Не-возвращение короля, или нищета цинизма

      Один из главных мифологических и фольклорных архетипов, реанимированных Толкином в жанре фэнтези — архетип «Истинного Короля» и возвращения этого короля. Тут можно вспомнить и таких персонажей «Хоббита», как Торин Дубощит и Бард Лучник, реставрирующих королевства предков в Эреборе и Дэйле соответственно, и Арагорна из «Властелина Колец», занимающегося в финале трилогии трон Гондора. Все эти короли предстают как успешные правители, восстанавливающие величие своих стран и обеспечивающие благополучие подвластных им народов.       В эпоху постмодернизма благодаря моде на развенчание архетипов образ «Истинного Короля» не деконструировал только ленивый. Взять хотя бы «Песнь Льда и Пламени» Джорджа Мартина — кто там подходит на роль «Истинного Короля», Таргариены с их заскоками по поводу своего превосходства над всеми остальными людьми? Эпигоны Мартина вроде Бэккера и Аберкромби на ниве деконструкции этого архетипа тоже преуспели — вспомнить хоть Анасуримбора Келлхуса из «Князя Пустоты» (всамделишнего «Истинного Короля», являющегося… местным аналогом Антихриста, несущим миру участь хуже смерти), хоть Джезаля дан Луфара из «Первого Закона» (жалкую марионетку беспринципного и жестокого «первого из магов» Байяза).       Проезжались по архетипу «Истинного Короля» и в России. Эталонный пример — «Последний кольценосец» Кирилла Еськова. Речь идёт не только об образе тамошнего Арагорна (узурпатора, правящего с помощью чёрной магии и тайных убийств), но и о прямой полемике Еськова с толкиновским оригиналом, содержащейся в эпилоге «Последнего кольценосца»: «Или предложить им задуматься: часто ли попадались в человеческой истории властители, которые так вот, за здорово живешь, отдавали свой престол какому-то хрену с бугра (виноват: дунадану с Севера)?».       Я сам по своим убеждениям республиканец, так что, казалось бы, мне такой моде на деконструкцию «наивного монархизма» остаётся только порадоваться. Но радоваться тут, на самом деле, особо нечему. Чтобы объяснить, почему это так, я хочу рассмотреть произведение, созданное ещё в 1989 году, до появления произведений упомянутых прежде авторов — «Стража! Стража!» Терри Пратчетта. Как «Последний кольценосец» Еськова полемизирует с «Властелином Колец», так и «Стража! Стража!» полемизирует с «Хоббитом». В «Хоббите» Бард Лучник, потомок короля Дэйла Гириона, спасает вольный город Эсгарот от дракона Смауга и становится королём возрождённого Дэйла. У Пратчетта претендент на трон вольного города Анк-Морпорка, бросающий (разумеется, неудачно) вызов угрожающему городу дракону — самозванец, а за нападением дракона на город стоит тот же человек, марионеткой которого является претендент.       В любом полемическом произведении всегда стоит вопрос о позитивной альтернативе для критикуемой тобой идеи. Если монархия — это плохо (раз уж за замыслом восстановления монархии стоял откровенный негодяй, а «вернувшийся король» — просто кукла), то что же тогда хорошо? Позитивной альтернативой монархии объявляется не абы что, а компетентная тирания патриция Витинари, правителя Анк-Морпорка, на власть которого покушались заговорщики. В принципе, история знает примеры успешных и полезных для своих стран тиранов и диктаторов. Да и патриция Витинари читатели Пратчетта, насколько я могу судить, любят[1]. Я заинтересовался вопросом и решил присмотреться к персонажу. Результат меня, мягко говоря, не впечатлил. Точнее, впечатлил, но в сугубо отрицательном плане.       Начнём с того, что патриций Витинари — настоящее воплощение тропа «заявленная способность», похлеще известного пассажа Роулинг про «Волдеморт — величайший тёмный волшебник столетия». Все только и говорят о том, что Витинари великий политик, держащий всё под контролем — а в итоге он легко утрачивает власть в результате интриги собственного секретаря Волча Воунза (отстранили Витинари без малейшего сопротивления), а до этого не может придумать никаких способов решения проблемы дракона, кроме перекладывания ответственности на подчинённых (того самого Воунза и капитана Ваймса)[2]. Когда Витинари требует помощи от городских элит (глав гильдий и волшебников), они по сути ничего содержательного предложить не могут, и Витинари остаётся лишь скрипеть зубами от ярости[3]. Осведомителей в тайном обществе, наславшем на город дракона, у него тоже не нашлось. В общем, весь страшный и ужасный заговор мог быть разоблачён в самом начале, будь у якобы гениального Витинари дееспособные силовые структуры.       При этом Витинари позиционирует себя в разговоре с капитаном Ваймсом как незаменимого политика: «Мы — единственные, кто знает, как заставить мир крутиться. Видишь ли, единственное, что хорошо получается у хороших людей, — это ниспровергать плохих. Нельзя не признать, в этом вы специалисты. Сегодня звонят во все колокола и сбрасывают с трона злого тирана, а назавтра кто-то уже сидит и жалуется, что теперь, после того как сбросили тирана, никто не выносит мусор. Потому что плохие люди умеют ПЛАНИРОВАТЬ. Это, можно сказать, неотъемлемое их свойство. У любого злого тирана есть план, как управлять миром. А хорошим людям, похоже, этим мастерством никогда не овладеть».       А что на самом деле? А на самом деле плохие люди, подобные Витинари или Волчу Воунзу, якобы «умеющие планировать», проблемы не разрешают, а создают. Это видно из произведения самого же Пратчетта — Воунз из желания занять положение Витинари создал Анк-Морпорку проблемы в буквальном смысле слова на пустом месте, а Витинари эти проблемы не смог разрешить. Казалось бы, чтобы увидеть, что Витинари — дутая величина, достаточно внимательно прочитать само же произведение Пратчетта. Но читателей убеждают в обратном пространные суггестивные рассуждения автора. Почему это работает? Потому, что, создавая апологию Витинари, он апеллирует к цинизму, который в наше время принято считать реалистичным мировоззрением:       «— Там, внизу, — продолжал он, — живут люди, которые последуют за любым драконом, поклонятся любому богу, проигнорируют любое беззаконие. Из какой-то своей тоскливой, скучной, бытовой плохости. Я говорю не о творческой, высокой мерзости великих грешников, а о ширпотребе душевного мрака. О, так сказать, грехе, лишенном всякого намека на оригинальность. Они принимают зло не потому, что говорят «да», а потому, что не говорят «нет». Мне очень жаль, если это тебя обижает, — добавил он, положив руку на плечо капитану, — но на самом деле ты в нас нуждаешься».       Чем отличается циник от скептика? Скептик во всём сомневается — в то время как циник принимает на веру любое утверждение, если оно звучит достаточно цинично. Идеалистический архетип «Истинного Короля» современный циничный читатель принять на веру уже не готов, поскольку он для него слишком наивен — зато образ беспринципного, но (или, точнее, как раз благодаря своей беспринципности) умного, «знающего жизнь» и эффективного «макиавеллиста» (именно в кавычках!) ему кажется невероятно жизненным и реалистичным (см. «Последний кольценосец» Еськова — где деконструирован образ Арагорна как «Истинного Короля», но зато создан «реалистический» образ Арагорна как «компетентного тирана»). Полагаю, именно поэтому кто-то может читать без смеха пассажи вроде нижеследующих:       «Другие господа ублажали себя жаворонками, фаршированными павлиньими языками, но лорд Витинари всегда считал, что стакан кипяченой воды с ломтиком чёрствого хлеба — это элегантно и сытно. И это отчасти бесило. Казалось, у патриция нет ни одного видимого порока. При взгляде на его бледное лошадиное лицо в голову лезли всякие мысли о склонности к темным делишкам с участием кнутов, иголок и женщин в темницах. Прочая знать только оценила бы это. Нет ничего плохого в кнутах и иголках, главное — умеренность. Но патриций коротал вечера за изучением докладов, иногда позволяя себе такое волнительное переживание, как игра в шахматы<…>       Однако лорд Витинари пользовался популярностью, хоть и своеобразной, но популярностью. Под его правлением, впервые за тысячу лет, Анк-Морпорк ФУНКЦИОНИРОВАЛ. Нельзя сказать, что правление это было особо справедливым или демократичным, зато все работало. Лорд Витинари ухаживал за городом, как ухаживают за кустом в английском парке — там поощряя рост, здесь отстригая лишнюю веточку. Говорили, что патриций терпим абсолютно ко всему, за исключением того, что угрожает городу».       Кто как, а лично я это не мог читать без смеха («правитель без порока», ну надо же!). Если Витинари считает людей за дерьмо и не верит ни в какие абстрактные идеи, то с чего ему так стараться «на благо города»? Город — хоть вымышленный, хоть реальный — не абстрактное понятие, а населяющие его живые люди (которых Витинари презирает). Я могу поверить в правителя, пекущегося о своей стране, руководствуясь некими религиозными или светскими идеалами (хороший пример из средневековой истории — Людовик IX Святой, искренне старавшийся соответствовать своему представлению об обязанностях короля). Я могу поверить в человека безыдейного, но наделённого сочувствием к другим людям и потому правящего по принципу «живи сам и давай жить другим». Но с мировоззрением a la патриций Витинари логичней всего заботиться о себе, а о государстве — исключительно по остаточному принципу (и уж тем более непонятно, с чего это он отказывает себе в жизненных удовольствиях). Но в силу распространённости в наше время цинизма как мировоззрения фантастический образ Витинари кажется «реалистичным» — потому что он не идеалистичен. Или, по крайней мере, потому, что он представляется таковым массовой аудитории.       Главная примечательная черта «правителя без порока» Витинари — в том, что непонятно, откуда он, славный такой, вообще взялся. Нам описывают чуть ли не сверхчеловека — но неясно, кто этого сверхчеловека создал и воспитал (у Фрэнка Герберта в «Дюне» хотя бы ясно, откуда тамошние сверхчеловеки взялись — их много поколений направленно выводили Бене Гессерит). Жители Анк-Морпорка изображены Пратчеттом как преимущественно эгоистичные и не слишком умные люди, а тут вдруг выросла роза среди кучи навоза. Казалось бы, при циничном отношении к людям вообще напрашивается циничное отношение и к тем, кто этими людьми правит — едва ли во главе стада баранов окажется лев, так что Витинари должен был бы выглядеть соответственно подвластным (в конце концов, принцип, что «народ достоин своего правительства», работает в обе стороны). Но Пратчетт, видимо, считает иначе.       Особенно меня при чтении «Стража! Стража!» заинтриговала следующая «гениальная» реформа, проведённая Витинари: «Одним из величайших вкладов патриция в надежность функционирования гигантской машины под названием Анк-Морпорк стала легализация древней Гильдии Воров. Причем сделано это было сразу, как только патриций вступил во власть. Он рассуждал совершенно логично: преступность всегда сопровождала нас, и если от этого никуда не деться, то пусть она, по крайней мере, будет ОРГАНИЗОВАННОЙ.       Исходя из этого, к гильдии обратились с призывом выйти из подполья и построить свой Дом Гильдии, занять законное место на городских банкетах и открыть собственный колледж с краткосрочными курсами, дипломами, всеми необходимыми официальными печатями и так далее. В обмен на сокращение численности Городской Стражи воры, честно глядя в глаза патрицию, пообещали не превышать устанавливаемый ежегодно уровень преступности. При такой постановке вопроса, счел лорд Витинари, все смогут прогнозировать ситуацию, и хаос жизни лишится значительной части своей неопределенности».       Казалось бы, с точки зрения последовательного цинизма, руководствуясь принципом «кому выгодно» и общим представлением о порочности человеческой природы, такая реформа обречена лишь ухудшить криминальную ситуацию в Анк-Морпорке (а Витинари выглядит как откровенная креатура уголовников, проводящая нужную им политику). Но последовательный цинизм — явление редкое. Поэтому проведённые Витинари преобразования изображены Пратчеттом как невероятно эффективное решение (хотя в реальности такое едва ли сработало бы на практике, а не в фантазиях автора):       «Затем, короткое время спустя, патриций вновь собрал ведущих воров и сказал: о, кстати, имеет место еще кое-что. В чем проблема? Ну, понимаете… Мне теперь известно, кто вы такие, сказал он. Я знаю, где вы живете. Знаю, на каких лошадях ездите. Знаю, где ваши жены делают прическу. Знаю, где ваши прелестные детишки, а сколько им сейчас, о, как быстро летит время — итак, я даже знаю, где они играют. Так что, надеюсь, вы не забудете, о чем мы договорились? В конце своей речи он улыбнулся. Ворам тоже пришлось улыбнуться».       Конечно, можно остановиться на том, что пратчеттовская «Стража! Стража!» — это просто стёб, и (смехотворный, если присмотреться и не поддаваться на авторскую суггестию) образ патриция Витинари — всего лишь составляющая образа Анк-Морпорка как царства беззакония (в конце концов, должен же был кто-то принять законы, развязывающие руки преступникам и максимально затрудняющие деятельность полиции), населённого трусливыми конформистами. Но проблема не в образе Витинари, а в том, как этот образ подан читателям — хотя, казалось бы, никто не заставлял Пратчетта писать пространные рассуждения о том, какой же этот самый Витинари гений (можно было бы описать его как обычного проходного властолюбца).       Проблема образа Витинари — в том, что он выходит за пределы литературной деконструкции фэнтезийных топосов («компетентный тиран» вместо «Истинного Короля»). Образ Витинари имеет конкретную политическую составляющую — идею, что идеальным правителем (у которого волшебным образом всё получается, даже когда он облажался) является чудовище центризма безыдейный оппортунист, не имеющий никаких принципов, презирающий подвластных, ничего принципиально не меняющий и заботящийся о благосостоянии «уважаемых людей» (даже если речь идёт об откровенно уголовной публике). Вот он — «реалистичный идеал политика»!       И вот тут стоит вернуться от Пратчетта к Толкину (крайне правому консерватору, напомню). При том, что «возвращение короля» у Толкина — действительно сквозной мотив, у Толкина нигде нет идеи, что народ — это тупое быдло, которому нужен тиран. Эсгарот — обычный вольный город (пусть даже его бургомистр — жадная скотина), населённый нормальными людьми, и королём Бард становится при поддержке населения («— Да здравствует стрелок, долой денежные мешки! — подхватили все, и эхо отозвалось на берегу» — «Хоббит»). И даже после прихода к власти династии Бардингов Эсгарот сохранил традиционное самоуправление[4]. И на коронации Арагорна народ и войско Гондора спросили (пусть и для проформы), хотят ли они Арагорна в короли[5]. Вообще у Толкина главенство монархического принципа (в средневековых условиях в целом закономерное) не противоречит наличию самоуправления (на манер Шира) или народной самоорганизации (см. описание армии Гондора)[6].       У Пратчетта народ изображён как тупое трусливое стадо, которому ни в коем случае нельзя отдавать ни крупицы власти — он с ней просто не совладает (причем подчёркнуто, что не справятся с ней даже лучшие представители народа — только «компетентные специалисты», какими бы упырями они бы не являлись). «Стража! Стража» развенчивает, в сущности, не только народный «наивный монархизм» (мол, будет король из правильной династии — тогда заживём), но и вообще идею, что правитель должен пользоваться поддержкой населения (в рамках монархической или республиканской легитимности), а не просто молчаливой лояльностью по принципу «меньшего зла». Нетрудно заметить схожие тенденции также и в творчестве многих современных авторов гримдарка (Мартин, Бэккер, Аберкромби), претендующих на деконструкцию Толкина — при внимательном рассмотрении деконструкция осуществляется не в гуманистических, а, напротив, в антигуманистических целях.       Парадокс данного мировоззрения состоит в том, что, как я уже отмечал, подобный цинизм в основе своей — глубоко непоследователен, поскольку к любезным ему явлениям и персонажам он относится отнюдь не цинически, а, напротив, идеалистически. Я ещё могу поверить в то, что во все времена людьми правили, правят и будут править неразборчивые в средствах безыдейные мизантропы-социопаты — но я не могу поверить в то, что эти неразборчивые в средствах безыдейные мизантропы-социопаты способны что-то масштабно изменить к лучшему. В этом отношении патриций Витинари для меня — персонаж даже более фантастический, чем какой-нибудь Арагорн. [1] https://diary.ru/~TorreDeMarfil/p185706826_veni-vici-vetinari.htm? «Но потом я малость увлеклась, и теперь тут практически сага о лорде Ветинари. Пратчетт, всё-таки, гений. Он вообще пишет сногсшибательно, но в лице патриция города Анк-Морпорка он создал невозможное — реалистичный идеал политика. Я в курсе, что это двойной оксюморон, да. И всё же…». [2] Более того — первоначально Витинари вообще пытался отрицать само существование проблемы, то есть сам факт нападения дракона на Анк-Морпорк. [3] «— Они смеялись надо мной, — воскликнул патриций. — Я читал это в их глазах!». [4] «Старый бургомистр кончил плохо. Бард дал ему много золота для жителей Озерного города, Но так как бургомистр принадлежал к тому сорту людей, кто легко подхватывает заразу, то он и заболел драконовой болезнью, забрал почти все золото, сбежал в Дикий Край и там умер от голода. — Новый бургомистр ведет себя умнее, — закончил Балин, — и пользуется большой популярностью» («Хоббит»). [5] Фарамир поднялся и звучно произнес: — Люди Гондора! Слушайте Правителя! Пришел человек, предъявляющий права на титул Короля. Вот он, перед вами. Это Арагорн, сын Араторна, князь дунаданов Арнора, предводитель войск Стран Запада, носитель Звезды Севера, обладатель Возрожденного Меча, непобедимый в битве, исцеляющий прикосновением, Эльфинит, Элессар из рода Валандила, сына Исилдура и внука Элендила из Нуменора. Быть ли ему Королем над вами, войти ли в Город, править ли на древнем престоле? И весь народ, и все войска хором вскричали: «Да!» («Возвращение Короля»). [6] «Из Анфаласа, с дальнего взморья, пришел разношерстный народ: охотники, пастухи, крестьяне из маленьких деревушек, кое-как вооруженные, и дружина их правителя Голасгила. Из Ламедона — всего несколько угрюмых горцев без вожака» («Возвращение Короля»).