ладно, возможно, брюки – нормальная тема. женек скептично разглядывал собственное отражение в зеркале, фыркал на кружащуюся вокруг него маму. женщина ворчала на каждую складку на рубашке. честно говоря, он никогда этой хуйни не понимал. ну вот волосюха какая-то на плече, казалось бы, да и хрен с ней, как прилетела, так и сдуется, а нет.
– все такие красивые будут, а ты что? как пугало какое-то? ну уж нет! – мама не уставала причитать себе под нос, а потом и вовсе стянула с него пиджак, который
ну сидит просто замечательно женечка его нам дядя паша передал помнишь его а вот он тебя во-о-от таким помнит.
женек успел хорошенько вспотеть еще дома. не подготовка к выпускному, а каторга какая-то. и ради этого он учился – ха-ха, учился – целых одиннадцать лет? да столько даже в тюрьме не сидят, если только совсем делов не наворотили. кирюхе с его района вон, всего четыре дали. зря физру прогуливал, может, удрал бы.
– ну, с богом, – уже в дверях мама потянулась целоваться. ощущения смешанные – вроде бы и приятно, а вроде бы и без этого столько времени справлялся. колпаков тоскливо проводил взглядом оставленную в прихожей кепку и вышел в подъезд. – и смотри, чтоб потом не краснели за тебя!
поздно, мам. предупреждать о таких вещах еще в началке надо было.
чем ближе он подходил к школе, тем сильнее ему хотелось унести отсюда ноги.
последний раз здесь он был еще в конце мая, когда над одиннадцатым б издевались с самого утра: то какие-то младшеклашки в костюмах пчел выплясывают свои нелепые танцы (хотя, стоит отдать должное денчику, он успел заснять это на камеру и наложил сверху русский рэп, так стало гораздо смешнее), то им выдают корочки под зазубренную речь, то старые кошелки воют прощальную песню, как в последний раз.
флаг россии уныло развевался над крыльцом. женек присел на ступеньки, не заботясь о том, насколько чистой потом будет его задница. вообще думать не хотелось, хотелось только скулить от ебучего июльского солнца.
– печет пиздец, – раздалось прямо над головой.
женек оторвал лицо от сложенных на коленях рук, сморгнул мутную пелену с глаз. ритка выглядела чересчур хорошо для такой стервозной мегеры, которой по факту являлась – собранные, даже зализанные волосы в пучок сзади, темно-красное платье до колен и черные шпильки. он и до этого плюс-минус понимал, почему за ней пацаны и девчонки-альтушки носятся, а теперь еще сильнее убедился.
кажется, никитос весь вечер будет слюни пускать.
– а остальные где? – вместо приветствия спросил колпаков, поднимаясь на ноги. – по-хорошему уже таксу пора вызывать.
договаривались же, сука, точно в четыре встретиться. даже ритка не опоздала, а она девчонка, от них таких подлянок и ожидаешь обычно.
когда женек уже предлагает поехать вдвоем на маршрутке с тремя пересадками или вообще забить хуй на этот праздник жизни и пойти попить пивка в их особенном месте (то есть, за гаражи), из-за угла вываливается денчик. со свистом, как будто пинка под зад дали, и колпаков почти угадывает – назар плетется позади, закатывает глаза под чужой хохот, сам едва сдерживая ухмылку, и толкает очкарика в спину. и какой смысл уже торопиться, если полчаса как черепахи ползли.
а денчик, на минуточку, живет прямо напротив школы. сука ленивая.
– вас.. ахаха, бля, вас не выносит с него? – гаврилов пищит, задыхается от смеха и указывает на назара.
жендос не понимает, с чего его должен веселить насупленный казах в более-менее приличных штанах и рубашке с двумя расстегнутыми пуговицами сверху, но всего одним движением большого пальца денчик в корне меняет ситуацию.
из телефона дениса орет
"идет тип ебать бухать нахуй как на выборы в туфлях ебать с пакетом". ладно, вот теперь смешно.
недолго музыка играла, недолго фраер танцевал – как только аудиодорожка сворачивается, миронов переходит в наступление. щемит женька за такой же ебаный внешний вид.
– а я-то думал, что ты уже косы отрастил, вот кочерыжку свою и прячешь, – казах проходится ладошкой по каштановой макушке.
– отъебись, – фыркает женя, уклоняясь от лишних прикосновений, – нормально все.
– три волосины, у меня на яйцах и то больше.
– фу, – денчик морщится и даже отшатывается.
– а твоей мамашке нравится.
– в лицо ей такое скажи. она тебя подкармливает, скотина узкоглазая, а ты такие гадости говоришь.
– да я ж любя, – назар кладет руку на худое денискино плечо, – я вообще всю вашу семейку люблю. кроме твоей сеструхи, она припизднутая.
– даже возраст не отпугнул, а, милфхантер недоделанный?
ритка громко цокает на слово "милфа". колпаков в этом с ней солидарен, кривится тоже.
– да ну. десять лет есть – уже можно.
– на столько тебя и посадят, придурок.
– только попробуйте в такси такую херню сморозить, – девушка копается в телефоне минуту, по всей видимости, заказывая ситимобил.
машина подъезжает быстро. денчик еле сдерживается от смехуечков, когда видит за рулем такого же назара, только лет так на двадцать старше. в отместку миронов тычет локтем прямо в ребра и широко расставляет ноги. вот тогда вместо хихиканья раздается мышиный писк – гаврилова зажали с двух сторон. козлы такие, эти женя и назар, всегда места у окошка занимают, а ему серёдка достается.
рита на пассажирском сидении сидит с такой свирепой мордой, что таксист даже не пялится на ее сиськи. боится. колпаков провожает мелькающие перед глазами дорожные знаки и поглядывает на ободранную тонировку заднего окна. курить хочется пиздец.
первая затяжка самая сладкая. и хотя в руках пачка мерзотных lucky strike, а снующие туда-сюда родители – не женькины, конечно же – могут запалить и доебаться, он все равно наслаждается. прячется за ближайшим от снятого для выпускного зала углом, припадает спиной к кирпичной стене и курит. быстро, как всегда. пепел стремительно обгоняет белую дешманскую бумагу по длине и падает на потрепанные жизнью кроссовки.
– привет.
салим появляется неожиданно. вроде улыбается мягко, как только он умеет, а женек все равно пугается. смачно давится дымом и громко кашляет, глотку дерет пиздец, аж до слез.
– будешь? – минутой позже предлагает женя, протягивая полупустую пачку.
салим смотрит на сигареты с сомнением. качество не самое лучшее, потом во рту такой кошмар, словно кошки нагадили, но дело совершенно в другом. усманов из рук жени все что угодно возьмет, возможно даже бутылку кока-колы с дыркой внизу, только если они вдохнут вместе и совсем немного.
но сейчас он качает головой из стороны в сторону.
женек все понимает. родаки, которые уже заняли места в зале, учуют от сыны-корзины запах табака и всыпят как следует. хотя, это ж родаки салима... тогда просто присядут на уши с нотациями.
– ты красивый.
от неожиданности колпаков чуть пачку на асфальт не роняет. смотрит косо, не зная, что ответить. никогда через рот ничего путного не выходило. к слову, не входило тоже.
но салиму ответ и не нужен. он улыбается шире, любуется розовыми пятнами на веснушчатых щеках. кепки нет, не спрячешься.
женек и не хочет.
– пойдем рассвет встречать? – уже перед тем, как салим собирается завернуть за угол, спрашивает женя.
пойдут. всей параллелью, вообще-то, может даже с чьими-то родителями. но женя так щурится хитро, как будто что-то задумал. салим не находит в себе сил отказаться.
– пойдем.
его так хочется поцеловать. вместо этого женек грызет тонкие губы и выдыхает в сторону дым – не дай бог на салима попадет, его с говном сожрут. татарин оповещает о скором начале праздника, разворачивается на пятках и удаляется.
женя докуривает до фильтра в одиночестве, тушит сигарету об оранжевые кирпичики и, выждав несколько минут, чтобы ни одна живая душа ничего не заподозрила, идет внутрь.
первое, что попадается на глаза – накрытый стол. солидный такой, с белой скатертью и кучей тарелок. ну, ради такой престижной пьянки стоило отвалить столько денег, попойки в зассанном подъезде вообще ни в какое сравнение не идут. никитос машет рукой, хлопает со занятому для друга месту. мелочь, а приятно.
– вижу, настроен ты серьезно, – женек окидывает внимательным взглядом нарядного товарища и решает не говорить, что с ароматом он самую малость переборщил. ну свербит в носу и ладно. когда-нибудь перестанет. аминь.
– я все придумал, – некит наклоняется ближе, шепчет прямо на ухо, потому что инфа не для всех, – я ее на медляк приглашу. че я, зря что ли этот дебильный вальс учил?
не зря, конечно. ключкову ж потом растрогавшиеся мамы и особо нежные папы хлопали. и остальным придуркам, которым делать нечего, кроме как на школьные танцульки ходить.
женя хмыкает, наливает себе ярко-красный морс. стреляет глазами на сидящую напротив третьякову – та спокойно себе болтает с ларисой, ничего не замечая. интересно конечно, как эта снежная королева отреагирует на никиту. тревожно тоже.
за спиной риты паясничает назар. кажись, он с денчиком решил доебаться до оператора. а это они еще трезвые. какой же пиздец, земля пухом этим бедолагам с камерами.
– выпуск двадцать двадцать два, дайте шуму! – мужчина лет тридцати выплывает на сцену из какой-то каморки. микрофон слегка дребезжит, цветные огни играют с волосами ведущего и перепрыгивают на школьников. точно нужно было взять кепку. и беруши. – громче! вот, правильно. заявите о себе, сегодня ваш день!
уже через полчаса от подобных речей уши вянут, исчезает и всякая жалость. женек молится богу, чтоб его друзья-дебилы уничтожили и камерамэнов, фоткающих его исподтишка, и дебильного ведущего. как его там звать? леха? андрюха? да какая нахуй разница, он успел взбесить его сильнее, чем прыщавые зубрилы за все одиннадцать лет. смешной типа, в стендаперы заделался, а чувак за пультом каждые пять минут руинит чужие шутки звуком "бадум-тс". из женька борец за справедливость никудышный, просто он раздражается быстрее, чем следует, вот и скалится на этого рыжего хуя с микрофоном.
хотя, один раз ведущий опустил эдика. тот аж раскраснелся весь, напетушился, галстук поправил. плюс один балл рыжему хую.
а потом начинаются конкурсы. первый – самый простой, нужно следить за слайдами на огромном экране, вставать с места, когда надпись подходит. женек клал на это большой и толстый, упрямо сидит и на "играл в карты на уроке", и на "набил татуировку". жует свой салат спокойно, пялится на друзей за столом. назар хмурится. видать, тоже ждет момента, когда можно будет нахуяриться своей компанией.
никитос нервно ерзает жопой ну стуле. не хватало еще, чтоб его мама таким образом узнала, что он курит. слева от него лариса уже потягивает красное полусладкое. она ради прикола встала только на "пойдет в армию" вместе с ритой, и все, больше не двигается. вот как будет музыка хорошая, так встанет, разомнет косточки.
музыку ждать приходится долго, еще так конкурса два-три. до танцулек выпускники проходят через огонь, воду, медные трубы и душно-щипательные речи ведущего. с последнего у жени крышу срывает знатно, и он бы с радостью расшиб костяшки о ближайшую стену, будь в нем хоть капелька злости, но нет. все, что колпаков ощущает – тяжелую пустоту. давящую, туманную, растекающуюся по телу холодной лавиной. в ушах этом раздается
"...еще недавно ваши родители вели вас в школу за руку...", а перед глазами – куча обнимающихся людей.
его никто в школу за руку не водил, разве что в первом классе, пока женек не выучил маршрут. и уроки с ним никто не делал. и поделки из шишек и пластилина он сам лепил.
и сейчас, пока салима, денчика и никитоса утягивают в крепкие отцовско-материнские объятия, женек один. родители решили, что он слишком взрослый, вот и таскаться с ним никуда не надо. и не поспоришь же. а даже если б и рискнуть поспорить, то все равно проиграл – родители такой политики еще с младшей школы придерживаются, какой толк ругаться?
женя поднимается из-за стола, случайно скрипя стулом. нужно покурить. сидящих за столом риту и назара он не зовет, только сжимает пачку сквозь ткань брюк и протискивается через людей к выходу, боясь ненароком задеть кого-то плечом и украсть трогательный момент неосторожным движением.
последней каплей становится белобрысый затылок. колпаков, конечно, наслышан о жестком дрочилове оценок в семейке эдика, но его мама обнимает сына так крепко, до смущающе высокого писка и доброго смеха. женя завидует. по-мужски, по-черному, что аж челюсть сводит. завидовал, на самом деле, все время – со своей колокольни кажется, что у эдика не жизнь, а лафа. и семья в достатке, и вон, мамка таскается на все мероприятия, и поет он, сука, все-таки неплохо, пусть женек этого никогда не признает.
а оценки... если требуют высший балл, значит, надеются. видят в сынишке что-то. женька с такими вещами никогда не дрочили. женька будто не замечают вовсе.
эта затяжка по-настоящему горькая. кислая даже, все же кнопка яблочная. хуйня, докурит пачку и другие сиги возьмет. может, на филип моррис раскошелится. затылок покалывает – задумавшись, парень несколько раз бьется головой о кирпичи. пора бы прекращать, а то пойдет кровь. мама перепачканной рубашке не обрадуется. ахах, мама...
– так и знал, что ты здесь, – второе появление салима в импровизированной курилке жендоса не пугает.
он усмехается криво, перекатывает сигу от одного уголка губ к другому.
– ну, значит, в следующий раз спрячусь вон в той мусорке.
за спиной у салима и правда мусорные баки, зеленые такие, доверху набитые пакетами. женек едва ли протиснулся бы, даже несмотря на то, что маленький. татарин улыбается своим мыслям и решает не шутить.
– все равно найду, – усманов опасно близко подходит, шарит ладонью по плечу, тянет на себя.
совсем с ума сошел? а родители, а одноклассники? могут хоть щас вылезти на улицу, что потом скажешь?
– это как же? – вместо логичных аргументов женек хрипит, опускает глаза ниже, на мягкие даже на вид губы. – от меня будет ужасно вонять помойкой. хуже, чем после физры.
– все равно найду, – заверяет салим, перехватывает никотиновую палочку пальцами. ловит взглядом струйку дыма. – сердцем почувствую.
сигарета падает на неровный асфальт. в глазах у салима шоколадная река, бескрайняя и глубокая. спокойная, понимающая. жендос знает – салим беспокоится. знает, почему колпаков свалил от пламенных речей ведущего. салим знает все-все, даже больше, чем надо. женек это просто обожает.
и хотя считывать эмоции, как свои, так и чужие, все еще тяжеловато, он старается отплатить тем же. а если не получается, то компенсирует временем и вниманием. тащит вонючие сборники и книжки, нянчится с захаром, маленьким дьяволенком, гладит бока и спину. салиму это нравится. а жендосу нравится салим.
когда до поцелуя остается несколько мгновений, из главного входа вдруг вываливается ритка. за ней ползут остальные, причем не только их компашка, но и еще какие-то штыбзики из параллельных классов. салим отстраняется резко, с реакцией мангуста и розовыми щеками, а женек матерится себе под нос.
как же сильно он хочет конец этого дня. как же сильно он ждет рассвета.
– ну че там? – колпаков качает головой в сторону и снова чуть не бьется головой еще раз.
никитос вместо ответа бубнит что-то нечленораздельное и подхватывает эдика. только тогда он замечает, что белобрысый мало того, что слегка зареванный, так еще и наклюканный.
долго думать над этой загадкой не надо – назар ухмыляется так широко и сыто, точно его рук дело. удивительно, что не денчика заставил, гаврилов им обычно из магазина шоколадки пиздил. потом, конечно, стремался жуть как, но пиздил.
– там родаки уезжать собираются, – денис кутается в пиджак казаха сильнее, едва ли не до самого носа. – щас, часика полтора, и пока-пока. а потом гулять пойдем.
– гуля-я-ять, – тянет эдик, а потом загадочно пялится в сторону.
– какое гулять, ты себя видел? – некит закатывает глаза. как будто его кто-то заставлял на себя роль мамашки брать.
королев лишь хрюкает весело, прижимается плотнее. стоять на ногах реально тяжеловато.
– ебаный насрал, никогда его таким не видел, – женек даже не стесняется разговаривать об эдике в третьем лице. он и не услышит, а если и услышит, то нихуя не сделает. а если попытается, то наебнется, потому что тюфяк ужранный. – это ты че ему подлил?
– а че это я сразу? делать мне больше нечего, – назар вроде отнекивается, а все равно ржет так бесстыже.
– так тебе делать больше и нечего, дебил, – лариса на всякий случай придерживает эдика с другой стороны. – мог дальше денчика лапать, так нет же...
под возмущенные возгласы ларисы рита жмурится и переминается с ноги на ногу. в сердцах выпаливает, что "ебала эти каблуки" и не наденет эту "тупую хуйню" никогда в жизни. тогда салим предлагает ей свою обувь. непонятно, конечно, как он без своих черевичек по городу потом пойдет шататься, но жендос все равно течет.
– да не, у меня сменка есть, – рита заправляет выбившуюся прядь волос за ухо, – просто поругаться захотелось, настроение дурацкое. и пиво кончилось.
– щас пацаны за догонкой пойдут, ты их тормози, скажи че купить надо.
пожалуй, назара впервые за этот вечер хвалят. редко он дельные штуки выдает - обычно стреляет похабщиной.
через секунду двери снова распахиваются, на этот раз вместе с выпускниками выходят и их родители. все-таки курить хочется всем, один щедрый папашка даже стреляет никите сигу. тот курит аккуратно, чтобы не надышать на эдика, и передает по цепочке. усмановы-старшие тоже оказываются на улице, вот только они реально проветриваются, а еще наблюдают.
женек утаскивает друзей внутрь, чтобы поскорее скрыться от подозрительного и явно неодобрительного взгляда отца салима. неприятные громкие мысли перебивает музыка, тоже громкая, но хотя бы терпимая. а когда вдруг из колонок льется "медлячок" басты, так вообще все хорошо становится.
диджей принимает заказы, но с умом, так что часть мешапов денчика и просто ебнутых песен назара отлетает сразу. никто и не грустит, в общем-то, спокойно себе дэнсят и под пиццу, и под осточертевшую инстасамку, и под "сансару". рита скидывает туфли, как только мужик за пультом сдается и включает щитов.
– все вокруг танцуют, пьют и веселятся! – блондинка больше орет, чем поет.
– ты самая красивая, но так не хочешь танцев, – лариска подхватывает ее волну.
обе совершенно точно охрипнут завтра.
женя упускает тот момент, когда тело само пускается в пляс. у него-то кроссовки удобные, пятки не запачкаешь, так что можно и попрыгать, и хардбасс бахнуть в надежде, что брюки на заднице не порвутся. хотя в этом есть своя романтика, знаете...
кстати, о романтике.
наверное, был не прав я. наверное, делал больно
обида за обидой, за это все прости, но, пожалуйста, довольно
ведущий объявляет медленный танец, хотя и по первым минутам песни понятно, что сейчас начнется. уже бывшие школьники расползаются по танцполу, разбиваются на парочки.
я буду самым, поверь мне, прошу
и лучше стану, чем был, я не вру
ты заполняешь мою пустоту, я за тобой в небеса и ко дну.
взрослые тоже мерно покачиваются в такт музыке. когда рита кладет руки на талию ларисы, а сотникова обнимает свою девушку за шею, женька одолевает зависть второй раз. не такая ядовитая, как тогда, но все же ощутимая. как-то несправедливо это все.
девчонки вот, не боятся тискаться, их за подружек примут, а пацаны такого себе позволить не могут.
колпаков поворачивает голову интуитивно, ведомый странным чувством внутри, и сразу же натыкается на салима. татарин стоит с бокалом чуть дальше, их разделяют танцующие девочки и эдик с некитом. белобрысый тоже пытается качаться под песню, выходит немного нелепо, но женек даже не ржет – все внимание приковано к усманову.
ладно, быть может, не так уж он и завидует. эти чернющие глаза, передающие ему все мысли и чувства, торкают гораздо сильнее, чем попытки в вальс и прочее.
я в тебе нашел абсолютно все
все, что надо мне, и чуть-чуть еще
вот моя спина, вот мое плечо
это все твое
абсолютно все.
никитос хоронит свою мечту позвать ритку потанцевать, потому что эдик виснет на нем как коала. оставить его за столом тоже нельзя – опять че-то не то в рот потянет, потом заблюет все вокруг. видно же, что желудок слабенький. так что он просто терпит, легонько качается и надеется, что ему выпадет еще одна возможность.
выпадает. на этот раз играет "лифт", эдик ноет, что устал, а назар мелькает перед глазами. они с денчиком, невзирая на спокойную мелодию и трогательный текст, колбасятся так, словно кто-то врубил дабстеп. вот придурки.
– выпуск, этот бокал мы поднимаем за вас! – как только музыка затихает, на сцену снова возвращается ведущий. жендос уже не так сильно его ненавидит. настроение уже улучилось, не хочется брызжать слюной, – за долгие, классные, интересные, такие трудные, но такие важные в этой жизни 11 лет. за вас! вы смогли, вы сделали это, и сегодня эта вечеринка – хэппи-энд большой истории!
женек выпивает за двоих – за себя и за скулящего эдика. боже, из принцессу в пьяницу всего за один вечер. посмотрим, че он скажет утром, когда похмелье ебанет по голове, а в беседе класса появятся нихуевый компромат. против пьяных видосов никто не выстоит.
родители, как и было оговорено ранее, совсем скоро собираются уезжать. мама назара долго стоит в дверях зала, наблюдая за тем, как ее сын вместе с денчиком дрыгаются под опенинг токийского гуля – добились, все-таки, довели диджея. салим напоследок обнимает маму, получает наставления от отца. женя подслушивает немного, все равно рядом у стола трется, скатерть ногтем царапает.
– вы хоть не замерзнете, мальчики? – женщина заглядывает за спину салима, смотрит прямо на женю.
охуеть.
– да нет, не должны, – салим пожимает плечами, тоже поворачивается.
охуеть 2х.
реально ждут ответа, что ли?
– я.. у меня ветровка если че... если что есть, – колпаков бегает взглядом с одного татарина на другого, – и для салима тоже найдется. не замерзнем, в общем.
– ну хорошо, – салимова мама успокаивается, улыбается мягко – сразу понятно, в кого салим такой уродился – и удаляется.
на улице реально прохладно. то ли за пару часов алкоголь перестал согревать, то ли погодка ебу дает, хер разберешь – сибирь же. женек насчет ветровок не пиздел, натягивает одну на худые плечи лариски, хоть та и не просит, а другую тянет парню. она точно будет мала в плечах, да и грудь у усманова шире, но салим все равно улыбается.
– мне тепло, – честно заверяет, все так же улыбаясь. ветер играется с отросшей челкой, и колпаков даже залипает на эту маленькую кудряшку на лбу. – лучше о себе позаботься, вон, дрожишь весь.
женек даже не врет, когда говорит, что это не от холода.
– че, теперь рассвет встречать идем? – денчик перебивает, скотина такая, жмется ближе к назару, потому что он в любое время горячий, причем во всех смыслах (но это уже субъективщина).
рита довольно угукает. конечно, как тут не быть довольной – вместо надоевших туфель у нее стильные кроксы. на дырки налеплены собранные ларисой и денисом скрепыши со всех пятерочек на районе. ну просто сказка.
– ты как?
до эдика вопрос ларисы доходит не сразу. после разрыва танцпола на него накатила сонливость, вон, пригрелся к никитосу, который уже даже не против компании под боком. ну, реально хорошо, что просто спать хочет, потому что юлька блюет за мусоркой. никто ей сейчас не завидует.
так они и плетутся в центр по пустым улицам. те, кто поживее, идут впереди, включают песни на колонке и горланят, а те, кому хуево, цепляются за более-менее вменяемых ребят в середине и в конце. женек себя ощущает прекрасно, трезвый даже, хоть щас может спокойно указательным пальцем вслепую в нос ткнуть.
от падения на ступеньки, так некстати попавшиеся под ноги, его эта "трезвость" не спасает.
– тише ты, сөекле , – салим поднимает парня с асфальта, придерживает за талию. – убьешься же.
– не дождешься, – коленки тянет неприятно, а женьку хоть бы хны. татарское слово ласкает уши, заставляет улыбнуться до прорезавшихся ямочек. – у меня еще есть планы на тебя.
теперь, когда жендос грохнулся на глазах у всех сверстников, салиму очень удобно прикрыться чужим состоянием и вести его в обнимку. хитрый жук.
– это какие такие "планы"?
– сегодня сюрприз, а потом посмотрим.
есть в его тоне что-то лисье. не один усманов может хитрить, все-таки. вон, женек щурится весело, отворачивается, как будто бы ему не хочется на салима смотреть. хочется, еще как хочется. но надо же интригу сохранить, загадку там, да?
салим пялится долго. всю дорогу, иногда переключаясь на дорожные знаки, светофоры и асфальт, потому что, как показал опыт, легко навернуться на каком-нибудь внезапном препятствии. а самому жутко любопытно, что же там его кепочный балбес задумал, но он не спрашивает. сюрприз так сюрприз.
– и ради этого мы сюда тащились? – гундит какая-то девчонка, имени которой женек даже не знает.
и хотя нытье его всегда выбешивало, сейчас он с ней полностью согласен. никакого красочного рассвета и не произошло – тучи просто посветлели на несколько тонов, слегка расступились, и все. ебаное серое небо.
хотя, ему даже лучше.
– ну че, готов? – колпаков тянется ближе, в пределах допустимого, и строит злодейскую морду. по глазам видно, как ему не терпится поскорее все показать и рассказать, но он держится.
салим им гордится. наконец-то женя научился терпению. интересно, это разовая акция или нет?
– а ребята?
– ой, как будто ты ебать как о нас переживаешь, – ритка закатывает глаза и нисколько не стесняется. ну услышала и услышала, не ее проблемы. – валите уже, все равно мы сейчас все разойдемся.
татарин поднимается вслед за подорвавшимся женьком, провожает взглядом все же заснувшего на лавочке эдика и прощается с ребятами.
– словимся еще, – зубасто лыбится назар, – цифры те же.
когда женя спрашивал
"ну че, готов?", салим честно кивал головой, мол, готов конечно, ко всем твоим выкрутасам готов. но вот к тому, что им придется идти какими-то окольными путями, порой заворачивая в унылые дворики, он не готовился.
и нет, он не жалуется – любая минута с женей ему в радость. разве что непривычно, что парень молчит как-то таинственно, но это можно понять. женек в образе, че тут поделаешь.
а потом они сворачивают в лес. вот тут салим не сдерживает нервного смешка:
– расскажи хотя бы, что я тебе сделал, раз ты решил меня в лес вывести.
– даже не знаю, причин слишком много, – колпаков сдается, смеется тоже, напрочь забывая про свое желание сохранить кирпичную морду до конца.
не получилось. с салимом все идет как-то не так, все переворачивается с ног на голову. жене нравится.
– почти дошли.
тропинка сужается, из-за чего приходится идти гуськом. женя, конечно же, идет первый, как вожак их стаи из двух человек, а салим плетется следом. разглядывает зеленые ветки, стволы стройных берез, женькину спину. ему очень идут рубашки, надо еще один комплимент сделать. глядишь, чаще носить будет.
справа от тропинки и кустов журчит маленькая речка. вода мутная и грязная, такой точно не напьешься и не умоешься, но она совсем не отталкивает. жалко только, что люди о природе не заботятся. было бы очень красиво.
женек протискивается через железные прутья забора, уже не заботясь о чистоте своей рубашки, расправляется с щеколдой с другой стороны, чтобы салим по-нормальному зашел.
на заборе хлипкие буквы складываются в мрачное "тихие зори". так тихо, утро раннее, еще даже семи нет. что-то подсказывает, что тут тихо всегда.
они проходят чуть дальше. еще одна узенькая чистая тропинка ведет к частным домам, часть из которых наверняка заброшена, а сбоку виднеется детская площадка. туда женя и направляется, тянет салима за запястье.
– та-дам! – колпаков хлопает в ладоши, хотя голос у него не особо радостный. не грустный, может, слегка взволнованный.
женя прыгает на ржавые качели задницей, кивает на вторую совсем рядом. салим послушно присаживается, раскачивается легонько. конструкция жалобно скрипит. сколько же лет этой площадке?
усманов ждет чего-то, поглядывает на женькин профиль, а тот залипает на деревянных лошадок и заплеванную песочницу. вместо желтого рассыпчатого песка там куча окурков, несколько жестяных банок и шелуха от семечек.
– ты здесь раньше жил? – спустя некоторое время салим все-таки спрашивает.
– бля, упаси господь от такого добра, – женек тихо смеется. – нет, просто... как бы это назвать. особое место, что ли? да, наверное. наткнулся как-то давным-давно, когда гулял один, ну. тихо тут, ахах, зори же тихие.
салим поджимает губы.
– че, даже не пошутишь никак? даже я шутку про "а зори здесь тихие" придумал, – колпаков повторяет его выражение лица, только глаза теперь виной отсвечивают. женя отворачивается. – согласен, место не прям вау. обещал сюрприз, а привел сюда...
– мне нравится, – салим обрывает на полуслове.
женек поворачивается слишком быстро, аж шея щелкает. присматривается, ищет намек на недовольство, но салим не врет. он врать умеет, не пиздит по два раза одно и то же, и сейчас он абсолютно честен.
– мне нравится. здесь очень спокойно и... в твоем духе.
– надеюсь, ты не про те харчки в песочнице.
– и часто ты сюда приходил? – татарин не смеется с шутки, разглядывает парня внимательно. опять эмоции читает, эмпат сраный.
– ага, – раз уж играют в честность, то играют до конца, – когда дома не очень было. ну, или когда настроение по пизде пошло.
– а сейчас часто сюда приходишь?
– не прихожу вообще, – женя не смеет отвести взгляда. облизывает пересохшие губы, крепче сжимает железную трубу. – после знакомства с тобой перестал.
после знакомства с тобой перестал
салим легонько улыбается. знать, что с твоим возлюбленным все в порядке, очень приятно, но гораздо приятнее это слышать.
– если хочешь, мы можем приходить сюда вдвоем, – осторожно предлагает усманов, – сделаем... нашим местом.
– нашим местом, – женя тихо повторяет за ним, – мне нравится, как это звучит. наше место... заебись.
– тебе сейчас хорошо?
– ты еще спрашиваешь? я свалил с этого блядушника со своим парнем, и ты даже не расстроился из-за этой стремной площадки. все круто, салим.
– отлично. тогда будем приходить в
наше место и менять плохие ассоциации на хорошие.
женя кивает болванчиком. такое предложение он и представить не мог, обычно все фантазии сводятся к чему-то негативному, но салим кажется таким уверенным в своих словах.
женя соглашается. тем более, что одна хорошая ассоциация сидит прям перед ним.
– придется за лето все исправлять, – колпаков намеренно произносит "лето", хотя до угрюмой осени остается всего ничего. месяц-два пролетят так быстро, а потом все, взрослая жизнь.
детство машет ручкой. правильно тот хер с микрофоном говорил, все-таки. оттого и грустно.
– значит, исправим, – спокойный как удав, салим тянется ближе, гладит по нервно трясущейся ноге.
– а потом я в армию уйду, – женя даже не хочет портить момент, просто слова как-то сами собой вылетают. твою же мать.
– не уйдешь.
– а если все-таки уйду?
– значит, я буду ждать тебя год. а потом, когда встречу, сразу же поведу сюда, на
наши качели.
жене нравится. кусает дрожащую губу, слегка краснеет и тянется первый. теперь можно не стесняться, из-за угла никто не выскочит – ни чужая набожная мама, ни жалующаяся на мозоли рита. а если и выскочит, то колпаков им всем пизды даст. он весь день этого момента ждал.
салим, судя по стискивающим бедра ладоням, тоже. целоваться в таком положении не так удобно, усманов настойчиво тащит к себе на коленки. теперь, когда им не мешают железная перекладина и расстояние, женя гладит румяные щеки, запускает пальцы во вьющиеся волосы. приятно-приятно-приятно, такие мягкие и забавные. чужие руки прижимают к себе, невинно скользят под рубашку, чтобы пройтись по холодной пояснице выше, насколько это возможно.
– а писать мне будешь? – оторвавшись от чужих губ, искренне интересуется женя. смотрит сверху-вниз с нескрываемым обожанием. ответ он уже знает.
– буду, конечно буду, – салим слегка наклоняется, бодает его кончиком носа. дурачина. – каждый день буду, веришь?
женя верит. если осенью его все-таки заберет армия, то салим строчить будет постоянно. часто и много, расскажет все-все в красках, как умеет.
женя будет ждать.
