Invisible perception

Есть некая форма удовольствия, заключающаяся в злости других людей. Обычно до истерики доводят именно его, именно его заставляют хотеть бросить школу, в то же время запрещая это делать. Так что Чуя удовлетворён поведением матери. Пропустил мимо ушей абсолютно каждое замечание, словно их и не было. Чувство стыда и неблагодарности проявляться не стали, он не многого просил. Всё началось с не предвещающего скандала разговора. Накахара объяснил, почему хочет перевестись в другую школу, разобрал каждый аспект, привёл неоспоримые факты и аргументы, но для старших нет невыполнимого. Они имеют способность оставаться правыми, даже когда ни каплю не правы. И умудряются первыми начать ссору. Такой исход и предполагал, глупо было мечтать о спокойном разговоре, по ходу которого они приходят к разумному решению. Но когда мать сорвала голос и, наконец, прочувствовала негативные эмоции на себе – Накахара за счёт её переживаний сумел расслабиться. Отец почти сразу махнул рукой и ушёл, ничего нового. В чём проблема-то? Трудно прийти в нынешнюю школу, забрать документы и зачислить в другую школу или что? Чего Чуя не понимает в этой схеме? Или времени на единственного сына не хватает? Да и не без повода кипиш. Математик – козёл. Это самое мягкое пояснение из применяемых, а в полной сумме всё равно не хватит. Такого мужчину целую вечность ругательствами поливай – бесполезно. Не может морально ходить в школу, потому что алгебра – обязательный предмет. Они видятся фактически каждый день, и пережить какие-то сорок пять минут и не довести себя до нервного срыва – огромная, невероятная победа. Старший всегда найдёт способ выделить рыжего. Унижением, оскорблением – мужчина позволяет себе всё от наименьшего к наибольшему. Чудом удалось вытерпеть целый месяц, но и чудо потеряло свою силу. И, вроде, взрослый человек, а выбрал мстить таким образом его родителям, с которыми неизвестно как, но тесно связан. Мстить родителям. Через него. Обидно и больно, высшая степень абсурда получается. Обычный подросток, незнающий, как поступить в ситуации, связанной с открытыми, ежедневными напоминаниями. Ведь он, оказывается, ничтожество и ничего не добьётся, не выучив столь точный предмет на пятёрку. Причём обычной пятёрки, видимо, недостаточно, она золотой должна быть, написанной золотыми чернилами в тусклом аттестате. Будто Чуя останется после школы в муках умирать, не получив должные знания в этой сфере. Страшно превращать собственную проблему в обширную, а то поднимет на уши всю школу, потом "спасибо" никто не скажет. Но и ситуации редко безвыходные, пусть и говорят, что подобных хоть отбавляй, на каждом шагу не выбраться. Ну-ну. Продолжая придерживаться игнорирования вопросов от друзей, родителей и классного руководителя, Чуя перестал посещать ненавистные уроки с ненавистным учителем. На первые не приходил, отсыпался, с последних же уходил. Ну а коль алгебра или геометрия стояли посредине дня – проводил отведённое для отдыха время за пределами школы. Желательно в столовой оставаться, но это привлекает внимание. Все же обожают лезть, куда не просят. Носы суют и суют, вот заняться людям больше нечем. Да и март, тепло на улице, хорошо, неподалёку парк со свободными скамейками, там и сидел, по желанию покупал кофе. И долго радовался, невзирая на последствия. С такими проделками же никуда без последствий? Если бы Чую всего-навсего исключили и отправили куда подальше – только плюс ставить в графу желаний. Но нет, не всё легко и предсказуемо. Плохо об учителе не отзывался, ибо взгляд у того кричал буквально: "Я твою жизнь одним щелчком пальцев уничтожу, пророни хоть слово." Пришлось прикрываться другими вещами, типичные отговорки: говорил, что не любит алгебру, устаёт сидеть на предмете, ничего не запоминает, головокружение ощущает. Маме и папе пытался объяснить, что дело в другом, но те банально не верили. Всегда удивлялся, наблюдая за сюжетами разных передач: как детям можно не верить? Можно, действительно можно. Накахара же идиот полнейший и от скуки начал придумывать, что его учитель достаёт. Или это отмазка и им наплевать, чем занимается ребёнок вне дома, как с ним обращаются совершенно чужие люди. Как раз этот чужой человек напротив директора и рядом с родителями плечами пожимал да бормотал, мол, "мальчик хороший, умный, но неусидчивый, совсем математические науки не переносит, но не садить же на цепь". "А на что ты ещё рассчитывал, блять, математик чёртов?" После семейного визита и очередной крупной ссоры парень без сомнений в голосе объявил, что в принципе в школу ходить не будет, коль его проблемы не имеют веса и не учитываются. Ждал, пока компромисс предложат, но его не было. Психованная мать заявила только: — Я тебя уже видеть не могу, понимаешь? А отец не отставал и постоянно тыкал носом в ошибки. Дурдом. Со временем показалось, что на место родительского гнева пришло смирение. Школа осталась в пыли, волновался за будущее, но не желал возвращаться в ад, где никто не рад его присутствию, максимум парочка приятелей, и те даже писать не думали, интересоваться произошедшем. Однако, честно: рассказывать тоже такое себе, не очень весёлая история. Да и состояние было сильно подавленным. Толком не завтракал, не обедал, мог вечером вылезти из-под одеяла и проскользнуть в кухню, наливая себе чай и делая пару бутербродов. Столь лёгкий перекус, а еле в рот лез, аппетит ухудшился. В конце концов, уважаемые мама и папа вспомнили про существование сына, и пошли попытки убедить его вернуться. Брюнетка держалась долго, правда долго, собственный рекорд побила, а затем чуть не побила Чую за долгое молчание. Он не знал, что отвечать, успел полюбить тишину и одиночество, а их нарушили. Лежал, хмурился, яро повторял себе, что нет, не стоит. Дома хорошо, дома просто замечательно находиться. Спустя время всё решилось без его ведома. Очередной халявный выходной, пребывание в комнате в качестве еле живого червяка и не вписывающийся стук в дверь. Чуя ощутил прилив энергии и подскочил прямо на кровати, пытаясь понять произошедшее секунду назад. Подросток избегал смотреть в зеркало, хватало редких комментариев отца для понимания собственного ужасного вида. Сейчас волосы, по крайней мере, чистые, вчера целую вечность нежился в пене и горячей воде. Может до сих пор тело пахнет розами или лавандой, не суть. А синяки под глазами подобная терапия убрать за секунду не могла. И в целом Накахара уверен, что его тело кидали туда-сюда, непонятно где и как, но по-другому не объяснить боль в конечностях, а ещё головную боль, и в спине не прогнуться нормально.. Распахнул дверь без задних мыслей и почуял неприятности. Резко, без предостережений, ощутил себя зайцем в лапах лесного хищника, зубастого и смертельно опасного. Обычно страх толкает на странные поступки или вынуждает застыть с ужасом в глазах. Накахара свои поднял сразу, встречаясь с настоящей смертью. По-другому затягивающую темноту с еле заметными бликами не назвать. Тонкая полоска губ тянется на две стороны. Чуя шумно сглатывает и делает шаг назад. — Доброе утро. Да, лежал без дела, но семнадцать минут третьего, о чём говорят часы в прихожей. Утром и не пахнет. — Вы кто? Незнакомец не планирует представляться ближайшие минуты, как понял рыжеволосый. Тот снимает обувь, берёт обратно сумку и следует в сторону его комнаты, причём не наугад, а словно точно зная, где она находится. Спрашивает у себя, насколько глупым покажется сейчас звонок родителям. Кто-то же обязан объяснить, что за хрень? Шатен разложил какие-то бумажки, блокноты и ручки на столе, предварительно сместив лишнее в угол. Выпрямился на стуле и снова вцепился каким-то странным взглядом. Мурашки так и поскакали наперегонки. — Тебя не предупредили? — О чём, блин? — Я Осаму Дазай, твой репетитор по алгебре и геометрии, — строго проговаривает и хлопает очередным учебником по столу, сразу отодвигая. Такие кошмары мозг был неспособен сгенерировать и как же наивно полагался на удачу, что от него быстро отстанут.. Подогнали репетитора, а по ощущениям с открытия двери его душа балансирует между адом и землёй. Он высокий, с тёмными кудрями, такими же тёмными глазами и внятной, чёткой речью, которая колит острее иголки. И это, чёрт возьми, не восхищение. Чуя в своём же доме боится вздохнуть, да что там – моргать хоть разрешено? Либо он давно не взаимодействовал с обществом и отвык, либо здесь что-то не так. В голове непорядок. — Мы прямо сейчас сядем и будем заниматься? — осторожно спрашивает, пятясь в сторону гардероба. — Да, времени не теряй, оно же ограничено. Юноша всего-то носки натягивает и беспрекословно садится на поставленный стул. Сам с себя в шоке, слушается незнакомого человека. Вдруг это маньяк? — Как зовут мою мать? — Хисако. У нас осталось пятьдесят семь минут. Чуя опешил. Внимательно следил и после вопроса Дазай не задумался, не моргнул, в ту же секунду ответил, едва ли он договорил. Жутко. Да, подходящее слово. — И сколько платят мои родители за один час? — Не переживай, достаточно, — кладёт перед ним список различных тем и выдыхает. — Сможешь с ходу сказать, что ты хорошо усвоил во время уроков? *** Было странно. Дазая под конец не проводил: тот поднялся, собрал вещи и кратко попрощался, прежде чем торопливо выйти тем же путём. Чуя, сжимающий листок с примерами и не имеющий сил подняться и запереться после чужого ухода, чувствовал себя проклятым. Сердце, лёгкие и прочие внутренние органы отравили, или залили внутрь бензин, а потом подожгли. Интуиция развита на уровне "сойдёт" и, походу, именно она что-то подсказывает знаками. Намекает, что в ближайшее будущее вариант с лежанием под одеялом не прокатит и придётся к чему-то идти. Накахара целый оставшийся день смотрит на задания, нуждающиеся в самостоятельном решении. И ждёт, ой как ждёт возвращение матери и отца. Интересно послушать по поводу всего. — Мы знали, что ты начнёшь капризничать, и не стали спрашивать согласия, — с холодом в голосе рассказывает Хисако, перемещая посуду со стола в раковину. — У тебя так и так особо выбора не было. — Это нормально, по-вашему? Пап? Зеленоглазый не отвечает, уткнулся в книгу. Кивнул медленно и на том разговор окончен. "Думай, сынок, что хочешь, это твои проблемы". — Осаму имеет хороший опыт, в высшем заведении преподавал студентам. Будет приходить каждый день, так что делай уроки, если не успел. Преподавал бы и дальше кучке придурков. Видимо, старшие заманили его сюда приличной суммой за каждый час, а учитывая их балансы на картах – деньги действительно вдохновляющих размеров. И он оказался прямиком между двух огней. Или выдержит, или сгорит заживо. Принципиально не хотелось заканчивать решать задачи. Раз Дазай всего-то бывший учитель и успел вытерпеть ни одну проделку или неготовность – вытерпит ещё. Да-да, шанс подтянуть предмет после долгих прогулов подвернулся сам, но Чуя не сказал бы, что совсем ужасен в алгебре. Уж банальные вещи знает, а новый материал усваивает быстро. Не страшно. Всё хорошо. На следующий день школьник куда лучше подготовился к чужому приходу. Сходил в душ, умылся, расчесал волосы и собрал в хвост. И, что самое главное, убрался в комнате, но Осаму уже успел поставить его в ряды свиней, сто процентов. Ну и ладно, ещё спасибо скажет, что стол не забит лишним, а под ногами не валяется одежда. В жизни такого порядка у себя не видел. Стук в дверь раздаётся ровно в два пятнадцать, ровно через три минуты Дазай раскладывает необходимое и поглядывает на младшего. Он и одеваться, кажись, по-разному задумал. Вчера в одном костюме, сегодня в другом. — Как настроение? — Нормально, но вчера оно было плохим и повлияло на работоспособность, я ничего не сделал. Стоп-стоп, нет, он не планировал объясняться или оправдываться, зачем вообще сказал? Дазаю наплевать, по первому впечатлению. Чешет подбородок, хмыкает и принимается чертить какую-то таблицу. Чуя вот-вот завоет от скуки и своего несчастья. Сдалась ему математика, а? Вдруг музыкальную карьеру построит, тут только деньги полученные считать, и то для того существуют отдельные виды деятельности. — Ты хорош в графиках? — Возможно? — закидывает ногу на ногу, опускаясь спиной на спинку стула. Кончик ручки прикусывает, привычка дурацкая. — А вы хороши в выгодных сделках? — Я предпочитаю обсуждать с тобой что-то, что напрямую касается алгебры, не иначе. — Ну, в данном разговоре фигурируют числа. Сумма денег моих родителей, например, — хмурится и отодвигает обратно листок, отданный Осаму. — Где вы преподавали? — Хорошо, если не работаешь письменно, то будешь сидеть и слушать, — отрезает мужчина и откладывает карандаш, выдыхая. — Подробнее поясню про применение производной для решения графических задач. — Вы понимаете, что никто спрашивать не стал, нужен мне репетитор или нет? — фыркает и отбрасывает ручку. — А вы подумали о моём комфорте? Настоящее выступление, актёр из него прям.. Натуральный. — Чуя, твои родные не говорят это вслух, но они переживают и желают тебе самого наилучшего, — монотонно, но более тихо произносит Дазай, глядя в глаза. — В твоих интересах стать прилежным сыном и хорошо освоить алгебру. — Хорошее усвоение алгебры равняется становлением прилежным ребёнком? — выгибает бровь. — Хорошо освоить и вернуться в школу, в необходимое общество. О нет, мерзость. Необходимости видит собственно поставленные: высыпаться по утрам, иметь возможность поесть в любой момент и пребывать в тишине и покое. А не тащиться на скучные уроки, сидеть там часами, давая мозгам треснуть от усталости и переживая фактический час с преподавателем-извергом. Чуя корчит недовольное лицо и откидывает голову назад с судорожным вздохом, после снова смотрит на него. Зрачки почти не видны, ресницы длинные. Аккуратные, заточенные черты лица привлекают особое внимание. Спокойный, холодный, пугающий. — Не хочу ходить в школу, вообще. — И я в твои годы не хотел, — в кои-то веки демонстрирует что-то похожее на искреннюю улыбку, открывая тетрадь. — Время идёт, пару правил усвоишь и большего не прошу. Ох, ну спасибо за поблажку. Только лучше бы шатен вообще забыл дорогу к дому и не испытывал судьбу. Оставшееся время проходит чересчур быстро, а знаний не прибавилось. Парень не помнит мысли, о чём думал, как рассуждал, что в моменте говорил старший и говорил ли вообще. С Хисако не пытался завести разговор. Она не спрашивает первая, он не навязывается, так и живут. Семейная идиллия, достойная подражания, уж "очень" разговорчивый отец подтвердит. Не ждёт репетитора ни на следующий день, ни на следующий после, не ждёт никогда, а он приходит постоянно, в одно и то же время, здоровается одинаково и единственное, что иногда меняется – одежда. Это означает, что и все прядки у Осаму вечно на своих местах. Удивительно. Думать между "капризничать" и "учиться" не перестал, от того каждый день проходит по-разному. С ним не поболтать о чём-то левом, Дазай строго нацелен на одно и принципы прочны, устойчивы. А Накахаре-то скучно, разговорить чуть-чуть пытается, спрашивает о всяком. — Кстати, сколько вам лет? — Как это связано с нашей задачей? — Узнаем, на сколько лет вы меня старше, составим свою задачу. Личность воистину интересная, и явный факт известен заранее: темноволосый обсуждать это не станет, конечно нет. Выстроил вокруг себя какой-то барьер, его нереально увидеть, но реально почувствовать, пробыв пару минут наедине. Айсберг, ледяной, непроходимый, внушающий страх. Выглядит молодым, живым, но при том жутко уставшим. — Мне двадцать пять. — Двадцать пять минус восемнадцать – восемь, — пожимает плечами и закрывает глаза. — Семь. Он сам, небось, недавно на работу вышел, а опыт в нескольких сферах имеет, странно. Жаль, что не скажет, почему предпочёл к нему каждый день приходить, а не в университет, к толпе учеников. Но, в целом, и так понятно. Частично. Однажды Осаму никто не встретил, и он тихо зашёл в комнату, обнаружив играющего на гитаре Чую. Тот держал глаза закрытыми, но услышал приход знакомого учителя, не думая прерываться. Какое дело до чужих графиков, у него мини-концерт, что требовало сердце ради приведения себя в порядок. Играл от души и для души, от внутренней к внешней, грубо говоря. И увидел потеплевший взгляд Осаму, на секунду подняв веки. Он интересно сочетался с недружелюбным лицом, но Накахаре не показалось: частица светлого опустилась на мужчину с небес, вероятно. — Давно занимаешься? — кивая на инструмент, отложенный в сторону, Осаму умудряется удивить проявленной инициативой и вывести на улыбку. — Не особо. Скучно было, попросил отца купить. Для парня из хорошо обеспеченной семьи у него мало вещей. Есть дорогой компьютер, старая приставка, которую не обновляет из ненадобности. Огромная куча детских игрушек сложена на чердак, ничего особенного. Вот одежды много, да, позавидует каждый. А так, ни в чём не нуждается, гитары по сей день хватает. Учиться играть было интересно, сейчас наскучило и редко берётся. — Специально играл перед моим приходом? Хотел дать понять, что слабый в чём-то человек чертовски хорош в чём-то другом? Чертовски хорош Осаму, говорящий расслабленным тоном и всё чаще демонстрируя улыбку. Прочитал мысли и сидит довольный. — Думаю, у меня получилось убедить вас, — облизывает пересохшие губы и вздыхает, глядя на формулы в учебнике. — Я и так знал. Ты талантливый. С какой-то определённой минуты образ Осаму, его лицо и живой взгляд перестали на время уходить из головы: засели там с крепкими корнями. Чуя не настолько продвинулся в алгебре, насколько мог, но пусть винят репетитора. Он же такой интересный и притягательный, сбивает с нужных мыслей. Голос, диктующий текста задач, воспроизводится сам по себе, когда парень сидит за столом и ужинает, или когда уже спать ложится. Да и Осаму изменения не обошли стороной: казалось бы пожизненно молчаливый и любящий лишь свою деятельность человек не умеет заводить новые знакомства и пускать судьбу на самотёк, но нет. Попробовал и разговорился с учеником. Обсуждали исключительно важные вопросы, ничего лишнего или сильно личного. Да и немного времени надо уделять тому, зачем они встречаются каждый день. Хотя бы ради приличия младший готов прорешать пару примеров. Потом осмеливаются поменять место разговора и перебираются на кухню, где Осаму требует крепкий чай. Через ещё несколько дней с этого и начинают, "гость" снимает пиджак и идёт к столу, времени не теряя. Чуя мысленно бесится, но рад такому Дазаю. Который не сводит брови к переносице и не убивает взглядом за что-то лишнее. — Ответите на мои вопросы? — Их слишком много, — деловито произносит Дазай, улыбаясь, когда подопечный заметно сжимает кружку. — Допустим, вы не скажите, как наткнулись на мою семью, но насчёт денег я интересуюсь с первого дня, — вздыхает, подсаживаясь ближе. — Расскажите. — Не-а. — Вы серьёзно? Издеваться надо мной нравится? — Что ты, Чуя, — мотает головой и поднимается, забирая со спинки элемент тёмного костюма. — Даже не думал. Накахара услышал сарказм, и тон чужого, звонкого голоса наталкивал на странные представления. Игривый, максимально спокойный. Последующие занятия проходят практически молча, это похоже на самые первые дни. Чуе нечего сказать, глупо хлопает глазами и смотрит, на какие номера в учебнике тыкают длинные пальцы. Длинные, тонкие, бледные. Чую как током бьёт от прикосновений, а репетитор всего-то ластик забрал, спрашивая, всё ли у него хорошо. Кивает несколько раз, сильнее кусает губы и подвигает стул ближе к чужому. Слушает, как увлечённо рассказывают про какую-то теорему. Заметный и открытый жест, но парень как-то смирился со странными мыслями и мимолётными желаниями. Например, было бы здорово, если бы эти изящные пальцы накрыли его ногу и погладили, и плюсом можно добавить те же пальцы в волосах. Чтобы сжали, оттянули, вцепились болезненной хваткой. Не умеет хорошо читать язык тела, но с каждым разом, с каждым приходом Осаму будто снимает по одной маске и помогает открыть что-то новое про себя. Пока Чуя отдаётся диким и маленьким мечтам, карие глаза с лица вечно опускаются ниже, рассматривают с ног обратно до головы. Изучают. Этот цирк может длиться вечно. Чуя напридумывал лишнего и преумножил, а иначе результаты неправильные. Не сходятся с ожидаемыми. Вечером убеждает мать в бесполезности приходящего к ним домой ежедневно репетитора, вернее пытается убедить: его не слушают. Сильно не настаивал, ибо знал, что сомневается. И с трепетом внутри ждёт на другой день, ходит по комнате, без чужой помощи находит нужный параграф и, спотыкаясь на ходу, летит открывать дверь после стука. Осаму держит в одной руке привычную сумку, а в другой держит.. Торт. Непривычный. — Вы куда-то собираетесь после меня? — пропускает и закрывает дверь. — Нет, у нас же чай по расписанию, а торт выглядит вкусно. Не веря в то, что такие прелестные учителя существуют, он забирает выпечку и мчится на кухню, хочет разлить кипяток по чашкам и разрезать угощение до того, как Дазай сядет на присвоенный себе стул. Так просто, без повода, "к чаю"? Рыжий в восторге и прыгает на одном месте, пока никто не видит. Чаепитие растянулось на целых двадцать минут: в шутку вели светскую беседу, выставляя себя прирождёнными аристократами. Осаму даже помыл за ними посуду, после соглашаясь идти в комнату. — Я наелся, — подросток, хватаясь за живот, падает на кровать и тяжело вздыхает. — Не могу сидеть. Напротив закатывают глаза, тоже вздыхают прискорбно. — У нас осталось мало времени. — Забейте, позже сам решу, — махает рукой и, наконец, опускает её на кровать, разглядывая потолок. Полноценная тишина не сохраняется из-за его больно громкого дыхания, искренне не понимает, в чём дело, но боится смотреть на Осаму. Пальцы сминают нервно ткань футболки, снять хотят, но что за абсурд, чёрт побери. Ему подмешали что-то в чай? Или резко проснувшиеся гормоны напомнили о себе? Что бы то ни было, Чуе легче остаться одному, прийти в себя. А то и голова в положении лёжа закружилась.. До ванной близко. Юноша собирается направиться туда и в непонимании дёргает рукой, не сразу осознав, кто и зачем в неё крепко вцепился. Наблюдает, как Осаму выпрямляется в полный рост, выглядит ни то недовольным, ни то каким-то тревожным. Чуе трудно думать после неозвученного решения Дазая сократить дистанцию. Невольно вдыхает насыщенный запах парфюма, сжимает рукава чёрной рубашки и поднимает голову. — Куда собрался? — Я неважно себя чувствую, — шепчет, наплевав на моральные принципы и прижавшись к телу, прижавшись лбом к плечу. — Дайте мне пару секунд. Осаму не отвечает и напрягает молчанием, оно сопровождается неоднозначными прикосновениями к пояснице и тяжёлым дыханием на ухо. Незначительно, но подобный телесный контакт и такие странные объятия в новинку. Уж не много желанных кандидатур, а Дазай стал, скорее, невольной, и откровенно пользуется этим. Пару секунд – и ноги отказывают окончательно. Конечно, голубоглазый преувеличивает, но инстинктивно обвивает чуть дрожащими руками шею и немного откидывает голову. Осаму нервно вздыхает в плечо. Чуя закатывает глаза и выгибается скорее по чужой воле, чем по собственной. Проводящий невидимые линии кончик носа прошёлся до уха, он дёргается и приоткрывает веки, тёмные волосы щекотят лицо сильнее. Это странно и страшно, не представляет масштаб проблем от их лёгких игр и планировал не представлять и дальше. Дазай решил сам. В чае что-то было, без сомнений. И когда успел? Зачем? Хотя откуда ему знать о влиянии всяких штук на организм, авось без дополнительных веществ обошлось. Тогда что с ним? Почему внезапно потребность в Осаму повысилась до максимального уровня и почему Чуя, частично способный мыслить здраво, не слушает внутренний голос? Возможно, его перекрыли шумные вздохи. Чувствует их, какие они горячие и доводящие до дрожи. Контраст тянущей боли внизу живота и приятной эйфории от прижимающих к себе рук имеет расплывчатые границы, похожи на что-то единое, несомненно приносящее наслаждение. Накахара поднимает одну ногу на стул, шумно сглатывает на бегающие по внутренней стороне бедра пальцы, облизывается. Мысленно умоляет не останавливаться. Пусть продолжает, пожалуйста, раз захотелось поиграться. Ни слова против не скажет, грёбанное влечение наравне с интересом управляют им, за ниточки дёргают, и рыжий легко поддаётся, лишь бы обрести желаемое. Осаму выглядит не особо крепким в плане телосложения, но вцепившиеся пальцы оставляют следы на запястьях, боль блокируется другими ощущениями. Он, наконец, смотрит в прикрытые глаза, по чужой воле бёдра сталкиваются с краем деревянного стола, на котором открыты справочники. Слегка разводит ноги в стороны, Осаму понимает без слов, подходит вплотную. В сумбурно возникающих ситуациях длинным словам и места-то нет. Да и связать хоть пару слогов наверняка заплетающимся языком не получится, сколько бы не старался. Издаёт только мычание, краткое и тихое, либо же чуть громче в зависимости от действий старшего. Начнёт умолять уже сейчас, не зная о чём, но тело само липнет к чужому, просится под ласки. А Дазай специально издевается, видно по взгляду. Предположительно, путей отступления нет, их не рассматривал толком, ему и не нужно. Осаму тормозил достаточно, но резкие движения становятся неожиданными: тянет футболку вверх, ловит губами его рваный вздох и обламывает. А Накахара вовсю представил, каким бы требовательным вышел поцелуй, как долго бы не давал Дазаю отстраниться.. От не скромных фантазий кусает внутреннюю сторону щеки, сдерживается. Рано с ума сходить. Ничего не произошло. Голый, разве что, по пояс. Пустяки. — Чуя, — зовёт, вызывая удивлённо-недовольный вздох: прикосновения прекращаются. Мужчина хочет отстраниться, но он замечает и закидывает ноги на поясницу, притягивая обратно. — Нет, постой. Плохая идея. А казался умным человеком. Тем самым, что до маленькой и неважной детали всё-всё продумывает, а потом делает, не допуская оплошностей. Чуя ненавидит неопределённость и избегает её в своей жизни ради всеобщего блага. — Продолжайте. Насколько жалкими покажутся угрозы? Правда ведь расскажет всё взрослым, коль дело не доведут до конца. Не исключено, что сыграло самовнушение, но лицо темноволосого меняется, словно сумел прочесть мысли и тоже ищет ходы. — Не хочу портить жизнь нам обоим, Чуя, — вновь отступает и тогда он держит руками за плечами, по-прежнему не опуская ноги. — Прошу. — Вы только мнение о себе портите, — рычит недовольно, не до шуток. Слишком нервно пуговицы расстёгивает. — Я тоже прошу, вам же нетрудно. В конце концов, Дазай хочет, точная уверенность прибавляет смелости. Он с немым стоном касается груди, в голове прижался к ней уже и своей грудью, и спиной, и щекой, млея от уровня тактильности. Один из чужих пальцев проходится по губе, приоткрывает рот ещё больше, будто Накахаре мало: челюсть отвисла и не возвращается в естественное положение давно, а тут дополнительная сила. В глазах мутно немного, их поднимает выше, медленно моргает. Без претензий вбирает палец, кончик языка плавно скользит вокруг, и Чуя не прекращает смотреть. Намерения расписаны на теле, придаёт значение всему: от приподнятой брови до искусанных губ. Это будоражит, он хочет выгибаться без прикосновений, просто представляя его возможности. Жизненно необходимо прямо сию секунду вцепиться в Дазая и наслаждаться, дарить наслаждение, быть кожей к коже. Запястье двигается само, успевает скулить через раз и принимать уже два до хватки руки. Задаёт собственный темп. Обводит, толкается языком между пальцами, создавая свободное пространство, увлекается конкретно. Если бы не другая дазаевская рука, проникающая под шорты, он и не очнулся от своих мыслей и развлекался сам по себе, пока не дошёл до мольбы. А так, к мучениям добавились дополнительные. Большой и указательный пальцы кольцом двигаются от основания до головки, и Чуя не знает, что делает не так. Почему Осаму жестоко растягивает процесс? В кайф мучить и себя, и требующего сейчас внимания парня? Он не смущён, более того чувство стыда не промелькнуло и кажется глупым. Всего-то накрывшее с головой удовольствие даже не от ощущений, а от представлений. Что бы шатен не сделал – должно понравиться, безусловно. Теперь по члену водят влажные пальцы, секунду назад держал их во рту. Дазай сам ставит его ногу на стол, заставляя согнуть в колене, и через секунду Чуя плавится и охает в ответ на нежные поцелуи, сильнее открывает шею. Спокойно толкается в ладонь и удивляется собственной выдержке, на неё влияет разве что оставшийся внутри страх. Впрочем, силён он не так, чтобы всё испортить, но и навязчиво проявлять инициативу не станет. Позже, коль мужчина подтвердит свою бестолковость. Когда пальцы внезапно сжимают сильнее, младший проглатывает чуть не вырвавшийся, громкий стон и вместо него невнятно мычит. Осаму входит во вкус, двигает кистью руки быстрее, с нажимом, ноги под напором дрожат. Невозмутимое лицо рядом поначалу смешным казалось, а сейчас готов вмазать по нему или сжать вьющиеся волосы. Второе и делает без страха. Отгоняет картину, где заставляет Осаму уткнуться между его ног и ртом насаживает на член, но она добавляет эффекта и вздох, уже больше похожий на стон, выпускает точно в чужое ухо. Кареглазый усмехается в ответ, находя это забавным. — Дазай, — шипит и прячет проявляемые эмоции, уткнувшись в шею. — Это слишком.. — Слишком приятно? Кончать так сразу от простых движений вверх-вниз совсем не хочет. — Пожалуйста. Мне мало. — Я в курсе. Попал в лапы садиста, любителя издеваться над своими жертвами и доводить их до белого каления. Остались несчастные, не имеющие значения частицы гордости. Но именно они не дают в полный голос умолять, раздвинув ноги шире. Чуя на грани потери контроля, но ещё терпит, ещё не ушёл безвозвратно. И этим нагло пользуются. Осаму вряд ли мог предсказать его выходки и должен быть удивлён, чувствуя впившиеся в шею зубы. Движения внизу прекращаются, голову откидывают назад и это выглядит, как идеальный шанс. Идеальный шанс придать бледной коже живые и яркие оттенки даже самым безобразным путём. Выплёскивает злость через частые укусы, не боится переборщить, без остановки смыкает зубы на одном месте. Зато расслабленная поза Дазая, его частое дыхание убеждают в том, что всё хорошо. Скинул образ серьёзного преподавателя и растоптал. Выгибается вовсю и до боли сжимает рыжие пряди: младший языком проводит от одного следа до другого. И мысленно радуется такой чувствительности, что и улыбку собрать в одну кучу не получается. И вышло неплохо. Не его проблемы, как такую красоту прятать будут. Главное, задуманное выполнил и возвращает чужую голову в нужное положение, держа за подбородок. Теперь плохо соображают оба. И они ни разу не поцеловались. Тянутся одновременно, на подсознательном уровне предугадывая желания друг друга. Помимо ласкающих губ с ума сводят пальцы, одни из которых до сих пор машинально надавливают на член. Другие же прикасаются к талии с левой стороны, чувствительное место, и мурашки не заставляют долго ждать. Всё уходит в низ живота, подключаются и всякого рода фантазии. Наверное, он покраснел: щёки пылают. Господи, это должно закончиться побыстрее, но, с другой стороны, лучше бы только началось. Стонет в губы, закрывает дрожащие ресницы, показывает всем телом желание быть ближе. Осаму ничего не стоит взять его на руки и кинуть на кровать, и он ждёт этого. Не то чтобы на столе было неудобно, но поясница и ноги откажут до конца жизни. В планы не вписывается. Чуя не сразу осознаёт, отчего шатен снова замедлился, потом опускает взгляд и понимает, что давно сжимает пах, и ткань тёмных брюк помялась быстро. Старшим управлять легче, чем кажется, он податлив и, если требуется, сам подстраивается под нужное русло. Старался доминировать с порога, а ведёт себя как сука с недотрахом, потираясь о его бедро. Накахара скулит, думая об этом, и расстёгивает брюки, облегчая ситуацию обоим. Но более сделать не успевает: Дазай очнулся спустя долгие минуты, до того пребывая трансе, и перехватил ладони, в очередной раз. Он откидывает назад голову, подрагивая от горячих и мокрых поцелуев на ключице. Его имя выстанывает сквозь плотно сомкнутые зубы, категорически запрещает себе быть громким. Но как же хорошо, блять, Накахара вскидывает бёдра и хочет начать лезть на него, быть полностью прижатым. Быть утопающим, которому без сомнений нужна помощь, которому каждый глоток воздуха дорог. Момент, когда Дазай опускается на колени, благополучно пропал из головы, спустя пару секунд предположить не пытается и рвано тянет гласные, погружая член наполовину в расслабленное горло. Знать, откуда у учителя математики столь хороший опыт в подобной области и где он мог научиться так хорошо позволять трахать себя в рот – не хочется. Чуя напросто злится, понимая, что тут ничего не светит, остановятся на взаимной помощи. И поначалу честно старается двигать тазом плавно, пока не осознаёт свои привилегии, выпавшие первый и последний раз в жизни. С Дазаем точно. А Дазай слишком хорош, чтобы игнорировать. Дрожать от проходящего оргазма собирался лишь после того, как в него войдут. Ещё чуть-чуть.. Ещё пару движений языком по головке и планы поменяются, ноги скрещивает за шеей, ударяется рукой о шкаф, перемещая её на затылок снизу. В жизни так хорошо не было.. Губу терзает до последнего, сдерживается тоже до последнего, но тело само выгибается. Тянущее чувство, наконец, отпускает, парень жмурится, не даёт выпрямиться какое-то время. Давит на макушку и облегчённо выдыхает. Прежде, чем подняться, кареглазый припадает к внутренней стороне бедра с засосами. Дыхание ощутимо расползается вплоть до колен, ноги устало опускаются вниз. Невероятно, с ума сойти можно. Он, вроде, удовлетворён, но чем-то напуган. Осаму не даёт развить мысль, кусая в области живота, за что получает недовольный взгляд. Но Чуя, распознав самодовольную ухмылку, опять стонет. — Осаму.. — Да? — поднимается и заправляет прядь медных волос за ухо. — Сколько ещё просить тебя? — Мы перешли на "ты"? Вообще-то, репетитор за счёт своего возраста изначально обращался к нему на "ты", фактически у всех учителей это является нормой. Обращение прозвучало открыто, Чуя молча смутился и хотел было кивнуть, но вовремя передумал и мотнул головой. Мозги переродились в безвкусное желе. Чуе нравится быть возбуждённым настолько, что важность событий ускользает на глазах. Когда-нибудь пожалеет. А иначе в чём смысл вообще. Он показательно даёт коленям развестись и водит по органу в ленивом темпе. Для пущего удивления и схождения с ума мог бы начать трахать себя пальцами, но искренне хочет, чтобы начало тому дал Осаму. Выглядит страшно, Чуя же не занимался подобными вещами раньше. Не с парнями. Правда, ход процесса по-прежнему остаётся изученным. И пусть попробует самодовольный кретин потребовать объяснения, сам бы пояснил "от" и "до", в противном случае в голове у Чуи застрянет надолго. Шатен опять играется, держит под коленями и не даёт свести ноги вместе. За счёт частых поцелуев тело горит и поддаётся на провокации, выгибаясь до предела. Этой пытке суждено закончиться? Бледное, наполовину открытое тело вряд ли сочлось за впечатляющее, будь перед Осаму сейчас рандомная девушка. Оно худое, соблазнительные рельефы напрочь отсутствуют, ничего цепляющего. Но грудь, что увеличивается с каждым шумным вдохом, выступающие ключицы, ни раз подмеченные своей красотой тонкие пальцы – впечатляют, по крайней мере, Накахару. То есть, будь выбор между несколькими телами, по сравнению с которыми дазаевское покажется отталкивающим, рыжий не задумается. Все люди прекрасны по-своему, но не все глаза открывают широко. — Пожалуйста, — просит ещё раз, не волнуясь, что с прошлой просьбы прошло мало времени. Его руку убирают от истекающего члена, прижимают к столу. Завидует чужой выдержке. — Осаму, пожалуйста. — Что бы ты сказал родителям, увидев они это? Издевается? Больше подумать в такой момент не о чём? Самый идиотский вопрос, заданный в их ситуации. Правда Чуя, ожидаемо и невольно, ищет ответ. Ничего бы не сказал, это не объяснить за пару секунд людям, находящимся в глубоком шоке. Ответственный Осаму, а он, по сути, жертва. На изнасилование мало похоже, но люди любят портить поставленную заранее картину из-за отличающихся взглядов. Будь Чуе выгодно, он бы разыграл сцену перед отцом и матерью. — Прекрати выпендриваться, войди уже, — хнычет, откидываясь назад. Это не остаётся без внимания: тёплые губы по новой изучают шею. — Долго будешь тянуть? "Сколько потребуется" – читает в глазах, а следом идёт новый поцелуй, глубокий, напористый. Младший не может не укусить за нижнюю губу, тянет на себя и зализывает ранку, по-больному наслаждаясь привкусом крови. Готов простить долгие прелюдии, если его поцелуют так после окончания этого хаоса. Ощущается по-особенному на фоне происходящего. И то ли мужчина действительно особенный, то ли дело в затягивающем изнеможении. Дазай прерывает поцелуй, перед тем толкнувшись языком и сразу же заменяя его пальцами, противиться желания нет. Повторяет заново, смачивает слюной, смотрит в глаза, пока на него смотрят в ответ. Зрачки растворились на фоне темноты, по-настоящему глубокий взгляд молча пленит и забирает на своё дно, примерно навсегда. Ему часто везёт по жизни, но в этот раз не думал, не надеялся на подобное совершенство. Преувеличивает. И обнадёжился. Проталкивают два пальца, поочерёдно, и от скорой разрядки и смутного понимания происходящего расслабиться и дать растянуть себя трудно. Не самый приятный вид боли, но и она не мешает хотеть большего. Ибо достаточно провозились, а желаемого не видать. Осаму шепчет странные вещи, похожие на комплименты. Половину пропускает, обрывками слышит про податливость, нетерпеливость. Кому, как ни ему известно, на какие мысли нагоняет полное позволение владеть своим телом? Пусть, собственно, сам себе теории строит, для Чуи в приоритете удовольствие. И лучше уж старшему не тупить и сполна дать насладиться предоставленным вниманием. Именно сейчас. Сейчас же, блять. Пальцы двигаются грубо и желаемое ощущение не приносят. Шипит и хмурится, сжимается, сводит колени вместе и размышляет, переживёт ли дальнейшее. Если уже больно, то продолжать неразумно, а хочется. Желание из разряда "потерплю, но получу", словно жизнь без этого приостановится. Дело принципа. Будет обидно: столько пережил, чтобы под конец оттолкнуть? Уж лучше Осаму пусть проконтролирует процесс и сделает всё аккуратно. С контролем-то не может быть проблем, он учитель, играет же это какую-то роль. Об идиотских вещах думает ради потребности отвлечься. И смотрит внимательно, как сам поднимает бёдра повыше и даёт пальцам скользить в него. Становится легче. Будь под руками смазка – проблемы бы вообще исчезли, париться не пришлось. А так, выходит, Дазай далеко не продуманный. Ну или эгоистичная сволочь, не стоящая даже цента. Его счастье, что сил злиться нет. Они в принципе иссякли, и он вырубится от переизбытка всего раньше, чем кончит во второй раз. Ну, рыжий не способен отрицать такой исход, учитывая обстоятельства. Думал, что хотя бы морально готов к картине, где Осаму стягивает брюки. Дрожащие, непослушные пальцы передают чужую колеблемость. Из-под ресниц смотрит то вниз, то верх, желает помочь и не успевает: шатен приходит в себя. И сам заново оглядывает. Накахара скулит от того, какой Осаму невыносимый. Бёдра тоже дрожат и принимают ответную дрожь в тяжёлый момент, в него нехило вцепились и задевают ногтями. Оставшиеся следы Чуя бы сохранил. Рот бестолково открывается ради попыток попросить, поторопить, надавить на жалость, и последнюю роль берёт на себя скуление, робкое и тихое. И взгляд тоже робкий, из почти ненавистного превращается в размытое чёрте что. Обязательно сядет и постыдится, из пекла выберется только. Мольбы остаются внутри и превращаются в мычание, с пальцами не сравнить: больно до ужаса. Но люди же занимаются таким и находят развлечение, стоит полагаться на терпение. Кроме терпения ничего и не осталось. — Держись, — шёпотом требует голос на ухо, вгоняя в краску и недоумение. Ясность проявляется, когда мужчина хватает его руки и закидывает себе на плечи. Обнимает за шею и закатывает глаза. — За меня держись. Крепко. Но он предпочитает крепко держать за волосы, дабы жизнь мёдом не казалась. Они мягкие, чересчур, будто пряди сами готовы выскользнуть из-под пальцев. Сжимает требовательнее, тянет. Дазай не против. Первые движения сталкиваются с невольным сопротивлением, током ударяет, поверхность тела вот-вот заискрится. Вместе с душой из него выбьют и прочие мысли, связанные или не связанные с происходящим. Обнимает ногами, дышит с хаотичной скоростью. Может и не дойдёт до момента полного отключения мозгов, но нужно быть готовым ко всему. К возможностям своего репетитора не был готов, вышло себе дороже, остатки гордости бы сохранить вышло. Или выкинет их вместе с криками, заполняющими комнату за мимолётные секунды. Язык запутался, позвать по имени и попросить быть аккуратнее физически неспособен. Мученик. Проклинает всё, что поспособствовало такой цепи событий и главное, виновное лицо проклинает в разы сильнее и страшнее, в него же глядя. А вот он виноватым не выглядит, да и довольным тоже. Вскоре вообще прячется, утыкаясь в плечо. Зато руки, не останавливаясь, изучают тело. Щипают болезненно, мнут, не жалеют. Чувствует себя пластилином, давно потерявшим форму. Замученным, липким, неустойчивым. Хочет собственно предоставленных ласок, но руки возвращают обратно. Чуя больше от недовольства стонет, чем наоборот, потирается зажатым между животами членом, когда Осаму так близко. Специально прижимается, раздвигает ноги, терпит. Да и чем чаще воспроизводятся грубые толчки, тем легче становится. Просто привык или привык к боли. А тело впитывает исходящее тепло, жарко и головокружительно. Накахара не мечтал, что такое случится на столе в его комнате, считает недоразумением, умоляя Бога отправить побольше мозгов, но конкретно сейчас не перестаёт выстанывать полюбившееся имя, тянет звонко, глаза закатывает. Сам процесс доводит до яркой эйфории. Шёпот Дазая остаётся неуслышанным. Чуя занят ощущением заполненности, пытается продлить его и выгибается в спине. Это замечают и чужие руки давят сильнее на поясницу, заодно царапают. Всхлипы становятся громче относительно того, как двигаются бёдра, упирающиеся с большей настойчивостью. Ненормальный, чёрт бы его побрал. Скоро свихнётся, продолжая принимать член в себя, и думает о реакции Дазая, если удастся взять ситуацию под свой контроль. Явно плохая идея, в следующий раз. В следующий раз? О чём он думает, блять? — Ничего не хочешь сказать, Чуя? — Осаму говорит на ухо, которое он принципиально пытается закрыть плечом, наклонив голову. Что за хрень опять несёт? — Зачем ты делаешь это? — Заткнись, — шипит и искренне надеется, что его послушают. Толчок, ещё один и ещё, удар за ударом, стон за стоном, дышать невозможно. Осаму желает смотреть в глаза и постоянно смахивает чёлку: то со своего лба, то с его. Рыжеволосый и не замечает, как она закрывает обзор, потому что в основном жмурится. И снова сжимает Дазая внутри, видя, как меняется взгляд, становясь чуть мягче. Играться не хочется, может поиздеваться. Да и чувствовать, как он пытается войти глубже, насадить на себя и прижаться грудью к груди – ахуенно. Настолько, что он почти кончает и Осаму это предугадывает, до боли сжав член и меняя планы. Дурно. По уретре трут большим пальцем, заставляя дрожать. Накахара шумно сглатывает, горло пересохло. Зачем-то кивает на услышанное "потерпи, Чуя" и носом зарывается в шею. Однако, обещать ничего полноценного – глупо, эмоции и чувства как-то держит в узде, но не тело. Оно перешло к душе Дазая, растворилось под кончиками пальцев и теперь он бессилен. Как ни странно, его всё устраивает, совсем капельку. Устраивает, что его готовы трахать до потери пульса, что им наслаждаются, по-другому не скажешь. В кругу таких людей, как этот мужчина, бесконечное количество кокетливых девиц, а по иронии судьбы они, даже в силу своей привлекательности, не стоят ни гроша. Куклы разукрашенные, но в них больше изящности и красоты, нежели в нём, так почему? Почему здесь, почему с ним? Входят по самое основание и бьют по простате до хриплых вскриков, парень ловит кайф, считая себя безупречно особенным. Таким, каких больше в окружении Осаму нет, конец. Он обвивает тело руками и от удовольствия всхлипывает. Внизу влажно.. От напряжения скоро до костей спину расцарапает. Какой же ахуенный день. Какой же ахуенный предмет эта математика. *** Осаму он больше не видел. В тот день учитель, измотав целиком и полностью, проронил несколько незапомнившихся фраз и задал вопросы о самочувствии, после чего поспешно удалился. Собрал весь материал в сумку, перед выходом расчесался, а наблюдавший за ним Чуя мог лишь зевать, лёжа животом вниз на кровати. Мало переживал о последствиях, не думал и отдыхал до прихода родителей. Тему, связанную с Дазаем, не заводили. Было трудно сдерживать улыбку во время ужина и неловко ловить косые взгляды, но притом плевать с высокой башни, ведь всё хорошо. Хотелось настрочить шатену сообщение. Поинтересоваться мельком, как дела, какие планы на их совместный завтрашний урок, но номера не было. У матери наверняка хранился, а спрашивать почему-то боялся, хоть и кусал пальцы от желания. Что за бред вообще, разве не необходимо оставить ученику свой номер? Разные же ситуации накрыть могут, не из всех в одиночку выберешься и порой помощь от кого-то определённого нужна. На утро планировал быть бодрым, довольным, полным сил и энергии, так и получилось. Даже невзирая на то, что пол ночи заняли мысли. Разные, от одних хотелось смеяться вслух, быть похожим на глупого, влюблённого дурачка, а из-за других запускал руку в домашние штаны и надрачивал себе, кусая кончик подушки. От первоначальных ощущений множество отличий, но фантазия разыгрывалась своим путем, деваться-то некуда. Произносил чужое имя ежесекундно. Тело испариной покрывалось от представлений, что это Дазай дразнит и меняет темп движений, что он опаляет ухо горячим дыханием и шепчет что-то приятное, запоминающееся. "За меня держись. Крепко." Но не удалось понять, был это препарат или удачно-неудачное стечение обстоятельств. Не думал потом. Хорошо подготовился, заранее достал сервиз к чаепитию, сладости и прочее, что порадует. Да и сам сменил мятую футболку на чистую, фактически новую. Не всегда волновался о внешнем виде, учить же приходили, а он у себя дома, какая разница? А тут в голове щёлкнуло и захотелось устроить по-настоящему тёплый приём. Только Осаму никогда не опаздывал, ни разу. И горечь от поступков и слов пришла буквально через минут пять, на кухне, в одиночестве. Любой бы другой человек посчитал, что опаздывать нормально, но Чуе хватило всего пять минут того времени, при котором мужчина уже должен быть рядом. Строить теории и гадать, случилось ли что-то по пути или виноват вчерашний день, подросток мог долго. Он расстроился, убирая всё со стола и возвращаясь в комнату. И находящийся там стол тоже привёл в порядок, убирая ненужные учебники и справочные материалы. После лёг в постель, стараясь переключиться на что-то иное. Слёзы без разрешения лишали способности здраво мыслить, растекались по лицу и засыхали, еле заметными следами оставаясь на щеках. Обидно. Родители додумались лишь после работы оповестить и объяснить, почему Дазай больше не придёт. И после стало одновременно легче и больнее. С ним всё в порядке, просто мужчина готовился к переезду в другую страну. И так как накопленных денег достаточно – другие заботы давно отсутствовали. Единственная важная информация и, услышав её, Накахара молча вернулся к себе. Желание выходить в мир пропало. Он понял кое-что: никакой разницы между ним и той кучей девушек, навязчивых и готовых раздвигать перед Осаму ноги, не было. Чувствовать себя одноразовой подстилкой – дерьмово, к телу отвращение появляется, а прикосновения забыть хочется и больше к этому не возвращаться. Да на что он умудрялся надеяться? Даже на эмоциях признать вину Дазая не способен, она пала на его плечи. Быть наивным – по своему определению чёртово преступление, следом пошло наказание, весьма заслуженное. Урок на всю жизнь. Печальный опыт и бесконечная ненависть к математикам. Не изверг, так извращенец, совращающий школьников ради потребностей. И не важно, что всё обоюдно было. После людям доверять не хочется. И своим чувствам тоже. Им тем более. Да и в школу возвращаться пришлось. К нудным учителям и главному кошмару, который как проигнорировал его в первый день, так и продолжил заниматься этим последующие дни, наталкивая на недоумение. Смотрел на него в упор, прожигал взглядом и осознал однажды после уроков, как всё плохо. Когда в наглую обходят стороной и персональные привычки теряют силу. Без внимания жить скучно. А тот торт в самом деле был вкусный. И всегда одинаковый чай с Дазаем пить приятнее оказалось.