Папа-омега сидел за столом напротив Чимина и улыбался сыну. Чимин видел, что папа толком не успел проснуться, с глупой утренней улыбочкой размешивал сахар в кофе, но не смог удержаться от вопросов. Сын плюхнулся на стул и принялся спрашивать пулеметной очередью: можно ли ему пойти в кружок, в какой кружок ему пойти, как заговорить с человеком так, чтобы ему понравиться, обращают ли альфы внимание на омег, о чем можно поговорить с альфами, почему некоторые альфы такие крутые… А потом папа, глупо моргая глазами, его прервал. Чимин ковырялся вилкой в своем омлете, грустно вздыхал и не видел, как его родитель в умилении сдвигает брови к переносице, прикусывает губу, и все-таки выдвигает предложение пойти в танцы, которые Чимин забросил несколько лет назад из-за нагрузки по учебе. Тот чуть ли не сияет глазами на это предложение, ведь танцы - это бинго! Он подтянется, может, у него получится вытянуться вверх на пару сантиметров, а то омега чувствовал себя совсем низким по сравнению с Намджуном, а также он подумал, что это отличная возможность привести мышцы обратно в тонус. Возможно, его щеки наконец избавятся от этой детской припухлости…       Чимин возвращался в танцевальный зал спустя несколько долгих лет в приподнятом настроении и с хорошим расположением духа. Его старый тренер встретил его с распростертыми объятиями, воркуя как над собственным ребенком, и с большим удовольствием представлял омегу новой группе. Чимин не знал никого. Ему казалось, что другие омеги улыбались искренне, и также от всей души приветствовали его. Многие помогали ему влиться в коллектив, знакомились, обменивались номерами телефонов и умилялись голубому блестящему чехлу на чиминовой раскладушке. Не привыкший к такому вниманию Чимин таял, не убирал с лица своей улыбки, рассказывал о своей любви к серьгам-кольцам в ушах и делился секретами, как из черного вороньего крыла на голове сделаться розовой зефиркой, какая он есть сейчас. Многие в группе, не считая учителя, были сражены наповал этими черными улыбчивыми глазами, хрупкими пальцами и медовым голосом. Чимин был совсем юным омегой и выглядел как принц из любовных романов. Он и сам себя таковым считал, правда если он и был заперт в высокой башне, то ему казалось, что окружал его не огнедышащий древний ящер, а ров с кипящей лавой из жара стеснения и огненной массы собственной неуверенности в себе.       Спустя несколько полноценных занятий он смотрел в зеркальные стены танцевального зала и начинал любить свое тело: животик с естественной для омег жировой припухлостью около бедер казался не таким большим как раньше, ноги не такие уж и толстые, руки и вовсе не обвислые, да и щеки не детские. Обычные, вы знаете, омежьи щеки, да и для его возраста такой овал лица был вполне нормальным. Чимин улыбался, хлопал себя по пузику, но в зал не ленился приходить раньше остальных на целый час. Тренер, попивающий чай между группами, давал ему комплекс занятий на неспешный разогрев и растяжку, уходил в свой кабинет, а Чимин принимался за упражнения. Пыхтел, потел, быстренько вытирался полотенцем и снова принимал упор лежа. В один из таких дней на одно из таких ранних мероприятий пришел омега из его группы. Тогда Чимин активно помахал коллеге ладошкой, но в ответ получил холодный кивок головы. Отвернувшись к зеркалу, он чувствовал лопатками пристальный взгляд, горячим липким маслом стекающий по спине до самого крестца. Принимаясь за дело, Чимин ожидал, что парень к нему присоединится, приляжет рядом на коврик и начнет занятия, хотя до начала оставалось еще больше сорока минут. Но тот сзади пару секунд потоптался на месте, пошаркал обувью, и Чимин видел в отражении своего зеркала, как тот поправил прилизанную челку, осмотрел свой наряд с головы до ног, на пару минут исчез в раздевалке, а потом вышел обратно в зал и сел не где-нибудь, а именно за спиной у единственного занимающегося в зале. Пак не обратил на этого особого внимания. В конце концов это он новичок в этой группе, и это ему нужно заниматься больше остальных, чтобы привести себя в форму, а для других хватает разминки с тренером.       За окном поют птицы, прощаясь с последним месяцем этого лета, солнце потихоньку клонится к горизонту, окрашивая небо в сочный розовый, наполняя чиминову душу легким трепетом предвкушения, сладким медом грез, легкими мыслями о завтрашнем дне с запахом поспевающих яблок, и все это сопровождается тихой музыкой из колонок, что не стихают даже в перерыве между занятиями, как вдруг сахарную вату вокруг ушей разъедает резкий, громкий звук затвора и тихое шипение позади. Чимин честно старается не обращать внимание, но он только что стоял в планке и трясся, аки стиральная машинка при отжиме, поэтому ему показалось, что омега сзади сфотографировал его в довольно уязвимом состоянии. Пак садится на попу, пару секунд смотрит на свое покрасневшее лицо в зеркале и поворачивается на сто восемьдесят. Омега на противоположной стороне зала прислонился к зеркальной стене и что-то быстро набирает своими проворными пальцами в небольшом телефончике. Когда он видит, что к нему повернулись, он поднимает только глаза, смотря на внезапного собеседника, и вопросительно выгибает подкрашенную черную бровь. – Извините… Я только что слышал звук… Вы фотографировали меня?       Теперь омега широко распахивает глаза, отводит телефон в сторону, и с большим энтузиазмом начинает мотать головой. – Что ты! Конечно нет, – он машет телефоном. – Я просто делал фотографию себя для друзей. Показывал им, что я уже тут. – Ой, боже мой, простите, – Чимин вскакивает на ноги и низко кланяется. – Я наговорил на Вас ни за что. Простите.       Омега мило улыбается, машет ладошкой, показывает, что ничего страшного не случилось. Чимину удается его рассмотреть, и он замечает, что этот омега действительно очень красив: у него лоснящиеся, наполненные жизнью черные волосы, как будто срезанные с гривы лошади фризских пород; белая кожа без единого прыщика, матовая, будто сияющий изнутри фарфор; брови, такие же темные как волосы, аккуратно выведены мягким карандашом в идеальную форму с острым кончиком; аккуратный нос и выделяющиеся розовым бутоном большие губы, пухлые, милые, без ранок и шелушений. Пак смотрит на это пару секунд, отпечатывая это лицо на подкорке, ибо оно действительно нереально красиво, и поворачивается обратно к зеркалу, не решаясь продолжить такой неловкий диалог. Мимолетом он отмечает, что на подобного омегу совсем не похож. И волосы у Чимина как пучок высохшей на солнце травы от вечных перекрашиваний и постоянного нахождения на улице в безоблачный летний знойный день. И кожа вовсе не белая, а по цвету была золотистой, загорелой. Брови покрыты мокрыми иголками из-за пота, губы как разрезанная пополам слива. Да и вообще, ему казалось, что своим внешним видом он больше напоминал не милую омегу с обложек романтических романов, а губастых зарубежных альф с темной афроамериканской кожей и прокуренными травой глазами, которых он постоянно видел на обложках принесенных Намджуном дисков рэп-исполнителей. Как обычно, он не придал значения своей внешности, ведь он изнурен тренировкой и сногсшибательной планкой аж в целую минуту, поэтому вновь принимает упор лежа, как слышит позади себя насмешливый хмык и елейный голосок. – Скажи, а тебе реально заняться нечем? Может, это не твое, раз ты бросил танцы годы назад?       Чимин вновь смотрит на себя, удивленно моргает глазами и поворачивается все к тому же омеге. Тот вопросительно сводит брови к переносице и склоняет голову в ожидании ответа. – Что? – Ох, – омега закатывает глаза и со вздохом повторяет. – Я говорю, тебе реально нечем заняться? Просто, ну, знаешь… Тут люди танцевать приходят, а не разминаться по часу.       Омега коротко смеется в ладошку, но взгляд с Пака не сводит, внимательно наблюдая за реакцией. – Я… не совсем понимаю твой вопрос, прости. Что значит твое… – Я что, говорю по-китайски? Или на курсы корейского тебе тоже надо? – теперь брюнет не смеется. Он убирает телефон на лавочку, и направляется к Чимину, но Чимину кажется, что омега будто плывет по этому деревянному глянцевому полу. Бедра плавно покачиваются из стороны в сторону, гипнотизируют любого на них смотрящего, поэтому смотрящий сам не замечает, как становится жертвой чужой атаки. Словно маленькая мышка, наблюдающая за движениями кобры, Чимин смотрит на возвышающегося над ним парня, и ему даже вставать с задницы не надо чтобы понять, что он наверняка еще и ниже этого божественного изваяния на целую голову. Тот осматривает лежачего с головы до ног, задерживается глазами в области бедер и его верхняя губа дергается в отвращении. – Я думал, что ты свалишь через пару дней, как это делают подобные тебе мальчики. Прикинь, тут не место для всяких зефирок и конфеток. Эти танцы – реальные. Тут тебе не балет с этими тупыми стойками на тупых пальцах. Тут танцы современные, догоняешь? Хип-хоп, слыхал о таком? Все видят, как ты встаешь в балетную стойку, когда начинаешь свою партию. Ты в курсе вообще, как это выглядит? Это выглядит, ну… реально убого, – омега кривит бровь, словно доносит до глупца совершенно очевидные вещи, а тот слишком ограниченный для того, чтобы это понять. Чимин опускает взгляд. Ему нравилось, как тренер хвалил его за такое интересное и изящное начало. Он и не знал, как глупо смотрится со стороны. – Тебе следует подумать, как и где ты танцуешь. У нас тут реально крутая студия. Мы планируем выходить на национальный уровень, а лично я планирую стать ведущим танцором, и поставить такой танец, с которым мы выйдем на уровень международный… Я хочу поехать в Штаты со своим танцем, а ты тут единственный, кто сбивает все настроение.       Чимин поникает плечами. Ему всегда помогали влиться в коллектив. Другие омеги приняли его с распростертыми объятиями. Но не все приняли, и одним из таких, кто был холоден по отношению к нему, был стоявший напротив него омега. Он ведь знал о чем говорил, он давно плавает в этом омуте, об этом говорят его идеальные подтянутые ножки, застывшие в расслабленной позе прямо перед Чимином. Он пару раз нетерпеливо потопал кончиком обуви по полу, и продолжил разговор: – Слушай, я ведь это не просто так говорю, а тебе во благо. Ты ведь спасибо мне должен сказать, слышишь? Не тяни всех на дно. Подумай над будущем нашей группы, пожалуйста. Будь так любезен.       На занятии в тот день Чимин был молчалив и рассеян. Дома он смотрелся в зеркало долго и неотрывно, щупая пальцами свои бока и пухлые ляжки. Обычно это занятие помогало ему поднять боевой настрой. Он смотрел на свое обновляющееся тело, что с охотой взращивало в себе мышцы на замену детскому жирку, но сейчас он понимал, что он старается недостаточно. В тот день ожидалась очередная сходка, на которой Намджуна обязательно припахают встать на подмосток, и тот буквально вчера приглашал Чимина присоединиться к нему и его друзьям, и тогда омега правда согласился. Но сейчас он понимал, что лишь усугубит свое положение и потеряет время! Поэтому около того же зеркала упал на пол и принялся за упражнения.       Новая неделя не принесла в жизнь Чимина ничего хорошего: в зал пораньше он ходить перестал, но все равно чувствовал на себе неприятный, липкий взгляд, и ему казалось, что смотрел на него не только тот омега, но и вся группа. Он чувствовал себя маленьким беззащитным кроликом на опушке леса в окружении высоких деревьев с густой кроной, в которых прятались совы с острыми когтями, что могли бы впиться в его маленькое тело буквально насквозь. Иной раз он чувствовал себя в окружении налитых кровью глаз голодных волков, что следили за каждым движением волосков на его голове. Тогда Чимин оборачивался, но не видел ни одного человека, который бы на него смотрел. Он видел, что были заняты собственными движениями, и только после тщательного осмотра он снова принимался за работу. – У тебя такие смешные локти. Похожи на сморщенный чернослив. Не подумай, конечно, что и по цвету такие. Просто, ну, ты понял. Такие же скукоженные. Я думал ты наносишь увлажняющий крем или что-то типа того… Не думаю, что поможет, но давай я посоветую тебе один хороший? Я сам им пользуюсь. Правда, он не бюджетный, но вдруг у тебя получится накопить? Сейчас тебе дам бумажку с названием, – главным и единственным свидетелем такого монолога стал Пак Чимин, пойманный в угол и ослепленный уверенной несгибаемой речью как олененок в свете фар несущегося на него тяжеловоза. Он что-то глупо булькнул, принял в руки небольшой клочок бумаги, будто бы по линейке оторванного, и посмотрел в глаза стоящего напротив. Омега был так же красив, как и прежде, но теперь вместо холодного взгляда и поджатых губ поймал на себе милый и приветливый взгляд. По нему было заметно, что желал он исключительно добра, поэтому Чимин выдавил ответную улыбку, но лежавший в руках клочок бумаги, казалось ему, вот-вот насквозь прожжет его пальцы, и он никогда не сможет заниматься танцами. – Слушай, у тебя волосы от рождения такие сухие, или ты их бесконечными покрасками измотал? Ты же в курсе, что это очень вредно для волоса, да? Ты раньше темненький был, я слышал, а темный пигмент ой как сложно из волоса вывести. Я понимаю. Но это ясно, у тебя выбора не было, твоему лицу мало какая прическа пойдет, а с темными волосами ты будешь похож на страш… ну, не важно. Давай посоветую тебе пару масок? У моего друга волосы ломались буквально от прикосновения, я думаю, что тебе недалеко до такого, поэтому попробуй, пока не стало поздно, – потом Чимин весь вечер пытался уложить свои волосы, расчесывал их часами, пытаясь преобразить воронье гнездо в нормальную прическу, но в итоге швырял все расчески на кровать и кусал себя за пальцы, чтобы они не вырывали торчавшие волоски живьем. – Ого, у тебя такой профиль! Я имею в виду, плоский такой, как… ну реально вот как этот стол, да. Ты не обижайся, конечно, я такого профиля еще не встречал. Может тебе стоит операцию на нос сделать? Но это я так, предлагаю просто… ну ты понял, да? – спустя время Чимин очень расстроился, когда узнал, что пластические операции делают только после совершеннолетия. – А почему у тебя такая широкая талия? Это ты в папу-омегу или в папу-альфу? Только не удивляйся, я видел людей, у которых фигура квадратная как рамка для фотографий… ну ты понимаешь, о чем я говорю? Сто процентов ведь видел, они в магазинах стоят на полках, ты ведь хоть раз ходил в мебельные? Ты не подумай, конечно, это не плохо… Генетика, ты ведь в курсе, ее никуда не денешь. Родился без стройной фигуры и никогда тебе ее не сделать красивой, как ни старайся… Мне повезло с этим, конечно, поэтому я очень надеюсь на ведущую роль в группе. Ну ты ведь помнишь, да? Молодой ведь, память должна быть в порядке. – Я слышал, что омеги перестают расти в шестнадцать. Задница может еще подрасти, но вот рост, ну… увы. Тебе сколько, кстати? Ты самый низенький в группе, а весишь даже больше меня. Не спорю, может мышцы, но у меня мышц больше, и ростом я выше, но вес… Это большой показатель в танцах. Если в тебе много жировых отложений, ну, ты понял… О танцевальной карьере можно забыть. Но не волнуйся, в твоем возрасте это еще можно исправить. Надеюсь. – Что? У Чимина милые пальцы? Ну да, я заметил. Они короткие, неудобно будет свой вес держать, когда мы перейдем к сложным па на полу. Удержат ли такие милые пальчики вес взрослого и тяжелого омеги? Ой, конечно, я не имел в виду такого тяжелого… Просто, вы же сами видите – у Чимина полные бедра, пухлые ножки, ну, вы понимаете меня? Нужно приложить усилий больше, чем нам всем, мы ведь с нормальными руками и веса в нас поменьше. Он не обижается, он себя трезво оценивает, хватит принижать его ум! Видите, он кивает головой, значит со всем согласен. Ты ведь согласен со мной, Чимин?       Чимин забыл, как выглядит лицо Намджуна. Забыл, во что тот одевается, не имеет понятия, какую одежду Намджун носит сейчас. Не знает, о чем Намджун говорит со слушателем, не имеет даже предположений, какие мысли крутятся в этой умной голове, чем живет сейчас его мозг. О чем он переживает, что его гложет? Пахнет ли в том саду яблоками также сладко, или в забытой всеми аллее опавшие яблоки начали гнить, и теперь днем там лучше не находиться, чтобы не попасться под жало обезумевшей от забродившего яблочного сока осы? Не сломалась ли под новенькими кроссовками подгнившая от дождя и жары деревянная коробка, не посадил ли Намджун себе ссадин и заноз, когда спускался с нее, так резко, как умеет только он? Появился ли на месте, что всегда было занято Чимином, какой-нибудь симпатичный омега, что с таким же восхищением слушал чужие куплеты, но вникая в них как в свои собственные, заглядывал ли он в рот и жадно глотал чужие слова, ловил ли он на себе теплый взгляд играющих на мареве заката глаз, которые смотрели когда-то на маленького, некогда бесстрашного Чимина, вверяя в него веру в светлое будущее? Может, Намджун прямо сейчас обхаживает кого-нибудь похожего на того черноволосого омегу с танцевальной группы, но тому не нужно прилагать огромных усилий, чтобы поменяться в лучшую сторону. Зато это нужно Пак Чимину. Толстому, носатому, короткопалому Пак Чимину. Ну разве обратит на такого внимание не то что Ким Намджун – банально хоть кто-нибудь посмотрит на него так, как смотрят альфы на своих омег в мелодрамах? Достаточно просто взгляда… Но он и сам все прекрасно понимает. Он со всем согласен. В конце концов, танцевальный зал не единственное место, где есть зеркала.       Чимин ненавидит еду. Безусловно, раньше он обожал сладости, да побольше. Его закармливали все вокруг: родственники, частенько навещающие родительский дом по праздникам и выходным, сами родители, привозившие из магазина множество вкусностей для своего сладкого сына-омеги, и даже Намджун, приносивший ему шоколадные батончики в карманах своих бесконечных бомберов с блестящими на заходящем солнце нашивками. Шоколад всегда успокаивал и вытаскивал из уныния, хотя Чимин и догадывался, что больше всего из таких состояний его вытаскивала рука, что будто из воздуха материализовала его любимые сладости и протягивала прямо в ладони, без лишних слов и на совершенно безвозмездной основе. Намджун баловал его разнообразием, и даже когда попадалась шоколадка ужасная на вкус, приторная, от которой обычно он отказывался даже за бесплатно, полученная из альфьих рук она казалась слаще всего на свете, и Чимин съедал ее с большим аппетитом. Сейчас же он смотрел на тарелку с некогда любимым супом из свиных ребрышек и ненавидел каждый из пузырьков жира, что плавал на его поверхности. Он смотрел на эти вареные куски мяса и уже представлял, как они растворяются в его пищеводе, а потом спешат отложится везде, где это возможно: в плечах, стекая потом по локтям чуть ли не до запястий, в ногах, не позволяя потом натянуть на эти толстые ноги ни одних любимых чиминовых штанов, в ягодицах, превращая их в форму идеального шара, которую можно было бы и из космоса увидеть. Чимин вылавливал весь свежий лук из супа, питался этим, а потом выливал его обратно в кастрюлю, пока никто не видел, и брал из холодильника побольше овощей и поедал их весь вечер, пока не приходило чувство насыщения. Для танцев ему требовалась энергия, и он расходовал ее больше, чем получал. Физические упражнения сильно выматывали организм, коленки тряслись после каждого падения словно бы по несколько минут, и Пак никак не мог привести свое тело в чувство. Пока никто не видел, в своей комнате он съедал сырые огурцы, запивая их водой, и слезы, что текли по впалым щекам, попадали в рот, и от этого любой овощ приобретал соленый, чуть ли не кислый вкус. – Ты уже столько к нам ходишь, а кажется, что толстеешь только сильнее… Ты не подумай, что это оскорбление! Я из благих целей тебе это говорю. Себя самого сложно в зеркале оценивать, особенно в твоем возрасте, ну, ты понимаешь. Кажется, что ты худенький и красивенький, а потом оказывается, что у тебя на всех органах по шмату сала отложилось… Я не пугаю, нет! Просто ты должен заботится о своем здоровье. Кстати, если сесть на голодовку, то организм просто сожжет весь лишний жир в организме! А потом можно вновь начать кушать и вес перестанет падать. Попробуй, я сам на такой диете сидел, очень классная!       Чимин шел домой, и ноги его почти не держали. Солнце шло к закату с каждым днем все быстрее, алые лучи светили ему прямо в лицо и слепили всю дорогу впереди, но ему и не хотелось смотреть вперед. Перед глазами мельтешили носки кроссовок, испачканные пылью и многонедельной грязью. В них он ходил на тренировки, в них шел с тренировки домой, и если раньше он ухаживал за своей обувью и не допускал грязи, то сейчас обувь по цвету больше напоминала не кофе с молоком, а уличную пыль вперемешку с дождем, отчего цвет в таких лужах переливался сразу несколькими серыми цветами одновременно, от светлого к темному, и эта картинка вселяла в душу Чимина еще большее уныние. Он сам не заметил, как кроссовки, да и каменная кладка на его улице, по которой он шел домой, начала расплываться перед глазами, и спустя пару мгновений он не смог идти дальше, потому что не видел дороги. Ему было так плохо. Внутри себя, вместо восторженно бьющегося сердца, что маленькой птичкой летало некогда в его грудной клетке, он чувствовал наполненный грязной сырой картошкой потрепанный мешок. Мешок этот источает запах мокрой, подгнившей земли, он сдавил все хорошее в его сердце, и пророс там неподъемной тяжестью. Это так утомляло Чимина, тянуло его к земле, тянуло так сильно, что он готов был рухнуть где-нибудь прямо посередине этой дороги на покрытые пылью камни и всю ночь пролежать, не издавая ни звука, не дергая ни единой конечностью. По ощущениям его желудок напоминал надутый гелием воздушный шар – такой же он был полый внутри. Под вечер он начинал бурчать особенно громко, словно у него проклевывались острые хищные зубы, что в эту же минуту прогрызли бы впалый за несколько недель недоедания живот, вырвался на свободу и улетел куда-нибудь за океан. Чимин остановился напротив своего дома. Небо покрылось градиентом голубого неба и розовых закатных лучей у горизонта, и Паку захотелось блевать от этой картины. Почему небо такое красивое и яркое, когда Чимину так плохо? Почему небу не нужно измождать себя постоянными упражнениями, чтобы выглядеть так прекрасно? Почему ему не нужно отказываться от того, что он любит, ради своей красоты?       Плечи Чимина сгорбились, он обнял себя руками, пытаясь спрятаться от всего мира и не рухнуть на своих дрожащих ногах под силой притяжения. Он чувствовал во рту вкус желчи, что сопровождал его с первого дня овощной диеты, и это окончательно сломало его. Сколько еще он должен страдать так, и почему его организм не сжег еще весь накопившийся в нем жир до конца? Он ведь совсем ничего не ест, ни мяса, ни сладостей, так почему его щеки все еще торчат, как у хомяка? И почему бедра такие же толстые, хотя уже обтянуты лишь одной кожей? Он застегивает ремень уже на две застежки меньше, но в зеркале он все такой же пухлый, объемный, страшный, губастый омега… – Чимин! Эй!       И у Чимина от ужаса окончательно опускается сердце, падая вниз с каменной тяжестью, но при падении разлетаясь градом из гальки. Это был голос его разрушенной мечты, и голос этот со временем совсем не изменился, хотя они не виделись почти целый месяц. Целый месяц, господи, думает Чимин, я целый месяц тебя не слышал, а твой голос такой же. Он слышит, как Ким Намджун, что позвал его, вприпрыжку спускается по каменной лестнице дома, что уже много лет находился почти напротив дома Паков, и направляется к омеге. С каждым его шагом Чимин сжимает свои плечи руками все крепче, пальцам впиваясь в кожу, делая себе больно, чтобы не позволить довести самого себя до состояния истерики. Боли не мешает даже плотная ткань джинсовой куртки – настолько много силы он прикладывает к тому, чтобы успокоиться, но это совсем не помогает. Он хочет рвануть с места и забежать в дом, пока Намджун не увидел его заплывшее от слез лицо, но ноги омегу подводят, и он спотыкается на ровном месте и ловит дрожащими ладонями прутья от калитки, и зависает в таком состоянии. Перед глазами темнеет, в ушах стоит шум, но не тошнит, и это уже маленькая победа. Чимин не успевает и глазом моргнуть, как Намджун возникает сбоку и подхватывает омегу под животом. – Твою мать, Чимин, ты как? Плохо? – голос его по-настоящему беспокойный, участливый, он действительно испуган чужим состоянием, и от этого становится только хуже в разы. Ну вот почему он такой? – Тошнит? Пошли, заведу тебя в дом.       Чимин машет головой, цепляется всеми силами за прутья решетки, не позволяя открыть калитку. Домой категорически нельзя: если родители увидят, на какие жертвы он идет ради танцев то без суда и следствия отрубят ему последнюю надежду создать лучшую версию самого себя. У него ведь только-только прорезались скулы, хоть самую малость, но это уже огромный прогресс. Если лишить его этой возможности, то куда ему дальше идти? Намджун аккуратно обнимает Чимина за плечи. Ладони у него большие и теплые, поэтому полностью покрывают острые омежьи плечики. Он давит на них, пытаясь повернуть, но Пак стоит каменной статуей, что не позволяет совершать с собой никаких действий. Намджун, безусловно, сильнее, но он не давит, а дает выбор, поэтому все его движения пропитаны осторожностью и крайним интересом узнать, что все-таки здесь происходит. – Солнце мое, давай, расслабь руки… Мы не пойдем к тебе, мы пойдем ко мне, сядем на крыльцо и я принесу тебе воды. Если тебя тошнит, то кивни головой, я отведу тебя в туалет. Не молчи только, Чимини. Мне страшно за тебя.       Чимин всхлипывает. Он так давно не слышал заботы в свой адрес, что она кажется чужеродной в его жизни, ему кажется, что он ее не заслуживает. Разве он может позволить себе эту помощь, когда никаких усилий не прикладывал к личным изменениям? Намджун такой сильный, такой умный, такой талантливый. Он заслуживает того, чтобы жить на этой планете приносить человечеству свет и тепло, отдавать части своей души другим на растерзание, но не быть при этом растерзанным, и получать в ответ такое же, нечто сильное и могущественное, с чем потом проложит дорогу в свое безоблачное будущее. А Чимин? Какие дороги ему вообще открыты, какое будущее он сможет создать, если даже не может скинуть пару килограмм со своих толстых ног? Ему противно от самого себя, его правда начинает физически тошнить, но тошнота эта не торопится вырываться наружу, а маячит комком в горле, который запросто сглатывается. Вместе с комком в желудок уходят последние силы и растворяются без следа, поэтому у Чимина совсем не остается сил держаться за нагретые за день прутья калитки под заросшим диким виноградом забора, которым огорожены все дома на этой улице. – Чимини, солнце, давай же…       И его прорывает. Плечи дрожат, руки плетью опадают вдоль тела, ноги подкашиваются, но его вовремя успевают подхватить. Чимин не может остановить это: лежащий на его душе картофельный мешок совсем прохудился, и на бешено стучащемся сердце он разрывается до конца, и все эти тяжелые клубни рассыпаются вниз камнепадом, набивая синяки желудку, печени, почкам и всему, что расположено под мягким детским жирком у чиминова пупка. Каждый удар отзывается где-то в легких, сдавливает их, и ему просто не хватает воздуха, чтобы перевести дух, поэтому организм берет на себя все функции ничего не соображающего мозга и решает вывести все чувства наружу. Хорошо, что рядом оказывается человек, которому этот организм доверят, и с облегчением вверяет своего глупого хозяина в чужие-родные руки.       Чимин не замечает, как его разворачивают, как он добирается до крыльца соседского дома, еле передвигая ногами, но когда он плюхается на нагретую кирпичную кладку, и его вновь приобнимают за плечи, тогда он наконец позволяет своему горю вырваться наружу. Он воет в чужое плечо, глубоко и прерывисто всхлипывает, жмурит глаза до белых пятен и пальцами цепляется за ткань толстовки на спине Намджуна. В его маленьком теле не хватает сил унять собственную истерику, нет сил, чтобы справиться с навалившейся на него тяжестью его комплексов, его непринятия своего тела. Даже сейчас, истощавшее и худое, оно становится неподъемным грузом. Ноги дрожат, пальцам даже не хватает сил как следует вцепиться в Намджуна двумя руками и никогда не отпускать от себя его тепло. Его истерика бьется в агонии уже несколько минут, но никак не утихает. До тех пор она не кончается, пока Намджун, весь перепуганный таким несвойственным Чимину состоянием, наконец не берет все в руки. Он хватает омегу за острые исхудавшие плечи, отрывает от своего мокрого от слез и соплей плеча и наконец смотрит несчастные глаза. Они все красные, покрытые сеточкой раздраженных капилляров, блестящие как алмазы от слез, что не выплаканы до конца. Чимин ответного взгляда не дает, глаза отводит, и это дает ему короткое спасение, но Намджун не сдается. – Чимини, солнце, глянь на меня, – в ответ ему жмурятся, голову отводят в сторону, и закрывают ладонями лицо. – Давай, не бойся, посмотри. Кто тебя обидел?       Его шепот вкрадчивый, заботливый. А еще очень уверенный, поэтому, в конце концов, он добивается своего, и Чимин закусывает губу, но смотрит в ответ. Его голос дрожит, хрипит и гнусавит. – Н-никто… – Скажи мне, Чимин, – Намджун начинает перебирать чужие волосы, невесомо, самыми кончиками пальцев. Пак никогда не чувствовал такой нежности от него. Он с Ким Намджуном в принципе не много соприкасался, и все их прикосновения больше случайность, чем какие-то намеренные действия – по крайней мере со стороны Намджуна намеренности точно не наблюдалось, в отличие от Чимина – и эти прикосновения вызвали бы табун мурашек по спине, если бы не дрожащее от нервозности тело. – Я… Я… Дело во мне… – шепчет омега, – всегда было дело во мне… – Какое дело? О чем ты говоришь? Сладость, скажи мне имена тех, кто тебя обидел, я найду их и вправлю мозги. Ты не должен так сильно плакать, слышишь? Посмотри на меня.       Голос Намджуна становится ниже. Его бормотание – вкрадчивое, порыкивающее, какое бывает только у альф – раздается у Чимина прямо над ухом, поэтому тот оставляет последние силы к сопротивлению и сдается. Он двумя руками разрывает грудную клетку и на Намджуна падает вся тяжесть, что омега вынашивал внутри. – Я… Я такой толстый, такой некрасивый, такой уродливый! Я всегда думал, что я красивый. Мне все вокруг говорили так! Лгали, что я худой, что у меня милое лицо, а на деле я такой страшный! Посмотри на меня, Намджуни, посмотри!. У меня такой уродский плоский нос… Такие жирные губы… Они похожи на расплющенный пельмени, и вообще, я… Просто посмотри на меня, ты же сам все видишь, – говорит Чимин, и вопреки своим словам закрывает ладошками лицо, чтобы продолжить свои слезы. Во рту солено из-за слез и горчит из-за слюны. Его ладошки опускаются вниз, когда Намджун убирает их своими руками. Но все равно ему не поймать взгляд Чимина, ведь тот старательно отводит взгляд вниз, на дрожащие коленки. – Чимин, ты можешь не смотреть на меня, но я хочу, чтобы ты меня выслушал. Я возьму тебя за руку, чтобы ты не убежал от разговора, ладно? – Намджун кладет руку на предплечье Чимина, и тот не отдергивает руку, и замирает. Ему нравится тепло чужой руки, и еще ему приятно, что Намджун знает о его привычке убегать от разговора, который его смущает. – Я тебя очень давно не видел, и когда решил спросить у твоего о-папы, где ты пропадаешь, то он сказал, что ты вернулся к танцам. Ты знаешь, я тогда очень был рад за тебя. Я помню, когда мы были совсем маленькие, то когда ты слышал любую музыку, то сразу начинал как змея на сковородке вертеться, настолько тебе нравилось танцевать. Мне действительно стало тебя не хватать, когда мы с ребятами начинали наши выступления на закате. Ты же всегда в первых рядах, всегда так за меня переживаешь. Когда ты так смотришь на меня, ты знаешь… в твоих глазах действительно так много веры в меня, ты всегда хлопал мне, даже когда я читал откровенно плохо… – Ты не читал плохо, – шмыгает Чимин, но Намджун непреклонен. – Даже когда я ужасно читал, – послушно исправляется Намджун, и Пак лишь недовольно фыркает. – Даже тогда я видел стимул продолжать, потому что видел перед своими глазами человека, который верит в мои силы больше, чем я сам. Который поддерживает меня больше, чем я поддерживаю самого себя. Ну как такие ужасные мысли могли прийти в твою умную голову? Я и подумать не мог, что в это роется у тебя в мозгах, Чимин. Я не заметил этого, прости меня. Мне следовало вытаскивать тебя из дома, это моя вина.       Чимин возмущенно вскидывает голову и смотрит на Намджуна, но недовольному выражению лица мешают опухшие нижние веки и покрасневший нос. Намджун пару секунд смотрит на эту картину, но не выдерживает и улыбается нежно-нежно, такой улыбкой, которую Чимин и не мечтал увидеть в свою сторону. Намджун тянется к карману и достает оттуда пачку влажных салфеток. Чимин знает ее: Намджун обожает носить белые кеды так же сильно, как и находить самые грязные места на дороге и чисто случайно наступать туда со всей дури, поэтому его обуви всегда требуется отдельный уход. На этикетке нарисован милый ребенок в окружении белых цветов, поэтому Чимин не удивлен, когда ему подносят под нос влажный платок с ромашковым запахом. Ему правда необходимо высморкаться, но он лишь краснеет щеками и перестает дышать, чтобы в очередной раз не всхлипнуть. – Чимин, не стесняйся сморкаться, я никому не расскажу сколько соплей в твоем чудесном носике.       Чимин прыскает и громко сморкается. Он принимает салфетку из рук Намджуна и комкает ее в руках. – Нет плохих вещей в моей жизни, в которых ты был бы виноват, хен. – Но сейчас же ты плачешь. Я бы все сделал, чтобы ты не плакал больше, – Намджун приобнимает его за плечи и прижимает к себе. Чимин жмурится. – Это все… омега с моей танцевальной группы… Я всегда ходил в неведении, ты знаешь? Чужой взгляд отличается от взгляда семьи. Чужие же смотрят и оценивают именно такой, какой ты есть, не через призму близких отношений. Понимаешь? – Намджун кивает. Конечно, он умный, он все поймет. – И все в группе тискали меня за щеки, хвалили мои волосы, все такое… Называли меня «милейший омега», пф. Но только один раскрыл мне глаза. Он сказал, что у меня щеки пухлые, потому что я сам по себе толстый. И ноги толстые, и бедра, и сам я весь какой-то… круглый. Понимаешь? Мне надо столько сделать, чтобы избавиться от этого. У меня не выходит. Совсем не выходит. Ты посмотри!       Чимин вскакивает и ловит на себе взгляд, полный замешательства. Он поднимает футболку и оголяет живот, не задевая грудную клетку. Его ребра выпирают вперед, не защищенные ни капелькой жира, живот втянут в туловище, талия очень узкая, и джинсы закреплены на пряжке на последнее отверстие. Невооруженным взглядом было заметно, что сделано оно вручную, неаккуратно. Намджун помнил эти джинсы: под вечер Чимин всегда их надевал во избежание вечернего холода, но в итоге всегда выскакивал из дома без верхней одежды, стаскивал ветровку с плеч Намджуна и кутался по самые щеки в нее, такую большую и теплую. Всегда они спокойно держались у Чимина на бедрах, а ремень был чисто украшением. Альфа кривит губы и ему очень не нравится то, что он видит. Если Чимин хотел похудеть, то Ким готов оказать поддержку в любом начинании, но он видит здесь не худобу, а настоящее истощение. Физическое в торчащих косточках, а моральное в глазах, что блестят изумрудами от наполнивших их слез. Чимин поджимает губы, футболка спускается вниз, и взгляд его пустой, смотрит будто сквозь, словно Намджун стал стеклянным изваянием. Он срочно вскакивает, хватает Чимина за плечи, и ему становится очень страшно. Кожа ледяная, взгляд пустой, губы сжаты в полоску – что он вообще себе там навыдумывал? – Я никогда не видел никого настолько худенького, как ты. Ты такой красивый, Чимин, я клянусь тебе! Ты дико красивый омега, такой милый, такой уютный, будь моя воля, то я бы обнимал тебя до конца жизни, но пойми: то как ты выглядишь сейчас это… страшно для меня. Посмотри на меня. Давай, посмотри, – Чимин ниже его на голову, поэтому ему приходится задрать нос, чтобы посмотреть на альфу, и от этого слезы начинают вновь свой бег по его щекам. Намджун стирает их большим пальцем, и даже так чувствует острые скулы под ладонью. – Ты с самого детства такой. У тебя с детства есть твои милые щеки, у тебя с детства твои воздушные волосы, твои красивые глаза и твой аккуратный нос. Это не плохо, Чимин, это все часть тебя. Каждая черта твоего лица – твоя внешняя индивидуальность. В этом мире никогда не было и не будет такого… умопомрачительного омеги как ты, Чимини.       Намджун видит, как Чимин опускает голову, чтобы скрыть свое покрасневшее лицо. – Ты ведь так замечательно танцуешь. Я помню, как пару лет назад ты выступал со своей группой на городском празднике. Ты стоял в первых рядах, так сиял своей улыбкой, двигался так, как никто никогда не двигался в этом городе. Я смотрел на тебя, открыв рот, а когда решил осмотреться вокруг то понял, что я часть той толпы, которая следит за каждым твоим движением. Ты создан для танцев, Чимин. Этот кусок грязи, что крутится около Солнца вокруг своей оси уже миллионы лет, ждал твоего появления. Ты, может быть, был послан человечеству, чтобы спасти мир, а ты убиваешься такими ужасными вещами. Послушай, – Ким Намджун совсем легонько встряхивает тело под его руками, и голова Чимина слабо мотается от такого. – Послушай меня, пожалуйста. Я не знаю, что там за омега, но он очень не прав. Даже если ты станешь круглым, как шарик, от всяких шоколадок, то ты все равно останешься лучше, чем он. Ты никогда не станешь кидаться пустыми оскорблениями, ты никогда не будешь смеяться над чужими недостатками, ты готов растолкать толпу зевак, чтобы спасти котенка из пасти диких собак. Расцарапаешь себе все руки, заставишь врачей наложить тебе швы, но будешь спасителем чужой жизни, и никогда ничего не попросишь взамен. Ты ангел, Чимини. В тебе плескается столько любви, сколько нет во всех жителях этого города вместе взятых. Помнишь, когда я зачитал свой первый текст? – Чимин скромно кивает, Намджун ему верит. – И я отлично это помню. Я смотрел на тебя через свои темные очки, потому что твоя поддержка была самой искренней. Благодаря тебе я смог писать дальше, благодаря тебе я решил на какой факультет института мне идти. Одной своей милой улыбкой ты оказал на меня колоссальное внимание, я жил и развивался, а ты в соседнем доме загибался от голода с полным холодильником еды. Не слушай никого, кто говорит тебе плохие вещи. Люди, которые задирают других больше всех, обычно сами по себе маленькие, закомплексованные дети. Посмотри на них с их точки зрения. Никто не идеален, и ты можешь обвешаться мишурой с головы до ног, но все равно не станешь самым красивым. Будь собой, Чимин. Я хочу быть таким же как ты, оказывать такую же поддержку, которую умеешь оказываешь ты. Понимаешь? Иди сюда, давай я тебя обниму, – выдыхает он и прижимает Чимина к себе. – Маленький…       Чимин рыдал в плечо Намджуна все время, пока заходило солнце, пока его не отвели домой и не проводили прямо до комнаты. Там он свалился в кровать и проспал до самого полудня, пропустив свои занятия. Утром родители провели завтрак в молчании, а когда их сын изъявил желание покрасить волосы в яркий лазурный, чтобы выглядеть как леденец, то помчались в магазин вместе с ним, завели во все магазины со сладостями, что встретили по пути. А когда Чимин пришел в танцевальную студию с ядреной голубой головой, то все его затискали и поделились, что вечно обижавший его омега переехал в другой район Сеула и ушел из студии навсегда, не попрощавшись. С тех пор Чимин не видел его, а благодаря каждодневной поддержке окружающих он занял одну из лидирующих позиций в группе, имел стимул заниматься дальше ради собственных побед. Он вернул себе свой вес, довольно смотрел на свой результат в зеркале. Еда дала ему энергию для мозга, и он поступил в университет после окончания школы. Чимин знал, что Намджун учится в том же университете, куда приняли Пака, но не знал, что идет по такому же направлению, но на курс младше. По этой причине, когда Чимин однажды заметил на себе удивленный взгляд своего хена, то не знал, плакать ему или радоваться, что теперь они будут целыми днями напролет находиться в одном здании. Суровой реальностью свалился на Чимина тот факт, что Намджун теперь совсем взрослый дядя и снимает небольшую квартиру недалеко от университета, а Чимин так и катается на метро от родительского дома. Туда-обратно. Конечно, родители пообещали ему, что в случае хороших оценок они подумают над покупкой небольшой недвижимости единственному сыну, но с учетом событий прошлого, когда Чимин валился в голодные обмороки, и никто не знал об этом, они решили не отпускать его от себя подальше, и омега был прекрасно с этим согласен.       Возможно, с самостоятельной жизнью действительно пока что стоит повременить, особенно когда даже альфа, который даже не приходится тебе близким человеком, протягивает тебе твой любимый шоколадный батончик с прослойкой нуги. – Не знаю, каким утром ты кушал… – Я нормально ем! – топает Чимин ногой и смотрит исподлобья. Губы Намджуна дергаются, но он старательно подавляет улыбку и продолжает. – … но пока я сам не буду убежден, что ты вообще берешь хоть какую-то еду в рот, то даже и не думай о моем к тебе снисхождении. На, – он берет послушные ладони Чимина, разжимает кулаки и вкладывает туда сладость. Чимин тяжело вздыхает и разворачивает ее. – А, и да, прогуливать пары на втором курсе я не советую. Тут действительно интересные предметы, расширяющие кругозор. Например, как тот, на который мы сейчас с вами благополучно попадем, потому что я слышу шаги преподавателя. Ты же не хочешь расстроить хена, Чимини?       Чимин набил рот едой, но послушно бурчит. – Вот и умница, – Намджун вскользь гладит Чимина по плечу и возвращается к своей группе.       Пак проглотил свою еду, а когда поворачивается, то натыкается на две ехидные улыбочки. Тэхен и Чонгук осматривают друга с головы до ног, переглядываются, и прыскают, чего Чимин не выдерживает окончательно. – Врежу ведь. – О-о, Чимин, когда же ты возьмешь в рот что-то кроме еды? – Чонгук улыбается своими кроличьими зубами и тут же шипит от боли, когда Чимин небольшим каблучком наступает ему на ногу. Тэхен подавляет смех в кулаке, чтобы не огрести тоже.       Запыхавшийся преподаватель шустро открывает дверь в аудиторию, извиняется и впускает всех внутрь. – Профессор! – Намджун высоко поднимает руку, даже не проходя к ступеням амфитеатра. – Слушаю! – У нас сегодня две группы, второй курс и третий, можем садиться как хотим или распределяемся по группам? – Второй и третий? Какой кошмар! – преподаватель проводит платком по лысине на затылке, по лицу, стирая весь пот, а потом машет рукой. – Ладно, садитесь как хотите, но соблюдайте тишину! Сейчас буду думать, что с вами делать… – Да, Вы представляете, мне кажется половина преподавательского состава заболела. Немудрено, на улице такой холод! – говорит Намджун, а сам смотрит на Чимина, и приманивает его к себе рукой, когда его взгляд ловят. Чимин удивленно приподнимает брови и идет к Намджуну. – Он захотел вместе с Чимином сесть? О Боже, я не хочу их ужасный флирт выслушивать все два часа, – Чонгук закатывает глаза, но Тэхен толкает его в спину, и он с уставшим выражением лица тащится вслед за Паком. – Давай иди, давай иди, – приговаривает Тэхен. – Я обожаю смотреть на то, как Чимин заикается, не хочу это пропустить. А тут аж целая пара удовольствия. – Вот тебе делать нечего, бро, – Чонгук плюхается на лавку рядом с Чимином, а за ним усаживается Тэхен. Намджун устраивается около окна, придвигаясь к нему. – Хен! – Чимин улыбается, и Намджун поворачивается к нему. – Я бы хотел сесть около окна. – Чимин, тут сквозняк. Заболеешь. Кто тебя лечить будет, а? – Намджун легонько тыкает омегу в нос обратной стороной ручки, а тот лишь морщится. – Как кто? Я надеялся, что ты будешь мне таскать шоколадки домой каждый день. – Шоколадки? Если бы я и пришел тебя лечить, то никаких шоколадок бы не было. Только теплый суп и горькие-горькие лекарства. – Хен, какие еще лекарства! При простуде лечат исключительно шоколадками, – Чимин мило улыбается. Намджун щурится, его губы непроизвольно растягиваются в ответной улыбке, но он остается непреклонен. – Ну конечно, а в этих шоколадках будут таблетки. Разве мое сердце выдержит, когда ты начнешь плакать? – Это почему я должен буду плакать? – удивленно тянет Чимин, и Намджун ему подмигивает. – От предательства, Чимини, ведь твой добрый хён вдруг решил запихать горькие лекарства в сладости. Ты бы такое пережил? – Чимин недовольно охает, и видит, как Намджун старательно подавляет улыбку. Возмущению нет предела. – Ты бы никогда так со мной не поступил! – Ну конечно нет, как я мог? –– Намджун поправляет прядь волос у Чимина на лбу, и тот утыкается в тетрадь. Он прекрасно знает, какие красные у него щеки, и он не хочет это никому показывать, особенно Намджуну, потому что тот всегда его красные щеки списывает на повышенную температуру, а уж если он начнет щупать его лоб, то тогда можно смело вызывать скорую. – Я бы лишил тебя шоколадок вовсе, пока ты не выпьешь свои лекарства. На веки вечные.       Чимин тихо смеется в ладошку, и в задумчивости вертит в руках ручку, пока не замечает дырку в затылке от двух взглядов, направленных на него. Он оборачивается к друзьям, и видит ужас на лице Чонгука и хитрую улыбку на лице Тэхена. Преподаватель на фоне начинает лекцию. – Вы чего? – шипит Пак недовольно, а Тэхен лишь машет рукой. – Ничего, ничего! – также шепотом отвечает он. – Продолжай в том же духе!       Чимин тяжело вздыхает и закатывает глаза. Намджун подпирает голову рукой, сгибая ее в локте. Он закрылся от Чимина, и тот лишь смотрит на мощную руку альфы. Даже сквозь плотную ткань толстовки он видит очертания накачанных мышц, и ему очень хочется ткнуть в них пальцем, ощутить их подушечками и прикоснуться кожей к коже. Интересно, в расслабленном состоянии они такие же твердые? Однажды Намджун в далеком прошлом уже давал потрогать свой бицепс, и Чимин до сих пор в восторге от этого ощущения чужих упругих мышц. Уже много времени прошло с тех пор, а Ким не забрасывал тренировки, значит, его тело стало со временем лишь сильнее. Чимин в задумчивости водит взглядом по чужой шапке, по сжатой в кулак ладони, как вдруг чувствует шевеление на поверхности стола под ним и опускает взгляд. Из-под локтя выглядывает уголок шуршащей упаковки шоколадного батончика размера «мини», и Чимин растягивает губы в широкой улыбке. – Хен, – шепчет он, и шоколадка проскальзывает по гладкому столу и врезается в уголок чиминовой тетради. – Ты опять? Не стоило… – Не понимаю о чем ты, – тянет Намджун, и в голосе его слышится улыбка. Чимин молча забирает угощение и прячет себе в карман.       Он переводит взгляд на преподавателя и задумывается о своем, когда Чонгук вдруг тычет в него локтем. Чимин поворачивает к нему голову и сразу перед его глазами возникает экран телефона с сообщениями на нем. Он не успевает ничего сообразить, как Чон уже шепчет: – Первокурсники собираются устраивать какую-то сходку и приглашают меня. Кто-то у них там есть, который готов раскошелиться. Ты пойдешь? – Чимин кривит губы, и Тэхен, что смотрит на него щенячьими глазами, подается вперед. – Чимин, мы же без тебя никуда не пойдем. – Не знаю… А что будет из напитков? – Пак прищуривает глаза, и Тэхен подается еще ближе, утыкаясь грудью в плечо Чонгука. – Пиво и соджу точно будет. Если это не пьешь, то приносишь свое. – С ума сошел? Пью конечно, – в притворном возмущении тянет Чимин, и поворачивается к Чонгуку, который снова уткнулся в телефон. – Я буду. Пусть купят на меня побольше. – О, – Чонгук удивленно приподнимает брови, когда вновь смотрит в телефон, и через Чимина тянется к Намджуну и легонько трогает пальцами его плечо. – Хен! – Да, Чонгуки? – Первокурсники устраивают приветственную сходку и попросили меня, чтобы я тебя прихватил. Пожалуйста, пошли с нами! – Намджун поворачивается к двум парам щенячьих глаз и слегка удивленному взгляду Чимина. – Какой ко мне повышенный спрос. – О-о, тебя уже начинают ставить в пример, ты ведь уже на третьем курсе зарабатываешь на своих песнях. А если ты еще возьмешь Юнги-хена, тогда было бы просто шикарно… – Хотят бесплатных консультантов? Мы с Юнги работаем только за гонорар, – на это Чимин тихо прыскает в ладонь. – Там будет бесплатное пиво, – доверчиво говорит он, и Намджун сразу цепляется за него взглядом. – Ага, тогда понятно, почему Чимин так туда рвется, – тянет он насмешливо, а Чимин возмущенно толкает его в плечо. – Ты говоришь так, словно я какой-то алкаш, – Намджун смеется, Чимин недоволен, но тоже растягивает губы в улыбке. – Хен! – Ладно, я пойду. Юнги не очень такое любит, но я его уговорю. Все-таки Чимина нельзя оставлять наедине с алкоголем. – Верно, это заканчивается очень плачевно, – Тэхен важно кивает головой, и Чимин с тяжелым вздохом откидывается на спинку лавочки. – Как в прошлый раз набухается и будет блевать в кустах, – Чонгук важно качает головой и сразу уворачивается от подзатыльника. – Я никогда не блевал в кустах! – Пора бы уже начинать. Взрослый ведь мальчик, а даже в кустах не блевал.       Намджун икающе смеется в кулак и отворачивается от них. Чимин больно тычет пальцем Чонгуку в бицепс, отчего тот шипит и чешет больное место. Он в ответ щипает за ребра, Чимин тихонько взвизгивает и тянется к чужому уху, чтобы потянуть его. – Вечно ты меня позоришь, – шипит он прямо в ушную раковину, и Тэхен касается чиминовой ладони. Он вкрадчиво смотрит прямо в глаза. – Мы придем к тебе и так тебя оденем, что все забудут о твоих позорах за последние двадцать лет, Чимин-щи. Чимин смотрит в ответ со всей серьезностью и кивает. Он сурово сводит брови и его друзья ему отвечают тем же.       За пару часов до начала они собираются в доме Чимина. Тэхен сразу принимается за опустошение шкафа. В зубах он держит печенье, что было любовно приготовлено о-папой семейства Пак, и победно вскидывает кулак, находя нужную вещь. Когда Чимин видит этот предмет, то он воет. – Тэхен, только не они! – Я тоже о них думал! – Чонгук вскакивает с места, дает Тэхену сочную пять. – Я в них не влезу, – Чимин хватает подушку и резво катается по кровати, не давая стянуть с себя пижаму. Тэхен прыгает на него и придавливает своим телом к простыням, пальцами тыкая в ребра, отчего Чимин пищит и громко смеется, дергаясь как бык на родео. Штаны с него все-таки стягивают, чуть ли не вместе с трусами, и ставят ровно на две ноги. Чимин утопает ногами в ковре и смотрит на свое наказание, ниспосланное ему самим Сатаной, не иначе, когда в голову ему взбрело расплатиться за этот предмет гардероба на кассе. Он смотрит на черные кожаные скинни джинсы, а они смотрят на него в ответ. Каждая их складочка сияет, отражая в себе свет потолочной лампы, и Чимину кажется, будто кто-то подшил под ткань светодиоды, пока он не видел, и теперь его ноги буду светится как новогодняя елка. – Давай, натягивай их, а мы поможем, – Чонгук важно кивает, а Тэхен лезет в шкаф снова, чтобы наверняка найти что-нибудь более унижающее. – Я потолстел, у меня ноги будут как кусок сала в пластиковом пакете… – Потолстел? – Чонгук тут же принимается обхватывать руками чиминовы ляшки. – Я бы сказал ты накачался, а не потолстел. Отлично на тебя сядут. Давай, не трепись, а напяливай! Иначе свяжу и силой надену.       Чимин тяжело вздыхает, но в глубине души зажигается огонек, и разжигает его какой-то очень хитрый чертенок. Чонгуку даже руки не пришлось распускать, потому что его друг справился с задачей просто прекрасно. Джинсы были сделаны из тонкой ткани, и на накачанные ноги сели как вторая кожа. Тэхен вручает в руки ремень, но больше как дополнение, потому что с бедер Чимина ничего не сваливается, а сидит как влитое. Он поправляет складки на уровне задницы, на что Чимин смотрит на него с ненавистным прищуром, и тут же вручает в руки вторую вещь, и она окончательно сваливает с ног. – Тэхен, нет! – Тэхен, да-а-а! – Чонгук тут же стягивает с Чимина домашнюю футболку и вручает в руки шелковую тряпку. Чимин расправляет ее и смотрит с ужасом. Он не знает, есть ли название у этого предмета, но внешне это похоже на черную рубашку в белую вертикальную полоску, и у рубашки этой нет воротника, а самой ее отличительной частью является глубокий V-образный вырез на груди и тканевый отрезок ткани на шее, как ошейник. – Вы серьезно? – Тэхен и Чонгук активно кивают головами. – Я туда не мужиков собрался идти соблазнять. У меня все ключицы наружу… – Конечно не мужиков, а одного конкретного, высокого мужика… А уж ключицы особенно привлекут его внимание, – Тэхен обнадеживающе взял руки Чимина в свои и проникновенно заглядывает в глаза. Пак смотрит недоверчиво. – Насрать ему на мои ключицы. Чонгук лишь смеется, и в смехе этом чувствуется недоверчивая насмешка. – Когда ты в прошлый раз пришел в футболке с глубоким вырезом он с тебя глаз не сводил. Почему ты такого не замечаешь? – Потому что вы вечно все придумываете.       Двое омег переглядываются, тяжело вздыхают и все-таки заставляют Чимина одеться, чтоб тот не светил своими сосками окружающим.       Вечеринка начинается под вечер, когда солнце уже готовится ко сну и разливает алые краски на небо. Местом проведения выбран дом организатора, пока его родители в очередном недельном отпуске вдали от Кореи. Наряженное трио стоит у входа, и к Чонгуку сразу подскакивает один из первачков, низко склоняясь в приветствии. Когда ему кланяются в ответ, он сразу же забирает их теплую одежду и ведет в дом. – Чонгук, я так рад, что ты пришел! Ты и друзей привел, это супер! Я учел пожелания, и купил побольше бухлишка… Пошли, отведу вас. Люди привели кучу народа, и вроде еще подтягиваются, так что надо вам выпить поскорее, а то у меня в запасах только дешман остался. Но я планировал еще закупиться… в общем! Отдыхайте! – проводив их до стола с едой и напитками омега удаляется к другим людям, и все трое не успевают ничего ответить. – Шустрый… А где вы познакомились? – Тэхен открывает всем троим по банке пива, а Чимин налегает на закуски, дабы не пить на голодный желудок. Чонгук делает глоток и довольно выдыхает. – На уроках по вокалу. Ему понравилось мое пение, поэтому он сразу меня добавил в друзья везде, где только можно. Попросил научить его так же. Говорит, что они с братом хотели спеть вместе. – Кто его брат? – Омега. Он тоже где-то здесь. По идее, тут много есть наших общих знакомых, но я ничего не вижу, если честно… – Да, освещение тут выше всяких похвал, – Тэхен оглядывается по сторонам, выискивая хоть какое-то знакомое лицо, но мерцающие лучи светят ему прямо в лицо и ослепляют. – Ничего не видно! – А Намджун не пришел? – Чимин набивает еды себе за обе щеки и смотрит на Чонгука. Тот не отрывается от жестяной банки холодного и пожимает плечами. – Потанцуем тогда? – Оу, мистер Пак, приглашаете скромного омегу на танец? – промурлыкал Чонгук и Чимин, залпом допивая банку до конца, берет его за обе руки и тянет на танцпол. – Такую прекрасную омегу нужно хватать в начале вечера, чтобы всякие альфы не распускали свои ручонки куда не следует, – Чимин кружит Чона вокруг себя, пока тот улыбается своей кроличьей улыбкой и послушно следует за руками друга. Они вешаются друг на друга, щипают и Пак успевает навешать заду Чонгука кучу шлепков. Люди вокруг них смотрят с удивлением и предпочитают разойтись подальше, и оба они остаются в импровизированном одиночестве, как дуэт акул посреди косяка серебристых рыбешек. Люди также обволакивают их со всех сторон искрящимся потоком, но они никого вокруг себя не замечают. Тэхен продолжает стоять у стола. Он смеется, наблюдая за этими двоими, порывается сфотографировать, но свет на корню обрывает его старания, поэтому он прекращает давиться пивом, открывает бутылку вина, до которой люди еще не успели добраться, и наливает себе немного в пластиковый стакан. – Ого, когда они уже успели налакаться? Как бы не развели порнографию, я тут видел парочку несовершеннолетних, – Намджун появляется стремительно прямо за спиной, но непоколебимый Тэхен даже не вздрагивает. – Здравствуй, хен, – он подает банку пива, и Намджун с благодарным кивком ее принимает. – Это они еще не пьяные, просто их воодушевила картина накрытого бесплатного стола и их ноги сами пустились в пляс. – Надо последить за Чимином, иначе он все тут вылакает. – Хен, ты же знаешь, что ничто не встанет между ним и пивом, – смеется Тэхен, и Намджун смеется вместе с ним. Тэхен видит – альфа тоже начинает хмелеть, а когда он хмельной, то его мозги можно мять как пластилин, и лепить из него самые расчудесные фигуры. Он поворачивается к Намджуну всем корпусом и склоняет голову, оплетая чужой разум своими сетями. – А еще ты знаешь, какой он беззащитный, когда пьяный. Поэтому он не особо любит пить в гостях. Он не уверен, что потом целый доедет домой. – Угу, – взгляд Намджуна, до этого бродивший по лицам окружающих и по обстановке вокруг замирает на Чимине, и он задумчиво вертит в руках жестяную банку. Капли конденсата стекают по ней вниз, некоторые шаловливо ползут под рукава толстовки, в которой он пришел сегодня, но это не отвлекает внимание от своей главной проблемы. Тэхен знает этот взгляд. Он всегда наблюдает его, когда Чимин живет своей жизнью, когда Чимин творит абсолютную дичь в окружении друзей и когда грустит в одиночестве, в отдалении от любого социума. Это обычный взгляд Намджуна, когда он следит за Чимином, хочет что-то сделать или что-то сказать, что известно лишь ему одному, но он молчит. Тэхен знает этот взгляд и мечтает, чтобы однажды в его жизни появился альфа, который смотрел бы на него также. – Вот бы был кто-то, кто о нем позаботился. – Угу. – Ты знаешь, он совсем одинок… Ему очень не хватает крепкого плеча, на котором он мог бы поспать. – Угу? – Намджун удивленно приподнимает брови, не переводя на Тэхена взгляд. – Угу, угу! – Тэхен важно кивает головой и отпивает вино из стаканчика как король страны, что стоит на золотых слитках. Намджун так глубоко задумывается, что перестает пить, и конденсат безуспешно пытается обратить на него свое внимание, гуляя по большим теплым ладоням. Тэхену нравится чужая задумчивость, ибо он все сделал для того, чтобы Намджун реально подумал над тем, что и как он делает.       Ему кажется, что в голову альфе реально приходят какие-то светлые мысли, пока к столу не подскакивает вновь тот первокурсник, и за руку он ведет довольно известного студента, музыканта, однокурсника Намджуна и по совместительству его лучшего друга. – Юнги-хен, прошу Вас! Еда бесплатная, кушайте, сколько хотите! – Юнги без лишних слов набивает себе рот вяленым мясом, попутно обмениваясь с Намджуном рукопожатиями и кивая омеге. Тэхен тихонько и грустно вздыхает: теперь внимание Намджуна полностью отвлечено от танцующего Чимина, и он вовлекается в разговор с Юнги. – Послушайте… – продолжает омега, – может, у Вас получится сыграть нам что-нибудь? Вместе с Намджун-хеном? Было бы так здорово! – У тебя есть на чем сыграть? Пианино? Синтезатор? Гитара? – Юнги получает в ответ только отрицательные кивки и раздосадованно пожимает плечами. – Что, даже барабанов нет? – смеется Намджун, и Юнги подхватывает. – Ага, а треугольник? Сейчас бы сочинили музыку на века.       Молодой омега смеется вместе с ними, а отходя в сторону лишь раздосадованно хмыкает. Тэхен его понимает – ему доводилось слышать их кооперацию. Из-под пальцев этих двоих выходит нечто божественное, и он мечтал однажды услышать повторение их музыки и их текста, но они не давали концертов, и не существовало человека, который смог бы их на такое уговорить. Чимин подскакивает обратно к столу, утирая тыльной стороной лоб от пота, и замирает, когда замечает перед собой аж двух хенов. Чонгук врезается ему в спину, недовольно шипит и принимается тыкать Чимина в ребра, отчего тот сразу скручивается, пищит и нападает в ответ. Юнги лениво окидывает их взглядом, пока Намджун приподнимает брови в удивлении. – Привет, Намджун-хен, Юнги-хен, – Чимин широко улыбается, осматривая Намджуна с головы до ног и наконец отпихивая Чона в сторону, а тот резво кланяется, взбудораженный и разогретый танцполом. – Привет, Чимини, – тянет Намджун и взгляд его блуждает с взъерошенных светло-русых волос по мягким чертам лица, по оголенной мокрой шее, перевязанной лентой от рубашки, по стекающей капле пота прямо в вырез на груди, по кожаным джинсам, что в свете цветомузыки играют разными оттенками, по лакированным ботинкам. Кадык его дергается, когда Чимин запрокидывает голову, допивая остатки пива со дна жестяной банки. – Ты выглядишь… эм…       Чимин выпрямляется, приподнимает голову, но даже так остается ниже чуть сгорбленного Намджуна. Он гордо расправляет плечи, становясь атлантом, держащим на себе потолок этого дома и тяжесть взгляда Кима. – Как, хен? – мурчащий тембр мягкой кошкой трется о чужие уши окружающих своим пушистым боком, и даже вновь заигравшая музыка не может заглушить нежности вибраций его голосовых связок. Намджун подвисает. Он приоткрывает рот, чтобы что-то сказать, и замирает так, не находя нужных слов. Тэхен замечает неуверенный взгляд Чимина и губы его растягиваются в улыбку. Он хочет подсказать своему милому смущенному хену как следует отвешивать омеге комплименты, но не успевает и слова вставить. – Ты выглядишь замечательно, Чимин, – Юнги заставляет своими словами закрыть Намджуну рот, пока туда не залетела муха. Тот промаргивается и оборачивается к хену, а Чимин разочарованно выдыхает. – Спасибо… – Слушай, – обращается к Намджуну Юнги, – тут где-то крутились хены с последних курсов, может спросить у них контакты каких-нибудь студий? Поищем с арендой дешевле, – Ким открывает пиво, хлопает Юнги по плечу и активно кивает. Чимин следит за ними двоими исподлобья хмурым взглядом, когда они удаляются, не оборачиваясь. Тэхен с Чонгуком переглядываются какое-то время. – Может, пойдем потанцуем? – Идите, – машет Пак. – Я выпью чего-нибудь. – Все в порядке?       Он вновь кивает и остается в одиночестве, окруженный лишь мини-закусками и банками алкоголя. Взгляд невольно проходится по сияющей в темноте выбеленной толстовке. Намджун не изменяет себе, и даже в такой потный и жаркий вечер облачается максимально в уличный стиль. Чимин осматривает помещение с одной стены до другой, и вытянувшиеся силуэты людей кажутся пляшущими под ураганным ветром деревьями, а Намджун как высокая и неприступная секвойя, расцветающая от огня и поглощающая молнии, что метает в него жизнь. Окружающие тянутся к нему своими раскидистыми ветвями, что облеплены пышной листвой, и порой Чимин под этим ковром чужих листьев, чужих ладоней и взглядов не видит самого Намджуна. Не видит того, чем и как альфа живет, с кем знаком, кого ценит и любит. Есть ли Чимин среди них? Он берет в руки дешевый пластиковый стаканчик и почти до краев заливает открытым Тэхеном вином. Не успевает он и сделать глоток, как белая толстовка приходит в движение, и вслед за этим и начинает мельтешить Юнги, и это окончательно привлекает внимание Чимина. Он поворачивает взгляд в ту сторону, куда повернуты головы хенов и неосознанно сжимает в пальцах стаканчик сильнее.       Зажатый в углу незнакомый Чимину омега обхватывает себя руками, склоняет голову покорно, пока широкоплечий альфа нависает над ним, как грозовая туча. Разница в росте у них как минимум на целую голову, поэтому это больше походит на встретившихся змею и мышь в большой пустыне, где на километры вокруг нет ни единой души, что способна спрятать или защитить бедную жертву. Рука альфы бесцеремонно ползет по хрупким неприкрытым рукам, хватает за запястья и дергает вниз, и последняя брешь в обороне омеги прорвана. Он начинает дрожать, сцеплять пальцы в замок, склонять голову ниже, и все это Чимин видит так ясно, словно все вокруг покрыто темнотой, а на них двоих направлен яркий прожектор. Альфа злится на что-то, и по его грубым тычкам пальцев прямо в глубокий вырез на груди омеги становится понятно, в чем дело. Он дергает за чокер на чужой шее, перекрывает доступ к воздуху, и омеге ничего не остается, кроме как вцепиться одной рукой альфе в руку, а второй за чокер, чтобы попытаться восстановить дыхание. Все действия развиваются буквально меньше чем за минуту, и альфа выходит из себя в доли секунды, распуская руки активнее и опаснее. Он хватает омегу за запястье, выкручивает его и грудью прижимает омегу к стене.       Внутри Чимина вскипает ярость. Он крепче перехватывает в ладони стаканчик, чтобы выплеснуть его содержимое альфе в лицо и продвигается сквозь толпу к своей жертве, но дойти так и не успевает: Намджун подскакивает к месту происшествия раньше, отрывает руки альфы от беззащитной шеи. Даже выше своей омеги, альфа все равно остается ниже Намджуна, и ему приходится немного задрать голову, чтобы выслушать все, что Ким говорит в покрытое маской злобы лицо. Альфа что-то возражает в ответ, лицо его не предвещает ничего хорошего, а омега по стенке отодвигается от эпицентра. Но Чимин уже не следит за ним: то, как Намджун кинулся на помощь, то, как он своим взглядом режет вставший чужой петушиный гребень, обрывает у альфы торчащие перья и словно иглой протыкает чужую грудь, отчего та сдувается проколотым воздушным шаром – вот, что приковывает его внимание. Альфа будто уменьшается в размере, когда Намджун не отступает. Он скрипит зубами, не прерывает гляделок, но все-таки оборачивается и желает направиться к омеге, как Юнги преграждает ему путь. Он ростом ниже, но за его спиной стоят хены, что плотной стеной защищают омегу, а один даже откопал где-то салфеток и отдал испуганному пареньку, дабы он вытер слезы и пот. Альфа фыркает, еще раз смотрит назад, на Намджуна, и когда он самодовольно скрещивает руки на груди, выпрямляется, становясь еще выше, приподнимает подбородок – тогда альфа горбится и удаляется к выходу, расталкивая всех на своем пути. Чимин не сводит с Намджуна взгляда. Он никогда не видел его таким: разгоряченным словесной перепалкой, злым, таким… альфой альф, поэтому нервно сглатывает. – А он реально горячий, да? – Да, – завороженно отвечает Чимин, но тут же приходит в себя.       Этот голос ему хорошо знаком. Он поворачивается к человеку, что решил заговорить с ним, и не может поверить своим глазам. Перед ним стоял омега. Он был одет с иголочки, каждый элемент гардероба сидел на нем так хорошо, словно его шили специально под это тело. Волосы прилизаны в аккуратную прическу, в ухе играл с лучами искусственного света маленький драгоценный камушек, укутанный в объятия серебра, кожа без единого изъяна, сияющая изнутри холодным фарфором, глаза, внимательно следившие за происходящим, и эти губы… чертовски знакомые губы чертовски знакомого омеги. – Сокджин? – Чимин крайне изумлен. Он и подумать не мог, что когда-то судьба вновь сведет их вместе. Ему казалось, что жизнь не настолько жестокая, но теперь перед глазами мелькают картинки давно позабытых и зарытых глубоко в землю событий. Все-таки, он так старательно закапывал эти воспоминания не ради того, чтобы их виновник вновь ворвался в его жизнь и вытащил их из-под толщи, как достает зайца за уши фокусник из своего цилиндра. – М? Мы знакомы? – Сокджин поворачивается к нему. В руках он держит непонятно откуда взявшийся бокал с вином, и выглядит это так, будто он позирует для фотокамеры дорогого бренда. Он выше Чимина, и взгляд его внимательный, как у кошки во время охоты. Он сверху вниз проходится взглядом по чиминовому лицу, одежде, туфлям и возвращается обратно к глазам. Чимин стоит недвижим, будто его оплели невидимой нитью. – Да ладно, я бы запомнил такого симпотяжку! Откуда ты меня знаешь? – и это приводит Чимина в чувства. – Ты… не помнишь меня? – брови Сокджина дергаются в недоумении. – Я Пак Чимин.       Сокджин хмурится, озадаченный ценностью этой информации. Его взгляд вновь проходится по телу Чимина сверху вниз, медленнее и внимательнее, и его глаза, наконец, расширяются от удивления. Он удивленно округляет губы и пальцем показывает Чимину прям в нос. – Пак! Мы же с тобой в одной группе танцевали несколько лет назад? О, ты почти не изменился! Похудел только, да? Совсем тростиночка, – Сокджин хлопает Чимина по плечу, и тот лишь безвольно шатается от чужой руки. Чимину не совсем понятно, что тот имеет в виду. Теперь он никуда не годный дрыщ? Или он и раньше был дрыщом? Или он теперь такой же плоский, как стебель? – Выглядишь просто замечательно! – Спасибо, – кое-как выдавливает из себя звуки Чимин, – ты тоже выглядишь… очень хорошо. – Да, я знаю! – Сокджин поправляет прядь блестящих волос, кокетливо заправляя ее за ухо. – Вот ты знаешь… Я как с танцев ушел, так стал выглядеть еще круче! А то постоянный пот у меня вызывал только прыщи. А ты выглядишь круто! Ну, ты и в танце круто выглядел, пот тебе к лицу. Кстати, танцуешь до сих пор? Мне кажется, что у тебя это в крови!       Чимин моргает медленно, непонимающе, как разбуженный ленивец. Не до конца понимая, реально ли слышит то, что слышит, он всматривается в лицо омеги, и тот мило улыбается, но зачатки паники прослеживаются на его лице. – Ты ведь меня с землей мешал все занятия, – с максимальным спокойствием произносит Пак, и лицо Сокджина будто бы темнеет. – Так ты запомнил, – печально произносит он и зажмуривается. – Прости меня. Реально, извини!       Сокджин берет Чимина за свободную руку, крепко и бережно ее сжимая. Он низко наклоняет голову, стоит так несколько мгновений, а потом с очень честным взглядом, полным невыплаканных слез, смотрит прямо в глаза Чимину. – В свои подростковые годы я был ужасным человеком… Сейчас я клянусь тебе, что совсем не такой! – Тебе бы в актеры податься, – вскользь замечает Чимин недоверчиво, и лицо Сокджина сразу же начинает сиять вновь. – Правда?! Откуда ты узнал, что я хочу быть актером? – Сокджин сжимает руку Чимина крепче. – Я поэтому и ушел из танцев. Ну не мое, понимаешь?       Первая реакция Чимина на это действие – кивнуть, поэтому он так и поступает немедля. Сокджин сейчас выглядит совсем иначе, чем несколько лет назад. На его лице нет этой тени злости, что всегда его сопровождала, как только он переступал порог тренировочного зала. Теперь его черные глаза будто бы сияют изнутри некой искрой, а выражение лица такое, будто бы он готов вот-вот выдать что-то озорное, как хитрый малый ребенок. Он выглядит совсем другим, будто бы расцветшим цветком, и Чимин даже не до конца верит, что это действительно тот самый Ким Сокджин, который некогда с отвращением смотрел на его пухлые щеки. До сегодняшнего дня Чимин достиг успеха в любви к собственному телу, все с большим удовольствием смотрит на своё отражение, и даже поры на носу его теперь не смущают, но сегодняшний вечер заставляет заново пережить эмоции отвращения к самому себе. Он чувствует, как длинные пальцы берут его ладони в свои. – Как мне искупить свою вину? Я так плохо относился к тебе... есть ли у меня шанс на искупление?       Чимин смотрит на лицо Сокджина. На то, как он сводит трогательно брови к переносице, как своим взглядом выражает полное раскаяние, будто бы он не стоит дома у какого-то первокурсника и слушает тухлую попсовую музыку, а пришёл к райским вратам и вымаливает у ангелов шанс вступить двумя ногами на траву Божественного сада и вкусить недостижимой амброзии. Его руки сложены в молитвенном жесте, и Чимин, право слово, удивлен такому вниманию, но он не до конца может осмыслить свое состояние. Вроде бы у него давно нет того камня на душе от чувства своей неполноценности, но принять чужие извинения и простить этого человека он сейчас не способен. Но также Чимин понимает: если он не согласится на это прощение, то велика вероятность, что Сокджин увяжется за ним и будет пытаться загладить свою вину. Он не уверен в этом на все сто, но исключать этого тоже не стоит. Анализируя внутренного себя Пак понимает: ему не хочется продолжать этот разговор и уж тем более само общение, ведь это заставляет штиль его внутреннего моря застилать темной тучей прошлых обид и разочарований. Ему предстоит предпринять трудное решение, и под градусом этот вопрос не решить, и тем более он не решаем в этом месте и в это мгновение. Деваться некуда. Чимин начинает нервно улыбаться и тянет ладонь к чужим рукам. – Послушай... – Чимин!       Тот в шоке оборачивается, чуть не расплескивая алое вино на идеально белую толстовку подошедшего альфы. Намджун быстро забирает стакан из рук омеги и уже начинает тянуть его к губам, как замечает цвет жидкости, и это явно его не устраивает. Губы кривятся в недовольстве, стаканчик он относит подальше от себя и он берет Чимина за ладонь. – Покажи мне, где здесь напитки. Хочу воды.       Хватка его руки цепкая, жесткая. Намджун никогда не держал его вот так. Для него руки Чимина всегда были чем-то хрупким и невесомым, тем, что он, такой большой и неуклюжий медведь, боялся сломать своими огромными лапами. Поэтому, если он и держал Чимина за ладонь, то его действия были пропитаны нежностью и осторожностью, словно ему руки вложили новорожденного котёнка, вылизанного материнским языком. Сейчас его движения очень отличались от привычного. Чимин знает, Намджун не пройдет мимо чужой беды. Пожертвует своим временем, нервами, но обязательно поможет. Позволит выплакаться на своём плече, горой встанет за чужой спиной, чтобы каждый знал – Намджун не даст в обиду слабого, уничтожит словом, взглядом, а лучше возьмёт в обе руки эти два ружья и расстреляет ими оппонента. Чимина это обескураживает, на фоне других Ким кажется воином, боссом, и это сводит с ума. Прекрасно понимая причину его раздражения, что была неразрывно связана с недавней стычкой, Чимин даже не пикает, когда Намджун сжимает его руку крепче положенного, тянет куда-то, и уже готов с ним идти хоть на поле битвы, со скрипом прокручивая шестеренки в своей голове в поисках воспоминаний местонахождения стола с напитками, как путь ему преграждает точеная высокая фигурка. – Привет, Намджун!       Намджун резко останавливается, и Чимин не успевает среагировать, поэтому носом влетает в его плечо. Он шипит, трёт свой нос, жмурит глаза. Обычно, когда с ним происходит что-то подобное, Намджун подскакивает к нему и сразу пытается улучшить его состояние всевозможными способами, начиная сладостями и заканчивая крепкими и теплыми объятиями, но сейчас кажется, что все иначе. Он не чувствует никакой поддержки, поэтому распахивает глаза. – Джин! Какая встреча, я и не ожидал встретить тебя здесь! – Намджун смеётся и тут же тянется к Сокджину, чтобы обнять его. Тот широко улыбается, когда принимает объятие. – О-о, Намджун, я так рад тебя видеть! Веселишься? – Ох, да! Ну, если не считать некоторых неприятностей, – Намджун неловко чешет макушку. – Ты про того придурка? Да ладно тебе, не стоит зацикливаться! Ты пришел веселиться, верно ведь? – Да! Пошёл он, – тут же подхватывает Намджун, и видит довольные кивки в ответ. – Зная тебя, не могу не сказать – отлично выглядишь. – Ну наконец-то, я думал, ты никогда этого не скажешь, – они оба прыскают от смеха. – Ты, наверное, пить хочешь? Пойдём, я отведу тебя. Мой брат хорошо тут все оформил, да? – Так это твой брат устроил? – Сокджин кивает. – Да ваша семья полна талантов. Один создан для камеры, другой устраивает шикарные вечеринки. – Боже, когда ты успел стать таким льстецом, Ким Намджун, а? – они вновь смеются. Сокджин берет альфу за руку и начинает тянуть на себя. – Пойдем, покажу где напитки. – О, кстати! – Намджун не вырывает руку из чужого захвата, оборачивается к Чимину и свободной ладонью указывает на омегу за своей спиной. – Чимин, познакомься! Это Ким Сокджин, мы с ним познакомились в кафе около моей студии. – Верно, а ещё не мужья, а просто однофамильцы, как могло бы показаться! – Намджун улыбается под громкий смех Сокджина и закрывает лицо рукой. – Ну начинается! У Чимина есть друг с фамилией Ким, он тоже шутил так. – Да ладно! А почему перестал? – Сокджин смотрит Чимину прямо в глаза. Чимин смотрит в ответ, внимательно вглядываясь в сверкающую в свете огней чёрную бездну. Он испытывает много противоречивых эмоций, но никак не может собрать себя в кучу и дать наименование этому шторму. – Я не знаю... Или не помню, это давно было, – Намджун пожимает плечами и смотрит на Пака. Тот, наконец, отрывается от глаз омеги, и не без усилия переводит лицо на альфу. Тот ободряюще ему улыбается. – Ой, так вы давно знакомы? – Мы знакомы с детства! Мы всю жизнь были соседями по улице, пока я не переехал в отдельную квартиру. – Ого, как интересно! – Сокджин, я тебе не представил, – рук они не расцепляли, поэтому он дергает Сокджина, привлекая внимание. – Это Пак Чимин, он... – Мы знакомы, – выдавливает Чимин. Он не узнает свой голос: как будто просевший, приваленный тяжестью камней, он кажется ниже и грубее обычного. – Мы пару лет назад ходили в одну танцевальную студию. – Правда? О, ничего себе, – искренне удивляется Намджун, аж отпуская руку Сокджина. – Поверить не могу, вроде Сеул – такой большой город, а все друг друга знают. Поразительно! – Да уж, верно! Сеул – это большая деревня. Зато, Намджун, когда прославишься, то можешь говорить, что "я был воспитан в деревне, поэтому мой рэп столь сложен и многогранен"... – Ох, да ладно! Скажешь тоже, "когда стану". Уместнее было бы "если стану". – О чем ты говоришь?! – Сокджин вновь хватает Намджуна за руку, и не успевает Чимин глазом моргнуть, как альфа исчезает с его глаз. – Твоя слава лишь дело времени! Если ты не бросишь, конечно! Кстати, как там работа над новой музыкой…       Чимин стоит на месте как пугало, одиноко возведенное посреди вспаханного поля. Он чувствует, что вот-вот – и птички совьют гнездо у него на макушке, потому что он и пальцем пошевелить не может от тяжести мыслей, что рождаются и кишат в его голове, как змеиный клубок. Он глупо хлопает глазами, пытаясь привести себя в сознание, но оно упирается, не даётся, ведет себя аки строптивая лошадка. Лошадка эта брыкается и пышет недовольством, яростью, будто бы опаляет горячим паром через широкие ноздри. Чимин смотрит на жалкие попытки утихомирить себя словно со стороны. Развернувшаяся перед ним сцена лишь катализатор для самых неопределенных эмоций, накладывающих туман на его зрение. Жалкие попытки усмирить непослушного зверя совсем не помогают. Поводья, которые он тянет на себя, трещат по швам, шерсть вздыблена, глаза залиты кровью – Чимин не знает, как долго он сможет удержать эту злость в руках. Ботинками он утопает в мягкой земле, что успел вспахать конь своими копытами. Но почему он наблюдает со стороны, а не от первого лица? – Чимин! Мы нашли тебя, фух! – Чонгук стирает пот со лба тыльной стороной ладони. – Ну и жара здесь! – Ну конечно, жара. Вот надо было тебе начать тот тупой танцевальный баттл? – недовольно говорит Тэхен, пытаясь поймать губами трубочку самодельного коктейля. – Ты тупой, а баттл – супер! – Ты – тупой! – шипит Тэхен и тут же щипает Чонгука за грудь, безуспешно пытаясь нащупать сосок, а тот лишь улыбается и отмахивается от чужой руки. – Ты вообще видел, как я утер им нос? А какое движеньице я замутил? Что-то вроде нижнего брейка... Это меня Чимин научил! – Чонгук выпячивает вперед грудь, гордясь своей победой. – Я твой нижний брейк видал в подборке видео худших танцев десятилетия. Чимин шикарно это выделывает, а ты выглядел как... – Тэхен прикладывает палец к подбородку, пытаясь придумать слово получше для описания ситуации. – Как самый очаровательный омега? – Чонгук растягивает губы в фирменной кроличьей улыбке, пока в ответ не получает страдальческий вздох. – Ну ладно! Ладно. Это выглядело классно. – Ещё бы! Ты видел их лица? Стою, молчу, а потом как выйду в центр и такое выдам! – Да, мне кажется, что они до сих пор не отошли, – Тэхен и Чонгук хохочут, но как только Тэхён смотрит в толпу, пытаясь посмотреть на лица людей, что должны быть обескуражены движениями Чонгука, смех прекращается. – Воу, Чимин, а что за омега рядом с Намджуном? Ты его знаешь? – Красивый, – Чонгук вытягивает шею, чтобы как следует все рассмотреть. – Ты посмотри, он в руку Намджуна как клещ вцепился. Или мне кажется, а, Тэхён? – Я не вижу! Ты выше меня, вот ты мне и скажи. – Да, держатся! А почему? – Чонгук и Тэхен удивленно переглядываются, а потом устремляют взгляд на Чимина. Тот стоит побледневший и застывший, как мраморная статуя. – Чимин?       Чимин кое-как поднимает на них глаза. Он не знает, какое у него сейчас выражение лица, но по глазам друзей видит, что явно не самое счастливое. Пак хочет их успокоить. Хочет сказать, что все замечательно, что эта картина Намджуна с омегой вовсе не вызывает в нем никаких отрицательных чувств, что волноваться не о чем, ведь эти двое – друзья. Как и Намджун с Чимином тоже – просто друзья. И то, что в руку объекта его влюбленности впивается злейший враг также вовсе не вызывает шторм в море его спокойствия. Он залпом выпивает стаканчик вина, сжимает его пластиковое тело в руке и швыряет на ближайший стол. Чимин понимает, почему наблюдает со стороны за своими попытками утихомирить злость, что копытами вспахивает его внутренности и обжигает их огнём. Он не всадник, что держится за поводья, и он не сторонний зевака-наблюдатель. Это он – пышущее яростью и негативной энергией тело. Лошадиная ярость с налившимися кровью красными глазами – воплощение разума Чимина.       Он протягивает вперед руку, и Тэхен сразу же хватается за неё и тащит друга к выходу. Чимин вдыхает запах улицы, полностью заполняя легкие. После раскаленного воздуха от танцпола уличный кислород кажется таким ледяным, что подмораживает изнутри. Чонгук пару мгновений думает о своем, а потом тянется к внутреннему карману куртки и достает оттуда пачку сигарет. На возмущенное шипение Тэхена он лишь отмахивается. Чимин молча, с кивком, принимает сигарету и зажимает между пальцев. Тэхен недоволен, но тоже берет одну. Чонгук таким же волшебным образом достает зажигалку, поджигает сигарету сначала Чимину, потом Техену и в последнюю очередь помогает себе. В этой части декоративного садика находятся лишь они. Другие гости вечеринки, видимо, совсем не парятся и курят прямо внутри. На фоне яркой луны выдыхаемый Чимином дым становится будто сверкающей космической пылью. Ему требуется пара затяжек, чтобы начать разговор. – Помните, я рассказывал, что в последние годы школы заново записался в танцевальную студию после нескольких лет перерыва? – Угу, – оба в ответ синхронно кивают. – Помните, я рассказывал про омегу, который унижал меня по любому поводу? – И говорил, что делает это с благими целями? – уточняет Чонгук. Чимин согласно прикрывает глаза. – Так это он?! – Тэхен удивленно округляет глаза и неверяще качает головой, когда Пак кивает ему в ответ. – Надо ведь было вам пересечься именно здесь... – А Намджун-хен откуда с ним знаком? – Они познакомились в кафе около студии звукозаписи, где он работает. Видимо, познакомились приличное количество времени назад, уже столько друг о друге знают, – Чимин пожимает плечами так, словно ему это совершенно безразлично. В ответ получает лишь кивки. Табак немного успокаивает его дрожь – теперь хотя бы он понимает, что дрожит. Разум светлеет, мозги вновь начинают думать и анализировать. Он делает затяжку за затяжкой, не чувствуя осеннего холода. – Слушай, если я ошибусь, то поправь меня. Этот омега... – Сокджин, – подсказывает Чимин, и Тэхен принимает информацию и продолжает. – Этот Сокджин и Намджун, они... Ну... – Встречаются? – Чонгук безжалостно продолжает, и пока Тэхен недовольно дует на него щеки, Чимин стряхивает пепел. – Если бы они встречались, то приветствовали друг друга иначе. Тут что-то другое. Но я не знаю, что... – Если они не встречаются, то тебе не нужно так сильно переживать по этому поводу, ладно? Ты весь бледный, – Тэхен тушит сигарету об стену и выбрасывает в оставленный кем-то пластиковый стаканчик на недалеко стоящей скамейке.       Чимин пожимает плечами. Он говорит, что ему нужно вернуться за курткой и не позволяет никому сходить вместе с ним. Прозябший, уставший и злой он возвращается в помещение. Он не понимает до конца, от него ли это так пасет куревом, либо накурено внутри, но запах стоит отчетливый, что злит Чимина ещё больше. Он идёт к общей куче одежды, сваливает вещи на пол в поиске своей кофты, накидывает её на плечо и направляется к стойке с алкоголем, чтобы взять с собой в дорогу банку чего-нибудь крепкого. Ему хочется прогуляться как можно дольше, и в попутчики лучше взять что-то, что не задавало бы лишних вопросов и не пыталось вывести его на диалог. Чимин хватает банку побольше со знакомой эмблемой пивной марки и разворачивается к выходу, как путь ему перекрывает знакомая толстовка с чертовски знакомым владельцем. – Чимин, а я ищу тебя! Ты пропал куда-то. Я хотел пригласить тебя потанцевать, – Намджун мило улыбается, и Чимина тошнит от этой улыбки. А что насчёт других партнеров, хочется сказать ему. Какое вообще дело красавчику Намджуну до толстого карлика вроде Чимина? Хочет потанцевать, потому что жалеет сиротливых и убогих? Он старательно гонит такие мысли прочь, но сам факт того, что они вообще рождаются в его голове бесит сильнее всего. – Я домой. Устал. Голова болит. Пока, хен.       Он хочет обойти Намджуна сбоку, но тот ловок настолько, насколько ловок никогда не был. Как хищная змея он быстро перескакивает на пустое место перед Чимином, так быстро, что Чимин сам не до конца понял, что происходит. Он резко поднимает голову на Намджуна, сильно удивленный. Когда его неповоротливый и неловкий хен вдруг стал таким шустрым? – Тебе плохо, Чимин? Позволь я помогу тебе? Могу заказать такси, могу до дома провести, либо... Давай я сбегаю в аптеку? – Чимин глупо хлопает глазами, просто не успевая захмелевшими мозгами обработать такой поток вопросов и придумать ответ хоть на один из них. Он открывает рот и тут же немо его закрывает. – Чимини, я хочу тебе помочь.       Я тоже хочу, чтобы ты помог мне, думает Чимин. Ему очень хочется, чтобы Намджун прижал его к себе, вывел из этого душного помещения, окутанного табачным туманом, вывел под купол звездного неба и за руку довел до дома. Лишь бы не думать, лишь бы не злиться, лишь бы не чувствовать всего этого темного и вязкого, что стекает по сердцу и утяжеляет ноги. Кто-то явно сжимает кровавый мотор грудной клетки в руке, выжимает оттуда все чувства как пену из губки и делает его опустошенным, мокрым ошмётком. Он уже хочет протянуть руку и позволить Намджуну вылечить все болячки, которые они смогут и не смогут найти вместе, как Сокджин вклинивается между ними и хлопает удивленно глазами на Чимина. – О, ты ещё здесь? Выглядишь плохо, – Сокджин качает головой, осматривая Пака с головы до ног. Он берет его за плечи с максимально жалостным выражением лица, участливо склоняет голову. Чимин приходит в ярость. Свою злость он ощущает как кипящую магму, что вот-вот фонтаном должна выйти из вулкана. Он сбрасывает чужие руки, выдавливает сквозь зубы, что помощь ему не нужна, игнорирует округленные в шоке глаза Сокджина и идёт мимо него к выходу, но вторым препятствием на пути становится Намджун. Он обеспокоен, заботлив и добр. Так же, как и всегда. Так же, как и ко всем остальным. Чимин пытается его обогнуть, но Намджун не пропускает. – Чимин, там так темно, я хочу вызвать такси и проводить тебя до дома. Пожалуйста, позволь мне... – Уйди с дороги! Видеть тебя не хочу! Ну чего ты привязался, а?! – Чимин взрывается, обжигает Намджуна раскаленной лавой, крича ему прямо в лицо. Намджун замирает на месте, молчит, принимает удар на себя и пугается. Чимин не хочет видеть выражение его лица, потому сразу отворачивается и бежит на выход, задевая альфу плечом. Его никто не останавливает и не окликает.       Чимин выскакивает на улицу и холод ошпаривает его щеки, а вслед за этим проникает и в мозг. Он идёт по выложенной камнями дорожке к калитке, что ведет на дорогу. Взгляд опущен вниз, он следит за носками ботинок. От лакированной кожи отражаются проплывающие мимо фонари, как падающие звезды скользят по его ногам. Выскакивая через рамку он замечает Чонгука и Тэхена. Они ждут его на противоположной стороне улицы, поглядывая на вход, и машут руками, чтобы привлечь внимание. Чимин действительно видит их, но почему-то их силуэты нечеткие, поплывшие, будто он смотрит сквозь толщу воды. Когда он подходит к ним медленным, нечетким шагом, он успевает сказать лишь: – Я обидел Намджуна.       И начинает плакать в собственную ладонь. Чонгук с Тэхеном ахают, берут его за руки, чтобы помочь хоть как-то, но он отказывается от помощи. Всхлипывая, сведя брови к переносице, он открывает пивную банку и пьет ее, закусывая горечь солью. Он поворачивается в сторону своего дома и быстрым шагом устремляется в ночь. Позади он слышит шаги друзей. Слышит, как они переговариваются между собой, но не может разобрать ни слов, ни интонаций. Не проронив ни слова, он идет по ночным улицам Сеула в сопровождении, потихоньку опустошает жестяную банку и впервые за вечер не думает ни о чем. Все выходные он проводит в ненависти к себе самому. Родители оставили его одного, уехав к родственникам, а Чимин отвертелся от семейных обязанностей, сославшись на доклад, который ему не задавали. Просыпаясь утром после вечеринки с опухшим лицом Чимин видит пропущенные звонки от хена, шлет ему сообщение из двух слов, что он дома, и думает извиниться. Ему хочется написать, что он сожалеет, что в действительности хочет его видеть. Хочет, чтобы он не уходил с дороги и вообще привязался бы крепко и надолго, но разве Намджуну это надо? Пак знает, что Намджун думает о нем самое хорошее, но теперь, после вчерашних слов, имеет ли Чимин право вообще с ним общаться? Он проклинает себя, со стыдом смотрит в свои глаза в отражении зеркала, берет в руки телефон и тут же кладет его обратно. Его сообщение висит прочитанным в диалоге, но Намджун и не думает как-либо отвечать. Для Чимина все понятно, как белый день: вряд ли его любимый хен захочет продолжать какое-либо общение в принципе. Эти мысли гложат его, затягивают в трясину, поэтому в понедельник в университете он появляется уставший, молчаливый. На парах он почти засыпает. Чонгук с Тэхеном сидят рядом с ним, но не общаются на личные темы, а только переговариваться по учебным вопросам друг с другом. Чимин лежит на парте и смотрит на то, как покрытые золотом листья деревьев переливаются на ветру. Небо голубое, как океан, солнце яркое, слепящее. В носу запах осени, во рту привкус холодной уличной влажности. Люди проходят мимо университетских окон, торопятся по своим делам. Чимин думает. Ему интересно, сталкивались ли люди с такими же проблемами, как у него? Они были преданы или они предавали? Если он подойдёт к одному из них и расскажет о своих проблемах и вывалит внутренние переживания, то как быстро его пошлют куда подальше? А если есть человек, что сможет дать ему совет, то каким будет его лицо, и каким будет этот совет? Он перебирает в голове несколько вариантов, но ему не нравится не один. Хотелось бы ему получить хоть какую-то помощь.       Чимин чувствует, что его легкие вот-вот лопнут от накопившегося воздуха. Он собирает всю выделенную сердцем чёрную гниль, посылает в грудную клетку и выдыхает весь негатив через нос, но добивается лишь того, что вся субстанция размазана столовым ножичком по стенкам его легких, как обычно намазывают масло на хлеб. Чимин чувствует себя плохо. Он вскидывает голову, поворачивается к друзьям. Чонгук уткнулся в телефон, но Тэхен вскидывает голову в ответ. Снимает наушники и вопросительно приподнимает брови. Хочется что-то сказать, выдавить из себя, но слова будто рыбной костью встали в горле. Тэхен терпеливо ждет, пока в какой-то момент Чонгук не закатывает глаза и не поворачивается к ним двоим. – Пак, ну хоть что-нибудь скажи уже?       Чимин открывает рот, а потом захлопывает его. Он смотрит на две пары глаз, что в свою очередь смотрят на него, и выдавливает из себя все самое честное, что только у него осталось. – Я хочу перед ним извиниться. – Опять он об этом... Я думал, вы уже поговорили! – Он не пишет мне. Он не хочет со мной разговаривать. – Чимин, – спокойно говорит Тэхен своим глубоким, успокаивающим голосом, – а почему ты сам ему не напишешь? – Как ты себе это представляешь? Привет, Намджун! Прости, что послал тебя куда подальше, но теперь я передумал и мы можем общаться как обычно? Да он сам пошлет меня. – Намджун? Тебя? – насмешливо произносит Чонгук и фыркает. – Любое терпение не бесконечно. Он вообще меня не переваривает теперь! Постоянно плачу, довожу его, теперь ещё и послал! Ну почему я такой придурок?! – Чимин воет, запускает пальцы в волосы и крепко сжимает. Тэхен похлопывает его по плечу. – Ты вовсе не придурок. И я не припоминаю ни одного случая, когда бы ты его доводил. Намджун же совсем не злой, а на тебя он и вовсе никогда не ругался. Когда такое было? – Не было, но теперь начнётся, – буркает Чимин. Чонгук снова тяжело вздыхает.       На большом перерыве в полчаса Чимин чувствует себя еще хуже. В интернете он вбивает свои симптомы и понимает: он проходит через пять стадий принятия неизбежного, и сейчас он на этапе депрессии, пропустив все остальные пункты. В желудке пустота, которая его абсолютно не колышет. Он облокачивается на спинку лавки в лекционном зале, когда Чонгук, что убегал на перерыв из кабинета, присаживается к нему. Он хватает Чимина за руку, но когда видит полное отсутствие интереса с его стороны, испуганно ахает, чтобы привлечь к себе внимание. – Ах! – Чонгук, ну что тебе надо? – устало тянет Чимин, не двигая ни единой мышцей своего тела. Моральная опустошенность не прибавляет сил. – Представляешь, Намджун-хена сегодня нет на занятиях! – Ну и что? – фыркает Чимин, будто ему это совсем не интересно, но прислушивается. – Тебе не кажется странным, что старосты нет в группе? – Староста тоже человек, и у него есть личные дела. – Я узнал, что Намджун-хен заболел! Тебе не кажется это странным? – Что именно? – То, что староста заболел! – Старосты не люди? Наш болел недавно. – А как часто болеет Намджун?       Чимин открывает глаза. Он не может припомнить ни одного случая, когда бы Намджун пропускал занятия именно по болезни. Он всегда обладал хорошим здоровьем, которое унаследовал от родителей, а если и простужался, то выполнял свои обязанности, будто ничего не случилось. Чимин, когда подмечал у Намджуна насморк, незаметно подкладывал к нему в сумку пластинку с таблетками от боли в горле и маленький спрей для носа. Просто добегал до аптеки за перемену, а потом устраивал в кооперативе с Чонгуком и Техэном целую операцию по отвлечению Намджуна. Пока тот пытался примирить нерадивых младшекурсников, что ссорились у него на глазах из-за какой-то мелочи, Чимин подкладывал ему в сумку легкие лекарства, чтобы Намджун чувствовал себя лучше. Лично в руки Киму он вручал пачку сухих салфеток, просто невзначай, а потом хватал друзей подмышки и уводил с глаз долой. Больной и ослабевший Намджун мог и самого Пака скосить с ног, поэтому в дни своей слабости он держался от Чимина подальше. – Он ходил за занятия, даже если болел. – Вот видишь! Значит, его так сильно скосило, что он даже подняться не может! Надо ему помочь, Чимин, – Чонгук треплет его за рукав, но Чимин не замечает ничего вокруг себя. Чтоб такого зверя как Намджун скосила какая-то там простуда?       Омега резким движением вытаскивает телефон из кармана джинсов, быстро находит контакт "Джуни" и выходит в коридор, чтобы позвонить. Довольной улыбки Чонгука он не видит. Каждый гудок заставляет сердце трепетать, но под самый конец, когда связь готова была оборваться, трубку поднимают, и чей-то жутко хриплый голос говорит: – Да? – Намджун-хен, привет, это я, Чимин, как ты себя чувствуешь? – тараторит Чимин на одном дыхании. Ему волнительно думать о том, как Намджун ему ответит. Не хотел его видеть, а теперь сам же названивает. – Чимин? – Намджун тянет удивленно, а потом закашливается, и кашель у него действительно сильный. У Чимина скребут кошки на сердце. Киму приходится хорошенько прокашляться, прежде чем голос кое-как возвращается к нему и он может продолжить разговор. – Да я, вроде, неплохо себя чувствую... А что случилось? – Тебя нет на парах, ты заболел? Сильно? – Ох, ты заметил, что меня не было на занятиях... Ну я действительно заболел, но тебе не нужно беспокоится об этом, Чимин. Учись хорошо. – Учись?! – возмущается Чимин. – Я сейчас зайду в аптеку и приду к тебе, Намджун! Только скажи адрес, а то я его не знаю! – Адрес… Я могу скинуть геоло... Погоди, какой ещё адрес? Чимин, не вздумай приходить, я же болею. – Я понял, что ты болеешь, хен. Поэтому я сейчас схожу в аптеку и приду тебя лечить. Говори адрес! – Ну уж нет. Я тебя заражу. – Я взрослый мальчик, и от простуды спасаться умею, – Чимин сквозь расстояние слышит, с каким трудом крутятся шестеренки у собеседника голове. Он точно знает, что может его убедить, поэтому совсем тихонько и нежно продолжает. – Прошу тебя.       Тяжелый вздох служит ему ответом. Со всей строгостью, капли которой остались в хриплом и гнусавом голосе, Намджун берет с Чимина обещание, что тот обязательно отсидит до конца пар и будет осторожен в дороге. И, конечно, принесет ему чек из аптеки, чтобы омега не тратил свои сбережения на чужие болячки. Сто раз поугукав и согласно помычав, Чимин дрожащим пальцем завершает вызов, на ватных ногах заходит в аудиторию, плюхается рядом с Чонгуком и, наконец, выдыхает. – Ну как?       Чимин смотрит на Чонгука, потом на Тэхена, что сидит также рядом, и выдыхает вновь. Оба смотрят на его дрожащие пальцы и понимают все без слов. Чимин закупается основательно. Помимо лекарств он приобретает ещё и богатые витаминами продукты, чтобы ускорить выздоровление и напитать организм новыми силами. Ему очень хочется, чтобы Намджун как можно скорее вернулся в строй и радовал всех своим присутствием. По крайней мере, Пак был бы этому рад больше всех. С двумя нагруженными пакетами он приходит по адресу, который скинул ему Намджун, юркает в подъезд вместе с другими жильцами и на лифте поднимается на пятый этаж. Чимин проходит к квартире Намджуна мимо стеклянной двери, что ведёт на пожарный балкон, мельком отмечая, что вид на город здесь завораживающий. Ему требуется пару минут, чтобы взять себя в руки. Намджун открывает дверь, когда в нее звонят, и неожиданно получает прямо на лицо медицинскую маску. Ему остаётся только глупо моргать, ведь Чимин перед ним стоит с таким же намордником на лице и хитро сверкает своими прищуренными глазами. – Привет, хен! – Ох, Чимин. Проходи, – Намджун отходит в сторону, позволяя Чимину зайти и поправляет маску у себя на лице.              Чимин заходит аккуратно, словно кот, в незнакомое помещение. В доме у хена все чисто и у каждой вещички есть свое место. Маленькая кухня соединена с гостиной, большие окна которой выходят на уснувший в осени город, а дальше по коридору расположена дверь в ванную и другая дверь в спальню. По коже пробегает морозец, когда он делает шаги дальше: скорее всего, хен проветривал комнату и выгонял наружу всех бацилл. Чимин понимает, что завис с глупо открытым ртом, когда его пальцы соприкасаются с теплыми пальцами Намджуна, что освобождает руки от тяготы пакетов. Они вдвоем проходят на кухню, и там слышится шум закипающего чайника. Квартира обставлена с минимально-необходимым количеством мебели, и это выглядит утонченно. Чимину кажется, что он бы не смог обустроить свою квартиру так хорошо. – У тебя тут очень уютно, – разбивает тишину Чимин, пока Намджун опустошает пакеты и интересом рассматривает каждый новый предмет. – Спасибо, Чимини. Стараюсь жить в максимальном комфорте для себя, – даже сквозь маску Чимин может почувствовать, что хен ему улыбается. Это придаёт ему уверенности. – Ты меня не приглашал сюда. – Да. Я сюда вообще никого не приглашаю, – пожимает плечами Намджун, – только Юнги-хен периодически врывается сюда, и ведет себя так, будто он тут живет, а не я. О, ты купил мне витаминов? – Да! – Чимин сидит на высоком стуле мотает ногами, словно собака хвостом. – Поможет быстрее встать на ноги! У тебя в квартире чисто... для альфы. – А что, альфа-холостяк только мусорить способен? – Намджун смеётся, и это становится его фатальной ошибкой: он закашливается так, что чуть ли не сгибается пополам. Кашель мокрый, хриплый, и он прижимает маску ближе к лицу, чтобы вся гадость не разлеталась по помещению. Откашлявшись, он разгибается, как ни в чем не бывало, и видит перед собой Чимина с широко открытыми в удивлении глазами. Тот аж подскочил со стула и теперь стоит перед ним перепуганный, и чуть ли не выгнувший спину как кошка. Намджун сдерживается, чтобы не посмеяться ещё. – Все в порядке, Чимин. – Вот уж нет! Быстро в постель! – Чимин отбирает из рук пакет, разворачивает Намджуна лицом к коридору и начинает толкать в спину. – Ого, так сразу? А как же конфеты и цветы? – воркует Намджун, но послушно идет в сторону своей спальни. Он не видит, как краснеет Чимин за его спиной. – Ты такой горячий, что я решил обойти эту фазу стороной. – Это ты серьезно? – Намджун хочет перевернуться, но Чимин вновь толкает его в плечо и разворачивает к коридору. Он старательно прячет своё красное лицо. – Хен, не вертись! Ложись давай!       Намджун тяжело падает на кровать и укрывается одеялом, не забывая по-больному покряхтеть. Пока он укладывается, Чимин старается прийти в себя и выкинуть лишние мысли из головы. В конце концов, он пришёл сюда не ради бестолкового флирта, а заняться делом! Потирая руки, он вспоминает на кончиках пальца жар от спины Намджуна, и прикладывает тыльную сторону руки к его лбу. Тот действительно горяч, как Чимин и говорил, он может сказать об этом и при отсутствии температуры у Кима, но всему сейчас мешает именно она.       По холодному воздуху понятно, что спальня была проветрена тоже. Осматривая помещение, Чимин отмечает, что хен обустроил маленькую комнату так, что тут можно спокойно разместиться вдвоем и не толкаться. Рядом с прикрытым ноутбуком лежит выключенный градусник. Одеяло прикрывает свернувшееся под ним калачиком тело, что все еще пытается устроиться поудобнее. Чимин тыкает пальцем куда-то хену в район живота, и слышит писк из-под одеяла, как будто там бултыхается маленький ребёнок, а не взрослый альфа. Чимин подсовывает под одеяло градусник, шлепает по этому месту и удаляется на кухню, разобрать все покупки до конца.       Он громко шуршит пакетами, но лишь бездумно вынимает продукты на стол. Омега чувствует, как горят его щеки, уши, шея. Как руки дрожат от нервов, а сердце то замирает, то стучит, как бешеное. Он пятится, легонько нащупывает стул и присаживается. Всего лишь на пару секунд, думает он, надо перевести дух. Под подушечками пальцев до сих пор ощущение горячей, даже сквозь футболку, кожи. Эти внезапные, но милые фразы. При посторонних, например Чонгуке и Тэхене, альфа себе не позволяет такого. Омега и подумать не мог, что Намджун умеет говорить таким флиртующим, вкрадчивым тоном. Будто он действительно заинтересован в Чимине, и вот-вот утащит его под своё одеяло, в логово подушек и тепла человеческого тела. Я не против, думает Чимин. А потом думает над тем, как сильно и безнадежно он влюблён.       Спустя несколько минут, подождав, пока вскипит чайник, Чимин берет себя в руки и заваривает порошок от повышенной температуры. Когда он возвращается в комнату, то из-под одеяла торчит лишь взъерошенная макушка. Губы невольно растягиваются в улыбку умиления. Пак аккуратно, кончиком пальца, тыкает в центр макушки, и попадает, кажется, прямо по волшебной кнопке, потому что глаза Намджуна мгновенно открываются и пересекаются взглядом с глазами Чимина. Через долю секунды в руки вкладывается градусник и Чимин поражается. – Какая высокая! Как ты себя чувствуешь? – Ох, Чимини... Думаю, долго не протяну, – притворно-умирающим голосом кряхтит Намджун и тут же получает тычок в плечо милым пальцем. – Хен! Либо говоришь правду, либо я собственными руками тебя придушу, чтобы не мучался. – Я всегда знал, что ты оплот добродетели и милосердия. – Считаю до трёх. Раз... – Чувствую озноб. Под одеялом только тепло, хотя я никогда не мёрзну. Слабость дикая. Горло ужасно першит... Давно не чувствовал себя таким беспомощным, – они пересекаются взглядами, Чимин сводит брови к переносице: ему так жаль Намджуна, что он отдал бы своё здоровье в обмен на его, лишь бы все стало хорошо. Тот шмыгает носом и делает свой голос максимально сиротливым, чтобы обратить на себя все чужое внимание. – Ты же поможешь мне, Чимини?       И Чимин помогает.       Ким боится заразить Чимина – он бы себе этого не простил – поэтому не позволяет задерживаться у себя более часа. Всю неделю Намджун не посещал занятий, но всю неделю Чимин исправно ходил к нему домой, кое-как досиживая до конца пар. Чонгук и Тэхен даже трогать его боялись. Думали, что только коснёшься и он сразу лопнет как пиньята, и разлетится на тысячи конфеток и сладких леденцов – настолько он был переполнен счастьем. Окрыленный он шёл до дома Намджуна, поднимался на лифте и влетал в чужую квартиру. Намджун неизменно открывал ему дверь, каждый раз улыбаясь, несмотря на больное горло и жар. Каждый раз Чимин сбивал ему температуру, с руки поил лекарствами и готовил немного еды. Альфа каждый раз извинялся перед ним за свою беспомощность, но Чимин лишь отнекивался и утверждал, что ему хотелось позаботиться о Намджуне и приложить руку к его исцелению. Заставив обратиться альфу в больницу он с облегчением узнал, что это не что-то серьезное, требующее приема антибиотиков. Он доверял своим методам лечения, а Намджун доверял ему, и Чимин трепетал от этого знания.       Поначалу Чимин думал, что Намджун флиртует с ним, потому что от горячей крови его мозги уже ничего не соображают, но эта пытка не прекращается. Он отвешивает комплименты любому наряду, в котором бы Чимин не пришёл, хвалит его самые элементарные блюда, а недавно выразил восхищение омежьими руками, что так безвозмездно поят и кормят его. Чимин уходил ни жив, ни мертв, весь красный, как помидор, но лишь для того, чтобы на следующий день вернуться вновь и переступить порог полюбившейся квартиры.       В субботу, когда не надо сидеть и ждать окончания пар, Чимин назначает Намджуну время на час дня, чтобы спокойно собраться и ещё успеть забежать в магазин, но с самого утра все идет не по плану: в гости приезжают надоедливые дальние родственники, поэтому Пак решает выйти пораньше. Он пишет Намджуну сообщение, но не замечает, как оно не доходит до адресата из-за отсутствия денег на счету. Чимин видит это только тогда, когда расплачивается за покупки на кассе. Он быстро несется к терминалу с пакетами, с горем пополам пополняет баланс и идет к дому Намджуна. Когда он подходит, на часах стрелка замирает на половине первого, значит, он пришёл раньше на полчаса. Это приличный срок, даже несмотря на то, что Намджун уже почти полностью выздоровел. Чимин проверяет телефон и видит, что оплата за интернет прошла только пару минут назад, и сообщение тоже запоздало. Получается, Чимин пришёл раньше и не предупредил. Совсем не так его воспитывали! Он уже хочет достать телефон и позвонить Намджуну – вероятнее всего, тот ещё спит, либо проснулся совсем недавно и не готов встречать гостей – как замирает на месте, так и не дотянув руку до кармана.       Подъездная дверь открывается, демонстрируя полуденному солнцу Сокджина, что выходит из подъезда, притаптывая асфальт своими лакированными туфлями. На глазах у него большие, в полголовы, темные очки. По этой причине, когда он замирает, то трудно разглядеть его реакцию от внезапно нарисовавшегося Чимина на другом конце маленькой дорожки от проезжей части к дверям. Это совпадение, думает Чимин, наверняка здесь живет кто-то из его родственников или знакомых… но точно же он не ходил к Намджуну, верно? Сокджин расправляет плечи, поднимает очки на волосы и губы его растягиваются в милую улыбку. Свободный, вальяжный, он подходит к Паку, не отводя внимательного взгляда. – Чимин, привет! Кто бы мог подумать, что мы пересечемся здесь, верно? – Сокджин подмигивает. – Какими судьбами? – Я... Я здесь по делам, – Чимин не настроен на разговор и отвечает настороженно, как будто боится получить издевку прямо посреди белого дня. Сокджин кивает головой и смотрит на сумки. – А ты не к Джуну ли идешь? – Откуда ты знаешь, что он тут живет? – тут же реагирует Чимин, взглядом впиваясь Сокджину в лицо. Тот лишь скромно пожимает плечами. – Как откуда? Я же от него иду. Надо было заскочить. По делам.       Сокджин подмигивает, а Чимин ощущает, что смотрит прямо в глаза Медузе Горгоне и все тело его обращается в каменную глыбу. Прямо здесь и сейчас он превращается в муравья, накрытого тенью от стремительно несущегося к нему сапога, что своей грязной подошвой оборвет его короткую, никчемную жизнь. Клочок сорняка, взращённый на одной клумбе с розовыми кустами. То, к чему стремился Чимин эти годы, смог завоевать его злейший враг всего лишь несколькими неделями общения. Вот к чему привела пассивность и нерасторопность. Не зря Тэхен с Чонгуком толкали его к активным действиям: знали ведь, что Чимин, такой тепличный цветок, ни за что не предпримет шагов в сторону завоевания чьего-то чужого сердца, но действительно старались помочь, давали советы, держали за руки, когда становилось совсем тяжело. И где теперь все эти старания, вся эта поддержка? Каждое их слово он хранил в своём теле кусками ценного металла, а они потом грузиками притягивали его к земле и не позволяли улететь куда-то на седьмое небо, стоило Намджуну обратить на Чимина хоть толику своего внимания. Все золотые слитки, сваленные в чиминовы руки, теперь лежат, пыльные, под его ногами, и продолжают лететь на землю с глухим звуком падающих друг на друга старых кирпичей. Отныне все потуги превращены в пыль, небрежно растоптаны чужими длинными и стройными ногами в идеально отглаженных черных брючках.       Чимин сжимает ручки сумок крепче – из вспотевших ладоней они стремятся выскользнуть – и проходит к подъездной двери. Она уже несколько дней как сломана, поэтому Чимин с легкостью открывает ее носком ботинка. Сокджин сзади хочет что-то сказать, тон его голоса слегка озадаченный, но у мозга лишь одна программа – попасть в квартиру на верхнем этаже. Он считает ступеньки, игнорируя лифт, обнуляя счёт на каждом лестничном проходе, и это вытесняет все мысли из головы. Он не замечает, как спустя несколько минут оказывается на месте назначения. Растерянно он стоит перед дверью, обводя взглядом её потертое годами покрытие. Чимин разбирается с пакетами, нажимает на звонок, а сердце впервые за всю неделю не долбится о грудную клетку как бешеное. Истекая кровью ему трудно полноценно работать.       Намджун открывает дверь. Как и всегда, он улыбается, отходит в сторону и позволяет Чимину войти. По отточенной схеме он забирает пакеты из рук, уходит с ними на кухню, сетует на такие траты на него одного, такого бесполезного, но разбирает покупки как ребёнок. Он радуется даже пачке сахара, будто без нее не способен нормально жить, хотя за всю неделю сахарницу опустошал лишь Чимин. Пак опирается о косяк, медленным движением стягивает один ботинок. Другой. Развязывает пояс, снимает пальто, неторопливо вешает на крючок.       Обычно он влетает на кухню с самим Намджуном, разбирает второй пакет и вслух придумывает, что бы ему приготовить такого вкусного и полезного, тем самым вступая с Намджуном открытый и шутливый разговор, полный милых подтруниваний и флирта. Чимин осознаёт: Намджун ведь действительно флиртовал. Когда просил позаботиться о безнадежно заболевшем, хотя щурил глаза как хитрый лис. Когда просил покормить его с ложечки, ведь сам он не в состоянии поднять руку, а через пару минут уже ловко намывал посуду. Когда касался чиминовых ладоней своими длинными пальцами, бережно убирал прядку волос, что спутались с пушистыми омежьими ресницами. Ведь все это ничем не прикрытое и откровенное заигрывание. Намджун выглядел веселым, и Чимин действительно думал, что это он влияет на его самочувствие. Сам прибегал в эту квартиру словно окрыленный каким-то неведомым чувством, сиял на всю комнату, и сияние это отражалось в глазах Намджуна. Сейчас все становится понятно. Взращивал крылья у Намджуна между лопаток вовсе не Чимин. Другой омега, с фарфоровой кожей, с пухлыми губами и ангельским лицом. А ещё безумно красивый. Не то, что Пак Чимин, верно?       Чимин тащит ноги на кухню. Намджун увлеченно рассматривал коробку в своих руках. Там был сироп от кашля – самое то, чтобы убрать из организма остатки болезни. Видимо, он сосредоточенно читал инструкцию, потому как медленно появившегося в проходе Чимина он вниманием не удостоил. Ладони потеют, но мозг полон решительности. – Ого, – бормочет Намджун, не сводя взгляда с мелких букв, – его надо после еды пить. Боюсь перебить вкус твоей еды этой штукой... – Давно ты встречаешься с Сокджином?       Намджун замирает. Он быстро переводит взгляд на Чимина. Тот, сгорбившись, опирается плечом о дверной косяк, держась за него ладонью другой руки. Он смотрит исподлобья, и на лице его нет ни намека на улыбку. Они смотрят друг другу в глаза, Чимин чувствует глыбу заледеневшего течения времени вокруг них двоих. Он в ожидании выстрела в висок. – Прости, я не расслышал, – мило улыбается Намджун, будто ничего не случилось. – Давно ли я делаю что? – Ты прекрасно меня услышал, хен, – выплевывает Чимин. Голос его резко меняется, становится грубее и ниже. Он видит, как Намджун ошарашенно смотрит на него, но ему совсем не нравится, что он не получает ответа.       Намджун внимательно осматривает Чимина с головы до ног, пытаясь отследить его настроение. По каменной позе, стеклянному взгляду Ким понимает, что с ним ведется очень серьезный разговор. Лишь быстро вздымающаяся грудная клетка даёт понимание: человек перед ним живой. Он аккуратно откладывает коробку на стол и упирается в столешницу двумя руками. – Подожди... Ты с чего вообще это взял? – Как принести лекарств, приготовить поесть – Чимин, приходи пожалуйста. А отношения у тебя с кем-то из актерского кружка, да?       Намджун испуганно вертит головой. Он никогда раньше не слышал от этого омеги разговор в таком тоне. – Помнишь, ты успокаивал меня, когда я ходил на танцы в школе? Как я ревел, как маленький, и не мог остановиться? Плакал от своей никчемности, от своего огромного веса, от своего тела уродского! Знаешь, кто внушил мне это?! Со мной в кружок ходил один омега, который убил во мне все знания того, что у меня тело пластичнее, что я идеально его контролирую, что я артистичен. Я обладаю столькими чертами, которые должны быть у танцора, что не каждому дано таким родиться. Этот омега был не из таких. У него слишком длинные ноги, которые он не знал куда деть, он абсолютно не умел улыбаться, когда танцует, а еще он быстро выдыхался и под конец портил нам всю синхронность. Когда меня хвалили – он злился. И он начал говорить мне такие вещи, которые никто никогда не говорил в мой адрес. Ты понимаешь, о чем я говорю?       Чимин тяжело дышит после своей яростной тирады. Глаза режет от слез, которые прощальным касанием текут с его щек и падают на одежду. Намджун стоит и смотрит на омегу с открытым ртом. Чимину хочется крикнуть, что этим омегой был Сокджин. Что это он внушил все эти комплексы, от которых и по сей день избавиться до конца не выходит. Голодом себя морю, хочется сказать Чимину, потому что ты кормишь меня, а я потом становлюсь на весы и вижу там… Но Чимин лишь шмыгает носом и утирает глаза рукавами любимого кардигана. Ткань мягкая, плюшевая, и всегда поднимает ему настроение. На рукаве остается след слипшейся от влаги ворсом. – Я же все делаю, что ты скажешь... Ем, когда ты говоришь мне поесть. Слушаю этих старых преподов, даже если они несут наискучнейшую чушь. Хожу каждый день в университет, потому что ТЫ меня там ждёшь... Неужели, я... Ну, не знаю... Не заслуживаю хоть чуточку твоего внимания? Ты же просто не хочешь, чтобы я сдох от какой-нибудь анорексии, да? – Чимин поднимает взгляд, и не понимает выражения лица Намджуна. Это похоже на сожаление, но разве Намджуну есть, о чем жалеть? Это перед ним должны извиняться, ведь ему приходится выслушивать этот бред безнадежно влюбленного. – Потом придётся ещё перед моими родителями извиняться, что не доглядел. – Чимин, да о чем ты вообще гово... – Я хочу извиниться. Я обидел тебя. Тогда, на вечеринке, помнишь же? – Чимин шмыгает носом, а Намджун медленно кивает. – Я помню, но я вовсе на тебя не злюсь, – мягко отвечает он, и омеге хочется утонуть в этой нежности как во взбитой перине. Все, что ему остаётся – обхватить себя за плечи и сдаться реальности. Лежать на этой перине положено вовсе не ему. Этот альфа заслуживает искренней любви. – Я много сделал тебе плохого, Джуни, – дрожащим и тихим голосом произносит он. Намджун не может оторвать от него взгляда. – Я плохой друг, плохой сосед, а уж бойфренд из меня выйдет и вовсе никчемный. Сокджин красивый. Раньше он был… заносчивым, но раз вы вместе, то мне хочется верить, что он поменялся со временем. Может, с тобой он будет нежен. Счастья вам.       Чимин разворачивается и спешит уйти. Он влетает в свои ботинки, не застегивая их, срывает с вешалки пальто и накидывает на поникшие плечи. В ушах шумит из-за нервов, к ним прибавляется и громкое шмыганье носом, так что он ничего вокруг себя не слышит. Лишь когда он приоткрывает дверь и она резко закрывается, подчиняясь руке более сильной, Чимин понимает, что Намджун стоит прямо за ним. Это пугает намного сильнее, и Пак дергает ручку на себя, и это дает ему шанс, что светит на кожу подъездным светильником, будто бы Врата Рая раскрылись перед ним, освещают божественным светом свободы его тонкое запястье, но дверь вновь захлопывается у него перед носом. Рука Намджуна закрывает эту дверь на замок и раскрытой ладонью прикрывает защелку. Чимин смотрит на ладонь как на кобру, что раскрыла на него свой капюшон. Боится ее коснутся. Мысленно он находился на улице, стирал слезы с глаз и дрожащими пальцами пытался поймать язычок молнии на ботинках, а теперь загнан в тупик, из которого он не видит и намека на выход. Омега пятится назад, но врезается в чужое теплое тело. У него перехватывает дыхание.       Намджун большой. Он любит посещать спортивный зал в свободное от занятий и работы время, и проводит часы он там с явной пользой. Словно вчера Чимин видел своего хена, что тонкой тростинкой возвышался на деревянном помосте и пытался рифмовать строки, а сегодня это был повзрослевший, сломанный жизнью Намджун, что расширился в плечах, оброс твердыми мышцами, успокоил эмоциональную маску на своём лице. Он сильно изменился, но Чимин смотрел с придыханием как и на неуклюжего длинного Намджуна, так и на физически сформированного и подкаченного неуклюжего Намджуна. Теперь дыхание перехватывает у омеги от того, что прямо сейчас своими лопатками он упирается прямиком в чужие грудные мышцы, а когда его обхватывают за талию, то Чимин готов растечься прямо в этом коридоре у альфы под ногами. Коленки дрожат, но он не понимает, почему: из-за нервов? Или это трепет от чужих касаний? Омега поддается чужим рукам и его разворачивают. Он не может смотреть в чужие глаза, поэтому зажмуривается. Все нервные окончания будто немеют, но лишь на талии Чимин чувствует знакомые большие руки. Ему кажется, что они вот-вот уйдут с его тела, охладят его кожу жесткой ледяной реальностью, но Намджун также держит руки на его талии и не думает их убирать. – Чимин, – шепчет он совсем рядом с покрасневшим ухом. Опаляет его тёплым и влажным дыханием, заставляет бежать мурашки по позвоночнику до самой макушки. – Открой глаза.       Чимин отрицательно вертит головой, но из-за онемевшей шеи это движение кажется совсем скромным, словно нерешительным. Всеми органами чувств он чувствует натуру Намджуна перед собой. Кожей – ладони на талии, носом – запах чужого тела, ушами – глубокое дыхание, закрытыми глазами – наизусть выученное лицо на темных веках, и всеми внутренностями – самого Намджуна, с его мышцами, с его теплотой и нежностью в глазах. Чимин начинает вспоминать, задумываться, что Намджун ведь действительно смотрел на него вот так, с нежностью, но в следующее мгновение земля будто уходит из-под ног. Прижавшись к двери спиной, весь охладевший из-за нервного пота Чимин ощущает жар чужих губ на своих губах. Движение это кроткое, аккуратное, но полное решимости. С этой секунды их поцелуй – это необратимый процесс. Намджун также робко прикасается к шее Чимина сзади, кончиками пальцев обжигает чужую кожу и добирается до кромки волос, также пробираясь туда пальцами. Он прижимается губами плотнее, отнимает у Чимина дыхание, всем телом прижимается к тонкому телу омеги и руки с талии ведёт к позвонкам.       Ему нравится тело Чимина. Тело танцора, тело омеги. Оно выделяется тонкой крепкой талией, словно она вырезана из бруска дерева опытным мастером; прохладной мягкой кожей, что покрывается мурашками от прикосновений; тонкой и длинной, словно лебединой, шеей. У Чимина изящные ноги, подтянутые ягодицы, которые невозможно скрыть ни под какими штанами, какие бы Чимин не надел. Этот омега и представить себе не может, какую бурю устраивает в Намджуне, когда кидает на него свой взгляд исподлобья, воркует с ним своим мягким кошачьим голосом, рукой задевает Кима то за пальцы, то за тело, то за ноги. Не может себе представить, как Намджун тает от искреннего смеха, от запаха, от одного вида пухлых манящих губ, что растягиваются в улыбке каждый раз, когда он подходит и начинает диалог, или когда говорит что-то по детски глупое, или когда от нервов роняет во все стороны ручки и исписанные тетрадные листы.       Намджун мечтает о Чимине. Хочет стать причиной его улыбки каждый день, причиной, которая заставляет Чимина хорошо кушать каждый день минимум по три раза, получать наслаждение от еды и не плакать от килограммов на весах. Хочет показать, как сильно и искренне он умеет любить. Но кое-что заставляет его запереть эти мысли на огромный чугунный замок. Причина, почему тело Пака твёрдое как дерево и холодное – это вовсе не нервы. Это страх. Шестеренки крутятся в голове Намджуна со стремительной скоростью. Он всегда был сообразительным парнем. Чимин вовсе не хотел этого поцелуя. И замирает сейчас не от трепета, конечно, а от страха перед большелапым, наглым альфой, что без разрешения влезает в чужое личное пространство. Намджун разрывает поцелуй и на два шага отдаляется, спрятав руки за спину. Показывает, что он не опасен. Чимин широко распахивает глаза, черными омутами уставясь прямо на Намджуна. Он открывает рот и глубоко дышит. Секунды тянутся как часы. – Я не держу, – говорит Намджун ровным голосом. – Уходи.       Чимин смотрит на него бесконечные пару секунд. Пытается разглядеть что-то, но лицо Намджуна замирает, как маска. Пак отрывает взгляд, тихонько кивает, подхватываешь пояс пальто и быстро выныривает в подъезд. Словно его в этой квартире никогда и не было. Намджун смотрит, как захлопывается дверь. Вот и все. Ему остается лишь устало прикрыть глаза.       Чимин не помнит, как добрался до дома. По пути застегивал пальто, сапоги, но стоило ему остановиться хоть на секунду – ноги переставали гореть огнём и начинали гореть щеки и губы. Последние полыхали ярче всего.       Намджун поцеловал его. Эта мысль проносится словно через громкоговоритель в голове каждые пять секунд. Ничто вокруг не даёт отвлечься. В лицах прохожих, в отражении витрин, в лицах манекенов, что также холодно смотрят на Чимина сквозь начищенные стекла он видит Намджуна. С такой же непроницаемой маской смотрел он в темноте коридора. Наверняка понял свою ошибку: будучи в отношениях он целует чужого омегу, и не просто омегу, а своего друга, которого чуть ли не с пелёнок знает. Понял, что натворил, поэтому выгнал из дома.       Чимин утирает слезы тыльной стороной ладони. Что удалось такого сказать Сокджину, что Намджун начал с ним отношения? В чем был его секрет? Чимин мечтал об этом моменте уже несколько лет. Вместе с другими омегами из танцевального зала он любил посещать кино после занятий. Чимин никогда не выступал инициатором по выбору фильма: однажды они все вместе загремели на высокобюджетный и сильно заумный фильм, и пока Чимин с интересом вникал в сюжет, все остальные зевали во весь рот, а на выходе из зала трепали его по клубничным волосам и с улыбкой сообщали, что Чимин заниматься выбором фильма больше не будет. Тогда он подумал, что Намджуну, возможно, понравился бы фильм так же сильно, как и Паку.       Его водили на мелодрамы. На большом экране Чимин видел реализацию таких своих фантазий, возникновение которых сразу на корню гасил. Ну разве бы хватило ему смелости взять за руку своего альфу, прижаться щекой к его плечу, а где-то в тихом уголке и вовсе выпросить поцелуй прямо в губы, пока осень укрывает двоих в шаль из пестрых, холодных листьев. Пока на соседних местах омеги хихикали, прикрывали глаза и смущение заедали горстями попкорна, Чимин во все глаза смотрел на красивые картины чужой несуществующей любви. Его родители не увлекались таким жанром кино, друзья в его школе не приглашали смотреть фильмы, поэтому он не становился частым свидетелем таких откровенных искусственных сцен. Это так впечатлило Чимина, что свой первый поцелуй он представлял в таких ярких красках, что опиши он Чонгуку с Тэхеном свои фантазии – даже те бы начали крутить у виска.       Чимин мечтал отдать свой первый поцелуй Намджуну где-то на фоне искрящейся лазурью реки Ханган, и чтобы лучи алого закатного солнца светили на лицо Намджуна, когда он будет склоняться за поцелуем к ягодным губам Чимина.       Но никогда серая Ханган не сияла лазурью и не собиралась даже, а солнце садилось, когда Чимин напрягал мышцы у шеста в тренировочном зале. Одно лишь исполнилось в списке желаний, записанных розовой ручкой в пушистый дневник – первый поцелуй действительно был отдан Намджуну. Но это не вызывало влюблённого трепета у Чимина внутри, а лишь жидким азотом заморозило все внутренности. Даже если Намджун занят другой омегой, Чимин не мог сопротивляться. Когда его держат за талию так бережно, когда так трепетно касаются ладоней и с таким желанием прижимаются к губам – ну разве он мог не растаять? Альфа мечты сам целует его, это должно было быть самым счастливым днём в его жизни. В текущих реалиях все, что есть у Чимина – это его треснутое сердце и мокрая от слез подушка. Намджун подарил ему поцелуй, а потом опомнился, и сломал все наивные розовые мечты. Безжалостный и грубый.       Чимин привык топить своё горе в движениях. Вся его грусть находила выход через пот и слезы, что он оставлял на полу танцевального зала. Большую часть его мыслей чаще всего занимала тревога. Переживания за семью, окружающих, друзей, и всегда на последнем месте – сам Пак Чимин. Чтобы ему добраться до глубины собственной души и докопаться до сути проблемы приходилось пройти через множество моральных испытаний, с которыми он был не готов справиться сам, поэтому нашёл способ справиться с чувствами, который ему подходил и не улетал в неизвестность.       Под конец своего второго десятилетия Чимин покорил несколько крупных сцен, очаровывая прирожденным изяществом прожженных судей и простых зрителей. Его эмоциональная составляющая играла ему на руки: жить полноценно без детских комплексов ему помогал всплеск эмоций на сцене. Чем сильнее были его переживания – тем больше рукоплескал зал постановкам их группы. Во время его первого выступления в качестве ведущего танцора, во время его сольного дебюта, во время сдачи экзаменов и когда влюбился в альфу, что не замечает его – все это вылилось во множество прекрасных хореографий, благодаря чему Чимина знали. Он любил овации. Ему нравилось, когда люди понимали, что он хотел сказать. Понимали его боль, сочувствовали ему. После выступлений со своим участием он любил заходить на аккаунты, где выставляли видео с танцами их группы и читать комментарии. Писали их такие же простые люди, как и он сам – грубость там была вещью редкой, поэтому дома, перед сном, для него это было хорошим способом окончательно утихомирить ту горечь, что он выражал в движении своего тела, и крепко заснуть. Утром он выходил в мир обновленный, с широкой улыбкой, и каждый листочек каждого деревца улыбался ему в ответ. Это было основной причиной, почему Чимин иногда внеурочно брал ключ от зала – он всегда берет его, когда хочет уединиться. Все вокруг ведёт его ноги по гладкому полу, ставит в нужные позы руки, и Чимин сам не успевает заметить, как начинает движения. Музыка не дает сильных затруднений – омеге довелось быть меломаном, и мелодии сами всплывают в голове под настроение. Чимин встает напротив зеркальной стены, двумя руками вцепляется в стойку и смотрит самому себе в глаза. Только когда на донышке не остается ни крошки сомнений, только тогда он делает первое движение. В университете Чимин необычайно тихий. Он молча кивает головой друзьям, медленно садится за парту, аккуратно достает тетрадь из сумки и даже не меняет ручки каждый день, хотя обычно это заставляет его улыбаться. Чонгук подтрунивает его, шутит глупые шутки, ворует его еду, пару раз пытается вывести на эмоции, но не получает никакой реакции. Тэхен молча принимает настроение друга, изредка пытается разговорить, кладёт милые записочки в маленькие кармашки на чужой сумке, но они исчезают, а Чимин делает вид, что их и не было изначально, и никак не меняется в лице. Если каждый день был насыщен новыми событиями – например, каждый понедельник Чимин придумывал, что можно сказать Намджуну, чтобы тот обратил на него внимание и однажды предложил прогуляться – то теперь это превратилось в день сурка. На Чимине меняется только одежда. Его же выражение лица, замедленное поведение, почти полное молчание по всем вопросам, что не касаются учебы – это все остается неизменным, и он с каждым днем все больше напоминает робота. Чонгук с Тэхеном и предположить не могут причин в такой перемене, поэтому не ставят фильтр себе на язык и говорят абсолютно о самых разнообразных вещах, дабы Чимин перестал их пугать. Чонгук подмечает еще одну интересную деталь – Намджун теперь тоже не ищет с ними встреч. Чонгук обожал своего хена и души в нем не чаял – он был умным, красивым, талантливым и сильным, и был самым хорошим примером для подражания после родителей, поэтому Чонгук очень радовался, когда Ким подходил и начинал диалог о самых глупых мелочах, лишь бы просто о чем-то поговорить. Чонгуку лично не сложно было догадаться, чье внимание он старался привлечь, ведь именно Чимин расплывался в самой широкой своей улыбке, стоило хену появиться рядом, но Ким всегда был прекрасным собеседником и давал толковые советы на каждую жизненную проблему, что случалась у Чонгука в жизни, поэтому тот быстро влился в дружескую компанию и стал своим человеком. Чонгук знал, что Тэхен о Намджуне такого же мнения, поэтому они оба желали увидеть, как будут вести себя эти два безнадежно влюбленных друг в друга дурака, когда вступят в отношения. Тэхен первый заметил эти витающие вокруг искры.       Все трое они познакомились в первый учебный день. Сначала заговорили о учебе, потом о преподавателях, поделились сплетнями, какими делятся все зеленые первокурсники, а потом тема зашла о еде, и когда они в унисон в качестве любимого блюда назвали стейки, то трио с того дня обросло крепкой связью. Чимин тогда не до конца расстался со своей розовой шевелюрой, ходил и пугал преподавателей-старичков, но все равно умудрялся своим милым голосом и щенячьими глазами покорять человеческие сердца и складывать их у своих ног, как надоедливые трофеи. Частенько он становился центром внимания других альф. Танцующий с детства он выделялся точеной фигурой и совсем её не стеснялся, обладал неподвластным другим омегам шармом и так смотрел из–под полуприкрытых век, что даже Тэхен и Чонгук порой сомневались в своей ориентации. Чимин отличался от них: Чонгук выглядел для омеги слишком опасным и своенравным, не стеснялся в выражениях и качал бицепс; в то же время Тэхен не был физически активен, фанател по пушистым собакам породы шпиц, одевался скромно и официально, но низким голосом удивлял всех, кто впервые вступал с ним в диалог – настолько это было неожиданно для его внешности. Чимин выглядел так, будто знал себе цену, но только со временем Чонгуку и Тэхену удалось узнать потаенные уголки его души: сколько голодовок прячется за этой узкой талией, сколько слез пролито ради этих сильных мышц, сколько комплексов тянет в себе это маленькое тело и прячут сверкающие в свете прожекторов темные глаза.       Пару раз поговорив по душам и наплакавшись друг другу в плечо они оба перестали воспринимать Пака как милую смешливую зефирку, но один человек все равно заставлял их сомневаться в этом. Чимин познакомил их с Ким Намджуном. Тэхен и Чонгук относились к нему с небольшим подозрением – все-таки альфа, причем здоровый и широкий в плечах, такой и челюсть может сломать – но время раскрыло его с такой стороны, что за пару моментов общения с ним он стал для них как старший брат. Чонгук был под особенным впечатлением, потому что Намджун предлагал свою помощь, когда Чонгук косячил своим поведением, и мог замолвить словечко и переубедить, казалось бы, даже президента, если бы тот пришел разбираться в их университет насчёт поведения ершистого омеги. Тэхену альфа был крайне симпатичен, ведь тот действительно вёл себя достойно и галантно, но однажды он отвел от Намджуна взгляд и был поражен тому, что показывала ему полноценная картина. Если Чонгук в рот смотрел Намджуну и восхищался тому, какой тот ХЕН, то взгляд Чимина – смесь искрящейся радости и восхищения, но вся она влита в такое большое количество влюблённой нежности, что Тэхен чувствовал себя неловко. Настолько, сколько может чувствовать себя человек, ставший случайным зрителем чего-то интимного между двумя своими друзьями. Он опускал взгляд ниже, и язык тела показывал ему столько же чувств, сколько и выражали глаза. Повернутый к Намджуну корпус тела, слабый изгиб в спине по направлению к нему, легкие касания пальцами к одежде и игриво склоненная голова. Тэхену казалось, что они встречаются, но эти двое были так удивлены этому озвученному вслух предположению, что даже онемели на пару секунд и удивленно поприоткрывали рты и все отрицали. Тэхен, конечно, извинялся и мысли такие называл глупостью, но покрасневшие у обоих щеки показывали информации в тысячу раз больше, чем информация, высказанная речью.       Чонгук на эти мысли лишь задумчиво чесал макушку и вертел головой. Не верил, что эти двое могут быть влюблены друг в друга, особенно с разницей в возрасте! Тэхен тогда впервые в жизни чуть ему не треснул по лбу, а потом подсказал, куда надо в следующий раз смотреть, как только они вновь соберутся вчетвером в коридоре перед сдвоенной со старшекурсниками парой. Однажды после такой встречи Намджун пригласил их сесть вместе, Чимин тут же подскочил и пошел за ним, а Тэхен поймал себя на мысли, что никогда еще Чонгука таким удивленным и прозревшим не видел. В такие времена Чимин действительно становился похож на зефирку, или, точнее было бы сказать, на шарик сладкой ваты. Казалось, если бы Намджун прикоснулся к нему и взял за руку, то тот также бы растаял, как тает сахар от тепла человеческого тела. Чимин красил волосы в красный, в блонд, в чёрный, и каждый раз его образ становился то ангельски воздушным, то приземленно дьявольским, но всякий раз при взгляде на Намджуна глаза выдавали его истинную натуру безнадежного романтика, а Намджуна выдавали его легкие прикосновения к одежде омеги, волосам, вещам, и незамеченные Паком сладкие подарочки в маленькие кармашки его сумки. Тэхен и Чонгук не знали, как ухаживают влюбленные альфы, но если бы им довелось испытать влюбленность, они бы хотели, чтобы за ними ухаживали так же.       Сейчас от яркого зефира не осталось и следа. Все изменилось после того, как Намджун вышел с больничного. Оба они думали, что сейчас вернутся эти наивные попытки влюбить в себя альфу с курса постарше – в чем Чонгук и Тэхен действительно старались помочь – но те оба пришли в университет в понедельник утром будто бы посеревшие, как холодный ноябрь. Осень в Сеуле обычно оставалась тёплой до самого декабря, но аномальные холода так же резко опустились на город, как и потускнели чиминовы глаза и как Намджун игнорировал их двоих, когда они звали его присоединиться к ним в столовой. Тэхен был действительно напуган и никак не мог определить причины такого поведения. Совсем недавно все было хорошо: Чимин на крыльях летал в университете, придумывал, какой едой можно порадовать больного, в красках описывал квартиру Намджуна и однажды брякнул, как ему было бы удобно оттуда кататься до университета и пожить без родителей под боком у одного хорошего мужика, но вовремя успел заткнуться и всю оставшуюся пару не поворачивал к друзьям головы, а они насмешливо наблюдали еще полчаса, какими красными могут быть у Чимина уши от стыда. Уже прошло несколько недель, и если одну сдвоенную пару Чимин пропустил, даже не явившись в университет, а на другой Намджун заранее окружил свою парту друзьями с группы – хотя раньше занимал место для троих – Тэхен понял, что они поссорились, причем серьезно, но задавать вопрос не решался. Если Чимин всем своим видом не показывал, что он в принципе по Намджуну скучает, то на Чонгука было жалко смотреть: он косился в сторону хена, на месте ерзал, желая к нему подойти, широко улыбался ему при встрече в коридоре, но Намджун лишь коротко махал ему в ответ, на Чимина даже не смотрел, и сразу удалялся по своим делам, а Чонгук впивался Тэхену в руку и смотрел в глаза, как щеночек. Тэхен не знал, чем ему помочь.       Но все-таки вечно прятаться было нельзя. Когда их запустили в лекционный зал на очередной совмещенной паре, то Чонгук, конечно, уселся за одну лавку с Чимином, но заприметил местечко поинтереснее на другой стороне комнаты около окна: там сидел Намджун в одиночестве, в ушах у него виднелись наушники и он не отрывался от телефона. Люди к нему подсаживаться не планировали, да и он никого к себе не звал, поэтому для Чонгука это было отличной возможностью – ему хотелось разузнать о новых достижениях в музыке, рассказать об успехах в учебе, ведь Намджун помогал ему подтягивать некоторые предметы, и в принципе узнать, как его жизнь. Чонгук резко разворачивается к Чимину, что уселся у стены, и к сидевшему между ними Тэхену. – Может, пойдём к Намджун-хену? – с широкой улыбкой спрашивает он. Тэхен удивленно к нему поворачивается, а потом поглядывает в сторону хена – уместно ли будет к нему садиться, когда тот занят? – Я был бы не против, мы уже давно не общались, – улыбается Тэхен, и начинает уже вставать, как его прерывают. – Мы к нему не пойдем.       Чонгук и Тэхен оборачиваются к Чимину, который взгляд не сводит со своей парты. Чуть-чуть, и он прожжет в ней дырку, и она воспламенится так же, как воспламенится сейчас Чонгук. – Почему это не пойдем? Вы что, поссорились с ним? – говорит он с показным безразличием, и ему отвечают в такой же манере. – Неважно. Мы никуда не пойдём. – Если ты ответишь, почему я не должен этого делать, то я, так и быть, тебя послушаю.       Чимин поворачивается к Чонгуку, и взгляд его не предвещает ничего хорошего. Он смотрит холодно, исподлобья, как он смотрит на всех, кто его сильно раздражает. Чонгук этого взгляда опасается, но не подаёт виду, а стойко его выдерживает и даже кидает подобие гневного взгляда в ответ. – Я сказал, что к нему ходить не надо. Что тебе непонятно, Чон Чонгук? – Мне непонятно, Пак Чимин, почему я вообще должен тебя слушать? Я хочу сесть к хену, значит, я это сделаю. А если ты собираешься играть в молчанку, то играй в нее без меня. – Если пойдешь к нему, то ко мне можешь вообще никогда не садиться. – Вот как? – сквозь зубы шипит Чонгук и сжимает ладони в кулаки. – Чимини, Чонгуки, давайте не будем ссориться... – Да, вот так, – спокойно говорит Чимин и вновь устремляет взгляд в точку перед собой. – Мне и не особо хочется с тобой сидеть, знаешь? С таким же успехом я могу сесть один, к стеночке, и то мне будет веселее и спокойнее, чем с тобой, – выплевывает Чонгук, и Чимин молчит пару секунд, а потом фыркает. – Ну так и вали к стеночке, если веселее. Собеседник тебе под стать. – Ну-ну. Истеричный придурок, – Чонгук резким движением хватает сумку со стола. Тэхен испуганно дергается и тянет к нему руку. – Подожди... – Ты что, собираешься с ним дальше сидеть? Пусть дуется на вселенную сколько влезет, а я его успокаивать не собираюсь. Пошли, Тэхен, а?              Тэхен поворачивается к Чимину, но тот застыл, как каменное изваяние. Казалось, что он даже не дышит и никак не реагирует на внешние раздражители. – Чимин, ну зачем ты так? – И ты тоже иди. Думаю, с ним есть о чем поговорить, в отличие от меня. – Ты же знаешь, что это не так... – Тэхен, хватит, – холодно говорит Чонгук. Тэхен вздрагивает и жалостливо смотрит на Чимина, но тот не поворачивает лица. – Чимин, пошли... – Идите прочь. Можете забыть о моем существовании.       Чонгук топает громко и как-то злобно, когда идёт по направлению к скамье Намджуна. Тэхен колеблется, перед тем как взять свою сумку, но и терпеть больше сил нет. Чимин все это время их упорно и нагло игнорировал, не пытался выговориться, не реагировал на их попытки помочь; если он решил действовать в одиночку, тогда пусть и правда сидит в одиночестве и думает над своим поведением. С такими мыслями Тэхен разворачивается и уходит вслед за другом. Намджун удивленно смотрит на нависшего над ним Чонгука и быстро вынимает наушники. – Привет, Чонгук. Привет, Тэхен. Вы что-то хотели? – Намджун приветливо улыбается одними губами. Тэхен подмечает это, и ему не нравятся эти несчастные глаза. – Привет, хен! У тебя не занято? – Чонгук улыбается широко, но после недавнего конфликта он весь как на иголках. – Садитесь...       Намджун смотрит на них слегка удивленно, перекладывает сумку и отодвигается к стене. Чонгуку много не надо: он тут же подсаживается рядом, начинает болтать о всякой ерунде и отвлекает Намджуна от дел, которыми тот был занят в своем телефоне. Чон рассказывает о своих успехах в учебе, хвастается новым проколом в ухе, показывает фотографии из тренажерного зала и просит совета по спортивному питанию. Намджун сначала даже не справляется с таким потоком информации, но умудряется быстро поймать суть повествования и с искренним интересом поддержать диалог. У них всегда были общие темы для обсуждения, особенно если брать в учет тот факт, что Чонгук не вёл себя как типичная омега и часто примером накачанного тела для него служили не парни с глянцевых обложек, а хен со своими твердыми бицепсами и трицепсами. Намджун никогда не отказывал в советах по качалке, потому что это было одной из его страстей, как музыка или огромное количество безразмерных худи. Тэхен заметил, как Чимин косится на них через плечо, но быстро поворачивается вперед к сосредоточению знаний этого большого зала и по совместительству преподавательскому столу и больше назад не смотрит до самого конца пары. Другие омеги из группы подсаживаются рядом, дабы быть поближе к доске, но перебрасываются с Чимином лишь парой слов и жестов, а после разговор не развивают, и каждый занимается своим делом. Когда лекция начинается и в зале повисает тишина, Тэхен замечает, что Намджун всю пару смотрит на Чимина чаще, чем в свою лекционную тетрадь.       Спустя пару недель погода меняется. По-осеннему золотое солнце больше не греет, но зато слепит глаза, будто сейчас весна. Изо рта Намджуна выходят клубы пара, когда он дышит разгоряченным после кофе ртом. Он прикрывает глаза, когда солнечные лучи пробираются сквозь крону деревьев и ложатся ему на лицо, ласкают и гладят его веки, ветряными руками перебирают пряди волос. Много мыслей вертится в его голове, плохих и хороших, но только что он вышел со студии, откуда Юнги выгнал его раньше времени и уселся за свою гитару, и Намджуну ничего не остаётся, как допить свой кофе и пойти домой. Общаться все равно ни с кем не хочется. Стаканчик уже летит в мусорное ведро, когда к плечу Намджуна аккуратно прикасаются чужие пальцы. – Привет!       Намджун поворачивается и видит Сокджина, что растянул свои пухлые губы в приветственной дружелюбной улыбке. При виде его лица перед глазами всплывают воспоминания о Чимине и его взгляде преданного всем миром котёнка, и Намджуну ой как не нравятся эти воспоминания. – Привет, Джин. Как ты? – Ох, Намджун, мне есть, что тебе рассказать! Может угостишь меня кофе, и мы посидим поболтаем?       Намджуну не привыкать угощать кофе Сокджина. В конце концов, так поступают альфы, когда желают проявить дружелюбие. Он не задумывался, но сейчас ему кажется, что их общение с Сокджином, даже тесное в некоторых местах, действительно напоминает флирт. Не удивительно, что Чимин подумал именно так. – Извини, но я не думаю, что это будет хорошей идеей, – максимально отстраненно говорит Намджун и расправляет плечи, чтобы гордо удалиться. Сокджин времени не теряет, и сразу впивается рукой в рукав его куртки. – Это почему ещё? – спрашивает он с подозрительно прищуренными глазами, и Намджуну очень неловко от того, что приходится врать человеку, который за короткий промежуток времени стал ему товарищем. – Мне некогда. Ужасно спешу! – Намджун делает страшные глаза и стучит пальцем по пустому запястью. Сокджин сжимает рукав его куртки крепче. – Да что ты? Пока я десять минут говорил по телефону на той стороне улицы, то ты тут стоял и так медленно пил свои триста миллилитров, как будто готов тут торчать, пока Солнце не взорвется. – Ну вообще-то, – спустя пару секунд раздумий замечает Намджун, – Солнце может не взорваться, а остыть. Взрывается звезда, когда наступает гравитационный коллапс, а для этого у Солнца недостаточно массы... – Обалдеть, как интересно! Есть ли в этом мире вещи, о которых ты не знаешь? – с излишним энтузиазмом воскликнет Сокджин, и пока Намджун не успевает ответить, он продолжает. – Пошли в кафешку, купишь мне кофе и болтай о космосе сколько влезет, а то я жуть как замерз.       Намджун лишь досадливо вздыхает, ведь попался в собственный капкан, и послушно ступает за Сокджином. Тому много не надо: он усаживает Намджуна на стул, садится напротив, вытаскивает из сумки бутылку с водой и плавающим в ней лимончиком и кивает головой. – Рассказывай. – Я?! – искренне и несколько возмущенно удивляется Намджун. – Это же ты мне хотел рассказать что-то? – Как дела с Чимином?       Сокджин хитро прищуривает глаза и улыбка у него лукавая, как у лисы. Намджун смотрит на это выражение лица и понимает, что ему сложно ответить на этот вопрос. В конце концов, чем он может поделиться? Заставил бедного омегу каждый день после пар бегать к нему домой, готовить за бесплатно, следить за расписанием приема таблеток, а в благодарность лишь поцеловал прямо в губы без разрешения. Чимин абсолютно не заслуживает такого отношения к себе! Он заслуживает цветы, подарки, ласку, любовь... А не грубого и наглого облапывания. У Намджуна и десяти минут не проходит без угрызений совести. В мыслях, во снах, взнутри темных век – везде эти большие, грустные глаза. Намджун долго выдыхает весь объем своих легких, запускает пальцы в волосы и поникает плечами и головой, опершись на столик локтями. – Мда... – тянет Сокджин, – видимо, ничего хорошего. – Все просто ужасно, – тут же жалуется Намджун. Он не позволяет себе жаловаться, но эти эмоции так переполняют его за последние недели, что плещутся через край. – Он игнорирует меня в институте. Сразу уходит, как только я хочу подойти поближе, чтобы положить ему шоколадку... – Ты даришь ему шоколадки? – ...не смотрит в мою сторону вообще никогда, и даже не пытается сесть за один стол в лекционном зале! Тэхен и Чонгук спокойно со мной общаются, подходят ко мне, но Чимин не подходит вместе с ними. Я не знаю, что мне можно сказать ему. Если я подойду, то он прогонит меня. Ох, черт, – Намджун хватается за волосы и клонит голову вновь. Сокджин цыкает и качает головой. Не приходилось ему до этого момента видеть жизнерадостного Намджуна таким подавленным. – Да уж. Даришь ему шоколад, а он вот так с тобой поступает, – Сокджин недовольно качает головой. – Он совсем худенький, – глухо говорит Намджун в стол, не поднимая головы, – постоянно морит себя голодом, о сахаре вообще ничего не желает слышать. Он же танцует, в нем столько мышечной массы, но он все равно как тростинка. Он всегда ест шоколад, что я ему приношу. Я хочу, чтобы он хоть так черпал энергию для мозга и учился, хорошо закончил университет и исполнил свои мечты. – Ого! – Сокджин удивленно округляет губы. Он действительно заметил, что Чимин чрезвычайно стройный, но ключицы у него выпирают так сильно, словно он истощен. Ему идёт эта изюминка, но Сокджин и не знал, сколько боли двух человек кроется лишь за телом одного из них. – Почему он так себя ведёт? Разве ты не говорил ему хорошо питаться? Для мышц нужно много пищи. – Ну конечно я говорил. Неоднократно. Он кивал, соглашался, но ни к чему это не приводило. А ведет себя он так по простой и глупой причине, – зло говорит Намджун, поднимая взгляд и комкая в руках салфетку, измельчая её в труху. – Ещё в школе, когда он ходил в свой танцевальный кружок, там ему попался какой–то…       Сокджин замирает. Намджун тяжело выдыхает, рвёт салфетку пополам и кидает подальше, на край стола, а потом смотрит Сокджину прямо в глаза. – ...Какой-то недоразвитый ублюдок, который позволяет себе унижения и оскорбления в чужой адрес. Я бы все мозги из него вытряс, будь он сейчас передо мной! Загубил одну несчастную и хрупкую душу своими неуместными, глупыми комментариями, а теперь Чимин в одиночестве проходит через все это. Я так хочу убедить его, что он красивый, но он до сих пор помнит эти грубости в свой адрес и считает, что только они правдивы. Ну почему все так сложно, Сокджин? – тот еле заметно пожимает плечами. – Будь моя воля, я бы нашёл этого идиота и поставил на колени перед Чимином. Он бы извинялся, пока Чимин своими руками не поможет ему встать. Только тогда этот человек будет прощен. – Очень... грубо, – тихо начинает Содкжин, и молниеносно исправляется, когда Намджун хмыкает, – но правильно! И я все-таки думаю, что этот человек бы попытался извиниться сам по себе... Не стоит его на колени ставить. Призвать к совести будет достаточно справедливо. – А я думаю, что было бы справедливо сломать ему пару костей. Тогда бы он понял, как на самом деле быстро могут ломаться люди и какие последствия это несет для их жизни. Чимин до сих пор не может избавиться от этих комплексов. Но в глубине души, я уверен, у него таится знание, что он чертовски красивый и заслуживает всех нежных слов, что бывают в этом мире.       Сокджину остаётся лишь сглотнуть слюну, что так внезапно скопилась в горле. От нервов он начинает закручивать и откручивать крышку на бутылке, и этот шум заставляет Намджуна оторваться от созерцания испуганных глаз омеги напротив. Он поднимает голову, поправляет волосы и прокашливается, натягивая на лицо слабую, но приветливую улыбку. – Может, расскажешь что-нибудь хорошее? Наверняка, у тебя жизнь сейчас складывается получше, чем моя.       Сокджин криво улыбается. На автомате он выпаливает Намджуну успехи своих последних дней, следит за тем, как тот в ответ ему кивает, но замечает, что мыслями альфа все равно где-то далеко отсюда.       Чимин закрывает дверь студии, и это для него своеобразный вечерний ритуал: помыться после тяжелого занятия, медленно одеться, пройтись взглядом по зеркальным стенам, выключить свет и провернуть ключ в двери на два оборота – это все важный процесс для завершения активной работы мозга. Теперь в голове бескрайние пески пустыни, барханы обломков раскрошившихся мыслей. Чимин устал думать. Когда он думает, его настроение безбожно портится до конца дня, потому что думать о чем-то хорошем он разучился. Помогает только сон, и с этим у него проблем нет – вырубается и спит как младенец, стоит голове коснуться подушки.       Чимин руками может нащупать своё одиночество. Его молодость не проходит без общения. Он зарекомендовал себя как жизнерадостный и болтливый человек, по этой причине сейчас с ним заводят разговор все, кому не лень, кроме его реальных друзей. В постоянном окружении Чимин как никогда прежде одинок. На чужом жизненном пути он лишь остановка, на которой не задерживаются более пяти минут. Каждый раз он с присущей ему открытостью принимает диалог, а потом с частицей себя отпускает собеседника и смотрит ему в спину, когда тот удаляется жить свою жизнь со своими друзьями, проблемами, мыслями. Каждый раз, когда это происходит, он чувствует себя на краю обрыва, но кольями вбитый в землю. Вот, казалось бы, сделай шаг, и все закончится, но он лишь может смотреть вниз, видеть непроглядную смертоносную тьму и стоять на месте. Ему не хочется туда, но на своих погрызенных губах он чувствует исходящий из бездны холод. После каждого общения он один. Когда альфы знакомятся с ним, а он отпинывает всех без разбора – он один. Когда с ним шутят локальные университетские шутки, а потом рассаживаются по разным местам – он один. Когда у одногруппников болеют друзья, и они на один день подсаживаются к нему, чтобы было не так скучно на лекциях, а на следующий день возвращаются в привычное русло – он один. Когда Тэхен и Чонгук за пару мест за ним смеются над какой-то чушью в интернете и не смотрят в его сторону – он один.       Чимин щупает свое одиночество, когда ведет пальцами по своему отражению на зеркальной поверхности стены танцевального зала. Он держится за станок как за руку спасателя, и это вытягивает его подальше от края. Он чувствует жизнь, когда кровь протекает сквозь его мышцы непрекращающимся потоком. Ему хочется жить, когда его тело обмякает от усталости. Засыпая после тяжелой тренировки Чимин улыбается, и за последнее время это его последняя искренняя улыбка.       На улице холодно, но снег не спешит выпадать. Ночи в это время года особенно тёмные, Луна не находит отражение от черной замерзшей земли, вся влага стала мутным льдом на сером асфальте и поблескивает во тьме мертвыми искрами от зажженных фонарей. Чимин подмечает эту картину краем глаза, когда нащупывает в кармане ключи и зависает на картинке за окном. Его движения отточены до автоматизма. Ни о чем не думая и не заботясь, Чимин прощается с охранником, выходит из здания, поправляет на голове шапку и застывает на месте, как вкопанный в ледяную землю.       Сокджин стоит напротив в нескольких шагах. Чимин видит его лицо так четко, словно смотрит в упор. Он замечает, как Сокджин зрачками проходится с макушки до ног по телу омеги, потом пересекается с ним взглядами и тяжело вздыхает. – Поговорим?       Чимин также обводит его взглядом в ответ. Высокий, стройный, с идеальными волосами, что платиной отливают в свете уличных фонарей. Шикарный. Чимин всем сердцем его ненавидит. – По поводу чего? – По поводу твоего любимого Ким Намджуна, – Сокджин мило улыбается, и ему совсем не нравится то, с какой злобой щурится на него Чимин. – Пошел ты, – фыркает он, разворачивается на пятках и направляется по улице в сторону своего дома. – Ох, Чимин-щи, с тобой стоит подбирать слова аккуратнее. Я хотел рассказать тебе один небольшой секретик! Хочешь послушать?       Чимин лишь хохлится сильнее и закусывает губу. Ему очень не нравится происходящее. Если все продолжится в таком же духе, то Чимин боится даже представить, какие мысли посетят его, останься он наедине с самим собой. – Если ты будешь меня игнорировать, то я скину Намджуну твои фотографии с доски почета младшеньких групп. Ты там был такой пухлый, как булочка... – Только посмей! – тут же оборачивается Чимин, и гнев искрится в его глазах как зажженная петарда. – Никому не показывай эти фотки, понял? Иначе я тебе повырываю твои... – Все-все! Прошу, не злись! – Сокджин тут же взмахивает руками. – Конечно я их никому не кину. Ты вообще видел, как я там получился?       Чимин разозленно взмахивает руками, отворачивается, но не уходит. Он топчется на месте, выбирая между побегом и выяснением отношений, но многие вещи не дают ему покоя, которые хотелось бы прояснить с Сокджином лицом к лицу, здесь и сейчас, когда выдалась такая возможность. Тем более, один вопрос ему хочется прояснить особенно чётко. Чимин резко поворачивается к омеге. – Какого черта ты ко мне привязался? Я не хочу иметь с тобой никаких дел! Давай мы мирно разойдемся и не будем мозолить друг другу глаза. У меня нет никакого желания с тобой общаться. – Я прекрасно понимаю. Лучше, чем ты думаешь, – кивает головой Сокджин, ничуть не удивленный резкому тону. Он кивает головой на небольшой магазинчик с кофейным баром внутри и кивает на него головой. – Давай я тебя угощу? Нам нужно поболтать.       Сокджин сворачивает с дорожки, по которой шёл вместе с Чимином, и устремляется внутрь заведения. Чимин рассматривает это как отличную возможность сбежать. Пальто Джина скрывается за стеклянной дверью, а затем мелькает пятном между белых столов, отделенных друг от друга высокими перегородками. Пак топчется на месте, не решаясь сделать шаг. В конце концов, о чем с ним вдруг захотели разговаривать? Неужели Сокджин захотел зарядить Чимину по шее за то, что тот таскается к его парню? Очень не хотелось бы становиться жертвой чужой ревности. Но Чимин не узнает, пока не поговорит, поэтому решается на первый шаг, а остальные делаются сами собой. Он заходит в здание и следует по следам Сокджина. Тот уже стоит у кассы и расплачивается за заказ. – Ты уже взял? – Ты не поверишь! – наигранно восклицает Сокджин. – Я почему-то знал, что ты не сбежишь, и взял два латте. Надеюсь, ты такое пьешь.       Чимин кивает головой. В ожидании заказа они стоят молча. Чимин порывался начать диалог, но Сокджин остановил его, прислонив указательный палец к губам и призывая к молчанию. Чимину показалось, что в данный момент он не хозяин положения, поэтому он замолчал и захотел домой еще сильнее. До закрытия оставалось около часа, за окном белые фонари отгоняли темноту как могли, но их сил не хватало на покрытое звездами ночное небо. Звезды оставались где-то у Чимина в мыслях, потому что горевший Сеул световым занавесом отделял человечество от созерцания яркого космического пространства. Сокджину не составило проблем найти свободное место, он преспокойно уселся и терпеливо ждал, пока Чимин, укутанный в шарф и объемное пальто, наконец освободит себя из текстильных тисков и усядется на стул напротив. – Как у тебя дела, Чимин? – любезно интересуется Сокджин. – Все было шикарно, пока тебя не увидел, – также любезно отвечает Чимин, и Сокджин цыкает и мотает головой. – Да уж, да уж, не знал я, что ты такой вредный. А в школьные времена ты был само очарование. – Я знаю. Жаль, что про тебя так нельзя сказать. – Нельзя, – кивает головой Сокджин, пока Чимин важно отпивает горячий напиток прямо из узкого отверстия в крышечке и не обжигает себе язык. – Действительно жаль? – Да, – шипит Чимин. Он недовольно жмурится и вытирает рот салфеткой. – Ты был ещё тем засранцем. Грубый, заносчивый... Противный. Вот такой ты был. – И остаюсь таким же? – спрашивает Сокджин. В голове его заметен истинный интерес. Чимин тушуется, прежде чем ответить. В их возрасте становление личности настолько стремительно, что человек за пару месяцев может измениться до неузнаваемости. Он спокойно относится к такой особенности жизни. В конце концов, в свое время Сокджин был действительно злым и гавкал на Чимина, как маленькая собачка может гавкать на большого человека, но дальше этого лая дело не заходило. Сокджин сейчас – повзрослевшая омега со своей точкой зрения и своими тараканами в голове. Ему и дела не должно быть до обычного студента Чимина, что в свободное от учебы время пляшет на сцене перед незнакомцами. Он не уверен, что украсит когда-нибудь глянцевую обложку своим лицом, как это уже делает Сокджин в своем возрасте. Тем не менее, они оба сидят здесь, за одним столом, и пытаются говорить. Чимин хочет выжать из этой встречи все, что возможно выжать своими маленькими ладонями. – Не знаю. Мы с тобой давно не общались. Я не знаю, какой ты сейчас. Но раз у тебя есть друзья, значит, не все потеряно. – Друзья. Зришь в корень, – Сокджин улыбается, и Чимин не видит насмешки в этих глазах. – Когда я ходил в ту танцевальную группу, то чувствовал себя пойманным в ловушку. Это было время, когда я пытался найти себя. У меня в школе не было страсти к математике, химии, физике... Даже треугольник ровно нарисовать не могу. Но зато я грамотно писал по-корейски. И стихотворения учил, а рассказывал так, что на каждом школьном мероприятии меня вызывали что-то рассказывать на сцене. Меня тянуло к творчеству, к искусству, но я совершенно не знал, куда мне идти. И я начал пробовать. – Ого, – растерянно шепчет Чимин, когда Сокджин прерывается на глоток своего напитка. – Сначала я пошел в кружок по рисованию. Я весь извелся: остальные ребята были там дольше меня, рисовали лучше, и некоторые смотрели на меня свысока, когда я вместо кругов чертил кривые овалы. А еще эта ужасная поза за мольбертом... Мне казалось, у меня спина откажет раньше, чем я смогу досидеть до конца урока. Мои родители посмотрели на это и определили меня в танцевальный кружок. Бальные танцы мне показались дико скучными, и я попросился на что-то современное. И попал в группу к тебе. – Но когда я вернулся в группу, ты уже там был. – Верно. Когда я только пришел, то получил много комментариев по поводу своей внешности. В первый день, когда меня со всеми знакомили, тренер отметил, что я красивый омега, и однажды шикарно буду смотреться в первых рядах. Я думал, остальные омеги будут косо на меня смотреть после такого выделения, но оказалось, что в вашей группе собрались все самые лучшие ребята нашего города, – Сокджин грустно ухмыляется и водит пальцем по столу. – Все сказали, что я правда красивый, и что у меня густые и блестящие волосы как у лошадей на выставках. – У тебя правда очень красивые волосы, – тихо замечает Чимин, и отводит взгляд, когда Сокджин резко встречается с ним глазами. – Спасибо. Я чувствовал себя центром вселенной, когда танцевал там. В школе моё общение не заладилось, и хотя бы на танцы я приходил с хорошим настроением. Они стали моей отдушиной. И я думал остаться танцором. А потом пришел ты. – Но я не понимаю, – хмурится Чимин, – почему же ты стал надо мной... – Издеваться? – подсказывает Сокджин, и Чимину остаётся только кивнуть. – Потому что когда пришёл ты, то все внимание перешло на тебя. Ты же разбирался в этом больше меня. Выступал как танцор, но сделал перерыв. Когда ты пришел, это было похоже на падение звезды с неба в руки к жаждущему человеку. Я думал, что эти зеркальные стены дышали, когда я танцевал, но это было лишь имитацией. Лишь когда пришёл ты – тогда этот зал вдохнул полной грудью. Ты для всех там стал глотком свежего воздуха. А я остался на обочине событий. Ты понимаешь, о чем я говорю? – Я понимаю, но это похоже на... зависть? – Ну конечно! – тут же Сокджин всплескивает руками, словно Чимин угадал слово на викторине. – Я так чертовски тебе завидовал, что во мне проснулась такая моя темная сторона, о которой я даже не догадывался. Ты ходил там, сиял как наполированная перламутровая пуговица с этими своими розовыми волосами. Ты ходил как нежный зефир, а мне хотелось тебя раздавить. Чтобы ты походил больше на обиженного жизнью побитого воробья, а не на тропического попугайчика. – Так вот в чем дело? А говорил, что делаешь все во благо! – Чимин, ну как мои слова тогда вообще могли посчитаться кем-то благими намерениями? О чем ты говоришь? Я же буквально с грязью тебя мешал, и все пошло по плану! Ты каждый день приходил все грустнее и задумчивее. Я видел, как это все плохо на тебя влияет, поэтому продолжал. И я удачную тактику выбрал, и ты оказался тем ещё послушным подопытным. Если тебе сказать, что преступник убивал из добрых побуждений, то ты бы и ему поверил. – Я был очень наивным, – задумчиво и тихо говорит Чимин. Сокджин согласно кивает. – Очень. Но сколько тебе было? Лет пятнадцать, может чуть больше? На самом деле ты большой молодец, что в таком возрасте не был испорчен и сломан, как другие дети. Ты рос в хорошей семье? – Если вспомнить... Наверное, ты первый, кто так откровенно меня оскорблял. – Да еще и везучий! Вот засранец, – Сокджин заливисто смеется, запрокидывая голову. Чимин теряется, но отмечает, что у Сокджина заразительный смех. – Пока остальные в пятнадцать лечатся у врачей из-за травли в школе, ты даже не знал, что это такое. Поразительно! – А тебя гнобили? – Я – омега, так что конечно да. – Мне жаль... – Перестань, – отмахивается Сокджин, – это время ушло. Чем взрослее я становлюсь, тем я от него дальше. Но перед тобой я хочу извиниться. Даже если я далёк от того Сокджина сейчас – я все равно не отрекаюсь от этой части моего прошлого, и от того, как ты несешь сквозь годы те комплексы, что я в тебе зародил.       Чимин склоняет голову. Он смотрит на свои пальцы. Наверное, не будь Сокджина в его жизни в то время, то он намного спокойнее бы относился к тому, что они не тонкие и не по-изящному длинные, как пальцы омег с глянцевых обложек. И в зеркало бы смотрелся как нормальный человек, и не наматывал себя в слои оверсайза, лишь бы остальные не замечали его широких бёдер. И не худел бы так усиленно, пока от его щек не оставалось одно название. Он вертит в руке полупустой стакан, пока Сокджин не берет его за ладонь и не сжимает крепко в руках. Тогда Чимин поднимает голову, и лицо Сокджина – смесь невыраженных чувств и тоска. Наверное, думает Чимин, он меня понимает. – Я очень виноват. Встреться мы сейчас впервые – я бы закидывал твою милую морду комплиментами, пока бы ты не почувствовал себя настолько уверенным в себе, что не постеснялся бы выйти на улицу в одних трусах, – Чимин прыскает, улыбается, но это не все, что его гложет. – Наверное, встреться мы сейчас – я бы ни на шаг к тебе не подошёл. – Почему это? – Не знаю... Ты слишком крутой, – Сокджин приподнимает в вопросе бровь, хмыкает и тянет стаканчик к губам, – красивый, умный, грамотно строишь речь, встречаешься с альфой моей мечты, снимаешься в кино…       Сокджин давится латте, половину содержимого выкашливает на стол, половина попадает обратно в стаканчик, а напуганный Чимин тут же тянет к Сокджину салфетки. – Чимин! Ну кто говорит такие вещи под руку?! – Какие вещи? – неловко смеется тот, а внутри все замирает от волнения. – Ты что, всегда так на комплименты реагируешь? – Да какие комплименты? Ох, – Сокджин, охая и ахая, принимается вытирать штаны, куда тоже наплевал. – С каким таким альфой твоей мечты я встречаюсь, позволь узнать? – Как "каким"? – тихо говорит Чимин. Он пытается поймать взгляд Сокджина, но тот озабочен своей одеждой. – Мне что, имя называть? – Будь добр, назови пожалуйста. Мне интересно узнать, о каких альфах мечтают омежки вроде тебя, – Сокджин хитро подмигивает, пока тянется к другой салфетке, а у Чимина будто горло немеет. Над ним что, издеваются прямо сейчас? – Ты что, с несколькими сразу мутишь? – недовольно тянет Чимин, пока Сокджин откидывает голову и вымученно стонет куда-то в потолок. – Боже, да мне бы хоть с одним! А ты про нескольких! Я не осилю. – Я говорю про Ким Намджуна. Впервые это имя слышишь?       Чимин смотрит исподлобья. Надувшись, зло нахохлившись, как смотрят голодные котята на свою пустую миску. Сокджин пару секунд молчит, пропуская через все свое тело наслаждение этой злой мордой, а потом закатывается чуть ли не истерическим смехом. Чимин стучит по столу и откидывается на кресле. Не стоило ему доверять этому засранцу напротив: видимо, для того и разговорился по душам, чтобы Пак потерял бдительность и повёл себя как последний придурок. Он уже готовится вывалить на Сокджина всю свою злость и разочарование, как тот замолкает. Он упирается локтями в стол, складывает руки в замок и упирается в них подбородком. Взгляд его, задумчивый и внимательный, оглядывает Пака с макушки до живота, по всему телу, что не скрыто столешницей. Чимину становится не по себе. Он чувствует себя мышкой перед замершим в нападении удавом. Взгляд Сокджина не предвещает ничего хорошего. Наверное он думает, как лучше избавиться от конкурента, размышляет Чимин, но надо ему сказать, что я не обладаю конкурентными преимуществами. Чимин уже открывает рот, чтобы что-то сказать, как Сокджин прерывает его: – Хочешь, расскажу один секретик? – Секретик, как ты будешь меня убивать? – Чимин нервно хихикает, а Сокджин отрицательно мотает головой. – Нет. Секретик про Намджуна.       Чимин глупо хлопает глазами, а потом не менее глупо кивает головой. Сокджин смотрит по сторонам – не хотелось бы, чтобы их услышали – и наклоняется к Чимину ближе. Тот тоже наклоняется в ответ, соблюдая конфиденциальность. – Знаешь, почему Намджун заболел той ночью? – Чимин в отрицании медленно мотает головой. – Он в тот вечер очень за тебя переживал. Ты же видел, как один альфа чуть не избил своего парня на той вечеринке? Так этот мудак потом наклюкался со злости, и стал ходить по танцполу в самую толкучку и лапать омег за задницы. Намджун сказал, у него руки чесались надрать этому уроду лицо. Я услышал, когда проходил мимо. Я думал, что он просто джентльмен и отстаивает омежью честь... а потом в толпе увидел тебя. В твоих сексуальных кожаных штанишках ты выглядел для каждого альфы целью номер один. Ты сам-то так не считаешь? Ты же так вырядился, а обычно ходишь в огромных кофтах, чтобы никто не видел твоей фигуры. Но к тебе никто не подошел. Как ты считаешь, в чем дело?       Чимин растерянно пожимает плечами. Почему он впервые слышит про такое? Никто не предупреждал его, что на вечеринке орудует извращенец. Если вспомнить тот вечер – к нему вообще не подходили альфы, хотя он правда выглядел шикарно. – К тебе никто не подходил, потому что Намджун их отпугивал. Он так на всех этих спермотоксикозников смотрел, что все даже подумать боялись о том, чтобы завести с тобой разговор. И что Намджун получил взамен? Ни тёплых слов благодарности, ни обнимашек... Про поцелуи в щеку я вообще молчу, – Сокджин закатывает глаза. – Взамен Намджун получил от самого сексуального омеги на вечеринке от ворот поворот, злобные взгляды и плевок прямо в душу. Я, конечно, догадался, в чем дело. Ты так на меня зыркал глазами, что я боялся воспламениться от этих искр. Но Намджун ничего не понял. Сокджин вновь хитро прищуривает глаза, а у Чимина потеют ладони. К чему вообще этот разговор? – Ты ушел, увел с собой своих двух друзей, а Намджун места себе не мог найти. Юнги пришёл его успокаивать, а я со стороны смотрел. Никто не успокоит альфу как другой альфа, знаешь? Джун сокрушался, что сделал что-то не так, что ты все-таки стал жертвой извращенца, поэтому был такой злой. Он себе много чего напридумывал. А потом Юнги возьми да спроси – почему Чимин ушел домой пешком, а не был посажен на такси и доставлен в целости и сохранности? Ох, ты бы видел! – Сокджин в удовольствии прикрывает глаза, смакуя свои воспоминания. – Он сразу вскочил, переспросил, точно ли Чимин ушёл домой пешком, и когда Юнги это подтвердил – то выскочил на улицу в том, в чем был. Даже забыл свою куртку! А ведь на улице холодно ночью, а он ещё был разгоряченный после помещения. Там и так было душно, а на нем лишь толстовка. Угадай, куда он так побежал?       И пока Чимин с трудом переваривал информацию, Сокджин отстранился, допил свой остывший стаканчик и начал собираться: накинул на шею шарф, повязал его красивым узлом, застегнул пуговицы на черном, как сама ночь, пальто, и в зеркале на стене поправил прическу. Он даже успел подкрасить губы бальзамом, пока Чимин, наконец, не отвис. – Я... Ты хочешь сказать, что он настолько переживал за меня? – тихонько спрашивает Чимин, и голос его настолько сильно сочится неуверенностью и испугом, что Сокджину становится его жалко. – Сказать, что он переживал – это что шепотом разговаривать на рок-концерте. Оцени его действия разумнее, Чимин. Переживать он может словесно, например, скинуть сообщение. Но с места бросаться на мороз, когда омега всего лишь пошел домой пешком вместо такси, да еще и в сопровождении двух друзей – разве это просто переживания? Если бы он просто переживал, то мог бы просто позвонить. А тут – бросил все на свете и кинулся за тобой. Ты часто сам так делаешь, а?       Чимин нервно комкает в руках салфетку. Он не может до конца обработать ценнейшую информацию, что ему сейчас предоставили на блюдечке. Сокджин, наконец, поправляет локон на лбу, закидывает сумку на плечо. – Пора мне. Засиделся я с тобой, а у меня ведь куча дел! – он топает каблучками по направлению к выходу и останавливается совсем рядом с Чимином. Настолько близко, что ему не приходить сильно наклоняться, чтобы сказать самое главное на ухо. – Кстати, Ким Намджун абсолютно не в моем вкусе. И у нас с ним это взаимно. Поэтому мы с ним друзья, а не любовники. Все-таки я не Пак Чимин, чтобы быть объектом воздыхания Намджуна, а? До встречи!              И Сокджин выпархивает из кофейни, словно его здесь и не было.       Ноябрьской ночью в Сеуле холодно настолько, что можно обматываться тремя слоями теплой одежды и все равно замерзнуть. Обычно зима, та самая по-настоящему снежная, приходит под самый конец декабря. До этого времени земля замерзшая, каменная от мороза, и казалось, что она источает лёд сама по себе, словно со стороны Кореи кусочек ядра остыл и сильно мозолит глаза, как битый пиксель на белом экране. Темный и далекий космос укрывает улицы мерзлотой, как цунами обрушивает заморозки на землю, и они текут по асфальту, как поток воды, огибая фундамент домов и поглаживая каменные стены своей звездной рукой. Чимин взбалтывает эту темную материю ногами, пузырит поток воды, мешает его со светом фонарных столбов. Он замечает это очень чётко, потому что не может оторвать взгляда от ботинок. Не может заставить поднять себя голову.       Как мешок зерна кишит мышами – так и кишит мыслями его несчастный мозг. Преподнесенная Сокджином информация выглядит как золотой скарабей в широко раскрытой пасти огромного тигра. Ему хочется воспользоваться ей в своих целях и обрести богатства, но он боится, что челюсти сомкнутся за его спиной, когда он сделает шаг к золоту, и пережить не сможет позора, когда что-то пойдёт не так. Однажды Сокджин также говорил Чимину всякие нехорошие вещи, из-за которых он страдает до сих пор, так есть ли резон верить ему сейчас? Вдруг это уловка, а Чимин попадётся на неё как глупый окунь попадается на червя, а потом сам станет закуской? Столько мыслей и сомнений так переполняет его, что Чимин понимает - сам он с этим не справится. Он берет в руки телефон и дрожащим пальцем выбирает имя в списке контактов. – Чимин? Алло? – Привет, – тихо произносит Чимин. Он останавливается у фонарного столба, и подбирает слова для дальнейшего разговора. – Привет. Ты что-то хотел?       Чимин гладит пальцем покрашенный в чёрный металл. Иней под теплотой его пальцев плавится и течет к земле. Чимин заворожен этим настолько, что не замечает повисшее на линии молчание. – Чимин, ты здесь? – Да, да, – тихо говорит он, а потом произносит, что идёт у него из самого сердца. – Можно мне прийти в гости? – В гости? – глупо переспрашивают на том конце. Повисает молчание, Чимин прикрывает глаза в ожидании отказа. – Да... Если разрешишь. – Приходи, но я не один здесь, – растерянно произносят на линии, а на фоне слышится чей-то голос. – Не один? Не хочу помешать... – Чимин, все нормально. Приходи, ты нам не помешаешь. – Я буду через полчаса.       Дорогу к дому Тэхена Чимин способен будет найти, даже если его с завязанными глазами высадят в густом лесу. По указателям, по запаху, по красной линии судьбы - он найдёт любой путь, лишь бы идти на биение родного сердца. Он не успевает моргнуть глазом; буквально только что он стоял и пальцем чертил рисунки на замерзшем металле, а теперь стоит у знакомой двери, топчется на пороге, и от нервов его пальцы будто каменеют. Настолько они тяжелые, что он не может заставить себя поднять руку и нажать кнопку звонка. Чимин нервничает так же сильно, как бывает у него перед выступлениями: на сердце будто тяжелый булыжник, в ступнях кровь бьется о камни изнутри, волнуется, как потревоженная вода в стеклянном сосуде.       Вечно так стоять он не может. Чимин давит на кнопку звонка и заставляет свою руку продержаться хоть пару секунд, чтобы обитатели дома его услышали. Дверь открывает добродушный в возрасте омега и брови его удивленно приподнимаются. – Ох, Чимин! Тэхен не говорил, что ты придешь. Поднимайся к ним, они на втором этаже.       Чимин выдавливает максимально милую улыбку, которая только возможна в его состоянии, и поднимается по деревянной лакированной лестнице. Каждый шаг для него сделать так тяжело, будто к ногам привязана гиря. Он поднимается, оставляя позади яркий свет комнаты, где сидят родители Тэхена, и останавливается в полутьме около знакомой двери. Чимин пытается провести дыхательную успокаивающую гимнастику, пока он не постучался, но дверь резко распахивается перед ним, что он поневоле задерживает дыхание. – Ты чего встал? – низко говорит Чонгук, а потом уходит обратно в комнату, оставляя дверь открытой.       Чимин молча входит внутрь. В комнате легкий полумрак. Потолочная лампа не горит, но около кровати Тэхена стоит торшер, который мягкой желтизной слегка освещает комнату. Сам хозяин сидит у компьютера на табуретке. На мониторе ослепляюще сияет лист документа, исписанный наполовину. Тэхен поворачивается к Чимину, а Чонгук плюхается в компьютерный мягкий стул и начинает слегка поворачиваться на нем из стороны в сторону. Тэхен неловко улыбается и жестом приглашает присесть на кровать напротив. Чимин так и поступает. Он вытирает потные ладони о джинсы и прокашливается, прежде чем начать. – Чем зан... Занимаетесь? – Ты чего заикаешься? Горло себе отморозил на улице? – фыркает Чонгук и поджимает одну ногу под себя. Он чувствует себя довольно уверенно, пока Чимин чуть ли не краснеет от стыда. – Я не... Нет. – Мы делаем проект, – осторожно и мягко начинает Тэхен, плавно вливаясь в чужой диалог. – Нам поручили сделать презентацию на двадцать слайдов, и там должно быть не менее одного видео, не более чем пять минут. – А подробное содержание слайдов мы должны рассказывать наизусть, и так наболтать мы должны минут пятнадцать, – недовольно говорит Чонгук и закатывает глаза. Чимин не может не улыбнуться этому выражению лица, но когда Чон вновь опускает взгляд от улыбки ничего не остаётся. – Да, – выдавливает из себя он, – звучит ужасно. – Это совершенно отвратительно, – вздыхает Тэхен. – Но деваться некуда. Лучше так, чем сдавать зачет. Там куча дат, я их в жизни не запоминаю, а если что-то историческое, то я забываю все через пять минут. – Я понимаю, мне запоминание дат тоже дается нелегко, – неловко смеется Чимин, не переставая потирать ладони о колени. – Я помню, ты говорил об этом, – искренне улыбается Тэхен, – но тем не менее сидишь с автоматом. – Просто был активным в течение года. Ничего такого. – Нам с Чонгуком повезло, что мы отхватили такой шанс. Иначе пришлось сдавать бы со всеми. – Вроде, там ещё и не спишешь... – Да, препод строго за этим следит! – Чимин, – резко прерывает их разговор Чонгук, и тот испуганно захлопывает рот. – Ты же не про университет поболтать пришел? Говори все, что хотел, и нам с Тэхеном надо возвращаться к работе.       Чимин склоняет голову и тяжело сглатывает слюну. Ему нужно время, чтобы собрать все мысли в кучу и привести их к нормальному виду. За волосами он не видит, как Тэхен слабо ударяет кулаком Чонгука в плечо, и тот делает широкие глаза, как будто он единственный тут что-то понимает и находится в здравом уме. Тэхен приподнимает брови и указывает Чонгуку быть аккуратнее в словах, и тот, закатив глаза, скрещивает руки на груди и откидывается на спинку кресла, слушаясь. Когда Чимин поднимает глаза, они оба внимательно смотрят на него в ожидании. – Наверное, вам не понравится то, что я Вам скажу. – А ты попробуй, – фыркает Чонгук. Тэхен поддерживающе улыбается. – В последние дни я был таким тихим, потому что... – Чимин думает, как продолжить, но видит заинтересованные взгляды в ответ и это придаёт ему сил. – В общем, это связано с Намджуном. – Ну, тут никто и не сомневался. Что случилось?       Чимин удивленно моргает. Он ожидал, что Чонгук снова начнёт ругаться, Тэхен будет смотреть исподлобья недовольно. Паку казалось, что их двоих уже достаточно достало то, что он каждый день талдычит что-то о Намджуне. Не скрывая удивления, спрашивает: – Вы что, знали? – О чем? О том, что это связано с Намджуном? – спрашивает Чонгук, Чимин кивает, и двое напротив переглядываются. Чимин не может прочитать выражение их лиц. – У тебя все было прекрасно, пока ты ходил к Намджуну домой, а как только он вышел с больничного, то вы оба стали ходить как грозовые тучи. – У нас есть глаза и мозги, – продолжает Тэхен, – а этого достаточно, чтобы сопоставить все факты и понять, что к чему. Чимин, мы тебя хорошо знаем, для нас это было абсолютно не сложно. Так что у вас произошло?       Чимин опускает взгляд и комкает край кофты в руках. – Я ходил к нему всю неделю. Я готовил ему еду и покупал ему лекарства. Хен говорил, что справится самостоятельно, но он такой беззащитный, как я мог его бросить? Он каждый день благодарил меня. Каждый день он наливал мне чай и сидел со мной на кухне, пока я готовил. Я запрещал ему, у него была высокая температура, но он всегда проветривал квартиру перед моим приходом, выходил чистый, в маске. Он заботился, чтобы я не заразился. Мы о стольком общались, о всякой ерунде, но зато болтали без остановки. Он кашлял, но смеялся.       Чимин слегка улыбается, проматывая в голове эту теплую ленту воспоминаний. Он не замечает, как взгляды друзей теплеют, когда они видят это выражение лица. – Но я все испортил. Это была суббота, нам не надо было выходить на учебу, и я хотел побыть у Намджуна подольше, тем более, что он встал на ноги достаточно быстро. Но когда я шёл к нему в тот день, то встретил Сокджина. Он выходил из его дома, и мне казалось, что он смотрел на меня так... Словно я заранее проиграл. Меня переполнило очень много плохих эмоций. Я очень разозлился. Я подумал, что раз Сокджин так свободно ходит к хену, то у них действительно есть отношения. А я все за хвост пытаюсь поймать какую-то призрачную надежду. Я не смог сдержаться. Вывалил весь гнев на Намджуна…       Чимин замолкает. Переживает заново эти эмоции, теребит в руках край кофты, чувствует прохладу комнаты своими вспотевшими ладонями. Тэхен и Чонгук напротив ничего не говорят, но Чимин ощущает в воздухе летящую к нему, легкую, как паутинку, нить поддержки. Это дает ему силы продолжать. – Он не понял, о чем я говорю… Не понял, про какие отношения я ему вдалбливаю. Я наговорил много лишнего, а он взял и поцеловал меня. – Стоп, – выдыхает Чонгук и с широкими глазами смотрит на Чимина. Тэхен также шокировано пялится на Пака. Оба они поворачиваются друг к другу не в силах поверить своим ушам. Чимин мнется, смотрит исподлобья, боится упрека. – Вы поцеловались, а мы узнаем об этом спустя... Сколько дней? – Чимин, – аккуратно начинает Тэхен, – почему ты не сказал?.. – А что я мог сказать? – Что мог?! – взрывается Чонгук. Он подходит к Чимину, плюхается на матрас рядом, наклоняется, чтобы установить самый что ни на есть близкий зрительный контакт. Он всегда так делает, когда ему жизненно необходимы ответы на все вопросы. – Скажи, ты знаешь, зачем он это сделал?       Чимин молчит. Он смотрит в глаза Чонгуку, устанавливает контакт в ответ. Глаза Чонгука – темный омут, но в темноте сверкает как поверхность океана, усыпанная светом луны. Радужка словно нарисована на белом листе бумаги, и от того она так гипнотизирует, как раскрытый капюшон кобры перед броском. Чимин, заворожённый, выдаёт со всей искренностью, не утаивая: – Я много думал, но я понятия не имею, зачем он так сделал. – Чонгук, мы уже говорили на эту тему, – тут же говорит Тэхен, и Чимин понимает, зачем это сказано. Чонгук щурится, нить зрительного контакта накаливается, словно вольфрамовая, еще секунда – и она загорится и осветит весь дом своим теплом. – Я помню, – шипит Чонгук. – А сегодня я встретил Сокджина, и он сказал, что в тот день, когда Намджун заболел… Он заболел, потому что выбежал за мной в холод в одной толстовке. И я… я не совсем могу осознать, - тихо говорит он. Тэхен сползает со стула, подбирается к Чимину в ноги и кладет голову ему на колени. Чимин переводит взгляд на Тэхена, и глаза у того кроткие, добрые. В них искрится жизнь, и искры зажигают Чимина изнутри. – Ты ведь знаешь. В глубине души ты обо всем догадываешься, Чимин.       Сердце Чимина стучится как бешеное. Он вспоминает тёплый взгляд Намджуна каждый раз, когда Чимин смеялся; когда говорил ерунду; когда болтал о всякой чуши; когда принимал маленькие презенты в шуршащей обертке, и каждый раз, когда Чимин смотрел на Намджуна – всегда он замечал на себе этот искрящийся нежностью взгляд. Будто Намджун смотрит на что-то драгоценное, на что-то, что приносит ему удовольствие от одного своего существования. Чимин вспоминает слова Сокджина, и чувствует мурашки, царапающие его затылок. – Наверное, – шепчет Чимин, – наверное знаю. – Позвони ему.       Чонгук протягивает Чимину телефон, который ловким движением вытащил у того из заднего кармана. Пальцы дрожат, но телефон словно бы закатывает глаза и лениво открывает доступ к контактам. Чимин судорожно листает список, находит хена. Чонгук и Тэхен как стервятники следят за движениями его пальца, но стоит контакту открыться, как этот палец замирает. Чимин молча смотрит в экран, а потом поднимает голову. – Боюсь.       Тэхен садится на кровать с другой стороны. Его рука касается чиминовых лопаток, а потом путешествует по всей спине. Её тепло дарит Чимину тепло и немного спокойствия. – Намджун-хен последний, кого тебе стоит бояться, – хмыкает Чонгук и кивает головой на телефон. – Звони.       Чимин прикрывает глаза. Он чувствует, как кровь в его веках течет по капиллярам, пульсирует в висках. Кончики пальцев немеют от волнения. Либо сейчас – либо никогда.       Чимин открывает глаза. Он уверенно нажимает кнопку вызова и прислоняет телефон к уху. Гудок, второй, третий. Чимин поджимает губы, когда трубку не поднимают. Он думает, что его игнорируют. – Не расстраивайся, – ободряюще улыбается Тэхён. Он поглаживает притихшего Чимина по плечу и слегка сжимает пальцами кожу. – Ты же знаешь, хен довольно рассеянный. Может, он занят и не слышит. – У него всегда телефон при себе, – буркает Чимин и выдыхает. Дыхание у него дрожит. Чонгук тоже хочет что-то добавить, но телефон у Чимина на коленях начинает резко вибрировать. Все трое дергаются.       Чимин смотрит на это как на чудо света. Намджун перезвонил сразу же, настолько быстро, что никто толком расстроиться не успел. Что он делал? Неужели он видел звонок, но не успел добежать до телефона? Пока Пак размышляет, Чонгук толкает его в плечо и широко раскрывает глаза. – Ну?! Возьми!       Чимин снова дергается, быстро кивает, принимает вызов. – Хен? – Чимин, привет, – раздается по ту сторону. Голос Намджуна самый обычный, будто они болтают каждый день. – Я не успел добежать до телефона, был в другой части квартиры. Перезвонил сразу, как увидел пропущенный. – Да, – шепчет Чимин, нервно сжимая корпус телефона пальцами. Чонгук и Тэхен отсаживаются к компьютеру, отворачиваются и смотрят в монитор, предоставляя Чимину личное пространство. – Привет. – Ты что-то хотел? – вопросительно тянет Намджун. – Я бы очень хотел поговорить, – говорит Чимин. В трубке повисает тишина. Даже дыхания не слышно. – Мне кажется, нам есть о чем. – Есть о чем. Ты хочешь поговорить так? По телефону? – По телефону... – Чимин поднимает взгляд. Ни один из советчиков не поворачивается к нему, поэтому решение он принимает самостоятельно. – Нет. Не хочу по телефону. Хочу вживую. – Все будет как ты скажешь, – как-то нежно хмыкают в трубке, и у Чимина сводит низ живота от изобилия чувств. – Скажи место, и я буду там. – Старый яблоневый сад. Где мы летом собирались, когда ты учился в школе. Помнишь? Ты ещё там постоянно выступал.. – Чимин, я понял. Не напоминай только про этот позор... Буду там через полчаса, хорошо? – Полчаса?! – Чимин вскакивает с места. Тэхен и Чонгук тут же поворачиваются к нему, словно были на низком старте, и кивают головой. Тэхен прыгает к шкафу и начинает усиленно переодеваться в зимнюю одежду. Чонгук сохраняет документ и блокирует компьютер. Чимин смотрит на них в оцепенении, пока Чон не смотрит на него страшными глазами, призывая поторапливаться. – Да. Слишком долго? Прости, я раньше никак не успею. Мне надо доехать... – Полчаса, Намджун, и я буду там. – Хорошо, – Чимин слышит нежную улыбку в голосе хена и от волнения начинает сам улыбаться как дурак. – Тогда... до встречи? – Да, хен, – тихо говорит Чимин в самую трубку, – до встречи.       В трубке на пару секунд повисает прощальное молчание, а потом с той стороны слышится шорох и связь прерывается. Паку приходится с большим усилием повернуть свое тело к друзьям. Он смотрит на них широко открытыми глазами, пока те в ожидании замирают. – Ну-у-у? – Через полчаса. Там пара улиц от моего дома. Старый садик... – Так чего ты стоишь? Мы уже опаздываем, – вскрикивает Чонгук, пока Тэхен застегивает ширинку на джинсах.       Они с оглушающим топотом спускаются по лестнице, толкаются, пытаясь достать до своей куртки. Чонгук ругается, одевается в экстренном порядке вместе с широко улыбающимся от новой авантюры Тэхеном и молчаливым Чимином, который от волнения не может застегнуть куртку. Чонгук с бурчанием отталкивает его руки и принимается его одевать, пока Тэхен завязывает шнурки у Чимина на ботинках. – Я так волнуюсь... – У тебя есть полчаса, чтобы успокоиться. Пошли.       Чонгук хватает Чимина за руку и буквально тащит по улице. Тэхен присоединяется к нему. Он идёт рядом, периодически поворачивается к Чимину через плечо, что-то говорит ободряющее, но Чимин поджимает губы и ничего не слышит. Он глупо кивает головой, но не понимает даже, о чем разговор. Его ведут под обе руки: заводят в метро, усаживают, потом помогают сойти на нужной станции, выводят в холод ночной улицы. Мороз ударяет по щекам Чимина будто мокрой холодной тряпкой, и он понимает, насколько горячие его щеки от нервов.       Тэхен сверяет время и говорит, что они доехали на удивление быстро и уложились в двадцать минут. Чонгук молчит, и Чимину от того кажется, что его ведут на каторгу.       Он знает эту дорогу как свои пять пальцев. Эти низкие, словно игрушечные, тротуарчики, обрамляющие цветастые пешеходные дорожки; эти поросшие виноградом уютные заборы, сейчас покрытые скелетом некогда зеленых лоз; в окнах, за прикрытыми шторами, теплился свет и обнимал собой собравшиеся дома маленькие и большие семьи. Чимин подавляет в себе неистовое желание отцепиться от рук Чонгука, ворваться в один из этих домишек и попросить их приютить его, лишь бы не идти в этот яблоневый сад, лишь бы не видеть Намджуна, не смотреть в его глаза, не разговаривать. Все что угодно, лишь бы не услышать отказ от как никогда раскрытого для посторонних сердца Чимина.       Втроем они останавливаются в десятке метров от поворота на улицу, где расположено место встречи. У Чимина дрожат коленки вовсе не от холода. Тэхен с Чонгуком поворачиваются к нему, когда Чимин вдруг дрожащим голосом произносит. – Я не смогу. – Тебе не стоит волноваться насчёт этого, – улыбается Тэхен и гладит Чимина по плечу. – Намджун-хен не обидит тебя. – Послушай, Чимин, – строго говорит Чонгук и резким отврезляющим движением кладёт ладони на плечи. Тэхен отходит пошпионить, не опоздал ли Намджун на встречу. – Ты же сам знаешь, что хен не обидит тебя, так что ты боишься? – Вдруг Сокджин наврал мне? Сказал, что я нравлюсь Намджуну, а на самом деле тот считает меня посмешищем. А сказал так, чтобы потом вместе надо мной посмеяться. Он был таким в школе, ничего не мешает ему поиздеваться надо мной ещё... – Этот Сокджин действительно полный придурок, – вздыхает Чонгук, – но он старается искупить свои грехи и рассказывает вещи, о которых ты сам бы не догадался. Не потому что ты глупый, вовсе нет, а потому что ты в себе не уверен до конца. Он много бед натворил, но теперь делает благородное дело и сводит вас двоих, а то вы бы и до старости проходили как... Как вода и масло, знаешь? – Почему как вода и масло? – Потому что они находятся рядом, но никогда не смешаются! – Ну и метафоры, – из Чимина вырывается нервный смешок, но он чувствует себя чуть лучше. Они действительно тянутся друг к другу, но не замечают этого? – Немного неудачно, знаю. В любом случае, тебе нужно взять себя в руки и сказать ему все, что ты о нем думаешь. И тогда хен откроется тебе с той стороны, о которой ты так долго мечтаешь. Я уверен. – Да, – возвращается к ним Тэхен и тут же становится частью диалога, – тем более, что Намджун переживает не меньше твоего. – С чего ты взял, – фыркает Чимин, а Тэхен лишь хитро щурит глаза. – Ну, например с того, что с ним тоже пришла группа поддержки в виде Юнги-хена, который стоит и его успокаивает. – Что?! – Чимин и Чонгук смешно выпучивают глаза на этот факт, а Ким лишь улыбается как чеширский кот и довольно кивает головой.       Чимин не в силах поверить. Неужели Намджун вытащил своего лучшего друга из дома только ради того, чтобы собраться с силами, как это сейчас делает Чимин с Тэхеном и Чонгуком? Неужели ему есть из-за чего переживать? – Намджун-хен такой милый, – смеется Чонгук, пока Тэхен в нетерпении подпрыгивает на месте. – Такой большой дядя, а волнуется как наш Чимин-щи. – Да! – Ох, интересно, что он готовится сказать? – Надеюсь, он навешает Чимину кучу комплиментов и они будут всю ночь любоваться звёздами. Так романтично! – В Сеуле не видно звёзд, – Чонгук толкает Тэхена в плечо, а тот лишь гаденько хихикает. – Звездами они будут любоваться, когда засосут друг друга, как два пылесоса... – Вы оба придурка и сильно меня достали, – тут же говорит Чимин и расталкивает смеющуюся парочку в разные стороны. Он начинает идти мимо них, как они оба хватают его за руки. – Чимин, мы же шутим! – Это шутки, чтобы чуть-чуть тебя расслабить, – виновато улыбается Тэхен, и Чимин лишь нежно усмехается. – Я понимаю. И я хочу ещё раз извиниться за свое отвратительное поведение и сказать вам двоим спасибо, – Чимин отходит на пару шагов назад и низко кланяется. Он слышит, как Тэхен с Чонгуком мешкаются, а когда выходит из поклона, то видит их сведенные домиком к переносице брови. Казалось бы, что они вот-вот заплачут. – Это тебе спасибо, Чимини, – говорит Тэхен и нежно улыбается. – Где бы я был без тебя? – Спасибо, что впускаешь в свою личную жизнь. Спасибо, что доверяешь. Я тебя очень люблю, Чимин, – улыбается Чонгук, а потом шутливо тыкает в него пальцем. – Поэтому развернись и иди навстречу своей судьбе.       И Чимин идет.       Под одиноким фонарным столбом, в обрамлении холодного уличного света Намджун выглядит как замерзшая в вечности статуя. С неба падают снежинки, цепляются за его темную куртку и остаются, убаюканные усталостью длительного полета с небес. Ожившая сказка, исполнившаяся мечта – воплощение этого в прекрасной материальной оболочке стоит, опершись о столб плечом и головой, ноги расслабленно скрещены, взгляд следит за Чимином, что подходит к эпицентру встречи опасливо, как дикий зверек к человеку. Так волнительно, так страшно, но при этом низ живота приятно тянет от волнения, кончики пальцев немеют от восторга.       Чимин медленно подходит, выдыхает изо рта густой пар, и смотрит на Намджуна. Тот внимательно следит за движениями омеги. Когда Пак начинает смотреть в эти холодные глаза и думать, что ему тут не рады, Намджун вдруг растягивает уголки губ в приветственной улыбке. Камень падает с сердца Чимина: – Ты пришел, – выдыхает он. – Ты звал, – отвечает Намджун, и среди морозной тишины голос его звучит особенно громко.       Омега замолкает, чтобы привести мысли в порядок. Он делает еще пару шагов ближе к альфе, и тот, отрываясь от фонаря, тоже делает шаг навстречу. Чимин думает над тем, что можно сказать Намджуну: он может рассказать ему о начале своей влюбленности, может рассказать о ее пике, может раскрыть причины своей ревности или поведать, почему он молчал все это время, но в глубине души он понимает. Лучше всего быть честным от начала до конца хотя бы здесь, около сада голых деревьев, около этого столба, в окружении танцующих вокруг них снежинок. Он переводит дыхание, смотрит себе в ноги, и когда в поле его зрения оказываются кроссовки Намджуна, что стали к нему вновь ближе на несколько шагов, он чувствует внутри себя невиданную доселе уверенность. Он тихо начинает: – Я хочу кое-что рассказать, хен. – Я слушаю, – тихо отвечают где-то совсем близко, над головой. – В общем… – Чимин набирает воздух через нос, чтобы сердце напиталось кислородом и наконец начало стучать. – Я родился желанным ребенком в любящей семье. С самого детства меня взращивали, как нежный домашний цветок… Сколько я себя помню, каждый, кто меня видел, лез нянчиться, трепал меня по щекам, говорил родителям, что у них самый красивый ребенок на свете. Я всегда смотрел на них с удивленными глазами и недоумевал – как же так получилось, что на целом свете я единственный самый красивый ребенок? А они в один голос приговаривали, что их Чимин действительно самый лучший малыш. Они оберегали меня, и это причина того, что я никогда не слышал плохих слов в свой адрес. Ты знаешь, а ведь даже другие детишки в песочнице делились со мной совочком…       Намджун насмешливо хмыкает, но Чимин продолжает. – Куда бы я ни пришел – везде меня любили. С тех пор, как я научился стоять на ногах, я понял, что нравится мне больше всего. В телевизоре, потом в реальной жизни, я часто наблюдал за танцорами. Наверное, в большей степени даже не за теми, которые выступают в театрах, куда меня водили родители, а за уличными. Их движения завораживали меня, я как будто приклеивался к ним взглядом… Поэтому однажды меня отвели в танцевальную студию. С тех пор я танцую. Это моя отдушина, Намджун. Если мне хорошо – я танцую. Если мне весело – я танцую. Если мне грустно и я хочу плакать – я иду в тренировочный зал и танцую там, пока не закончатся все слезы. Поэтому, когда я спустя несколько лет вновь вернулся к танцам и встретил там человека, который начал дразнить меня, давить, говорить всякие плохие вещи, то я очень близко принял это к сердцу. Он разбил мне розовые очки, и сделал это с такой силой, что я до сих пор достаю осколки из глаз. Но со временем я понял, что большая часть моих проблем не от того, что я слышал эти обидные вещи в свой адрес – в конце концов, рано или поздно я все равно с этим столкнулся – а от того, что я делаю с этими словами. Мне было тяжело слышать такое впервые, и с непривычки я постоянно себя накручивал. Вроде бы, всегда я смотрел в зеркало, видел там такого обворожительного омегу… Что такого было в его словах, что я забыл о том, какой я классный? С его стороны это ведь была… зависть?       Чимин пожимает плечами, шаркает ножкой, и вдруг чувствует, как теплые пальцы касаются пряди волос. Легкое касание убирает ее, растрепанную, за ухо, касаясь замерзшей кожи, и это мимолетное движение наполняет тело Чимина теплом, что проносится по позвоночнику, крови, внутренним органам, а потом оседает приятной тяжестью где-то внизу живота, и там, разгоряченная, крутится в водовороте. Чимину требуется еще пара секунд, чтобы перевести дыхание и продолжить. – Я долго мучался из-за этого. Примерял все плохие слова на себя, как будто я действительно их заслуживал, а потом выходил в мир, чтобы убеждать себя, что я действительно такой и есть, что я отличаюсь от остальных своим невероятным уродством. А потом когда моя неуверенность в себе достигла апогея, появился ты, Намджун, – Чимин замирает, перекатывает на языке тяжесть невысказанных слов и выдыхает. – Я так тебе благодарен. Когда мне было невероятно плохо, ты был рядом со мной. Помнишь тот день? Я тогда шел домой и чуть ли не рыдал прямо на улице, а ты увидел меня, позвал, и не бросил, когда я открылся тебе. Мне было так тяжело, но ты выгнал у меня из головы эти темные мысли, когда прижал к себе и позволил выплакаться у тебя на плече. Я получил особенную поддержку, даже если целью не было меня как-то по-особенному поддержать. Ты не представляешь, что значишь для меня, хен. Все это время ты был как будто рядом со мной, стоял у меня за спиной. Когда я знаю, что ты здесь, совсем рядышком, то мне больше не страшно, – Чимин выдыхает воздух дрожащими губами. Густое облако пара исчезает в тени Намджуна, и внутри вновь появляются силы довести все до конца. – Я без страха иду и выступаю на сцене, без страха я завожу знакомства, без страха улыбаюсь и одеваюсь, как мне хочется. Вспоминая себя и вспоминая свои мысли я понимаю, что это все во многом случилось благодаря тебе. По этой причине, Намджун, ты мне… по этой причине я тебя…       Чимин замолкает. Язык не поворачивается сказать то, что у него давно в голове. Он чувствует теплые пальцы у себя на висках, легкими прикосновениями касающиеся кожи. – Теперь позволь я кое-что скажу, Чимин, – его низкий голос раздается почти прямо над ухом. Он пробирает нутро до мурашек. Омега замолкает и предоставляет слово. – Я, как и ты, рос в тепле и заботе. Если тебя выращивали как цветок, то меня – как помидор в теплице, – Чимин смеется, и в этом смехе можно проследить нотку нервозности. – Может ты знаешь, мои родители – финансисты с высшим образованием. С детства я витал с этих цифрах, буквах, куче бумаг. У моего отца большой кабинет с огромным количеством макулатуры, и вся бумага была исписана кучами архивных отчетов, кучей графиков и прочей чуждой мне чушью. Они оба хотели сделать из меня такого же человека. Хотели, чтобы я до конца своих дней ходил в белой отглаженной рубашке и с умным видом что-то стучал по клавиатуре… А я мечтал писать стихи. Конечно, они назвали это увлечение чепухой, – Намджун тяжко вздыхает и останавливается. Чимин поднимает на него взгляд. Намджун внимательным взглядом изучает черты его лица, когда оказывается совсем близко. Внимательные глаза проходятся по красным щекам, по замерзшему носу, по дрожащим ресницам. Уголки его губ тянутся вверх, когда они пересекаются глазами, и бессильный Чимин опускает взгляд вниз снова. – Однажды утром, когда родителям надо было выходить на работу, я встал перед ними, перегородил путь к выходу и зачитал кое–что из репертуара Эминема. Конечно, ничего милого я у него не знаю, поэтому решил отыграться по полной. Они очень хорошо знают английский, поэтому отругали меня за мат в таких количествах. Честно, мне и самому захотелось рот с мылом помыть, но я понимал, что делаю это ради благой цели. Прежде, чем они успели меня наказать, я убежал от них, мотался по городу, собрал всех друзей и зачитал этот же текст им. Они были в шоке от моей читки, я помню, они свистели мне от восторга. Мне кажется, в некоторой степени они даже гордились мной. Когда я начал читать свои стихи, слухи обо мне начали распространяться дальше двух улиц. Я очень волновался, ведь собиралось много человек вокруг меня, и все они на меня глазели, как на какое-то чудо во плоти, а я не был каким-то социально активным человеком, знаешь… но было кое-что, что помогало мне справится с этой нервозностью. А точнее, кое-кто, – Намджун улыбается и легонько касается кончика носа Чимина пальцем. – В первых рядах всегда сидел один омега, который смотрел на меня такими большими, полными надежд глазами, что я просто не мог его подвести. Он постоянно мельтешил у меня перед носом. То хвалился своим новеньким велосипедом, то бегал по улице у меня под окнами, а потом начал ходить мимо меня по коридорам университета. А еще этот омега раскрыл свою душу, доверился мне, позволял обнимать и успокаивать его. Ходил кушать, когда я просил его, улыбался мне так, что тучи рассеивались у меня над головой. Сверкал своими глазами, что я просто не мог на них насмотреться…       Сердце Чимина стучит так бешено, что готово было пробить грудную клетку. Намджун задумчивым взглядом обводит его лицо. Он опускает руки, убирает от чужого лица, но когда омега хочет посмотреть в чем дело, ладони Намджуна ложатся Чимину на щеки. Они встречаются глазами, и Чимин впервые видит улыбку Намджуна так близко. Он прослеживает появление ямочек на этих милых, покрасневших от холода щеках и брови у него сводятся на переносице от неверия в происходящее. Чимин ладонями прикасается к предплечьям Намджуна, кончиками пальцев ведёт до ладоней и останавливается там. – Намджун, ответь мне на вопрос, – шепчет Чимин, и когда брови Намджуна приподнимаются, показывая его готовность слушать, продолжает. – Почему ты в тот раз поцеловал меня? – Ох, – Намджун теряется, и по его лицу становится заметно, что он становится в какой–то степени напуган. Глаза перестают искриться, становится застывшей лужей. – Прости меня за это.       Намджун хочет отпустить руки и перестать греть замерзшие щеки Чимина, но тот упорно продолжает держать их на своём прежнем месте. Внутри него все опускается. Он не понимает: только что альфа говорил, какой Чимин замечательный, а теперь хочет его отшить? Он слышит треск собственного сердца в ушах. Намджун выдыхает через нос, пару раз моргает, собираясь с мыслями. – Я не должен был распускать рук. Просто ты выглядел таким нервным, таким испуганным даже, а я не знал, что мне делать. Ты отдалялся от меня прямо на глазах, и я так испугался, что это последний раз, когда я вижу тебя, и сделал это. Я хотел показать тебе, что ты для меня важен. Но я не учёл того факта, что могу быть не важен тебе.       Чимин смотрит на Намджуна и не верит своим ушам. Целая Вселенная стояла сейчас напротив и сомневалась в том, насколько она важна. Для омеги это становится настолько поразительным, что он не знает, что ему предпринять, чтобы развеять эти сомнения.       Намджун обводит взглядом его лицо, мизинцем убирает снежинку с волос Чимина, и отстраняется. – Нет! – тут же восклицает Чимин. Он тянется руками к удивленному Намджуну и теперь берет его за руки так, как недавно делал хен. – Ты так важен для меня, Намджун. Я думал, ты отошёл от меня, потому что вспомнил, что ты уже в отношениях.       Намджун пару секунд переваривает эту информацию, а потом хмурится. Он с непониманием смотрит на Чимина, и тому чертовски нравится это выражение лица. – Кто в отношениях? – Ты! – Я? – и когда Чимин кивает головой, он не менее удивленно спрашивает. – С кем это? – С Сокджином! Ты что, забыл? – Я так был увлечен твоими эмоциями, что… – Намджун так широко раскрывает глаза, как, наверное никогда еще не раскрывал, а потом мгновенно кривится в отвращении, как маленький ребёнок. – Подожди, с кем?! Фу!       Чимин от шока открывает рот, когда Намджун всплескивает руками, отворачивается, и в ужасе хватается за волосы. – Да как ты мог подумать?! Чимин! – А что мне оставалось? – возмущаются ему в ответ, и Ким поворачивается к нему. Он в разочаровании и каком-то подобии бессилия вновь всплескивает руками. – Он ведь вышел от тебя тогда, да ещё и так на меня зыркнул, что я сразу все понял. – О чем ты? Когда он вышел? – Я ходил к тебе, когда ты болел. Помнишь?       Намджун успокаивается. Его взгляд вновь теплеет, он встаёт обратно к Чимину почти вплотную и смотрит в глаза. Чимин ловит этот взгляд и ему требуется несколько секунд, чтобы восстановить дыхание. Конечно помнит. – Когда я приходил к тебе в последний раз, то встретил Сокджина, который выходил из твоего подъезда. К тому моменту я знал, что вы с ним хорошо дружили, – Чимин молчит, подбирая слова. Он думает над тем, что за все время их знакомства он впервые до конца с Намджуном честен, поэтому идёт до конца. – Я жуть как ревновал. – Ох, Чимин, – Намджун наклоняется, хочет прикоснуться, но Чимин останавливает его одним движением руки. – Я очень ревновал, Намджун. Я не мог понять, почему у него получилось вступить с тобой в отношения всего за несколько недель знакомства, а я для тебя остаюсь пустым местом, хотя мы знаем друг друга уже много лет. Даришь свои дурацкие шоколадки, и на этом все. Но ведь ты даришь их не всем, кого знаешь, да? Тэхену ничего, Чонгуку ничего, а мне каждый раз… Я думал, что у меня есть какой-то маленький шанс на взаимность, но по вашему общению я решил, что вы с Сокджином… уже. И я не понимал, где я оступился. – Нигде. – Но я… – Послушай, – Намджун аккуратно подтаскивает Чимина ближе к себе, из-за чего тот соприкасается с ним одеждой. – Никогда я не встречался с Сокджином. Мягко сказать, он совсем не в моем вкусе. В тот день он приходил ко мне, чтобы занести рабочий ноутбук, потому что благодаря твоим усилиям я хоть немного встал на ноги и решил взяться за работу, пока лежу дома. То, что Вы пересеклись – лишь совпадение. И в тот раз я отстранился только лишь из-за того, что увидел, как ты не хочешь отвечать на мой поцелуй. Я понял в тот раз, что я нарушил твое личное пространство и поцеловал тебя без твоего на то разрешения. Я и так позволил себе слишком много, когда вынуждал каждый день таскаться ко мне, ухаживать за мной, и ничего не дал тебе в ответ, а лишь повел себя как полнейший придурок и не проявил к тебе уважения. Я очень корю себя за это. Я не писал тебе, не пытался восстановить связь, потому что думал, что тебе тошно на меня смотреть.       Чимин останавливает Намджуна, кладя ладонь ему на губы. Тот смотрит слегка растерянно, побито, как наказанный щенок. Омеге становится его жаль. Оба напридумывали чуши, поверили в нее и теперь стоят под этим фонарем, как освещенные прожектором на потеху публике два придурка. – Намджун, - шепчет он, привлекая к себе внимание, – я понимаю, о чем ты говоришь. Но тебе не нужно разрешение, чтобы поцеловать меня.       Брови Намджуна поднимаются от удивления. Он осматривает лицо Чимина, цепляется за все детали выражения лица, которое то ему демонстрирует, и, кажется, не верит тому, что слышит. – Да?       Чимин широко улыбается, обнажает зубы, а глаза щурятся в тонкие полумесяцы. Он давит в себе эту улыбку, старается быть серьезнее, но его хватает только на ответный кивок головы. Намджун подходит еще ближе. Они сталкиваются грудными клетками, дышат теперь одним воздухом, и альфа наклоняет голову, стремясь быть к омеге ближе. – Тогда я буду просто предупреждать, – Чимин продолжает улыбаться, кивает головой в согласии. Намджун смотрит в его глаза, внимательно изучает, и когда, наконец, получает желаемую реакцию, улыбается тоже. – Предупреждаю.       Этот поцелуй кардинально отличается от того поцелуя в квартире. Чимин ластится к Намджуну, подставляет губы для поцелуя и ладонями цепляется за плечи, крепко впивается, чтобы не убежал, но его притягивают за талию, прижимают к себе, и Чимин готов потерять сознание от восторга. Их губы греются об теплое, влажное дыхание и об друг друга. Чимин слышит звуки их поцелуя и краснеет даже ушами. Он пробирается пальцами по плечам дальше и чуть ли не повисает на крепком, высоком теле. Отрываясь друг от друга они еще пытаются дышать одним воздухом. – Дурацкие? – шепчет Намджун в самые губы. – Что? – глупо переспрашивает Чимин, чуть задыхаясь. – Дурацкие конфеты, говоришь? – Намджун! – Чимин хохочет, запрокинув голову, и сам тянется к губам Намджуна, возобновляя поцелуй.       Когда они отрываются друг от друга, то Чимин замечает на кепке Намджуна приличную горку пушистого снега. Он тянется смахнуть её, но ощущает себя пьяным из–за поцелуя с лучшим человеком в его жизни настолько, что падает обратно к нему в объятия. – На ногах не стоишь? – смеётся Намджун и крепче обхватывает Чимина за талию. – Голова от тебя кругом, – говорит Чимин и глаза его сверкают лукавством.       Теперь Намджун закидывает голову и смеется. Чимин впервые видит его ямочки так близко. – Я провожу тебя домой. – Хочу побыть с тобой ещё, – шепчет Чимин. Намджун смотрит на него: на покрасневшие от холода щеки, пухлые губы и умоляющие яркие глаза, и не может поверить, что этот человек позволяет прикасаться к себе, позволяет целовать себя. Намджун отпускает чужую талию, берет руки Чимина в свои и подносит к губам. Он чувствует замерзшую кожу своими тёплыми губами. – Я люблю тебя.       Чимин в удивлении распахивает глаза. Продолжая держать его руки в своих Намджун замечает, что те с каждым мгновением начинают слегка дрожать. Он опускает взгляд, в своих больших ладонях массирует кожу на коротких пальцах и сквозь особенную тишину падающего с неба снега слышит: – А я люблю тебя.       Губы Намджуна сами собой растягиваются в широкую улыбку. – Прости, что? Не услышал. – Я люблю тебя, – говорит чуть громче. – Что-что?       Чимин поднимает голову с самым недовольным выражением лица. Бровь приподнята, глаза сверкают. Альфа пару секунд смотрит на это зрелище, а потом начинает хохотать. – Угораздило же влюбиться в такого придурка, – выдыхает Чимин, а потом прячет свою улыбку у Намджуна в плече.       Ему слышатся из-за угла дома чьи-то взбудораженные визги, какие-то попытки их усмирить низким знакомым голосом, но думает, что ему только кажется. – Развлекаетесь? Чонгук и Тэхен вскрикивают, когда за их спиной внезапно возникает человеческая фигура. – Юнги-хен! – радостно восклицают оба, а тот лишь прислоняет палец к губам. – Не сбивайте им настрой, а то Джун свернет мне шею.       Омеги послушно замолкают. Втроем они выглядывают из-за угла, видят океан нежности и предпочитают не подглядывать. – Замерзли? – лениво спрашивает Юнги, и устало вздыхает, когда получает кивки двух замерзших носов. – Пошли, куплю вам тепленького. – А почему ты здесь, хен? – Тэхен мило улыбается, присоединяется к альфе, когда тот уходит в сторону кофеен. – Пришел как поддержка. Этот же ничего не может без хена, ни рифму найти, ни повздыхать над своей безответной влюбленностью…       Юнги насмешливо фыркает, а Тэхен округляет рот в изумлении. – Он правда думал, что безответно влюблен? Чимин думал так же! – Я не удивлен. Он в последнее время так извелся, что я чуть сам не начал Чимину названивать.       Чонгук идет позади, с улыбкой слушает этот разговор, а когда поворачивается, то видит два силуэта, что под руку удаляются, укрываясь снежным занавесом. Сейчас как никогда ярко он видит их будущее.       Спустя несколько месяцев, выглядывая из-за штор сцены перед выступлением вместе со своей группой, он видит расположившихся на одном ряду следом друг за другом Юнги-хена, который что-то увлеченно рассказывал Чонгуку и Тэхену, что с открытыми ртами глазели на него, на Намджуна, который в нетерпении оглядывает сцену и на своих родителей, что уже настраивают камеру для съемки. Чимин улыбается, его пальцы подрагивают от нетерпения. В конце концов, он стоит в центре сцены, улыбается пришедшим, морально настраивается и с легким удивлением замечает знакомое идеальное лицо на втором ряду, которое светится бледным фарфором будто бы ярче направленных на Чимина прожекторов. Лицо растягивает пухлые губы в улыбке, слегка кивает в приветствии. Танцор сдерживает себя, чтобы не кивнуть в ответ – все-таки, он на работе – но этот жест принимает.       Чимин делает шаг. Сейчас он понимает, что наконец двигается вперед.