Моё дитя

Робинтон почувствовал, что с Менолли что-то сильно не так, как понял и то, что её слова - не для чужих ушей. Когда ему удалось вежливо закончить разговор с Брудеганом и они остались в коридоре одни, он повернулся к ней. - Мастер Робинтон, - выдохнула девушка ослабшим без причины голосом. - Красотка поднялась в брачный полёт, Заир полетел за ней. Лицо Робинтона посеръёзнело. Пролегла эта, так раздражающая Менолли, морщинка между бровей. Позже, вспоминая это, девушка сгорала со стыда, но в том моменте, в пелене тумана брачного полёта файров, обволакивавшей её сознание, она потянулась к ней рукой, чтобы разгладить. - Так, - молвил Робинтон бесстрастно, - идём. Он повёл её было за руку, но ноги девушки подкосились и она дрожала всем телом. Тогда он обнял её так, что она могла опереться о его плечо. Её свободная рука, неподвластная хозяйке, поползла по его широкой груди и расстегнула дрожащими пальцами верхнюю пуговицу его рубашки. Он остановился, повернул её, держа за плечи, так, что Менолли показалось, будто её янтарный взгляд утонул в синеве его очей. - Держись, Менолли, - он встряхнул её за плечи, и в её воспалённом мозгу всплыла картина, как Ф'лар Бенденский трясёт Лессу. - Файры не драконы, ты можешь не позволить чувствам Красотки захватить тебя, слышишь? Ты слышишь меня, Менолли? Она попробовала отделить свои чувства от чувств своей королевы, но в глазах в миг потемнело и её начало трясти. Робинтон взял её на руки. Как тогда, несколько оборотов назад, когда она ещё не знала его имени, а он даже не подозревал что это она - юное дарование, подмастерье Петирона, так усердно разыскиваемая всем его Цехом. Такая же невесомая. Каждое его прикосновение жгло её кожу огнём, звуки его голоса заставляли её таять, а когда он взял её на руки, она ощутила жаркое тепло его тела и прислонилась к нему своёй трепещущей фигуркой. Он принёс её в свою спальню (где находится её скромная комнатка он не знал) и положил на широкую постель, украшенную бархотно-синим покрывалом. Когда он отстранился, Менолли словно стало не хватать воздуха. Заструились по щекам солёные слёзы. Она как рыбка, выброшенная на берег, заметалась по постели, лишённая живительной ласки. Её руки потянулись к нему, он накрыл их своей широкой ладонью. На её лице мелькнула восхищённая и слегка безумная улыбка. Хотелось сказать ей что-то ободряющее, но голос внезапно куда-то пропал. Он ощущал мягкие, нежные руки и мозольки на пальцах - от струн. Робинтон присел на кровать рядом с ней. Всё же, и он ощущал все "прелести" брачного полёта. Она привстала, опираясь на одну руку, и Робинтону показалось на один миг, что всё закончилось, что время возобновило свой ход, что он прошёл это испытание на самоконтроль. Но она высвободила свою левую руку из его руки и обвила ею его шею и потянулсюась к нему, подалась к нему тонкая, напряжённая, как струна. Арфист мягко и быстро, настолько, насколько он мог совместить эти два прилагательных, высвободился из этих объятий и крепко взял её за запястья. Пелена брачного полёта начала спадать с её глаз, лишь едва-едва, а между тем он прикрыл веки, чтобы не видеть в её прекрасных глазах жемчужины слёз. - Я люблю тебя, мастер, - эти слова прозвучали ещё слабым, но уже сознательным голосом, полным мягкой печали, - прости меня. Что бы она не сделала, не было бы того, на что он мог бы обидеться. Сейчас он больше чувствовал, что ему стоит просить у неё прощения. Каждая дорожка, проторенная слезой по её обычно румяным, но теперь белым, щекам, доставляла ему ощутимую, почти физическую боль. - Моё дитя...