Your last victim.

"Внимай моим пениям и молчи" — главное наставление святого отца, которое приходилось насильно заталкивать к себе в горло и глотать на сухую, без смягчающих поблажек или медовых благословений с самого детства. Непоколебимая воля главы церкви — единственное, что имеет смысл, единственное, что ты должен расценивать как святую заповедь, без каких-либо пререканий и нелепых ошибок. Тут нет места ложной вольности и приторным порокам, здесь у тебя один путь, путь верности преданного пса. При малейшем сопротивлении ты падешь до сумрачных глубин и будешь отвергнут милостивыми божествами. С кровоточащими глазами и безнадежно потерянным слухом ты будешь бессмысленно угадывать в тени их думы, заботы, слепо созерцать с жгучим любопытством их жесты, но молить о прощении далеко не в твоих планах. Любопытство к истинному миру ядовито, законы церкви отравлены, а гордость — твое последнее наследие, так чья же цепь душит сильнее, Эзоп Карл? ... В старой церкви не поют святые гимны. — Эзоп, мальчик мой. — глубокий голос громко окликнул его, и кто юноша такой, чтобы отвергнуть его зов? — Да, святой отец? — голос младшего же был тихий, приглушенный, он терялся в знойной тишине пустынной церкви и был похож на еле уловимый шепот хвойных ветвей в чаще густой тайги, но все же слабо окликаемый. Как и присуще церковному экзорцисту, как и присуще единственному доверенному лицу, Карл поравнялся с главой около алтаря, не смотря на холодный ком, что плотно застрял в глотке и обжигал ледяной пульсацией ужаса. Эзоп знает, какие слова будут следовать за этой напущенной формальностью. Он немного опустил голову, видимо, в качестве мнимого уважения, и установил зрительный контакт. Явно показывает, что слушает. Другой кривит губы в странном оскале, опускает старческие веки в лукавом прищуре, напрягает горло и сипло шипит всего два слова: "Время пришло". Что-то внутри него ломается. Это чувствуется, как оглушение от щелчка спускового крючка, и Эзоп не знает, до кого пуля долетит первой. ... Мрачный лес, что расстилался длинным колючим ковром за церковью отличался особой мрачностью и непроходимостью. Но он не может сказать "нет" ему и своей затаившейся жажде охоты. Он принес клятву и обручился с гнетущей опасностью уже давно, поэтому путь назад канул в бездонную яму предрассудков, а вход в лес насмешливо растянул густую листву около протоптанной тропы, с ложным дружелюбием приглашая зайти. Теперь счет идет на секунды. Вытянутые корявые ветки деревьев били по лицу, тянулись к юноше заостренными когтями, будто бы пытались ухватить яркий бегущий образ, зазывая в глушь отчаянным скрипом дряхлых стволов на обречение. Но экзорцист не морщился от дурманящих песней-издевок и не сбавлял темп бега, ему слишком нравится нарастающее предвкушение и бурлящий в крови азарт. Чужой звонкий смех рассыпался эхом между грозных сосен, отражая не менее заинтригованную натуру его хозяина. Признаться честно, Эзоп скучал по этому наглому смеху и его обладателю. В прошлом. Теперь он (он ли?) хочет заставить его замолчать навсегда. — В чем дело, mon cher Exorciste? Не можешь поймать меня? — насмешливый хохот еще больше распалил потребность в юноше, заставляя сжатые губы расплыться в недоброй улыбке под шипастой маской. И все-таки, неужели церковь так сильно на него повлияла? Сделав резкий рывок, Карл выхватил серебряный клинок с черным обрамлением из футляра и уверенно метнул вперед, где был последний проблеск белых волос, испытывая удачу. Еще одна злобная усмешка стала свидетелем его неудачи. — C'est impoli! Неужели это необходимость для любовников, mon amour? Между прочим, я предпочитаю обычные свидания! — тихое хихиканье навострило слух экзорциста, заставив остановиться на выжженной траве и сжать второй кинжал, приняв боевую стойку. Он совсем близко. — Это не любовь... — неестественный шорох листвы раздался за спиной — Это дикая охота на тебя, Дезолье. — быстро развернувшись назад, он с ювелирной точностью рассек развивающийся подол тонкого плаща вампира, который без труда уклонился от ядовитого лезвия. Граф грациозно выпрямился после своего маневра и медленно вытащил фамильный меч из ножен, поднимая окровавленные уголки рта в привычной глумливой улыбке. — Ах да, как же я мог забыть. Ты ведь ночью не Святую Деву звал, не так ли, Эзоп? Клинки скрестились с характерным звоном стали, ознаменовав начало их истинной вражды. Джозеф это видит. Все это время их стычки были лишь отвлекающим маневром для церкви, чтобы отвести подозрения и скрыть их тайные встречи, ночные визиты, интимные моменты и тихий смех в темных аллеях мрачного города, но все эти забавные интриги меркнут на фоне горящих глаз экзорциста и на его смертельно-точных движениях. Больше не понарошку, с этого момента все официально. Когда экзорцист демонстрировал графу изогнутый удар, тот попытался подрубить юноше выставленную вперед ногу. Карл ушел, высоко вскинув колено и одновременно ухитрившись задержать свой клинок в сантиметре от лба Дезолье. Еще один размашистый взмах, и на бледной коже красовалась скверная пульсирующая рана, обливающаяся кровавым соком. Граф зашипел и отступил на пару шагов, но быстро восстановил образ беспечного фехтовальщика с нахальной улыбкой и деловито прокрутил меч в руке. — О? Играем по-серьезному? Джозеф выгнулся в спине, чтобы уйти от резкого выпада юноши, а затем, воспользовавшись отвлечением экзорциста, быстро проскользнул за спину противника и нанес глубокий удар по спине. Карл не кричал, но по его хмурой складке между бровей и распахнутым стеклянным глазам было видно, что он распробовал вкус наточенной стали в полной его мере. Что-то в нем изменилось. Его раннее привычный огонек в обрамлении зрачка теперь омрачал алую радужку мертвой пустотой. Он не отвечал на едкие комментарии и почти рассек графу щеку. Что же случилось с его маленьким Карлом? Неужели он не уследил? Не уберег юношу от влияния порочной церкви и теперь жнет тлеющие плоды? На миг ему хотелось улыбнуться, на миг отплюнуться. Он прекрасно знал, что семя, упавши в дурную почву, не дает побега, но все равно растопырил пальцы и позволил ему кануть в бездонный омут совершенных грехов. Лучшее решение — обрубить отравленные корни. Все было бы краше, чем храм на крови и верность с затуманенным рассудком. Но они оба знают, что у Джозефа не поднимется рука. Дезолье любит своего упрямого экзорциста, с готовностью закрыть глаза на его попытки убить. Он сам нарек их апрельскими любовниками. Их любовь зацветала вместе с сиренью и приносила приторные плоды с кислым привкусом, к которым быстро привыкаешь, но граф не был готов к горечи неизбежной смерти здравого рассудка юноши, что пришла с первым декабрьским снегом. Поединок был довольно долгий. Что надо было признать, так это то, что Эзоп опытен. Пару колющих ударов и хитрых уловок, и улыбка Дезолье искривляется, а хватка на мече становится слабее, в то время как его противник отделался легкими ранами и кровавой полосой на спине. Разумеется, он должен был поддаться, ведь если Карл не выполнит приказ, то, в конечном итоге, церковь просто придушит его. Именно поэтому граф делает ленивый выпад и просто ждет. Он хочет, чтобы Эзоп боролся дальше, он хочет, чтобы его любовь жила. Сделав отступ назад и пропустив удар мимо себя, юноша перехватил его запястье правой рукой, а левой надавил чуть выше локтя, не забыв немного подкрутить кисть. Лицо графа мерцало враждебностью и задором, только его глаза выдавали тусклую тоску. Не колеблясь, Эзоп начинает тянуть скорченного Джозефа на землю. Тот вынужденно лёг из-за болевого воздействия на сустав, экзорцист практически оседлал хихикающего вампира и завернул ему руку за спину, надёжно фиксируя захват. Дезолье не сопротивлялся, из-за чего Карл без усилий перехватил кинжал мертвой хваткой и занес над белокурой головой. --... Так все должно закончиться так? Эзоп? Экзорцист застыл, оставляя руку занесенной над собой. — Про что ты говоришь? Это моя работа — убивать дьявольское отродье, подобных тебе. — ровный голос заставил графа поджать губы и прикрыть потемневшие глаза. — Да и к тому же своих любовников? Карл ощетинился и грубо перевернул вампира, предварительно привстав на коленях над ним. Джозеф же ответил лишь грустной дрожащей улыбкой и немигающим взглядом. — Мы. Не. Любовники. И никогда ими не были. Ты для меня никто, Джозеф, я просто ослаблял тебя, а ты вел себя как влюбленный идиот. Заостренные иглы сменились неуверенностью в его тоне, балансируя между далекими воспоминаниями, что так тщательно выжигала церковь, и кровавым долгом, скрепившим его шею стальной цепью. — Я... Я с самого начала грезил о твоей кончине. Отсчитывал дни, выжидал подходящий момент и высматривал слабости. Это полностью твоя вина, что я стал твоей главной слабостью. — презрительно процедил экзорцист, впиваясь ногтями в свои же перчатки. — Я должен тебя убить. Это моя обязанность. Тут нет ничего большего, Дезолье, очнись уже. Граф наигранно приоткрывает рот в удивлении и таращит глаза на юношу. Тот непоколебим. Подавив желание едко съязвить, Дезолье хватает его за багряный воротник и притягивает ближе. Карл быстро реагирует и предупреждающе подставляет лезвие кинжала к оголенному горлу нижнего. — Ты можешь врать мне, mon amour, но ты не сможешь заставить себя поверить в свое же вранье. Глупо списывать это на подлый трюк и скрытую ненависть. Ты помнишь, что было между нами. — Умолкни. — рявкнул тот, Джозеф может считать это своей личной победой. Вызвать что-то помимо равнодушия в этих пустых глазах — настоящая награда для него. О, конечно, Эзоп помнит, что было между ними. Интерес, необычайно сильное любопытство, вспыхнувшее при первой схватке в каком-то заброшенном особняке. Сначала он был настроен серьезно, вонзить крест вампиру в глотку и ощутить теплую кровь на своих ладонях — то, к чему он стремился. Ради церкви, ради него. Но спустя множество продуманных маневров, резких замахов и извилистых ударов, он приметил явное удивление, перемешанное с чем-то неразличимым и изменяющимся на дне сапфировых радужек. Было ли это хорошо скрытое восхищение? Уловив тихий смех графа и воркование на чужом языке, юноша заколебался. Молодость и глупость ударили ему в голову и, позабыв о нравоучениях наставника, он настороженно вышел на контакт, опустив заточенный крест шипом к полу. У них завязался разговор, что медленно перерос в смехотворную дискуссию, но не дикую, не такую, когда ты готов вырвать зубы собеседнику и отрезать ему язык, нет, это был глупый спор, как у старых приятелей, суть которого заключалась только в противоречии и желании превзойти своего милого противника, вывернув его аргументы на изнанку. Они беседовали о церкви, о бессмертии и прочих сладостях жизни, удобно расположившись на обломках хрупких стен, на которых они всего пару мгновений назад отчаянно кружились в пылком танце поединка, находя друг в друге что-то заманчиво-знакомое. — Не слишком ли ты молод для экзорциста, mon ami? — Не слишком ли ты стар для красной помады? Они договорились о следующей встрече. Глава закрыл глаза на "неудачу" Эзопа, списав это на его недавнее вступление в ряды доверенных лиц, а Карлу оставалось лишь умело скрывать довольную улыбку. Они — апрельские любовники в красных рубашках с полуоткрытыми ртами, они мелькают на перекрестках, исчезают в переулках, бегут по площади под покровом ночи. Они выжимали от своих бесед все самые ароматные соки, обмениваясь пряно-ядовитыми фразами на десерт. Юноше нравилось до безумия, хоть в слух бы он этого и не сказал, слишком разбалует раздутое эго своего любовника. Это было трепетно, но в то же время не слащаво, как в банальных французских романах, поэтому когда риск ослеплял своим мерцанием, он был готов выпрыгнуть из окна своих покоев и прийти с маленьким опозданием на тайное чаепитие графа в зацветшем саду на окраине города, даже не подозревая о его осведомленности. ... Ноябрь горел, плакал непрерывными ливнями и грязью от протоптанных листьев. Экзорцист не пришел на ночное чаепитие, не появился в запретном саду, не явился в поместье Дезолье и проигнорировал посланное письмо. Больше не навещал сокрушенного графа после полуночи, оставив после себя только забытый потрёпанный плащ на террасе. Привычное задумчивое гудение или лепет о приятной тоске исчез в тресканье длинных языков пламени, как будто это было лишь сырье для потухшего камина. Только навязчивая тишина и фантомный шепот. Джозеф мог ждать его вечность и встречаться с ним лишь в призрачных обрывках бреднного сна, но дикий голод по прикосновению озябших пальцев к его аккуратной ладони и сухих губ на его холодной щеке предвещали самую мучительную погибель с насмешливой ухмылкой на пол искаженного лица. И вот, сейчас он снова здесь, в красном обмундировании и с крестом в руке, заявляя права на голову Джозефа. Граф был нелепо смущен, но в душе понимал, что среди зыбких ночных миражей ему придется увидеть когда-то кровавый отблеск на гранях ножей и унылые отблески луны на своей могиле. Он знал, почему Эзоп исчез, почему не разделял с ним чашку травяного чая и не умиротворенно сопел у него на коленях после полудня. Лист разрушил почку. А Джозеф выронил самое драгоценное семя, обрекая его на отравленное цветение. Его Эзоп Карл был казнен со всем торжеством и ликованием церкви, а сейчас перед ним стоял только искусный экзорцист без своей воли. Как прискорбно. Лезвие клинка прижалось плотнее, выпуская журчащие кровавые речки из шеи Дезолье в качестве последнего предупреждения. Чужая рука слабеет, медленно проскальзывает по грубым складкам ткани и мягко ложится на впалую грудь. — Последние слова? — Встретимся в темных переулках, mon amour. Булатный кинжал юноши прорвал тонкое горло, омыл его горячей кровью, выпустив самый губительный яд. Кровь шумит, разлетается хаотичными брызгами в вычурную мазайку, собирается густыми каплями, выливается из холодных жил и онемевших губ, капая на оцепеневшие руки. Злоцвет благоухал, а одна цепь сменилась другой. Порочный круг замкнут.