Здесь холодно как в раю

      Горшенев бесцельно тащился по треснувшему тротуару, вяло переставляя ноги по мокрому от тающего снега асфальту. Его не смущали ни мороз, ни ветер, ни сигналящие ему машины, когда он забывался и выходил на проезжую часть. Он шел по улице уже несколько часов, пальцы уже успели онеметь от холода, а лицо и уши сильно раскраснелись. Парень не чувствовал, как дрожал в своей расстегнутой осенней косухе, что ни на йоту не защищала его от разбушевавшейся погоды, и даже не заметил, как сильно задувает ветер ему под футболку. Все физические ощущения притупились, отошли на второй план. Миша не ощущал свое тело так, как было положено. Все, что он сейчас видел — это дорогу перед собой, а все, что чувствовал — всепоглощающую пустоту, что разъедала его изнутри, словно кислота, миг за мигом разрушая тело и душу.       Парень продолжал идти по своему неизвестному и незапланированному маршруту, игнорируя звук визга шин и редких прохожих, пока не заметил боковым зрением старый железный мост, что перевесился над небольшой полузамерзшей речушкой. Впервые за все это время, что он провел бессознательном состоянии, действуя исключительно на автопилоте, его взгляд стал осмысленным. Парень на мгновение застыл на месте, а затем стал медленно продвигаться в сторону моста. Он аккуратно ступил на ржавую поверхность, чувствуя, как она под ним прогибается, и начал постепенно, неспешными шагами перебираться на середину моста.       Людей в этом районе почти не было, тем более в такую погоду. Многие назовут ее противной: холод, ветер и слякоть, в общем, ничего приятного. Да и старый мост, возвысившийся над всеми забытой речкой, мало кого волновал.       Миша, по правде, даже не мог вспомнить, во сколько он вышел из дома, а узнать время возможности нет — там же, на кухонном столе покоится почти севший мобильник с треснувшим экраном. Парень даже не мог оценить, нарочно ли он его оставил, ведь мысли были заняты совершенно другим. Да и весь пройденный путь был как в тумане, он мог сконцентрироваться только на «здесь и сейчас».       Миша глубоко вздохнул и облокотился на перила, пустым взглядом рассматривая заледеневшую реку. Такое протяженное водное пространство, омывающее чуть ли не половину всего города. И как только оно может быть ненавистным всем жильцам этого богом забытого места? Ответ до банального прост: выбросы с завода и ужасная вонь. Да и расположение, выходит, не очень, и, вообще, лучше бы здесь стояла очередная многоэтажка, а не эта уродская лужа!       Горшенев подумал, что здесь ему самое место: на грязном дне жалкой речушки, среди скопища пластиковых бутылок и ледяной мутной воды.       Он обхватил руками железные перила и поднял взгляд к небу. Белое, и небо и земля были одного и того же бесконечно пустого и холодного белого цвета. От улиц, окрашенного в него разит равнодушием, от людей, в чьих глазах его отблески… Не стоило ничего ожидать.       Горшенев хмуро обвел взглядом свои раскрасневшиеся от мороза руки, которые крайне плохо выполняли свои функции. Он крепко зажмурился и с силой вцепился в перила. Миша медленно занес ногу над железной перекладиной, осторожно ставя ее с той стороны ограждения. Ему было как-то слишком тесно среди ржавых решеток, он лихорадочно хотел приблизиться к воде, чтобы никакие преграды не разделяли его тело и ледяную глубь. Когда парень аккуратно перекинул и вторую ногу, будучи теперь полностью за ограждением, он затаил дыхание.       Он надеялся ощутить страх, но, к сожалению, ничего похожего на него не почувствовал. Только странная надуманная легкость, как будто дышать теперь можно было полной грудью, и дуновение ветра, что приятно играло с его волосами.       Глубина тянула. Конечно, Миша понимал, что, возможно, встретит лишь твердую поверхность льда, если спрыгнет. Но в этот момент ему просто до боли хотелось отдать свое тело воде. Похоронить себя навечно в сердце разрушительной стихии, в месте, которое превратили в свалку. Было в этом что-то такое. До боли знакомое.       Горшенев расцепил пальцы. Он поднял руки в стороны и прикрыл глаза, ловя всем своим телом ветер. В один момент он почувствовал себя таким свободным, что захотелось смеяться. В своей обычной жизни он был лишь заложником обстоятельств, узником чужих неоправдавшихся надежд. А здесь на душе стало так легко, так бесконечно легко! Появилось такое нужное чувство вседозволенности, ощущение единения с чем-то большим.       Миша удовлетворенно улыбнулся и, прикрыв глаза, шагнул в пропасть.       Он спрыгнул. Лед сломался под весом его тела и парень провалился под воду. Сильный удар выбил из легких почти весь воздух, Горшенев начал хаотично размахивать руками, пытаясь выплыть к воздуху, но путь к внешнему миру был отрезан ледяным покровом. Несколько минут он конвульсионно дергался во тьме, пока рефлекторно не вдохнул, мгновенно испытывая мучительное удушение. Грудь невыносимо разрывало, движения становились все более и более слабыми.       Несколько секунд предсмертной агонии и сознание покинуло Миши. Его бездыханное тело опускалось все ниже и ниже, пока последний воздух не вышел из его легких, и парень не погрузился на далекое, темное и такое холодное дно.