Потерянные души

Плешивая, серая ночь укутывала столицу, не давеча чем утром умытою проливным дождем, окружая Петербург темным куполом, затянутым непроглядными суровыми тучами, перекрывавшими единственное светило и застилавшими белесые крошки звезд. Холодные промозглые подворотни с завистью вора окидывали хищными взглядами надменные, сверкающие сусальным золотом в блеске фонарей проспекты, укутавшиеся словно шалью, в полупрозрачный, невесомый туман, лениво растекшийся по улицам, затрудняя горожанам путь. Своенравная Нева, деловито вылизывала каменные укрепления набережной, с деланой серьезностью разрешая запоздалым торговым судам добраться к месту их ночевки. Переливаясь в свете их фонарей, она то вздуется и забурлит, точно припугнуть решиться, то, после, остепенится, опустится и вновь протечет мимо, безразлично взглянув на прогуливающихся рядом людей, уже успевших промокнуть до нитки от ее выброшенных на берег вод. Проехавший мимо ямщик непременно подметит, что, стало быть, нужно поторапливаться, от того, как второй водопад дождя будет совсем скоро, а потому, хлестнув свою клячу, укатит далее, вперед, не удостоив внимания ни просящую его остановиться молодую пару, ни грозный лик Всадника, который, возвышаясь над ним на грациозном скакуне, сердито отчитает беспринципного простолюдина. Также скоро решат удалиться и прочие повозки, кареты, прохожие, силящиеся укрыться от грядущей бури в своих убежищах. Один из подобных рыдванов, лихо пролетевший мимо, скрылся за поворотом, чудом не задавив невнимательного, видимо, пьяного студентишку, в сильной нервозности отскочившего прочь и поспешившего продолжить путь. Экипаж занесло влево, а изнутри послышались гневные возгласы молодого мужчины, легкое недовольство его спутницы и прочие проклятья, обрушившиеся на голову извозчика, которые, впрочем, заглушались шумом колес о каменную кладку проспекта. Юноша, в порыве гнева высунувшийся наружу, недовольно прикрикнул на кучера и, добившись желанного результата, из-за которого рыдван замедлился, скрылся в нем, занимая место рядом с разряженной дамой. Особе этой было на вид лет шестнадцать, так что могло показаться, что это первый ее выход в свет, от того она так и нарядилась. Весь тонкий стан выдавал в ней девушку нежную и робкую, степенную и любящую, хрупкую и безропотную, но вместе с тем, удивительно светлые глаза ее были полны того ума, который надобно было б иметь даме, дабы занимать не последнее положение в светском обществе. Длинные, роскошные светлые волосы ее обрамляли бледное круглое лицо и ниспадали на плечи, а посеребренная с вкраплениями драгоценных камней эгрета величаво покрывала макушку, собирая часть локонов в пучок. В ушах висели мелкими каплями серьги, а пышную грудь красило богатое блестяще-белое украшение, вторившее искусной витиеватой вышивке одежд. Пышные юбки атласного платья, полы которого оканчивались незамысловатыми лентами, розовея, раскинулись на подушках, так что молодому ее спутнику стоило огромного усилия, не замяв их, сесть рядом. Юноша, бывший не многим старше дамы, являлся гусаром Павлоградского полка, недавно прибывшим в Петербург, после получения отпуска. Статный и тонкий он, облаченный в голубого цвета шнурованный ментик, чаркчиры и высокие сапоги, с твердыми голенищами, высотой в половину икры, нынче кутался в теплую овчинную фуфайку, защищаясь от мороза, скрывая всю своею военную, доблестную красоту, а с ней и позвякивающие при движении экипажа ордена. Между тем, даже эдакая скованность не могла отнять у него той аристократичной грациозности, что присуща была его французским гувернерам и которую сам юноша незаметно для себя перенял. И такое изящество, не знакомое простому русскому человеку, приветствовало петербургское общество, старавшееся во всем своем существе соответствовать европейским стандартам. Голову парнишки покрывал пехотный кивер, из-под которого локонами выбивались длинные темные волосы, доходящие до самых плеч. Взведенный гусар, чье лицо до сих пор было мрачно, а глубокие янтарные глаза полыхали злобой, застилаясь красной пеленой, то и дело бросал гневные взгляды вперед, будто намереваясь прожечь в рыдване дыру и вновь высказать свое неудовольствие извозчику, однако переменив планы, чуть остыв, он все же решил завести привычно сдержанную, но не лишенную чувств беседу со спутницей. - Как мы и говорили, чудная погодка, mon cher! Браво! - Чего стоило ожидать от Петербурга, Peak? Не мне напоминать вам об этом, - дама взглянула на собеседника и поправила прядь волос. – Простите уж, mon cher, туалет занял столь много времени. Будь у меня служанка, мы бы нынче не торопились. - Не в том дело, боюсь, как бы это не испортило нашего визита, - серьезно отчеканил молодой гусар, дозволяя полам фуфайки опасть на платье его спутницы. - Полковые балы не редкость, однако ж и мы задержимся в столице не на долго – уж завтра по утру отбываем, а дело наше свершить надобно сегодня. - Я все помню, однако ж, хочу заметить, что беспокоиться не стоит, – юная особа продолжала вглядываться в лицо собеседника, силясь уловить малую перемену настроения. – Дело наше не трудное, ладное. Все свершится быстро, и мы скроемся совсем скоро, не пройдет и часа от нашего появления. - Helen, не будьте столь легкомысленны, мой друг! – взволнованно и яростно зашептав, встрепенулся юноша, после взглянул на улицу, стараясь угадать долго ли им осталось ожидать прибытия. – Наш план не хитер и от того труден. Вам стоило бы относиться к этому с большей серьезностью! Уж больно я не хочу прослыть на всю империю шулером, мало того, да и на вас падет тень моего бесчестья! - Будьте покойны, mon merveilleux. Я выполню все, что от меня требуется. Я сама изволила помогать вам, желая отплатить за оказанную мне услугу, потому вам не стоит столь остро переживать это, - Хелен улыбнулась уголками губ, наивные светлые глаза ее блеснули лукавым огоньком, от чего Пик потерял волю, дозволяя даме слегка объять его за плечи, тем успокаивая больше. Разговор молодые люди продолжали весьма заурядный, светский и, кажется, самую малость детский: вспоминали о былых вольных годах страстной юности, порочные последствия которой все же иногда обсуждались в знатных домах Москвы до сих пор, когда вести толки уж было решительно не о чем, беседовали и о путешествии по Европе, в особенности отмечая месяцы проведенные в разъездах по Франции и сладких неделях веселья в Париже, который, собственно, и считали домом, бесконечные посещения театров и салонов некоторых товарищей их семей также упоминались, сопровождаясь взрывами неприкрытого смеха, оканчиваясь довольством. Трепетные воспоминания, теплившиеся глубоко в груди, более не могли быть изложены, потому как извозчик, в очередной раз круто завернув, от чего Хелен, не удержавшись, припала к плечу сопровождающего ее юноши, резко встал и спрыгнул наземь, а, похлопав по бокам свою клячу, поторопился пройти к дверям и открыть их, выпуская на волю сначала Пика, затем и даму, подав той свою грязную, мозолистую, сухую руку. Юная особа, в прочем, предпочла протянутую ладонь своего спутника и, аккуратно выпорхнув вслед за ним, расправила пышную юбку, поправила прическу и поторопилась пройти к парадной. Пик же не спешил расставаться с ямщиком, гневно ища свой кошель, дабы расплатиться с оным. - Черт ты эдакий! За такую работу еще и денег просишь?! Сколько?! Говори, чтоб тебя! - Что ж вы гневите-с, батюшка? - степенно отвечал извозчик, внимательно наблюдая за действиями свирепого гусара, а, когда тот все же выудил бумажник из карманов фуфайки, воровато блеснул глазами. – Я-то работу свою выполнил, батюшка, чего-с сердите-с? - Бес окаянный! - сыпал ругательствами Пик, разъяренно глядя на собеседника. – Отвечай же пока я мил! Сколько требуешь?! - Немного-с, батюшка, всего пятьдесят копеек, – назвав сумму, учтиво поклонился ямщик. - Всего?! – негодуя, вскричал гусар. – Ты, кощей немытый, мало получаешь, а?! Говори, голова дурная, за что цену зарядил?! Нет, полно, не стоит! Убить нас удумал пока вез, а теперь столько просишь! Право, я не понимаю, как вас, эдаких проходимцев, земля носит! Да за вашу езду страшную жалко и десяти копеек будет! - Батюшка, чего ж вы кричите-с. Мое дело – доставить вас на место, ничего боле, – немного виновато залепетал старик извозчик, удивленно моргая и оглядываясь по сторонам, надеясь сыскать защиты у пробегавших мимо горожан или Хелен, которая, устав дожидаться спутника, взволнованно, но с напором позвала оного. - Peak, вы долго? Мы уже опаздываем, прием начался! Гусар, бросив испепеляющий взгляд в сторону дамы, все же решил поторопиться и, высыпав пятьдесят копеек ровно, кинул их ямщику, торопясь догнать спутницу, напоследок выкрикивая столь громко, что слышно было всему проспекту: - Пятьдесят, Хелен! Вы слышали?! Этот вор нас с вами чуть не погубил, а нынче попросил пятьдесят копеек! И за что?! За пятнадцать минут езды! Проходимец! Негодяй! – поравнявшись с дамой, Пик сбросил фуфайку и оправил эполеты. – Уму непостижимо! - Пойдемте, mon cher, поторопимся, - успокаивающе отозвалась Хелен. – Жалко вам эти пятьдесят копеек? За вечер вы получите более десяти тысяч рублей, этого мало? Пойдемте, дело не ждет. Парадная, к слову, выдавала всю бедность хозяев, устроивших вечер: обрамляющие тяжелую старинную дубовую дверь серые колонны иссохшими тростинками увивали стену, поросшую редким мхом, и сыпались штукатурными хлопьями, обнажая темный дешевый камень. Резные капители подпирали простую арку, сделанную до того безвкусно и плохо, что лишь знающий человек мог отличить в ней далекие намеки на античный стиль. Тонкие стекла окон, искривленные покосившимися подоконником и цоколем, блестели ярким желтым светом, ослепляя прохожих и, будучи запыленными и немытыми, запрещали им разглядеть танцующих гостей и прочие подробности приема. Наконец, в довершении ко всему, следовало бы отметить, что квартира эта, уж по-другому назвать сей дом было трудно, расположена была в Сенном переулке, а он-то и слыл самым злачным местом всего Петербурга. Дама с некоторым усилием утащила разгневанного своего спутника внутрь салона, увлекая того глубже и глубже. Мимо них проносились очертания групп людей, толпившихся у самого входа в нерешительности, как бы боясь пройти внутрь и встретиться с хозяевами и прочими гостями. Миновав длинный коридор, плотно наполненный посетителями, пара попала в большую залу, где уже танцевали не первую мазурку. Чрезмерное богатство, контрастирующее с наружным видом здания, казалось глупым и неуместным, будто какой-то дворник, в месяц получавший не более двадцати рублей, вместо хлеба, купил бы марселиновое пальто, и в нем бы и слег в могилу от голода. В прочем, гостей не тяготила мысль о разорении хозяев салона, а потому все они, непринужденно смеясь, потрясая бокалами, просили оркестр играть громче и дольше, без передыха, потому как совсем скоро, большая часть офицеров, нынче смакующих табак, непременно будет отправлена во Францию по настоянию государя, дабы отвадить Бонапарте. Девушки в разноцветных вечерних платьях сновали вокруг, пестрея юбками будто цветы в букетах, а кавалеры обходительно и грациозно вели их за собой в танце, резво перемещаясь по залу, перехватывая партнерш за талии, уверенно отправлялись в путь, будто полководцы, ведущие свою армию. Большая же часть гостей стояла в стороне, собравшись малыми группами и ведя бессмысленные беседы, в коих принимать участие решительно не желал Пик. Куда более интересным занятием для него стало наблюдение за прочими офицерами, гусарами и адъютантами, неминуемо выделявшимися на фоне всеобщего вычурного превосходства. Наконец, он приметил группу облаченных в военные мундиры посетителей, а потому, колеблясь с минуту, все же отпустив свою спутницу вместе с каким-то статным унтер-офицером, поторопился примкнуть к их кругу. Проталкиваясь сквозь стены гостей, он, поблагодарив официанта, разносившего шампанское, взял бокал и поспешил подойти к солдатам, нынче ведущим жаркие споры о политике. - Наполеон как человек велик, однако ж стоит упомянуть, что есть и другие поступки, которые трудно оправдывать, пусть мне они и кажутся сущими пустяками, - довершил свое изречение тучный и грузный усатый мужчина, кажется, давно уж не нюхавший пороху и внешне скорее похожий на бочку, нежели на человека. - Не соглашусь с вами, увы, – отвечал ему преклонного возраста офицер, прикуривая папиросу. - Наполеон поступает с Европой, как пират на завоеванном корабле, а потому его великие поступки и великими называть не гоже. Он не то, что пират, он деспот! С такими не союзы заключать надобно или воевать, с такими вовсе водиться не стоит! Помяните мое слово: государева мягкость принесет нам лишь беды! - Однако ж, - вступил в дебаты юный адъютант, на вид не многим младший самого Пика. - Наполеон велик, потому что он стал выше революции, подавил её злоупотребления, удержав все хорошее, – и равенство граждан, и свободу слова и печати, – и только потому приобрел власть. Он велик и душа его велика! Хотел бы я своими глазами увидеть этого великого человека! «Каких прогрессивных мыслей сей молодой человек, - думалось павлоградскому гусару, отпивавшему пузырящееся шампанское и невольно следящему за Хелен, кружившей в объятьях унтер-офицера. – Положим, сей мальчишка считает Бонапарте святым, совершенно забываясь в своем обожании к нему и, стало быть, видит в нем только героя, пусть и подчинившего свой народ, но тем самым ниспославшего ему свободу. Черт с ним, ведь это правда! Невозможно не восхищаться гением Бонапарте, не уважать его, не стремиться встретиться с ним на поле боя и, вместе с тем, сознавая, что гений его не более чем красивая мраморная статуя, холодом скрывающая бесчинства диктатора, бессильно не ненавидеть и не желать собственноручно расквитаться с ним. Невозможно ли? А я сумел! Бесспорно, сей полководец – величайший из существовавших, он могущественнее Суворова и Кутузова вместе взятых, но кровожаднее и практичнее, словно он не француз, а какой-нибудь немец, четко отмеряющий каждый свой шаг. И это поражает – стойкость и упорство его достойны внимания. Они так явно идут ему, что мне б и самому хотелось приобрести их, дабы стоять вровень с сильными нашего времени. О величии Наполеона известно всем: одни превозносят его, а другие почему-то терпеть его не могут, объясняя личную позицию непринятием политики. Что ж мне понятна была бы ненависть, идущая от зависти, духа соперничества, но никак я не могу уразуметь ее, связанную с государственными делами. Вспоминая об этом, чего стоили только споры о мире 1807 года? Простым военным судить о решениях правителей, все равно что крестьянам говорить о полезности медицинских наук! Потому-то и глупо предполагать, что Тильзитский мир был ошибкой, в чем убеждал меня papa. - Пик вглядывался в лицо своей спутницы и между делом старался подслушать разговор стоящих близ офицеров, но мысли его заглушали любые слова, брошенные ими. – О каких плохих сторонах соглашения можно вести речь, когда империя приобрела сильного союзника? Для нашей страны были лишь одни выгоды: беспрепятственное завоевание Финляндии, получение Белостокской области и, что самое лучшее, отказ Франции помогать Турции в нынешней войне. Прочие моменты кажутся столь незначительными, что обращать внимание на них на деле абсурдно, - прислушавшись, гусар вновь заслышал речь юноши, толковавшего лишь о гении французского полководца, а потому и рассчитал, что, стало быть, и его собственные нынешние размышления истинно правдивы, потому как Бонапарте действительно валик, раз так часто поднимались о нем сутолоки на полковых балах и прочих вечерах, а значит и спорить с этим невозможно. К слову, молодого адъютанта более никто не слушал: было ли дело в его возрасте и неопытности, в том, что он несколько раз повторил слова «Наполеон», «гений» и «велик» и пьян уж был до того, что ноги его не держали, или в том, что сам он француз, Пик не знал, но продолжал следить за беседой, как бы из далека за ней наблюдая и желая уличить момент, дабы примкнуть к сему кругу. И момент ему такой выдался – в их сторону бойко и грациозно шел в такт песни невысокий и стройный пехотный офицер Семеновской гвардии. Весь стан его был хорошо сложен и выдавал в нем человека опытного в военном деле, не лишенного коварства и самой обыкновенной храбрости. Пестрые курчавые волосы его красиво лежали на воротах рубашки обрамляя аристократично-бледное, надменно-шутливое лицо, выделявшееся более всего отсутствием усов, коих, в прочем, не носили гусары в те временя, и замечательно тонко изогнутой линией рта, всегда выдававшей непринужденную и малость дерзкую, лукавую улыбку. Ясные, подернутые тенью глаза его глядели холодно и хитро, однако ж не были лишены того острого ума, который присущ был не многим офицерам. Зеленый доломан огненным заревом блестел золотыми шнурами в свете салонных ламп, переливаясь янтарем отсвечивали эполеты на плечах и медали на горделиво выставленной вперед груди, а грозные сапоги звенели острыми шпорами при ходьбе, отбивая такт, вторя уставшему оркестру. Взяв у все того же официанта бокал и оправив опавшие на чело волосы, юноша поторопился подойти к ведущим беседу солдатам и, поравнявшись с доселе молчавшим и наблюдавшим со стороны споры гусаром, немедленно обратил на себя внимание. - Вот так встреча, Вару Властович, - первым заговорил офицер-бочка. – Чем обязаны? - Павел Андреевич, не думал встретить вас так скоро, - звучным, твердым, неспешащим голосом начал подошедший гусар. – Уже не серчаете на меня за последний штосс? - Ах, каков подлец, - посмеиваясь, ответил Павел Алексеевич. – Никаких обид, дорогой друг. Ваша победа была честной. - Вот же Вольтов, - в такт офицеру заулыбался юный адъютант. – А я и не верил, старику Николаеву, что вы в каждом салоне появляетесь. Видать и то, что всех дам с ума сводите также правда! - Александр, что ж вы такое говорите? - исподлобья поглядел на молодого человека старый офицер, заметив на секунду закушенные, поджавшиеся губы Вару, выказывавшего сим движением свое отвращение. – Будьте вежливее и не забывайте о том, что вам говорила ваша maman! - Иван Данилович, полно вам! Какая maman?! – сконфузившись, вскричал юноша, оглядываясь по сторонам в надежде, что никто более не видел его позора. - Николаев правду говорит, - хищно, со слабой усмешкой подметил Вольтов. – Не забывайте слова вашей матери. Близкие, которым вы можете доверять – вот что единственно ценно в жизни каждого человека. – поймав на себе восхищенный взгляд Александра, Вару огляделся вокруг в поисках других знакомых лиц, однако приметив Пика, до сих пор внимательно слушавшего, не присоединявшегося к светским разговорам и допивавшего бокал пузырящегося шампанского, поспешил обратиться к незнакомцу. – А вы, стало быть, один из павлоградских гусар, недавно целой ротой прибывших в Петербург? Как ваше имя? - Королев Пик Федорович, - опомнившись, отчеканил он, после чего вынужденно выдавил улыбку и еле заметно учтиво поклонился одной лишь головой. - Что ж вы, Пик Федорович, - продолжил Вольтов. – к нам не присоединитесь? Иль не любите светское общество бравых гусар? – толпа расхохоталась, а Пик, внимательно наблюдавший теперь уж не за беседой, а за кружившейся в объятьях унтер-офицера спутницей, потупил взгляд, сурово вздернув брови. Обращавшийся же к нему проследил за взором собеседника и, приметив милую даму в хрустально-розовых одеяньях, вызвавшую некоторые неприятные, ничем не обоснованные чувства, поспешил саркастично добавить. – Видно вашу невесту нельзя оставлять одну. Такая очаровательная девушка неминуемо привлечет внимание прочих гостей. Уж вы счастливчик, однако ж, следите за этой юной особой. Кто знает, быть может ее не остановит и ваша с ней помолвка. - Это пустые предположения, - отмахнулся от Вольтова Пик и, уяснив, что более Хелен танцевать не будет и нынче идет к ним, ободрился. - Быть может, вы уже женаты? – будто уколовшись, разочаровано поинтересовался Вару, но после продолжил с явной фальшивой фамильярностью, вопреки своим желаниям, дабы поддержать нарисованный им же самим образ. – В прочем какое мне дело? Однако ж окажите нам честь и познакомьте нас с этой charmante fille. - Это, увы, зависит лишь от ее желания, - бесстрастно бросил Пик, поставив бокал на поднос другому официанту, и, пройдя на встречу Хелен не более двух шагов, поспешил завлечь ее в беседу, приобщить к обществу офицеров, с которыми они, по-видимому, проведут весь оставшийся вечер. - Mon cher, как вам мазурка? - Ах, Peak, это было так замечательно! – сияя своими светлыми глазам, отозвалась девушка, подхватывая под руку гусара. – Жаль, что вы, мой дорогой друг, не танцевали со мной! – вдохновленно запричитала она, однако, приметив, что на нее смотрят нынче уж все офицеры, поспешила обратиться и к ним. – Прошу меня простить, такое поведение не достойно воспитанной дамы. Могу ли я загладить свою вину? - Нам будет достаточно лишь знать ваше имя, merveilleusement belle, - притворно учтиво и снисходительно, с некоторым отвращением ответил Вольтов и, переступив через свою гордость, поклонившись, поцеловал руку собеседницы. - Vishnevskaya Helen Denisovna, - на французский манер представилась дама. – А вы, стало быть, тот самый Вару Властович? Я наслышана о вас. - Быть может, тот самый, однако ж это зависит лишь от того, что вы обо мне знаете, - смеясь, отвечал Вольтов, в душе надеясь, что столь неприятный ему разговор вскоре завершится и он сможет завести беседу уже с миловидным павлоградским гусаром, нынче беспристрастно переговаривающимся со старшими офицерами. - Многим лишь то, что вы невыносимый, мстительный и подлый шулер, готовый пойти на любое преступление, - начала было Хелен, делано-кокетливо поправляя падающий на плечи локон белоснежных волос, от чего нетерпение и раздражение Вольтова лишь усилилось, на деле отразившись только в блеснувших разочарованием глазах. – Но, я полагаю, что доверяться пустым сплетням очень глупо, не правда ли? Между тем, я не раз слышала и то, что вы не только беспринципный дамский угодник, сродни тому самому утер-офицеру, с которым я нынче танцевала, но и весьма обаятельный, верный друзьям и амбициозный молодой человек. - Что из этого правда, а что нет судить лишь вам, – безразлично бросил Вольтов, надеясь на скорую разлуку с юной особой, однако, решив напоследок выразить свое недовольство, добавил. – Я бы советовал вам запоминать имена своих кавалеров. И танцевали вы, к слову, с моим хорошим другом Ромео Беллерозом – знатным французским офицером, нынче приставленным к отряду Кутузова. Хелен удивленно захлопала ресницами, а, после, сконфузившись, понуро, в некотором смущении опустила голову, не смея отпускать руку своего провожатого. Вару вскинул брови и закатил глаза, в который раз раздражаясь притворно-милому поведению собеседницы, после чего внимательно уставился на павлоградского гусара, который, будто не замечая липкого взгляда, продолжал спорить с Александром. Правильные черты лица Пика, омрачал лишь кривой шрам, который, как показалось Вольтову, непременно получен был в одном из недавних сражений, после которого его и отпустили в Петербург. Отросшие, темные, вороньи волосы укутывали плечи накидкой, скрывая их от посторонних глаз. Теперь уж не припрятанные медали героически переливались в свете бриллиантовых люстр, отсвечивая золотыми зайчиками, ведя повествование о подвигах бравого юноши. Взгляд, нынче оживленный и энергичный, был до того пленителен, что сам Вару и не заметил, как на него вновь смотрели уж те полные безразличия и отрешенности осколки ледяного янтаря, желавшие больнее уколоть внезапно проявившего заинтересованность незнакомца. Подобное неприятное наблюдение заставило Вольтова оскорбиться и теперь уж на зло гусару начать беседу с его дамой, однако сделать этого офицер не успел, потому как его прервали старшие знакомые. - Полно вам, Вару Властович девчонку пугать, – присмотревшись к полным раздражения и обиды глазам, вмешался Иван Данилович. – Уж сколько можно?! Мы без вас тут и партию не смели начинать, пойдемте скорее в комнату. Старик, офицер-бочка и юный адъютант, дано уж бросив разговоры, поторопились к соседним белоснежным дверям, ведущим в игровую, потому и самому Вольтову ничего не оставалось, как последовать за ними, но, тем паче, он обернулся и зычно, дабы заглушить оркестр, с веселой нотой обратился к новым знакомым: - Пик Федорович, а не сыграть бы нам с вами партийку один на один? Что скажите? – переменив тон на более настойчивый и серьезный, он продолжил. - А Хелен пока оставьте – нужно же молодой девушке снискать новые знакомства. Советую начать ей с моей дорогой сестры Эммы Властовны – прекрасная девушка, а что главное сумеет научить вашу даму основным законам светских салонов! Кивнув, Пик принял предложение и направился вслед за процессией, однако спутницу свою не отпустил, увлекая ту за собой в темную комнату. Покинув яркую залу, пышущую золотом и богатством, переливающуюся в свете адамантовых ламп и наполняемую живой, энергичной мелодий и громкими, веселыми возгласами, компания попала в другое помещение, озаряемое бесчисленными свечами, восседающими на многочисленных стальных подсвечниках будто на тронах. Рядом со входом бушевал старинный камин, огонь которого притворно прятался за решеткой, с заурядной частотой напрыгивая на ее острые прутья. Обветшалые стены лоснились бедностью и простотой убранств, сырых темнеющий углов и покосившихся лишних колон, добавленных не по надобности, а из-за капризов хозяев. В центре комнаты стоял бильярдный стол, куда сразу и удалились старшие офицеры, заставляя юного Александра следовать за ними, Вольтов же, в сопровождении Пика и Хелен, направился в дальнюю часть помещения, где располагался уже другой, круглый, стол с возлежащей на нем колодой карт. Заняв свои места друг против друга, самодовольные гусары долго изучали взглядом противника, надеясь узнать слабые стороны оного. Пик глядел со свойственной ему серьезностью, будто теперь решалась его судьба, а не начиналась игра. Наблюдая как ловкие руки соперника вновь и вновь мешают карты, он все более заглядывался на сдвинутые к переносице брови Вольтова, на его блестящие азартом, ясные зеленые глаза, на тонкую линию рта, не кривившуюся в легкой усмешке, но изогнувшуюся под действием мысли, на кудрявые локоны волос, вздымающиеся каждый раз, стоило эполетам на плечах вздрогнуть, на золоте медали, украшавшие грудь бравого юнца и, наконец, на его аккуратные, тонкие, длинные пальцы, облаченные в турецкие перстни, ярко зеленеющие драгоценными камнями. Весь образ молодого гусара казался малость раздражающим, от того, как вызывал недоверие, но вместе с тем пленил своей дерзкой красотой, запрещая отводить глаз. Раздав карты, теперь уже Вару бродил взглядом по портрету противника, не находя в нем ни одного изъяна, подмечая лишь только достоинства и надеясь суметь наконец разгадать внезапно появившегося знакомого, узнать кто он таков под маской сего напускного безразличия. С таким спокойным и уверенным человеком Вольтов играл впервые, однако, понимая черту общую для всех гусар – азартность, нисколько не боялся проигрыша, наоборот, он не верил в него, полагая, что вечер кончится легким обогащением и приятной беседой. Хелен все то время стояла подле спутника, за его спиной, не желая присаживаться, дабы было удобнее следить за ходом игры. Девушке карточные игры по душе не были, однако, из желания помочь своему дорогому другу, она осталась с отвращением наблюдать как противники готовятся к состязанию. Когда гусары уж были рады начинать, со стороны бильярдного стола послышались недоуменные и возмущенные возгласы, но лишь от того, что все офицеры приметили Хелен. - Пик Федорович, - взревел офицер-бочка, чье имя сам Королев успел позабыть. – Что же это делается?! Даме здесь не место! - Подержу Павла Андреевича, - спокойнее, но с той же надменной нотой вторил первому голосу старый Николаев. – Куда такое годится?! Отошлите ее прочь! - Увы, господа, - подавив наступающий гнев, выслушав недовольство, и подождав пока они закончатся начал Пик. – Никак не могу этого сделать. Видите ли, эта особа приносит мне небывалую удачу в картах. Будьте добры, не серчайте. Что сделается вам от компании Хелен? – помедлив с минуту и поправив награды на груди, гусар продолжил. – Полагаю и Вару Властович против не будет, однако ж, если его пугает мой оберег, пусть скажет мне напрямую – я непременно отошлю свою спутницу. Пик с вызовом взглянул на оппонента, однако, не приметив ничего кроме излишней самоуверенности и немого согласия, принялся разглядывать карты, а затем и сделал первую ставку в размере пяти тысяч рублей. Вольтов был слегка удивлен, но, не подав и малейшего признака волнения, поставил столько же и принялся за игру. Тогда-то он и совершил свою главную ошибку: излишняя убежденность в своих силах и понимание, что удача всегда на его стороне станут ложной опорой, заставляя поверить, что сражение будет простым; противника же он посчитал бесхитростной добычей, легкомысленным мальцом, не знавших азартных игр – кем он был по сравнению с гением-шулером, чья слава шла далеко впереди? - Пик Федорович, не боитесь начинать? – будто невзначай завел разговор Вару, потому как понимал, что более такой возможности ему не выпадет. - С чего бы? – уклончиво отвечал гусар. – Бояться лишь те, кто не держали в руках карт. - Вы, верно, опытный картежник? – не унимался Вольтов. - Какое вам до этого дело? Играем. - Весьма ожидаемый ответ, пусть и неучтивый с вашей стороны, - продолжил офицер, выбирая карту, дабы побить противника. – Червовая десятка. Стало быть, отбой? - взглянув на кивнувшего собеседника, Вару отложил карты. – Как вам нравится Петербург? - Ну что за светские беседы в такой-то ответственный момент? – саркастично заметил Пик и побил бубновую восьмерку. – Столица прекрасна, нечего и говорить. Однако ж все же я, пожалуй, скучаю по вольным степям и горам Кавказа. - Вы бывали на Кавказе? – заинтересованно протянул Вольтов, рассматривая свои карты. - Прошлым месяцем был отправлен по службе, но вернулся уж больно рано, - подкидывая еще одну семерку отозвался гусар. - Полагаю, эта война все еще поражает жестокостью? - А вы сами как думаете? Борьба с набеговой системой горцев нынче стала одной из важных задач российской политики на Кавказе. Многие горские народы северных склонов Главного Кавказского хребта оказали ожесточённое сопротивление усиливающемуся влиянию имперской власти, - сдержано отозвался Пик, забрав выброшенную противником карту. - Слыхивал я, что этим летом государю поступали заявления епископа горийского и викария грузинского Досифея, лидера азнаурской грузинской феодальной группировки, ставившего вопрос о незаконности предоставления князьям Эристави феодальных владений в Южной Осетии, - припомнил заявление, услышанное некогда в кругу бывших военных, семеновский офицер. – Видно, азнаурская группировка всё ещё надеется, что, вытеснив представителей Эристави из Южной Осетии, она поделит между собой освободившиеся владения? - Верно мыслите, господин Вольтов, - теперь уж проникшись беседой, ответил Пик. – Но я и сам недавно узнал одну замечательную от своей интересности новость о ходе русско-турецкой войны. Говорят, что по отступлении Кутузова на левый берег визирь занял Рущук, и до сих пор не трогался оттуда. Он выжидает результатов действий Измаил-бея? - Так и есть, - подтвердил Вару, взглянув на противника поверх карт. – Однако, смею вас заверить, что сам этого не видел. Вскоре, после того Граф Каменский назначен был начальником второй запасной армии и в марте этого года отозван был из Османской империи, я вернулся в столицу. Пик, удовлетворенно кивнув, ничего не ответил, решив наконец придаться азарту. Так одна партия сменялась другой, карты летели на стол резво и быстро. Заинтересовавшись игрой, офицеры бросили бильярд и окружили поле битвы, после подошли и прочие гости, так что теперь комната была набита полностью, что негде было и протолкнуться, официанты и прочая прислуга старались как можно чаще сновать рядом, дабы следить за сражением картежников. Изначально игра не являла собой ничего необыкновенного – победит Вольтов, Пик отыграется, после наоборот. Около получаса соперники шли вровень, не желая уступать, сдаваться, но, после, когда почти все посетители окружили стол, счет семеновского офицера, значительно возрос, а вот его соперник продолжил все более и более проигрываться. Теперь должен был Королев своему оппоненту пятьдесят тысяч ровно, но и отступать он не решался, делая ставку за ставкой. По окончание часа долг павлоградского гусара достиг семидесяти двух тысяч, а навязчивая паника, застлавшая глаза норовила выбить из колеи и заставить сдаться, отдав сопернику все свое состояние, после непременно начать корить себя за бесконтрольную азартность. Вокруг раздавались веселые смешки, кто-то сопереживал участи юноши, но ничего не говорил, принимая сторону наблюдателя, потому как сам хотел узнать, чем кончится баталия и на долго ли хватит терпения у молодого человека, другие и вовсе уж делали ставки на игроков, желая обогатиться на их дуэли. Хелен безмолвно наблюдала за ходом партий, внутренне волнуясь, как бы ее спутник не оставил в этом салоне последние свои деньги, а, когда сумма долга превысила семьдесят пять тысяч, она побледнела, но не сошла со своего места. Даме сделалось дурно, однако покидать комнату она не желала, потому-то и строго следила за руками обоих картежников. Она внутренне чувствовала сколь сильно опустошен Пик, как нынче он теряет всякую надежду на лучший исход, но все продолжает выбрасывать карты, желая хоть малость отыграться. Хелен отчетливо слышала, как Вольтов несколько раз, пусть и шутя, будто тревожась, отговаривал ее спутника от очередной партии, но, принимая вновь ставку, продолжал покрывать его карты своими козырями. Она видела этот блеск безумных зеленых глаз, но ничего не могло помешать сражению: ни бедственное положение, ни опустошенность Пика, ни сама девушка. - Как вам это, а, Пик Федорович? – по окончании очередного захода спросил Вару, однако, не получив ответа, саркастично и язвительно продолжил. – Быть может, оставите эту затею? Мне уж совестно будет забирать у вас последние гроши! - публика разразилась звонким смехом, волнами прокатившимся по комнате и вылетевшем в большую залу. – Уж не буду просить вас остановиться, но, право, я должен сегодня вечером явиться в другой салон. Стало быть, это наша последняя партия. - Как последняя? – будто очнувшись ото сна, вопросил Королев, однако, осознав всю серьезность сказанного, добавил. – Раз так, то будь, что будет! Я ставлю всю сумму, что проиграл за сегодня! - Peak, что же это! – вскрикнула доселе молчавшая Хелен. – Побойтесь праведного гнева вашего папеньки, он не сможет вам это оплатить! Пик! - Послушайте свою милуя даму, Пик Федорович, - впервые за вечер согласился с юной особой Вольтов, на сей раз без фальши учтиво кивнув ей. – Выплатить восемьдесят пять тысяч к тем, что вы уже проиграли будет не легко. - Я сказал, что ставлю эту сумму! Довольно! Не смейте меня отговаривать! – злобно вскрикнул гусар и принялся перемешивать колоду. - Воля ваша, - удивленно согласился Вару и, задумавшись, вдохновенно выкрикнул. – Тогда позвольте ж и мне поставить ровно столько же! Пусть этот вечер пройдет весело! Карты вновь были розданы. Зал притих, никто не желал и словом обмолвиться; все, затаив дыхание, следили за игрой. Вот Вольтов выкинул трефовую семерку, Пик побил ее восьмеркой, однако ж далее ему самому уж выкинули уже червовую восьмерку и карты пришлось забрать. Даму червей павлоградского гусара побили, а затем уже он отравил в отбой и трефового короля, а затем и туза, лишившись своего козыря. Колода неминуемо уменьшалась, а в сброс потоком уплывали карты - никто не желал сдаваться. Побили даму крести, затем пиковую девятку, после бубнового валета. Карты ушли, а колода закончилась и теперь за кем будет победа знали лишь те, что оставались в руках у соперников. Пока шла игра, какой-то майор попросил официанта принести вина и тот с сожалением удалился выполнять поручение, а воротился, когда в руках обоих игроков уже оставалось по две карты. Вольтов внимательно изучил свой отряд, предварительно вынув из рукава второй туз и спрятав туда никчемного валета червей, а потому нынче сидел, самодовольно улыбаясь, и в полной уверенности, что победа будет за ним. Пик же и представить не мог кому уготовлен успех, ведь на руках у него остался козырный пиковый валет и бубновая десятка, а потому, посчитав, что нынче он во власти капризной удачи, юноша терпеливо вздохнул и взглянул в ледяные глаза Вольтова, полыхающие смелостью и высокомерием. Тогда-то гусар и понял, что все пропало, но виду не подал, теперь наблюдая за официантом, маневрировавшим среди гостей и уверенно шедшим в его сторону. Стало быть, удача действительно была капризна и сейчас, передумав, она стала на сторону Пика, потому как услужливый мужчина с посеребренным подносом столкнулся с одной из гостей и, запутавшись в полах ее платьев, пошатнулся и выронил свою ношу. Блюдо со звоном упало на пол, привлекая внимание Вару и прочих, а бокалы с пронзительным, чистым треском разлетелись на мириады осколков, осыпав алмазной крошкой комнату, разлитое вино окропило стоящих близ посетителей – поднялся шум и крики, а незадачливого слугу выгнали с позором. Одной лишь этой секунды хватило Королеву, чтобы он немедля выудил из рукавов новую карту, на сей раз козырного короля пик, и спрятал слабую десятку, но все же гладко провести сей маневр ему не удалось, потому как из того же манжета у него выпала другая карта, улетевшая куда-то назад. В прочем, Хелен, не отвлекавшаяся на всеобщий гул, заметила сей конфуз, а потому поторопилась подступить вперед и скрыть полами платья оброненную улику. Игра возобновилась и Вару с все тем же присущим ему воодушевленным превосходством выкинул тузы, вскоре порывшиеся двумя козырями. Партия завершилась и комнату наполнили крики: кто-то стенал и плакался из-за проигрыша, ведь поставил не малую сумму на Вольтова, другие, коих было значительно меньше, радостно потирали руки, предвкушая получение выигрыша. Кто подходил и ободрял проигравшего семеновского офицера, кто трепал по плечам Королева и восхищался его блистательным сражением, однако ж, в сущности, никто из гостей не выказывал искренности, всем им было безразлично положение дел, а потому совсем скоро они скрылись в большой зале, желая продолжить танцы. В комнатушке остались лишь Вару, Пик и Хелен. Вольтов не двигался, внимательно наблюдая за молодой парой, которая нынче совсем уж расхрабрившись перестала скрываться до того, что девушка, отступив, подняла припрятанную ею пиковую даму и подала ее своему спутнику. - Признать честно, я и не думал, что шулеров в Петербурге столь много, - начал было проигравший, и приметив испуг в глазах юной девушки, размеренно продолжил. – Оставили меня в дураках, что похвально. Нынче никто меня обыграть не мог-то, но вы уж постарались на славу. Устроили прекрасное представление. Особенно вы, Элен, молодец. Я знал, что дамы лгут нам постоянно, но не в азартных же играх. - Хелен, - поправила офицера юная особа. – Однако бросьте, Вару Властович, это пустое, - сконфуженно затараторила девушка, поправляя юбки. – Вы, стало быть, непременно расскажите всем остальным? - Кому говорить?! Мне не поверят, - отмахнулся Вольтов, и, выудив папиросу из лежавшего подле портсигара, закурил. – Дело ваше хорошее, а вы столь неопытны, что не хотелось бы вас раскрывать. Но вы не подумайте, это не из благородства – сегодня я в веселом расположении духа, причиной которого стали именно вы, Пик. Как жаль, что вы уже женаты - холостяки во все времена были более веселыми и верными друзьями. - Спешу вас заверить, что он мне приходится лишь добрым другом, - улыбнувшись проговорила девушка, наконец решившись сеть подле спутника. – А на прием я явилась не столь за вниманием кавалеров, сколь с желанием отплатить ему за оказанную мне некогда услугу - взглянув в удивленные зеленые глаза, она продолжила. – Это старая история и вам не стоит знать ее подробности, mon cher. Однако ж, я бы хотела, чтоб и вы мне оказали некоторую помощь. - Чего желаете? – с интересом, но что хуже неприкрытым поинтересовался Вольтов. - Ваш друг, - напомнила Хелен. – тот милый унтер-офицер все еще на приеме, я видела. Не знаете, как бы мне завязать с ним беседу? - Беседу значит, - не заметно для себя самого повторил Вару. – Да, кажется, уж если вы так того желаете, то могли бы беседовать с ним о Париже. Он совсем недавно бежал из Франции и торопится рассказать об этом каждому, кто бы ни спросил. - Благодарю вас от всего сердца, mon cher! – воодушевленно выкрикнув, ответила беззаботная, наивная девушка, после чего поспешила покинуть помещение, скрывая покрасневшие от сильного смущения лицо. Проведя взором удалившуюся Хелен, Вольтов, молча, непонимающе взглянул на бывшего противника, который внимательно рассматривал сидевшего против него молодого офицера, докурившего папиросу и потянувшегося за другой. - Не примите за дерзость, но не могли бы вы одолжить табаку? – просил Пик, наблюдая как Вару, ничего не ответив, достал две сигареты и, зажав одну тонкими своими губами, протянул другую юноше. – Merci. - Ne me remerciez pas, - непринужденно бросил Вару, доставая спички дабы прикурить. - Vous parlez français? Je pensais que vous ne saviez que des compliments et bonjour. - Bien sûr, мы же с вами находимся в приличном, светском обществе, - ответил Вольтов и, заметив, что его новый, вероятно, приятель все еще сжимает губами папиросу, поспешил поинтересоваться. – Вы не брали спичек? - Не думал, что этим вечером буду курить, - отмахнулся Пик, не желая говорить, что, кажется, попросту потерял коробок. - Какой из вас гусар?! – нравоучительно вскинув палец, отчеканил Вару. – Отвратный! Папиросы и спички – вот, что всегда надобно держать под рукой! И, не дав ответить юноше, Вольтов слегка привстал и, перегнувшись через маленький стол, навис над Пиком, отводя взгляд куда-то вниз. Лица их были не далее дюйма, а потому оба офицера могли ощущать жаркое дыхание друг друга, несколько сбившееся вследствие внезапного и порывистого движения семеновского гусара. Вару зажег спичку и, приставив папиросу к папиросе, поджег их разом, загораживая огонь рукой, дабы проворный сквозняк не затушил его. Все то время Королев удивленно вглядывался в прекрасные черты лица собеседника и, не находясь что сказать, всего лишь очарованно следил за танцем искр в ангельских, изумрудных глазах, нынче казавшихся самоцветами более дорогими, нежили те, что украшали перстни на пальцах их хозяина. Сбоку томно потрескивал камин, намереваясь выбраться и оков своей тюрьмы, а за неимением таковой возможности, начинал он свирепствовать, кричать, так что стоящим близ свечам, приходилось грозно на него взмахивать своими призрачными ручками, стараясь утихомирить буяна. Вольтов поторопился вернуться на место и, стараясь скрыть явное смущение, начал с лишним усердием прятать в карман доломана портсигар и коробок. Пик, так же сконфузившись, решил намеренно расслабленно развалится в кресле и, повернув голову, присмотреться к узорам высохшей, отстающей от стен краски. Некоторое время офицеры провели в молчании, каждый об чем-то думая, однако более их безмятежный вечер в компании друг друга продолжаться не мог, потому как Вару следовало бы уже отправляться в следующий салон, где его ждали старые знакомые, коих он не видал около двух лет. Подавив разочарованный вздох, Вольтов поднялся и хотел было уже уходить, но, передумав, обошел стол и, остановившись рядом с Королевым, оценивающе взглянул на него сверху вниз, после чего внезапно рассмеялся и, стараясь не привлекать внимание гостей, веселившихся в зале, удивительно добро, горячо зашептал: - Пик Федорович, вы тот еще черт! Вы знали об этом? До безумия прекрасный план! Решили обмануть опытного шулера таким дешевым фокусом! Вы действительно счастливчик, раз удача была на вашей стороне, ведь если б не тот официант и ваша Хелен, кто знает с какой суммой я б покидал сие заведение! – воодушевление гусара сменилось излишней тревожной серьезностью, и он продолжил, стараясь держать себя, как подобает офицеру вроде него. - Но я не приемлю ложь, а потому чувствую себя оскорбленным, от того и не желаю более вас видеть! Покидайте салон немедля вместе со своей дамой! – осознав, что подобное заявлять ему не стоило, потому как он не был хозяином сего дома, Вару добавил. - Или же делайте, что хотите – мне решительно все равно! Но учтите, Пик Федорович, я отпускаю вас сейчас, лишь потому что намерен опустошить бутылку рома и отправиться на следующий прием. Уж если мы встретимся вновь, будьте уверены, я непременно вызову вас на дуэль, и на сей раз победа будет за мной! Вольтов, помедлив, все же скрылся в дверях, ведущих в большую, залу. Пик также поспешил удалиться, желая догнать ускользнувшего молодого человека и объясниться с ним, разузнать причину его странного поведения, а потому, выскользнув из комнаты, и, отыскав в возбужденной толпе свою спутницу, немедля направился к ней, попутно надеясь обнаружить исчезнувшего Вару. Подхватив Хелен под руку и изложив той все как есть, Королев, все же, решил не придавать значения словам проигравшего картежника, а потому внимательно огляделся, до сих пор желая увидеть в толпе знакомые ледяные зеленые глаза, которых, увы, уже не было видно. Зато, что более интересно, он теперь обратил внимание на стоящего подле его спутницы унтер-офицера, который, кажется весь вечер сопровождал милую даму в ее танцах и светских разговорах. Этот тонкий и высокий француз вел себя весело и развязно: с сильным акцентом повествуя об одном из последних его сражений, обнимал за плечи одну из дам, другой рукой держа прозрачный опустошенный бокал. А, что самое странное, он был единственным офицером, кто, позабыв свой камзол и боевые награды, явился в черном костюме, сшитым на английский манер и сидящем на нем столь хорошо, что могло показаться, будто сшит он был под заказ, а не достался от друга на вечер. Хелен, нынче оторвавшись от Пик, с восхищением слушала рассказ, иногда намеренно задавая вопросы или мило улыбаясь, дабы понравившийся ей кавалер непременно это понял, но тот лишь с напускной серьезностью поясняя даме моменты, связанные с политикой или войной, продолжал собирать вокруг себя слушателей, неумело посмеивавшихся над ним. Королев, оставив попытки найти сбежавшего гусара, обратился в слух, однако ничего интересного для себя не узнал, потому как юноша все продолжал твердить о французских улочках, о Париже и его красотах и о прочих, прочих моментах, казавшихся павлоградскому офицеру скучными и недостойными того внимания, которое они снискали у публики, но стоило вдруг молодому человеку заговорить об Бонапарте, как Пик вновь обратился в слух и уже готов было начинать жаркие споры. - Видите, дамы и господа, Бонапарте он кто? Barbare dégoûtant – вот кто! Le peuple ne lui donna le pouvoir que pour le délivrer des Bourbons, et parce que le peuple voyait en lui un grand homme. La révolution était une grande affaire - c'est vrai, mais aussi terrible! – звонко и с чувством выкрикнул француз. - Vous voyez, chers invités, je l'ai toujours considéré comme un coquin vaniteux et narcissique. C'est un homme vêtu d'une robe grise, il voulait vraiment que je lui dise "Votre majesté", mais à son grand regret, il n'a reçu aucun titre de moi! - Comme je l'ai entendu, - вмешался в величественный монолог Пик. - presque toute la noblesse est passée du côté de Bonaparte. - C'est ce que disent les bonapartistes, - не глядя на юношу, промолвил Ромео. - Difficile désormais de connaître l'opinion publique française. - Вы так в том убеждены? – поинтересовался Королев, надеясь услышать подлинное положение дел у человека, некогда преклонявшегося Наполеону. - Какая разница, - с сильным акцентом безразлично бросил унте-офицер, глядя прямо в янтарные глаза гусара. – Какое нам дело, когда посетили мы сей вечер, дабы отдохнуть от былых тягот? Стоит ли нам нынче тревожиться об этом? Давайте ж танцевать или, быть может, вы оказали бы мне честь, леди и джентльмены, и прослушали бы мое новое сочинение? Публика одобрительно закивала, предвкушая начало литературного вечера, в который непременно должен был превратиться прием. Пик, раздраженно вздохнув, от того, что провести беседу на более интересные темы у него не получится, там не менее остался, желая также как и другие погрузиться в легкий мир лирических грез, созревших плодами в уме унтер-офицера. Ромео же, блестящий радостью от полученного внимания, в большей степени со стороны дам, грациозно поклонился и, вручив бокал, стоявшей рядом девице, отпустив ее, предупредил слушателей: - Смею заметить, что я могу быть не очень хорош в выражении на вашем языке, но, надеюсь, данная мелочь не омрачит вашего впечатления. Пригладив волосы и оправив полы пиджака, юноша зачитал.

«Ох, что за странное-то диво – Литературный бег идей! А я так ласково, лениво Пишу обет скорее ей. Сияет заревом лампада, Сверкает золотом свеча, Блестят во мраке ночи звезды, Грозится строгая луна. Достаньте вы перо из ножен, Налейте новых мне чернил! Мой лист уже в два раза сложен, А слово снова упустил! Молюсь и каюсь – снова грешен! До упоения изнежен Мой профиль, видимый в окно. «Как с ней покойно и легко!» Не упустить бы изречений, Что я сказать хотел бы ей: - Ах, вы - мой ангел, без сомнений! Вы плод моих гнилых страстей!»

Очарованные слушатели зааплодировали и наперебой начали показывать поэту свое довольство и обожание, однако тот, приняв похвалу, поспешил направиться в сторону Пика, который к тому моменту уже не был одинок, а находился в обществе Хелен, воодушевленно, во всех красках описывающей ему собственные впечатления от услышанного. Поравнявшись с парой, юноша вновь учтиво поклонился и, увидев смущение дамы, галантно взял ее руку поцеловав в самый центр тыльной части ладони. Пораженная сим действом девушка не могла вымолвить и слова, только лишь наблюдая за тем, как ее новый кавалер, выпрямившись, кивнул Королеву, выказывая тому свое уважение. - Как вам моя лирика? – наконец удостоверившись в снисходительности гусара, поинтересовался Ромео. - Недурно, - коротко ответил Королев, дозволяя его спутнице поведать вместо него полное ее впечатление о стихах. - Господин Беллероз, это было изумительное прочтение, на редкость чувственное и душевное! – взволнованно протараторила Хелен, хлопнув в ладоши и блеснув чистыми своими глазами. – Вы прекрасно обращаетесь с русским слогом. Но могла бы я задать вам один вопрос? - Мне приятно слышать от вас такие отзывы, ma chère, - расплывшись в улыбке, отозвался унтер-офицер. – Спрашивайте, mon coeur, спрашивайте, что вам угодно! - Ничего столь важного, нет. Однако ж мне любопытно, monsieur courtois, кто стал вашей музой? Какой милой даме так повезло? – с небывалым напором начала было Хелен, опомнившись, все же она прибавила. – Полно, это лишнее. Я не смею спрашивать вас о столь личных вещах. - Хелен, вам нечего смущаться, - издав сдавленный смешок, нежно, будто пропев, поспешил успокоить даму Беллероз. – Но, полагаю, это не станет откровением, коль я скажу вам, что моей музой были вы! Хелен всплеснула руками, после чего поспешила спрятать в ладонях лицо, начавшее покрываться пунцовыми пятнами. Довольный результатом унтер-офицер подошел ближе к даме, слегка наклоняясь вперед, в надежде различить подлинные чувства его собеседницы и, признав ее реакцию истинной, принялся разглядывать белокурые волосы, длинными локонами покрывавшие плечи. Наблюдавший за действом Пик хотел было покинуть общество молодых людей, дозволяя им провести время в обществе друг друга, однако мучавший его вопрос запрещал гусару отлучиться в поисках более выгодной компании, а потому, дабы успокоить себя, он решился спросить. - Господин Беллероз, я наслышан, что Вару Властович – ваш дорогой друг. Это правда? - Точно так, - оторвавшись от созерцания Хелен, ответил Ромео, с неподдельным интересом взглянув на гусара. – Что бы хотели знать о нем? - Ничего, - резко отрезал Королев, сам удивляясь своей решительности. – Но я должен вас предупредить, что нынче он в ужасном расположении духа. Было бы весьма неприятно, если б он испортил прием. - Как я знаю, он бывает истинно зол редко, - задумавшись, протянул унтер-офицер. – Этим вечером он проиграл вам крупную сумму. Ничего не потерял, но что этот шулер мог бы поделать со своим поражением? Он оскорблен и унижен, потому как не умеет проигрывать, значит не стоит придавать этому большого значения. Стало быть, он опустошил уж не первую бутылку и сейчас держит путь в квартиру так называемого Риккардо Де'Карли, о котором, к слову, никто ничего не знает. - Вы хотите сказать, что он уже покинул прием? – уточнил Пик. - Возможно, сам я этого не видел, - пожав плечами, бесстрастно ответил Ромео. – Обратитесь лучше к его сестре. Она сейчас совсем одна стоит рядом с оркестром. Но будьте аккуратны и деликатны: Эмма Вольтова своеобразная дама. Поблагодарив безучастного унтер-офицера, гусар направился прямиком к молодой красавице, которая, вслушиваясь в звучавшую музыку, медленно потягивала вино и внимательно рассматривала гостей. Путь стал еще труднее, чем был в начале вечера – гости все прибывали, заполняя собой каждый уголок, а потому, с трудом протискиваясь между ними, огибая залу по кругу, Пик с немалым усилием добрался до нее. Пышные юбки ярко-алого платья, украшенного золотой вышивкой, словно вальсировали под дуновением сквозняка. Темные как смоль волосы, собранные на макушке, норовили вырваться на свободу, однако им мешала сделать это увивающая пряди лента. Глаза девушки смотрели серьезно и холодно, будто она была вовсе не рада тому, что присутствовала в этом салоне, но подернутые улыбкой губы сообщали об обратном. Прокашлявшись, дабы привлечь внимание, Пик подошел к даме ближе. - Чего изволите? – предупредив вопрос, строго начала диалог Эмма, внимательно изучая незнакомца. – Хотите пригласить меня на вальс? - Весьма дерзкое и смелое заявления, - опешив, выдавил Королев, но, вспомнив об истинной своей цели, добавил. – Ваш брат – Вару Властович, все еще на приеме? - Мой брат? – не ожидавшая услышать подобное от гусара, потому как она считала всех гусар дамскими обольстителями, желавшими лишь общества женщин и ничего более, спросила девушка. – Он покинул вечер. Что вам надобно от него? - Я хотел лишь убедиться, что он не испортит прием, - поспешил оправдаться Пик. – Он был разозлен. - Не стоит волноваться об этом, - кивнув, дама, приняв еще более серьезный вид, хотя казалось, что уж более строгой она быть не могла, намеренно развязно и дерзко предупредила юношу. – Не вы хозяин салона, не вам и беспокоиться о таких мелочах. Вы, видно, сильно насолили моему брату, но бросьте. Мы с ним сами разберемся. Ваше участие не требуется. - Я хотел просить вас передать ему мои извинения, уж он знает за что, но теперь не стоит вам занимать этим свои мысли. Хорошего вечера, - сдерживая подступающий к горлу гнев, Пик раскланялся и решил, что на сегодняшний день с него хватит – он порядком устал от общества, окружавшего его, а потому с намереньем покинуть дом павлоградский гусар воротился к Хелен, которая, уже не смущаясь, мило беседовала с Беллерозом. Сообщив спутнице свое желание, Пик наскоро прощался с Ромео, раскланялся с приобретенными за вечер знакомыми, а, завершив свой променад и прихватив верхнюю одежду, покинул салон в обществе дамы. Поймав карету с извозчиком почти сразу, молодые люди заскочили в нее и, привольно устроившись, погрузились в напряженное молчание, которое вскоре прервал сам Королев. - Не слишком уж явно вы высказывали ему свою заинтересованность, mon cher? - Нисколько, - весело отвечала Хелен, наблюдая из окна разбушевавшуюся Неву. – он милый и добрый человек, который, кажется, ответил на мои чувства. - Бога ради, вы знаете его не более часа, – справедливо заметил Пик. – Не думали ли вы, что он мог бы вас скомпрометировать? - Вы не правы, - мягко не согласилась девушка. – Беседовали бы вы с ним столько ж сколько и я, вы бы меня понимали. - Первое впечатление может быть обманчиво, мой друг, – настоятельно и поучительно проговорил Королев. – В прочем, не мне вас отговаривать от встреч с ним. - Вы б не стали делать этого, даже если б хотели, - рассмеявшись, ответила Хелен. – Так что же с Вару Властовичем? Вы нашли его? - Ваш унтер-офицер был прав, - надевая на плечи фуфайку, отозвался гусар. – Он давно уж покинул прием. - Какая жалость, он показался мне занятным человеком, - с легкой разочарованностью промолвила дама, так же скоро забывшая о своих переживаниях из-за странной ссоры, как и вспомнила о них. - Все-то вам кажется, - рыкнув, саркастично подметил Пик. – К слову, и кажется-то вам неверно. На вечере мы были три часа, против вашего одного. На справедливый упрек девушка ответила улыбкой, не видимой павлоградскому гусару, укутавшемуся в телогрейку, и, продолжив рассматривать городские улочки, умолкла. На дворе стояла сырая, морозная ночь, россыпь звезд давно уж укрылась одеялом плотных пуховых темных туч, не проливших пока ни капли, луна одиноко скиталась, то и дело показывая лысую свою голову над верхушками домов, туман все так же обольстительно прогуливался по улочкам, заглядывая в горящие окна, игриво застилая извозчику путь, Нева, заскучав в ледяном безмолвии, пугающе сильно вздымала волны и шутливо убегала всякий раз, когда капли попадали на карету. Петербург поблескивал богемными огнями бронзовых фонарей, величаво вздымая стены серых зданий к чернеющему небу, и скалил страстные пасти набережной, словно прогонял живые души, бродящие вокруг, проспект же делано строго убегал вперед, каменной кладкой подталкивая экипаж, укатывавший далеко от салона.