***
Утром Чонгук просыпается в наполовину разрушенном гостиничном номере, в окна которого пробиваются яркие лучи солнца — и в пустой постели. Моргает, чтобы прогнать пелену с глаз, болезненно стонет от скованности в суставах, но пытаясь потянуться, обнаруживает, что не может двигать руками — он пристегнут к кровати. — Какого… — звон металла проясняет ситуацию. А ведь он даже не догадывался, что у Тэхёна были с собой наручники. — Ты проснулся, Чон? — скрипучий голос Тэхёна льется из рации, которую тот оставил на прикроватном столике. — Какого хрена? — интересуется у него Чонгук, дергая за наручники, но те упрямо не желают поддаваться. Ответом ему служит отвратительно жизнерадостный голос: — И тебе доброе утро. Видимо, ты уже заметил мой скромный подарок. — Где этот чертов ключ, Ким? — рявкает Чонгук. — Это тебе придется выяснить самому, — рация доносит до него счастливый смех, и раздражение Чонгука увеличивается в десятикратном размере. — О, и кстати, на твоем месте я бы поторопился. Обеспокоенные постояльцы могли доложить о том, что прошлой ночью из этого номера раздавался подозрительный шум. Полиция уже в пути. — Ты мелкий говнюк, Ким Тэхён, — сквозь стиснутые зубы сообщает ему Чонгук, но при этом ничего не может с собой поделать — ему смешно. Он лежит голый под одеялом, и остается только надеяться, что Тэхён не унес с собой его одежду, иначе он будет вынужден заявиться к Юнги в халате. К Юнги, у которого и так достаточно поводов на него поорать, и ни к чему добавлять к и без того огромному списку ещё один унизительный инцидент. Но даже при том, что ключ может быть спрятан где угодно, Чонгук понимает, что не может разозлиться по-настоящему. — Я убью тебя за это, — обещает он и вновь слышит радостный смех Тэхёна. — Буду ждать с нетерпением, — отзывается тот. — До встречи, Чон. И рация замолкает.***
12 марта 2023 г. в 17:17
Ким Тэхён, возраст 24, сидит в баре отеля. Он не один. Рядом с ним мужчина, возраст неизвестен, что-то говорит — и Тэхён смеется. Одет Тэхён стильно: удачное сочетание простой, но модной черной водолазки и обтягивающих черных брюк. На спинке барного стула длинное серое пальто. Волосы, которые в прошлый раз были темно-русыми, теперь выкрашены в каштановый цвет. Ему очень идет, хотя опять же — ему идет всё. Он пьет что-то похожее на виски, но в стакане скорее всего водка с колой. Делая глоток, вновь смеется, глядя в глаза сидящему рядом мужчине.
За всем этим Чонгук наблюдает через прицел снайперской винтовки.
Губы Тэхёна двигаются, но разобрать, что он говорит не представляется возможным. Не то чтобы это имело значение, потому что Чонгук уверен: что бы ни болтал сейчас тот мужик — в его словах не было ничего смешного и интересного. Он знает, как выглядит Тэхён, когда смеется на самом деле: его смех искренний и живой, не имеющий ничего общего с этим показушным весельем. Это притворство ради победы в игре, которую тот затеял. Хотя нужно отдать ему должное — из Тэхёна вышел отличный актер, его смех на секунду заставил Чонгука поверить. Не стоит и говорить, что его собеседник уже давно одурачен. Чонгук немного смещается, наводит прицел на лицо Тэхёна. Легкого выстрела не получится: не с этого расстояния, не при таких порывах ветра, и не с другими клиентами бара, что время от времени появляются вблизи от Тэхёна, загораживая тем самым обзор. Менее опытный снайпер провалил бы задание, но у Чонгука за плечами долгие годы практики, а это значит, что заброшенное здание, расположенное через дорогу от отеля, станет тем местом, где он наконец избавится от своего самого главного соперника, а по совместительству огромной занозы в заднице — Ким Тэхёна.
— Поторапливайся, Джей-Кей, — в оживших наушниках раздается голос Юнги. — Пока мы тут не состарились. Некоторым из нас хочется побыстрее попасть домой.
— Ты и так уже старый, — Чонгук снова вглядывается в прицел. — И ты меня отвлекаешь.
— Говнюк, — приходит ответ вместе с отчетливым фырканьем, но на том конце послушно замолкают.
Там, внизу, Тэхён продолжает улыбаться неизвестному мужчине. Чонгук понятия не имеет, кто этот человек: возможная цель или потенциальный любовник. Не знает этого и Юнги, что, в общем-то, неудивительно, учитывая, что Тэхён не менее скрытен, чем они сами. Он больше склоняется к первому варианту: мужчина не во вкусе Тэхёна — слишком уж стар, даже с этого расстояния его залысины бросаются Чонгуку в глаза. Невозможно представить, чтобы Тэхён по собственному желанию полез в постель с кем-то вроде него. К тому же, кому как не Чонгуку знать — чтобы загнать в ловушку свою жертву, тот не гнушается использовать самые разные методы, в том числе обольщение. Но, в конце концов, всё это не имеет значения: планирует ли Тэхён убить своего спутника или собирается с ним трахаться, — ничему из этого не суждено сбыться. Палец опускается на спусковой крючок винтовки, едва не подрагивает от желания нажать на него поскорей и размазать мозги Тэхёна по всему бару. В самый центр, в точку прямо посреди глаз — именно туда ударит пуля. Чонгук даже знает, как это будет: вот откидывается назад голова, выстрел опрокидывает тело навзничь, красная кровь обагряет лицо мужчины напротив, пока тот наблюдает за этим падением. И за секунду до того, как Тэхён останется лежать распластанным на полу, Чонгук увидит это: потрясение, застывшее на его лице, которое скажет об очевидном — Тэхён не допускал даже мысли о том, что с ним может такое случиться.
Эта воображаемая победа так сладка, что вкус её можно почувствовать на языке. Они играют в эту игру почти три года и сегодня вечером… сегодня вечером Чонгук наконец-то одержит верх. Он не испытывает ненависти к своему коллеге по ремеслу, вовсе нет. Тут замешено очень много сложных чувств, некоторые из которых часто подходят к опасной черте, за которой и начинается ненависть, — но всегда недостаточно близко. Его раздражают в Тэхёне отдельно взятые черты: бесконечные насмешки, глупое самодовольное лицо, обаяние, которое то появляется, то исчезает, словно его обладатель способен пользоваться им как выключателем, умение всегда, в любой момент вывести Чонгука из себя, и, наконец, тот факт, что Тэхён был не менее амбициозен и честолюбив, чем сам Чонгук. Даже все попытки Тэхёна прикончить его не вызывают в нем ненависти, но от одной только мысли о проигрыше мороз проходит по коже. Он наконец-то избавится от него и это будет блистательная победа.
— Тебе кто-нибудь говорил, что ты немного странный? — в наушниках в очередной раз слышится голос Юнги. Чонгук угрюмо усмехается. Секунда уходит на то, чтобы еще раз оценить скорость ветра и на миллиметр сдвинуться влево, дабы пуля без ошибки смогла найти свою жертву.
— Если кто-то и говорил, то его уже нет в живых.
Юнги что-то бормочет в ответ, но из-за громкого стука клавиш смысл сказанного ускользает.
— Просто помни, — продолжает Юнги нараспев, — что твоя задача — убрать Ви и самому убраться оттуда. И хотя бы в этот раз постарайся не вляпаться в неприятности.
— Понял, — на автомате выдает Чонгук, почти не вслушиваясь в чужую речь: всё внимание в этот момент направлено на Тэхёна, на его смеющееся лицо в прицеле винтовки.
Тэхён выглядит по-настоящему расслабленным, неважно — игра это или нет. Сейчас он полностью в своей стихии, и тот бедолага, его спутник, уже, вне всякого сомнения, у него под каблуком. И он определенно думает о смерти, вот только вот не о своей. Чонгук не может сдержать улыбки, глядя на ничего не подозревающего Тэхёна. Убийство заклятого соперника с помощью снайперского выстрела никогда не входило в его планы, он всегда мечтал, что это будет пистолет, что он лично, с близкого расстояния всадит пулю в это хорошенькое личико. Но у клиента (одного из многих, кто желал Тэхёну смерти по великому множеству причин) были свои планы: тот требовал, чтобы всё было сделано по-тихому, без излишней суеты, так что винтовка оставалась единственным разумным решением. Отчего-то Чонгуку кажется, что Тэхён бы тоже расстроился. Он даже слышит этот глубокий голос и видит усмешку на идеальных губах — «какая жалость, Чон, я разочарован».
Без Тэхёна всё будет по-другому, — даже Чонгук в состоянии это признать. И он признаёт, готовясь сделать выстрел. На протяжении почти двух лет они оставались врагами с привилегиями, пытались убить друг друга столько раз, что Чонгук и сам уже сбился со счета. Но несмотря на то, что ему нравится испытывать это чувство опасности рядом с Тэхёном, он скорее предпочтет умереть на месте, чем позволит себе проиграть и самому быть убитым.
— Это было по-настоящему, Ким, — бормочет Чонгук, в то время как прицел винтовки направлен точно в лицо Тэхёну. Лишь пара секунд отделяют его от того момента, когда палец нажмет на спусковой крючок, но тут он делает то, что клятвенно пообещал себе больше никогда не делать: он сомневается. И всего доли секунды этих сомнений достаточно для того, чтобы всё полетело к чертям. Потому что Тэхён внезапно смотрит прямо вперед, и против всех теорий вероятностей их взгляды встречаются в оптическом прицеле винтовки. В тот момент Чонгук уже знает — он облажался.
Он даже отреагировать не успевает, а Тэхён уже соскальзывает с барного стула, объясняет что-то мужчине, не прерывая при этом зрительного контакта с Чонгуком, — и эта проклятая самодовольная ухмылка на его губах говорит сама за себя. Подмигнув ему напоследок, Тэхён исчезает.
Игра начинается.
— Блядь, — Чонгук в одно мгновение оказывается на ногах, отбрасывая винтовку — нет времени ее разбирать. — Юнги, у нас проблема.
— Что происходит? — тишина в наушниках прерывается взволнованным голосом.
— Он знает, что я здесь, — Чонгук в спешке осматривается. Этим утром это заброшенное здание казалось идеальным местом для укрытия — огромное количество пустующих комнат давало возможность выбрать лучший угол обзора; теперь же он думает, что совершил ошибку, остановив свой выбор на здании, в котором имелось всего несколько выходов. Он на девятнадцатом этаже, лифт не работает вот уже как целое десятилетие, а значит остается только обычная лестница и проржавевшая, полуразрушенная пожарная, которая, судя по всему, поможет ему оказаться внизу гораздо быстрее, чем ему бы того хотелось.
— Джей-Кей, уходи оттуда, ты же знаешь Ви…
— Знаю, блядь, знаю, — ругаясь, Чонгук вылетает из помещения и вмиг преодолевает два последних лестничных пролета, ведущих к выходу на крышу. — Чертов Ким со своими чертовыми игрушками.
— У тебя мало времени, — озвучивает Юнги очевидное. — Куда ты направляешься?
— Когда не знаешь, что делать, — Чонгук ногой вышибает дверь, — выбирайся на крышу.
Юнги еще что-то говорит, но слова теряются в шуме ветра. Зная Тэхёна, можно сказать, что у него в запасе самое большее пара секунд. Уверенными движениями он устанавливает абордажный крюк и, прицеливаясь, бросает, наблюдая, как тот цепляется точно за крышу противоположного здания, врезаясь в бетон. Подергав за трос и удостоверившись в надежности крепления, Чонгук, набрав в грудь побольше воздуха, не раздумывая, прыгает: на какой-то краткий миг кажется, что он падает, но веревка тут же туго натягивается, и он с легкостью планирует между двух зданий. Выбравшись на крышу отеля, Чонгук перекатывается, в то время как где-то там, у него за спиной, помещение, которое он занимал всего каких-то пару мгновений назад, взрывается ослепительным огненным шаром.
Чонгук уже на ногах — настороже и готовый ко всем фокусам, что может ещё выкинуть Тэхён. Поток горячего воздуха от прогремевшего взрыва ощущается даже здесь. Он не знает, был ли установлен во взрывном устройстве таймер или Тэхён управлял им дистанционно: и в том и в другом случае Чонгуку повезло, что он успел во время унести оттуда ноги.
С другой стороны, Тэхёну нравится играть в эти игры.
Когда рядом кто-то хлопает в ладоши, Чонгук реагирует мгновенно — даже не смотрит, а просто стреляет вслепую в том направлении, откуда слышится звук. Пули врезаются в стену, а Тэхён, само собой, уклоняется: ублюдок умеет двигаться чертовски быстро, если захочет.
— Чон, — глубокий голос раздается справа, разносится по всей крыше. — Было очень мило с твоей стороны заглянуть на огонек.
— Я получил твой маленький подарок, Ким, — Чонгук снова стреляет, на этот раз ориентируясь на звук чужого голоса. Через дорогу от них, на другой стороне, горит заброшенное здание, и пламя от пожара поднимается все выше и выше, словно желает достать до самого усеянного звездами неба. Вой сирен разносится где-то внизу, вдалеке; что-то кричат случайные прохожие. Всё это уже неважно. Сейчас имеет значение только Тэхён: Чонгук заставит его пожалеть.
— О, правда? — на этот раз голос доносится откуда-то сзади. — Тогда получи еще один.
Чонгук успевает отклониться в сторону, за секунду до того, как два острых лезвия распарывают воздух в том месте, где только что находилось его лицо.
— Какая щедрость, — уворачиваясь от очередного выпада, он стреляет сам — туда, где, как ему кажется, должен скрываться в тени Тэхён. Но пули снова не достигают цели, заставляя Чонгука рычать от накатывающего волнами раздражения.
— Ну, я думаю, что моя работа на этом закончена, — сообщают наушники голосом Юнги, — потому что когда вы двое увлекаетесь, этому конца и края не видно. Развлекайтесь, ребятки. А ты, парень, постарайся не отдать концы, и не устраивай беспорядков, и свяжись со мной завтра утром, если всё ещё будешь жив.
— Понял, — отключаясь, он сдергивает бесполезное в данный момент средство связи и, прислушиваясь, пытается определить местоположение Тэхёна. Нужно сделать глубокий вдох. Злость до добра не доведет, особенно с таким соперником, который каждый раз придумывает новые способы, как вывести его из себя — и тем самым заставить потерять концентрацию.
— Ты внезапно засмущался? — зовет Чонгук, направляясь в ту сторону, где, по его расчетам, должен находиться Тэхён, надеясь заметить хотя бы отблеск тени. Тот не один обладал умением играть на чужих нервах — в их случае это был обоюдоострый меч. — Почему бы тебе не выйти и не показать мне свое прелестное личико?
— Как я смотрелся в прицеле винтовки? Неплохо, да? — в мелодичном голосе сквозит насмешка, но его обладатель упрямо не желает покидать своего укрытия. Чонгук больше не стреляет напропалую, выжидает того момента, когда Тэхён осмелится высунуть нос. Сердце отстукивает бешеный ритм, тело трепещет от предвкушения, мышцы напряжены, — он готов броситься в атаку. Он дышит ночным свежим воздухом, в то время как глаза и уши служат одной лишь цели — отыскать врага. Слишком много адреналина в крови, и руки чешутся от желания разрядить во что-нибудь обойму, — а желательно в кого-нибудь. Никто не любит игры больше, чем Ким Тэхён, и Чонгук с радостью с ним поиграет.
— Как и всегда, дорогуша, — отвечает он приторно-сладким голосом. — Мне даже жаль, что придется испортить такое красивое лицо.
— Забавно. — У Чонгука в распоряжении одна секунда, чтобы сгруппироваться: Тэхён налетает на него из темноты, и под весом чужого тела он падает, сразу же перекатываясь. Теперь голос Тэхёна раздается прямо над ухом: — Мне в голову пришла та же самая мысль.
По итогам возни Чонгук оказывается на спине, с навалившимся сверху Тэхёном. На крыше холодно, и этот неприятный холодок просачивается даже через слои одежды. Колени Тэхёна по обе стороны от его груди, острое лезвие прижато к горлу Чонгука — пока еще недостаточно сильно, чтобы порезать. В оглушительной тишине они смотрят друг другу в глаза, пока губы Тэхёна не растягиваются в ухмылке — не менее отточенной, чем его нож.
— Ну здравствуй, милый, — глубокий голос сочится притворным добродушием, а глаза — жесткие и холодные, могут с легкостью тебя сжечь. — Давно не виделись. Я даже слегка заскучал.
— Боже упаси, — Чонгук позволяет себе улыбнуться, прежде чем с силой рвануться вверх, сбрасывая Тэхёна. Они перекатываются, борются, стараясь взять верх, и когда чужой локоть проезжается Чонгуку по подбородку, на какой-то миг ему кажется, что у него искры сыпятся из глаз. В конце концов, используя превосходство в силе, он придавливает Тэхёна к бетонной поверхности. Это не так-то просто: тот гораздо сильнее, чем выглядит, а еще в десятки раз злее, и хотя удается сжать ему руки, Тэхён, недолго думая, мгновенно и со всей дури бьет головой, да так, что Чонгук отшатывается от него, ощущая, как вниз по подбородку стекает кровь.
— Мать твою, Ким, — рычит он, стирая рукой ярко-алую струйку, а разбитый нос уже начинает пульсировать от боли.
— Упс, — тот лишь посмеивается и в одно плавное движение оказывается на ногах.
Теперь у Чонгука появляется возможность получше его рассмотреть. Он не совсем уверен, откуда, в промежутке между баром и крышей, тот нашел время, чтобы переодеться, — вероятно, сделал это в лифте. Исчезли черная водолазка и брюки, на смену им пришли наводящие на грешные мысли, облегающие кожаные штаны, — в которых задница Тэхёна, нельзя не отметить, выглядит просто восхитительно — и старый укороченый топ с выведенной красными буквами надписью «живи или умри». Корсет в виде пояса подчеркивает и без того узкую талию. А сверху накинут пиджак — на пару размеров больше, — под которым скрываются с дюжину острых, прилегающих к груди ножей. Еще один нож поблескивает лезвием у Тэхёна в руке. Чонгук всегда делал выбор в пользу огнестрельного, тогда как Тэхён предпочитал холодное оружие и — чертов выпендрежник — взрывчатку, если позволял случай.
— Принарядился для меня? — интересуется Чонгук елейным голосом, используя эту паузу, чтобы отдышаться.
— Мечтай, — улыбка не сходит с лица Тэхёна, хотя он и огрызается. — Просто хочу хорошо выглядеть в тот момент, когда перережу тебе горло.
— Знаешь, а кровь ведь довольно сложно смыть с кожаной одежды, — Чонгук старается незаметно осмотреться вокруг, а в голове в это время возникают сотни планов для следующей атаки, сотни способов убедиться в том, что только один из них уйдет с этой крыши живым. — Так что это, наверное, даже неплохо, что у тебя всё равно ничего не выйдет, да?
— Ты всегда был невыносимо самоуверенным сукиным сыном.
Они медленно движутся по кругу — как два боксера на ринге, два хищника, напавших на след. Чонгук, не смея отвести взгляда, делает несколько осторожных шагов в сторону, продолжая движение: кажется, словно что-то невидимое притягивает их друг к другу, заставляя, подобно двум спутникам, вращаться вокруг оси.
— Кто бы говорил. Не могу дождаться момента, когда я сотру эту самодовольную ухмылку с твоего треклятого лица.
— Чего тогда ты ждешь? — Темные глаза Тэхёна сверкают в темноте. — Иди сюда.
Они бросаются навстречу одновременно, словно единое целое. Чонгук хватается за нож, прилегающий к бедру и успевает как раз вовремя: металл лязгает о металл, когда Тэхён заносит в воздух острое лезвие. Но Тэхёна так просто не остановить, он продолжает взмахивать рукой снова и снова, вынуждая Чонгука блокировать выпады и в то же время пытаться самому нанести удар: он ищет слабое место, любую осечку, которая позволит вонзить нож между ребер.
Проблема в том, что они, как соперники, практически по всем параметрам равны друг другу — и так было всегда. Чонгук может предсказать каждое последующее движение, блокировать выпад — и наоборот. Вероятно, это и есть та самая причина, по которой их соперничество длится столь долго. Они слишком хорошо знают друг друга, и старые трюки тут не сработают. При каждом столкновении с Тэхёном Чонгук узнает о нем что-то новое, а каждая попытка убийства сводит их еще ближе.
Они дерутся, но кажется будто танцуют. Идеальная синхронизация, каждый удар и контрудар выходит таким же слаженным, как часовой механизм, словно они двигаются под какую-то слышную только им двоим музыку. Когда Тэхён, избегая нацеленного ему в глаз лезвия, отклоняется влево, Чонгук уже там, готовый пырнуть в живот. Когда Чонгук отступает вправо, Тэхён, раскусив уловку, едва не вонзает нож ему в шею.
Так всё и продолжается. У Чонгука внутри кипит от остроты ощущений, сердце заходится в бешеном ритме, когда он видит лицо Тэхёна — яростное и безумное; его глаза кровожадно сверкают, и Чонгук знает, что тот чувствует то же самое. Чувствует всплеск адреналина, заставляющий сердце биться чаще, стекающие по спине и тут же остывающие в потоках прохладного ночного воздуха струйки пота, и абсолютную пустоту в голове, когда испаряются все мысли, и всё, что остается важным — это нож в руке и Тэхён, стоящий напротив.
Вот так. Только так Чонгук знает, что жив.
Он не задумывается о том, что эти чувства он испытывает только рядом с Тэхёном.
Тэхён пригибается, в каждой руке — по ножу, и Чонгук заносит ногу, целясь в лицо, но вместо челюсти задевает плечо, потому что тот в последний момент уклоняется. Тэхён теряет равновесие, но быстро приходит в себя, и, вскакивая на ноги, швыряет один из ножей, который едва не задевает бедро Чонгука.
— Ты становишься неповоротливым. — У Тэхёна грудь ходит ходуном; рвано выдыхая, он отступает назад.
— Забавно, я хотел сказать то же самое про тебя.
Чонгук утирает окровавленные губы. Нос всё ещё болит, но кровь больше не идет. Тэхён наблюдает за ним, сузив глаза, а с лица не сходит улыбка.
Вытягивая пистолет из заднего кармана армейских брюк, Чонгук стреляет — пуля задевает чужое плечо, и Тэхён, вскрикивая и распахивая глаза от удивления, отходит назад.
— Это нечестно, — жалуется он, уворачиваясь от выстрелов, которые Чонгук продолжает посылать в его направлении: пули каждый раз приземляются там, где секунду назад находилась его нога. Когда ему удается укрыться за гигантских размеров вентиляционной системой, Чонгук прекращает палить из пушки.
— Не моя вина в том, что ты упорно продолжаешь заявляться на перестрелку с ножами в руках.
Медленно он приближается к укрытию, ухмыляясь, когда взглядом ловит тень от пиджака. Как неосторожно с твоей стороны, Ким.
Держа палец на спусковом крючке, он поворачивает за угол, но представшее перед ним зрелище заставляет чертыхнуться: пиджак висит, пришпиленный к стене ножом. Он оборачивается как раз вовремя, потому что Тэхён — теперь уже в одной футболке, несмотря на холод — несется прямо на него с маниакальной улыбкой на губах.
— Попался, Чон!
Чонгук целится в него, но уже слишком поздно: преодолевая оставшиеся дюймы, Тэхён вонзает лезвие ему в живот.
Пропуская со свистом воздух в легкие, Чонгук отшатывается назад, почти падает, но в последний момент восстанавливает равновесие — и отходит еще дальше, увеличивая между ними расстояние.
— Как я и сказал, — Тэхён опускает взгляд вниз, на чистый, без единой капли крови нож в своей руке, — ты чертов жулик, Чон.
Его язык проходится по лезвию, словно желая убедиться в том, что на нем действительно нет крови, а Чонгук приподнимает край темной футболки, являя взору скрытый под ней бронежилет.
— Даже планируя убрать меня выстрелом с расстояния в пятьсот метров, ты всё равно надел это. — У Тэхёна на лице по-прежнему играет улыбка. — Я должен быть польщен?
— Мир не крутится вокруг тебя одного. — От сильного удара всё равно больно, даже если это всего лишь крохотная доля той боли, которую Чонгук мог бы сейчас ощущать, вонзись нож ему в живот на самом деле. Но он слишком хорошо знает Тэхёна, потому и принял меры предосторожности — его старые раны всё ещё ноют.
— Ну вот, а я было решил, что особенный, — Тэхён наигранно дуется, но с Чонгуком этот номер не пройдет.
— О, ты действительно особенный, — он потягивается, пока суставы с хрустом не встают на место. — Думаешь, я когда-нибудь тратил так много времени и усилий на чье-то убийство?
— Какой же ты льстец, — короткий смешок. — Я буду скучать по тебе, после того как убью.
Чонгуку хочется рассмеяться. Весьма маловероятно, что кто-то еще будет по нему скучать. Возможно, Юнги, и еще несколько ребят из их организации — Намджун, Хосок… но помимо них? Что ж, похоже Ким-чертова-заноза-в-его-заднице-Тэхён будет. Разве это не смешно? И с каждым разом Чонгук всё больше этому верит. Не то чтобы он собирался позволить себя убить, но слышать такое весьма приятно.
— И я тоже, Ким.
— Я рад, что ты не умер тогда — когда мы с тобой встретились в первый раз. Иначе мне было бы очень скучно.
Рука Чонгука совершенно неосознанно тянется к боку — к тому месту, где на его коже до сих пор красуется старый шрам.
— Ты действительно думаешь, что я бы умер, не заставив сначала тебя заплатить?
Глаза Тэхёна горят, и даже вот так, ночью, в темноте, прорезаемой лишь резким освещением с крыши, он сам словно весь светится изнутри. И похож на ангела. Чонгуку иногда делается смешно от того, насколько обманчивой может быть внешность. Потому что ему прекрасно известно о том, как много этими руками пролито крови.
— Думаю, что нет. Мы так и будем предаваться воспоминаниям или всё же вернемся к прерванному занятию? — спрашивает Тэхён и вынимает ножи. — А может ты умеешь только болтать.
— Ты сам напросился, — Чонгук стреляет, Тэхён уклоняется, и их танец начинается заново.
Если Тэхён и устал, он никак этого не показывает: лишь только капли пота поблескивают над бровью да слышно сбившееся дыхание. Он двигается всё так же раздражающе быстро. А ещё продолжает доставать один нож за другим, — и складывается ощущение, что там у него целый нескончаемый запас. Даже у Чонгука боеприпасы на исходе: он матерится, когда в пистолете заканчиваются патроны, но перезаряжать времени нет и он просто отбрасывает его в сторону. У него был припрятан еще один, но Тэхён не дает ему шанса до него дотянуться и, пользуясь преимуществом, оттесняет Чонгука назад. С каждым шагом он уклоняется от нацеленных в его сторону лезвий, но Тэхён каждый раз нагоняет его, приближаясь на пару шагов в ответ. Их разделяют несколько дюймов: чужое дыхание ощущается на щеке, а нож прорезает воздух где-то над ухом.
Чонгук прекрасно осознает, что позади него стена и что его намеренно загоняют в угол. Он бы сам сделал то же самое, поменяйся они местами. Кажется, что Тэхён доволен сложившейся ситуацией, — если эта ухмылка на его губах о чем-либо говорит. Но никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя забывать об одном: самоуверенность до добра не доведет.
Тэхён целится ему в горло, сверкает лезвие, и Чонгук пригибается в последнюю секунду, дожидаясь момента, когда тот наклонится как можно ближе. Со всей силы, на какую только способен, он бьет Тэхёна по ногам.
Удивление, что на долю секунды расцветает на лице напротив, абсолютно бесценно, но у Чонгука нет времени насладиться моментом: он бросается вперед. Тэхён метит ему в лицо, словно хочет выцарапать глаза, но за свои старания зарабатывает лишь укушенный палец. Они столь близко, что можно ощутить теплоту тел. Чонгук перехватывает нож, выбивая его из рук, и прижимает лезвие к чужому горлу.
Оба замирают, схлестываются взглядами, и с каждым тяжелым вздохом шея Тэхёна оказывается всё ближе к острым краям ножа.
— А ты не изменился, да? — тот улыбается, не обращая внимания на лезвие, оставляющее тонкую полоску на коже. — Столько времени прошло, а ты всё ещё сомневаешься.
Чонгук стискивает челюсти, чувствуя, как напрягаются плечи, как белеют костяшки пальцев, сжимающие нож. На лице Тэхёна играет всё та же улыбка, словно и нет никакого ножа вовсе — и это так бесит.
— Прямо как в тот день, когда мы впервые встретились.
Чонгук оттягивает ворот рубашки. Он терпеть не может костюмы: сорочки и галстуки душат его, словно кто-то ошибся с размером.
— Ли, мэр покидает здание с восточного выхода, отправляйся туда и убедись, что всё чисто, — голос в наушнике раздает указания, обращаясь по вымышленному имени, которое Чонгук получил вместе с заданием.
Он подносит руку ко рту, говорит в микрофон:
— Понял. Выдвигаюсь.
Добирается он до места быстро, по пути проверяя территорию на наличие любых потенциальных угроз. Ничего. Он тяжело вздыхает. Как же скучно.
И докладывает по связи:
— Чисто.
Двери распахиваются, и мэр Квон прогулочным шагом движется навстречу полуденному солнцу. Люди окружают его как мухи: ассистенты, пиар-менеджер, и по меньшей мере пятеро репортеров — пытаются перекричать друг друга, захлебываясь нескончаемым потоком вопросов. Чонгук игнорирует их бессмысленную болтовню и встает на свое место чуть позади мэра — незримый и молчаливый. Такой процессией они и подходят к машине, и мэр Квон взмахом руки отпускает почти всех: с ним остается лишь помощник, забирающийся в автомобиль следом, и Чонгук, захлопывающий дверь прямо у журналистов перед носом.
Когда машина трогается с места, мэр Квон устало вздыхает.
— Как же меня тошнит от этих стервятников. Чертовы газетенки, клянусь, если бы я мог принять какой-то закон, чтобы избавиться от них, я бы это сделал. Пресса в наши дни превратилась в цирк, всё строится на лжи и сплетнях, а простодушный народ за это платит. Боже, я устал, мне надо выпить. И потрахаться.
— Да, сэр, — ассистент мэра — тихий и робкий мужчина слегка за тридцать — быстро кивает. А мэр Квон, вперившись взглядом в окно, продолжает брюзжать, проклиная весь мир и всех в нем живущих. Ассистент, соглашаясь, покорно трясет головой, как и положено подхалиму. Чонгук же игнорирует обоих. Как телохранителя, истерики и сомнительная мораль клиента его не касаются. Как наемного убийцы — это касается его еще меньше.
Кажется, что они едут не меньше часа, но когда Чонгук проверяет часы, оказывается, что прошло всего-навсего двадцать минут. Место похоже на то, что принято называть мужским клубом, но в понимании Чонгука это модное название заменяет другое, более неприглядное — бордель для богачей. И мэр Квон в нем завсегдатай.
Квон выходит из машины, отпускает водителя и помощника, который предварительно получает указание разобраться с прессой — словно у бедолаги в кармане есть волшебная палочка, взмахом которой он сможет заставить все неугодные статьи разом исчезнуть. Войти в здание дозволяется лишь Чонгуку, как единственному — в целях сохранения конфиденциальности — телохранителю. Мэра в ускоренном порядке проводят к главному бару, где менеджер расхваливает новенькую — красивую девушку, которая будет рада составить ему компанию сегодняшним вечером. Чонгук слушает вполуха, пока сам занимается более важными делами: считает, сколько человек находится в баре, насколько быстро удастся добраться до выхода и за какое время примерно доедет до места полиция.
Выполняя приказ, Чонгук остается стоять в паре метров от Квона, пока тот беседует с женщиной, получающей деньги за необходимость терпеть его этим вечером. Чонгук никогда не обращает внимания на женщин, а уж тем более сейчас, когда у него имеются дела поважнее. В конце концов, сегодня знаменательная ночь. Пусть мэру Квону пока об этом не известно, но непрекращающиеся скандалы — самое меньшее из его проблем. Пистолет Чонгука прилегает к поясу надежной, незыблемой тяжестью. Не так уж и много заданий позволяют носить оружие столь открыто — возможно, стоит почаще браться за работу, где он может примерить на себя роль телохранителя.
Мельком он оглядывает расположившихся по обе стороны от Квона женщин. Одна — небольшого роста, блондинка, довольно милая и энергичная, с розовой помадой на губах и длинными ресницами. На вкус Чонгука — чересчур много смеется и хихикает. Другая — очень высокая, с роскошными длинными ногами, которые, кажется, тянутся до бесконечности, гладкие и смуглые. Фиолетовое платье облегает фигуру, длинные темные волосы спадают на плечи. Чонгук не видит лица, но перед глазами предстает другое дивное зрелище, когда рука мэра Квона ложится на ее поясницу. Только чудом он удерживается от того, чтобы не закатить картинно глаза.
Про себя Чонгук извиняется перед ними заранее, за то, что ему, возможно, придется запачкать кровью их нарядные платьица. С другой стороны, если все пойдет по плану, то испачканные платья — это самое худшее, что с ними сегодня случится. Даже будучи наемным убийцей, Чонгук старается не допускать побочного ущерба: устраняя человека, которого его наняли убить, он причиняет вред окружающим только в случае крайней необходимости. Блондинка наполняет бокал Квона шампанским, пока её подружка смеется над какой-то шуткой. Всё это настолько скучно, что Чонгук вновь погружается в себя, фантазируя о том, как убьет Квона, когда наступит подходящий момент.
Ввиду последних скандалов, дабы свести к минимуму риск разоблачения, Квон выбрал для посещения клуба тот промежуток времени, когда там было меньше всего народу. В зале, отведенном под бар, всего пятнадцать столиков — сейчас, не считая Квона, занято только три. За двумя из них — двое одиноких мужчин, каждый в компании здешней красотки, за третьим — два бизнесмена в костюмах и три девушки рядом с ними. Итого девять человек, плюс бармен, менеджер, двое официантов и, само собой, две девушки с Квоном. У входа много охраны, но ночью ситуация была бы гораздо хуже, к тому же в прошлую вылазку Чонгук выяснил, что задняя дверь почти не охраняется, и столкнуться там можно разве что с вышедшим перекурить официантом. После того как раздастся сигнал тревоги, у полиции в среднем уйдет пятнадцать минут на то, чтобы добраться до места — в зависимости от загруженности трафика. Этого времени более чем достаточно, чтобы убраться отсюда. Даже если охрана — та, что у дверей — попытается его остановить, Чонгук уверен, что сможет справиться.
Что ж, это будет легкая прогулка. Собственно, пригрешения Квона и его падкость на молоденьких девушек и сделали его легкой мишенью. Чонгуку потребовалось несколько месяцев — не говоря уже о тех двух случаях, когда он спас ублюдку жизнь, — чтобы завоевать его доверие, зато теперь, когда мэр так полагается на своего верного телохранителя Ли, его жизнь полностью находится в руках Чонгука. Всё, что остается — это взвести курок и получить гонорар.
Он дожидается идеального момента, чтобы застать Квона врасплох. Он позволит ему устроиться поудобнее, пофлиртовать с девочками, которые интересуются не содержимым его штанов, а его кошельком, и только тогда избавится от него, заодно сделав всем одолжение.
Но пронзительный вопль прерывает поток его мыслей, рука тянется к пистолету, пока сам он взирает на развернувшуюся прямо у него перед глазами шокирующую сцену. Мало что еще способно на сегодняшний день удивить Чонгука, но это зрелище исключение: распластанный по дивану мэр Квон, с откинутой назад головой и перерезанным горлом. Видимо, была задета артерия, потому что кровь хлещет повсюду. Кричат люди, кто-то кидается на помощь, хотя мэр уже явно пытается сделать свой последний вдох. Пока официант набирает 911, а менеджер проверяет пульс, Чонгук может думать только об одном: кто?
Блондинка — в ужасе от случившегося — сидит неподвижно, брызги крови украсили щеку и смешались с помадой. Но другая девчонка… куда она делась? Взгляд Чонгука скользит к двери как раз вовремя, чтобы заметить юркнувшую за угол фигуру в фиолетовом.
Не так быстро, думает Чонгук, бросаясь следом. Он был моей мишенью, сучка.
Женщина двигается быстрее, чем можно было от нее ожидать, учитывая черные туфли на шпильках, которые только добавляют дюймов к её и так более чем впечатляющему росту. Длинные волосы развиваются за спиной, пока она бежит по коридору, грубо отталкивая с дороги любого, кому не посчастливилось встать у нее на пути. Чонгук догадывается, что она направляется к черному ходу, как планировал вначале и он.
Чонгук бы даже восхитился, но сейчас он для этого слишком взбешен по причине того, что кто-то посмел увести у него из-под носа его мишень. Месяцы, чертовы месяцы он вынужден был терпеть этого подлого ублюдка только ради того, чтобы в последнюю секунду вмешалась какая-то сука и перехватила его добычу. Теперь он не получит ни копейки, а Юнги сожрет его с потрохами. Пистолет он держит в руке, но пока не стреляет: еще рано, сначала нужно выяснить, кто она такая. Мир киллеров и наемных убийц не такой уж большой, в нем каждый — или почти каждый — друг друга знает. В конце концов, наемники — те еще параноики, а увести чужую добычу считается чем-то вроде табу, так что Чонгук хочет знать, кто осмелился нарушить это негласное правило.
Фигура в фиолетовом заметно ускоряется, очевидно, замечая хвост, и сворачивает влево в надежде, что он отстанет.
— Эй, ты! — кричит Чонгук. Для нее он продолжает оставаться телохранителем мэра Квона, да и она всё равно уже заметила его, так почему бы не попытаться. — Стой!
К несказанному его удивлению, женщина на самом деле тормозит, и разворачиваясь на каблуках, с силой бьет Чонгука в живот, вынуждая согнуться пополам, поскольку острая шпилька врезается, кажется, в самые внутренности. Он быстро приходит в себя, но когда поднимает голову, та уже скрывается за дверью кухни — дальше только лишь черный ход. Чонгук матерится и пускается следом за ней: если сейчас он упустит её, то, вероятно, больше никогда не увидит снова.
Он влетает в кухню, утопающую в облаках пара от рядом стоящей плиты, и сквозь белый туман различает приводящую его в бешенство фиолетовую тень. Расталкивает поваров, уклоняется от ножа, летящего в его сторону с ошеломляющей точностью: не будь у Чонгука так хорошо развиты рефлексы, он бы уже, без сомнения, истекал кровью, лежа на кухонном полу. Он ненавидит эту сучку, но скрепя сердце вынужден признать — у нее отличные навыки.
Не обращая внимания на то, что едва не словил грудью нож, Чонгук следует за ней к черному ходу, слыша стук шестидюймовых каблуков. Задняя дверь ведет к мусорным бакам, а за ними — сетчатый забор, за которым начинается внешний мир. В отдалении воют сирены. Фигура в фиолетовом вновь оборачивается, длинные волосы наполовину скрывают лицо.
— Твой босс мертв, дорогуша, — произносит она, и Чонгук поражен глубиной её голоса. — Даже если ты меня арестуешь, это не вернет его к жизни, так почему бы тебе, как порядочному молодому человеку, не отпустить бедную девушку?
Чонгуку хочется засмеяться. Непонятно — шутит она или говорит всерьез. Фиолетовое платье всё в пятнах крови, а в руках зажат окровавленный нож. Она мила, но Чонгук с первого взгляда способен определить хладнокровного убийцу. Никто не кидается ножами с такой смертоносной меткостью, если только не планирует убить. Ради того, чтобы отсюда выбраться, она за секунду сделает так, что он будет истекать кровью.
— Понимаешь, детка, — Чонгук отвечает ей тем же приторно-сладким тоном, — дело в том, что он не был моим боссом, он был моей долбаной мишенью, но ты взяла и убила его.
На мгновение за каскадом волос можно различить удивленное лицо, на которое вскоре вновь наползает ухмылка.
— Упс, моя вина. Выходит, ты киллер? — спрашивает, хотя сама уже явно знает ответ. — Что ж, прости, что испортила твое представление, милый, но за голову таких людей очень часто назначают цену и обычно находится не один покупатель, готовый эту цену заплатить. Ты же знаешь, как говорят? Кто успел, тот и съел.
— Это не отменяет того факта, что ты увела у меня из-под носа мой источник дохода. — Чонгук стискивает зубы. Её дерзкое поведение выводит из себя. Возможно, у него еще оставался последний шанс на то, чтобы не уйти отсюда с пустыми карманами — для этого нужно избавиться от этой женщины. Кроме того, ее убийство наверняка сможет поднять ему настроение.
С каждой секундой сирены звучат всё ближе. Обычно Чонгук предпочитает слышать вой полицейских сирен издалека, подальше от него, но сейчас эта проблема его не касается. Сейчас он всего лишь потерпевший неудачу экс-телохранитель Квона — да, ему стыдно, но он не совершил ничего противозаконного. Убийца здесь не он.
— Кто ты? Я тебя не знаю.
— Ты такой милашка, — она игнорирует его вопрос. — Я бы осталась поиграть с тобой, но у меня нет на это времени, красавчик.
Чонгук не ждал таких стремительных движений, и прежде чем он успевает понять, что происходит, она уже прыгает вперед, отталкиваясь от мусорного бака и, используя это преимущество, зависает в воздухе, приземляясь ему на шею, сдавливая горло бедрами, — и Чонгук летит кубарем на землю. Он падает в грязь, ошеломленно отмечая, что теперь эта женщина практически сидит на его лице, при этом ей удалось вырвать у него из рук пистолет — и всё это менее чем за две секунды. На удивление сильные пальцы сжимают в кулак его волосы, утыкая лицом в грязь.
— Я же говорила, — голос звучит по-другому, на этот раз еще глубже, словно до этого она притворялась, специально меняла тембр. — Ты очень милый и мне бы не хотелось портить твое лицо, так что не вынуждай меня.
Чонгук слишком горд, чтобы признать это, но ее глубокий голос, нашептывающий в ухо, угрожающий убить, в то время пока сама она практически сидит на нем сверху, самую малость взбудоражил его. Но будь он проклят, если позволит хоть кому-нибудь так с собой обращаться.
Она наклоняется ближе, продолжает шептать ему в ухо, и не смотря на руку в волосах, Чонгуку удается дернуть головой назад, сталкиваясь с чужим лицом с достаточной силой, чтобы заставить моментально ослабить хватку. Он не дает ей и секунды на то, чтобы опомниться, и перекатываясь, сбрасывает с себя тело. Тянется за оружием. Мгновение, и дуло пистолета нацелено ей прямо в лицо, — а она, поднимая на него взгляд, издает короткий смешок.
— Ты не любишь проигрывать, да, красавчик?
Теперь что-то странное есть в её внешности, но Чонгуку трудно сказать конкретнее. Возможно, дело в волосах: длинные темные локоны всё так же закрывают лицо, но они слегка перекошены, почти съехали набок, что не имеет никакого смысла, потому что волосы не могут съехать набок. Если только…
— Кто ты? — снова повторяет он свой вопрос, ни на дюйм не отводя пистолета от цели. — Я устал от этих игр.
Она вздыхает, уголки красивых губ обиженно опускаются.
— Ты меня поймал, — сгребая рукой волосы, она тянет вниз то, что — как Чонгук теперь понимает — оказывается париком. — Меня зовут Ким Тэхён. Приятно познакомиться.
— Ты… — Чонгук не договаривает, не желая делать неправильных выводов.
— Не женщина? — снова смешок. — Прости, что разочаровал.
Чонгук считает, что сейчас не самое подходящее время, чтобы упоминать о факте своей нетрадиционной ориентации. Неважно, мужчина или женщина, человек, стоящий перед ним должен умереть, даже если этот Тэхён незаконно хорош собой. Теперь, когда волосы больше не скрывают лицо, Чонгук может рассмотреть внимательнее красивые черты. Темные глаза, что напряженно всматриваются в него в ответ, сияют. Розовые губы формой напоминают сердце, черты лица мягкие и резкие одновременно, моментально заставляют Чонгука забыться.
— Или не разочаровал, — Тэхён наклоняет голову, понимающая улыбка проскальзывает на губках, на которые Чонгук никак не может перестать пялиться, крепче прижимая палец к спусковому крючку. — Собираешься меня пристрелить? Может, назовешь хотя бы свое имя, прежде чем убить.
Чонгук прищуривается. Вряд ли это станет проблемой. В конце концов, он не планирует отпускать Тэхёна. Деньги за устранение Квона ему не светят, и самое лучшее, что в сложившейся ситуации можно сделать — это избавиться от наемника, потому что за голову каждого киллера назначается та или иная награда. Чонгук скорее сквозь землю провалится, чем уйдет отсюда с пустыми руками.
— Мое имя Чон. Чон Чонгук.
— Рад знакомству, Чонгук.
Тэхён улыбается столь ярко, что Чонгук в очередной раз оказывается застигнут врасплох. В эту секунду он не способен произвести выстрел, и палец на спусковом крючке замирает.
Но этой секунды Тэхёну достаточно: в один миг он оказывается на ногах, двигаясь так быстро, что Чонгуку трудно уследить взглядом. Он успевает заметить лишь блеск металла на солнце, опасную улыбку, — и тут же боль, словно раскаленный огонь, пронзает все его внутренности.
Потрясенный, Чонгук опускает взгляд вниз и смотрит на нож, торчащий из живота. Из приоткрытого рта вырывается хрип, из раны начинает хлестать кровь. Он накрывает руками руку Тэхёна на рукояти ножа, а его разум кричит, что ни в коем случае нельзя вынимать лезвие, по крайней мере, если он не желает сдохнуть от кровопотери. Когда он запрокидывает голову вверх, лицо Тэхёна оказывается совсем близко, в одном дюйме от его собственного, и с этого расстояния можно различить родинку у него на носу.
«Мило», — думает он. А следом: «Я умираю».
Тэхён наклоняется, дыхание задевает щеку, и в тот момент, когда Чонгук начинает заваливаться в чужие объятия, звучит мелодичный голос:
— Никогда не сомневайся, Чон.
Он дает Чонгуку упасть, его грудной смех прокатывается по переулку. Уже второй раз за сегодняшний день Чонгук падает в грязь, отчаянно пытаясь оставаться на боку, дабы не задеть застрявший внутри него нож. Смех Тэхёна пробуждает в нем жгучую ненависть, ненависть гораздо более страшную и всепоглощающую, чем та была в тот момент, когда Тэхён увел у него из-под носа добычу. В конце концов, то был всего-навсего бизнес. Но это? Всадить в него нож? Это личное.
Рука тянется к пистолету, но тот выскальзывает из пальцев. От каждого движения по позвоночнику прокатывается волна боли. Кровь всё прибывает и прибывает, но единственное, о чем способен думать Чонгук — это как всадить пулю в спину Тэхёна. Эта мысль затмевает боль, затмевает даже стремление выжить. Он может поклясться, что в эту секунду только одна вещь удерживает его на краю — желание поквитаться с Тэхёном.
Окровавленными пальцами он тянется за оружием, преодолевая последние миллиметры. И почти достает, но высокий каблук опускается на его руку, острая шпилька врезается с такой силой, что слышится хруст костей.
— Ты никогда не сдаешься, да? — глубокий голос звучит очень нежно и удивленно. — Мне это нравится.
Чонгук сжимает зубы, по венам течет раскаленная, чистая ярость. Он едва ли чувствует боль, потому что ненависть к Тэхёну столь велика, что грозится выйти из-под контроля и сжечь изнутри дотла.
— Иди на хрен, Ким, — шипит он.
Тэхён приседает рядом, даже не потрудившись убрать ногу с его руки.
— Может в другой раз, — длинные пальцы хватают Чонгука за волосы, заставляют запрокинуть голову и посмотреть прямо в глаза: — Если ты, конечно, не умрешь.
— Я прикончу тебя, — выплевывает Чонгук. Чувство беспомощности ему мало знакомо, но с льющейся из живота кровью, с хваткой Тэхёна у него в волосах, всё что ему остается — это прожигать взглядом ненавистное лицо и проклинать; пустые угрозы и обещания скорой расправы — его единственные спутники на данный момент.
— Это обещание? — темные глаза Тэхёна блестят. Голова склоняется ниже, и прежде чем Чонгук успевает что-то понять, чужие губы прижимаются к его собственным в неком подобии поцелуя. Разум Чонгука отказывается подавать сигналы, и пока он пытается прийти в себя, его уже никто не целует, а сам Тэхён твердо стоит на ногах.
— Что ж, я уверен, что если ты это переживешь, то мы с тобой встретимся снова, Чон. И в следующий раз тебе лучше не сомневаться.
Махнув на прощание рукой, он перепрыгивает через забор и скрывается из виду, оставляя Чонгука лежать в луже собственной крови. Всё тело болит, но эта боль ничто в сравнении с задетым самолюбием. Именно тогда Чонгук дает самому себе обещание: он обязательно убьет Ким Тэхёна, даже если это станет последним, что он сделает в своей жизни.
Тэхёну правда интересно, станет ли сегодняшний вечер для него последним.
Когда он смотрит в до невозможности темные глаза Чонгука, когда чувствует прижатое к горлу холодное лезвие, то на какое-то мгновение ему кажется, что тот и в самом деле может это сделать. Но вот в этих глазах вновь мелькает сомнение: всего одна короткая заминка — в тот самый момент, когда Чонгуку наконец удается взять верх, но он не может — или не хочет — сделать финальный выстрел. Тэхён не знает почему, и судя по выражению лица напротив — Чонгук не знает тоже. Это как замкнутый круг, по которому они ходят — бесчисленное множество раз. Каждый раз, когда у одного из них появляется возможность убить другого и все закончить, какая-то неведомая сила в последнюю секунду останавливает движение руки и всё повторяется снова. Чем-то это напоминает Тэхёну древнегреческую трагедию, где отчаявшиеся, обреченные на погибель любовники стремятся быть вместе, но судьба неизбежно разводит их по разные стороны. Хотя он по натуре всегда был склонен немного драматизировать, и, судя по всему, вся эта ситуация просто раздражает Чонгука.
И всё же следует признать, что Тэхёну нравится видеть его таким: напряженные мускулы, тело, как натянутая струна, как до предела оттянутая назад тетива лука, словно Чонгук сдерживается из последних сил. Всё, что требуется — это лишь чуть-чуть подтолкнуть, чтобы его контроль рассыпался в прах. В чужом взгляде Тэхён видит всё, что желает: вся злость, разочарование, похоть, что накапливались внутри и скоро достигнут критической точки. Так происходит всегда. Это и есть настоящий Чонгук, его истинное обличье, — и все это принадлежит Тэхёну, лишь ему одному. Прижатый к горлу нож заставляет сердце биться чаще от острых ощущений, от близости смерти. Чувство опасности завораживает.
— Я обещал, что ты мне заплатишь, — у Чонгука низкий голос, и скрытая в нем смертельная угроза заставляет волну мурашек прокатиться по позвоночнику. Тэхён помнит день, когда они впервые встретились, словно это было вчера; еще никогда ни одно воспоминание не отпечатывалось так прочно в его сознании. Заурядный телохранитель, который на пробу оказался гораздо более интересным и опасным, чем можно было себе вообразить.
— Ты всё время так говоришь, — Тэхён дразнит, придвигается ближе, и горло упирается в лезвие, так, что он чувствует, как тонкая струйка крови скатывается по шее вниз. Чонгук даже не вздрагивает. — Мне начинает казаться, что ты на это не способен.
— Иди на хрен, — хмурится Чонгук, а костяшки пальцев, сжимающих рукоятку ножа, становятся белыми.
— Обещания, обещания.
— Этот твой чертов рот, — глаза Чонгука опускаются вниз, останавливаясь на губах, и Тэхён улыбается, облизывая их языком. — Я бы с удовольствием заставил тебя заткнуться.
— Я знаю несколько способов, которыми можно это осуществить.
Общее настроение этой встречи заметно меняется, воздух вокруг накаляется и тяжелеет, и Тэхён ощущает, как начинает кружить голову. Направленный на него взгляд тоже становится другим: пропадает хищный блеск и жажда крови, но появляется напряжение совсем иного рода, и Тэхён знает, что они думают об одном и том же. Потому что именно так все всегда и заканчивается.
— Я всё равно убью тебя, — обещает Чонгук, и словно в подтверждение этих слов острое лезвие продолжает давить на горло.
Но Тэхён лишь возводит глаза к темному небу.
— Тогда твое счастье, что трахаешься ты лучше, чем убиваешь.
Он начинает уставать от этого поединка на крыше. Здесь холодно и ветрено. Через дорогу прибывшие на вызов пожарные машины уезжают обратно, звуки сирен растворяются в тишине. К его разочарованию, пожарным удалось потушить огонь, и пространство вокруг вновь погрузилось во тьму. Ему становится скучно, а ведь они еще даже не перешли к самому интересному. Без предупреждения он обхватывает Чонгука за затылок, а коленом со всей силы пинает в живот, заставляя того согнуться пополам, хватая ртом воздух.
Наклоняясь, подбирает оброненный Чонгуком нож. Веревка с абордажным крюком, которые тот использовал, чтобы перебраться с одного здания на другое, всё ещё здесь, свисают с крыши отеля. Пока Чонгук с трудом выпрямляется, держась рукой за живот, Тэхён дергает за крюк, вытаскивая его, и сматывает трос, а в это время его мысли мчатся со скоростью света: сколько веревки ему потребуется, на каком этаже находится номер, на сколько метров придется прыгать вниз и выдержит ли эта веревка его вес. Насвистывая, он наспех производит необходимые расчеты.
А потом бросается к восточной стороне здания, запрыгивая на парапет. Высота отсюда ошеломляет, но он уже давно преодолел этот страх и более чем уверен в себе. Вокруг завывает ветер, грозится скинуть его с крыши.
— Какого хрена ты творишь? — зовет его Чонгук, продолжая прижимать ладонь к животу. Тэхён машет ему рукой.
— Поймай, если сможешь!
И прыгает вниз.
На секунду состояние невесомости и свободы полета вызывают восторг, сменяющийся спазмом внутренностей, когда в действие вступает гравитационная сила. Тэхён несется вниз со стремительной скоростью, до побелевших костяшек вцепившись в трос: он никогда не был религиозным, но в этот момент молится о том, чтобы его план сработал. Крюк, брошенный рядом с парапетом, цепляется за выступ, резко прерывая падение. Тэхёна мотает из стороны в сторону, веревка жжет ему руки, но он держит крепко, не отпускает. Раскачиваясь, смещается ближе к зданию, и, собравшись с духом, вваливается в окно, окатившее его душем из разбившегося стекла — осколки оставляют небольшие рваные раны на незащищенной коже. Мелкие порезы болят, ощутимо покалывают по всему телу. Он надеется только, что расчеты были верны и он находится в нужном ему номере, в противном случае его ждут весьма неловкие объяснения. Тэхён подрывается на ноги, а сердце в груди отбивает барабанную дробь: он живой, и тело болит, и чистый адреналин бежит по венам, так, что ему кажется возможным всё: например, взобраться обратно на крышу здания — стоит лишь только захотеть.
— Твою мать! — собственный голос разносится по пустующей комнате. Это роскошный отель, в котором останавливаются знаменитости, политики, бизнесмены, и другие неприлично богатые люди. Номер больше напоминает апартаменты с огромной жилой площадью, большим кожаным диваном, телевизором, спальней с королевского размера кроватью и собственной ванной комнатой размером не меньше. Совсем не похоже на захудалый отельчик.
Тишина длится недолго, потому что Чонгук врывается через другое окно, снова усыпая пол мириадами острых осколков. Едва оказавшись на ногах, он бросается на Тэхёна, и у того лишь секунда в запасе на то, чтоб принять защитную стойку и не пропустить летящий ему в челюсть приличной силы удар.
— Ты выжил из ума, — Чонгук рычит, пытается отыскать слабое место в защите, пробуя левый хук. — Какого хрена ты прыгнул с крыши?
Тэхён блокирует удар, уклоняется, пинает его по ногам, но Чонгук отпрыгивает вовремя, даже не пошатнувшись.
— Оуу, Чон, — щебечет Тэхён, потому что знает, как сильно того это раздражает, — неужели я слышу беспокойство в твоем голосе?
— Вряд ли. — Чонгук бьет снова, и в этот раз Тэхён, чуть замешкавшись, пропускает удар: чужой кулак проходится по щеке весьма ощутимо, заставляя споткнуться и попятиться в сторону. — Но тебе лучше оставаться в живых, пока я сам тебя не убью.
Кулак прилетает во второй раз, и Тэхён ощущает кровь. Сплевывая, пачкает миленький кремовый ковер, окрашивая его в розовый.
— Не знай я тебя так хорошо, — он вытирает кровь с разбитой губы, — то решил бы, что ты обо мне заботишься.
— Ты стукнулся головой, когда падал? — скалит зубы Чонгук и подбирается справа, но Тэхён, отталкиваясь, бьет его ногой прямо в грудь. Бронежилет или нет, но удар всё равно выбивает из легких Чонгука дыхание.
— Кто-нибудь говорил тебе, что ты воспринимаешь всю эту игру в бесстрастного киллера слишком серьезно?
— В этом и состоит мое очарование, — Чонгук холодно смеется, и, черт возьми, у этого парня, похоже, всё же имеется чувство юмора, кто бы мог подумать?
— Обязательно было бить меня по лицу, засранец? — Тэхён осторожно проводит подушечками пальцев по тому месту, где скоро, без сомнения, расцветет темный синяк.
— Переживешь, красавчик.
Чонгук вытаскивает пистолет, прикрепляет глушитель. Профессионал до самого мозга костей. Тэхён ухмыляется: будет очень некстати, если полиция заявится слишком рано, обломав все веселье. К тому моменту, когда Чонгук заканчивает приготовления, у Тэхёна в руках уже второй нож. Он знает, что тот вряд ли долетит до цели. Взгляд невольно ползет вверх, останавливаясь на стандартного вида люстре, свисающей с потолка. А вот это может сработать…
Чонгук жмет на спусковой крючок, и Тэхён бросается в сторону, уклоняясь от пули, но до этого успевает метнуть нож, который пролетает прямо над чужой головой. Чонгук смеется, очевидно полагая, что его соперник весьма существенно промахнулся. Но смеется недолго, потому что нож разрезает провода и люстра падает вниз. Вскидывая голову, Чонгук спешит убраться с пути, и как раз вовремя: секундой позже та с грохотом приземляется на пол, украшая обломками и без того уже усыпанный осколками разбитого стекла пол.
Тэхён ступает по битому стеклу, который похрустывает под подошвами ботинок. Ножи, один за другим, летят в сторону Чонгука, лишь на считанные миллиметры не достигая цели. Тот скрывается за диваном, и до Тэхёна доносится характерный щелчок перезаряжаемого пистолета.
Вынимая из-за пояса небольшого размера гранату, он вырывает зубами чеку и швыряет её за диван — туда, где согнувшись в три погибели, пережидает бурю Чонгук. Взрывчатка достаточно мощная, но с минимальным радиусом поражения, что, вероятно, причинит вред лишь Чонгуку и, возможно, испортит ковер. Тэхён слышит сдавленные ругательства и имеет честь наблюдать за тем, как его противник перепрыгивает через диван, переворачивая его и создавая своеобразную преграду между гранатой и своим телом. Снаряд взрывается вспышкой света, заполняя комнату едким дымом.
— Молись, чтобы из-за этой штуки не сработала пожарная сигнализация, — недовольно ворчит Чонгук. Не затрудняясь с ответом, Тэхён бросает нож, который вонзается в кожаную обивку дивана — в сантиметре от чужого лица.
— Блядь, — Чонгук запоздало дергает головой.
Рука тянется за очередным ножом, но палец Чонгука на спусковом крючке реагирует быстрее. Предплечье Тэхёна всё ещё болит в том месте, где чуть ранее его задела пуля, так что желания оказаться в похожей ситуации у него нет — и он отступает, слыша позади звон гильз по паркету и чужие шаги, подбирающиеся всё ближе и ближе.
Они вламываются в дверь спальни, сталкиваясь друг с другом и падая. Чонгук приземляется сверху, и Тэхён ему позволяет, надеясь откатиться в сторону, но трюк не срабатывает: Чонгук не ведется, используя вес своего тела, чтобы прижать его к полу сильнее. Дуло пистолета смотрит Тэхёну в лицо и он хватает чужое запястье в попытке отвести нацеленное на него оружие куда-нибудь в сторону, в то же время свободной рукой стараясь достать из-за пояса нож. Но и этого сделать не получается: в самый последний момент, когда пальцы почти смыкаются на рукоятке, Чонгук замечает движение.
— Не так быстро, — и свободной рукой он придавливает запястье Тэхёна к полу, тем самым создавая абсолютно патовую ситуацию. Чонгук тяжелый и теплый, дыхание после их импровизированного забега вырывается из груди рваными вздохами. Его бедро вклинилось Тэхёну между ног и, интересно, он сам-то хоть это заметил?
— Эй. — Тэхён тоже тяжело дышит. Чужое лицо так близко, что даже их дыхание смешивается. — Это пистолет у тебя в кармане или ты просто очень рад меня видеть?
Чонгук закатывает глаза, встряхивает головой, убирая темные вьющиеся волосы с глаз.
— С каждым разом эта шутка звучит все отстойнее, — говорит он, но Тэхён может поклясться, что слышит в его голосе легкий намек на улыбку, и это уже можно считать удачей. Он всё ещё держит руку Чонгука, сжимающую пистолет, где-то у себя над головой, в то время как в ответ тот прижимает к полу его запястье. Безвыходное положение, насколько Тэхён может судить. И ему очень повезло, потому что он как раз знает, как с этим можно справиться.
Он дергается вверх одновременно с Чонгуком, который склоняется ниже, и их губы встречаются где-то посередине. Это больно и почти столь же жестоко, как и их стычка на крыше. Это грязно, и влажно, и Тэхёну всё это нравится, — жесткие губы, стук зубов, вкус крови на языке. Он чувствует, как Чонгук отпускает запястье, и его пальцы тут же зарываются в волосы, тянут, заставляют запрокинуть голову, проникая языком глубже. Тэхён, следуя его примеру, обхватывает затылок Чонгука и притягивает ближе.
Чуть погодя Чонгук отстраняется — его губы влажные и слегка припухшие — и оглядывает спальню таким взглядом, словно только сейчас начинает осознавать, куда именно их занесло.
— Чей это номер?
— А это важно?
— Ким, — в голосе слышится столько угрозы, что Тэхён, не сдержавшись, смеется. После всех этих лет он не боится Чонгука нисколечко.
— Ты же видел мужчину, с которым я был в баре?
Кивок.
— Он был моей мишенью. Его привлекали парни помладше. Он забронировал нам этот номер на ночь.
— Полагаю, номер ему больше не понадобится? — у Чонгука уголки губ ползут вверх, выдавая ухмылку, и Тэхён заговорщически ему улыбается.
— Он полностью в нашем распоряжении, если ты это хотел узнать.
— Вовсе не это, — протестует Чонгук.
— Как скажешь.
Теперь, когда рука вновь свободна, Тэхён хватает нож, приставляет к горлу Чонгука и одновременно целует его.
— Ты мне угрожаешь? — интересуется тот, отстраняясь и вздергивая вверх брови.
— А ты чувствуешь угрозу?
— Тебе станет лучше, если я скажу «да»?
— Иди на хрен, — Тэхён улыбается, а Чонгук снова наклоняется ниже, прихватывая зубами его нижнюю губу.
И шепчет тихо:
— Я думаю, что сегодня туда пойдешь ты.
— В кровать. Сейчас же.
Чонгук, для разнообразия, слушается. Встает, засовывает пистолет в кобуру и подхватывает Тэхёна с пола, так, словно тот и вовсе ничего не весит — что не может не вызывать восхищения. Пока он шагает к кровати, Тэхён любуется его бицепсами, а потом его бесцеремонно скидывают на постель. Матрас под ним невероятно мягкий, по простыне рассыпаны лепестки роз. Тэхён цепляет один лепесток, растирая подушечками пальцев. Всё по-настоящему.
— Похоже, тот парень был романтиком, — комментирует Чонгук, стягивая куртку.
— Почему ты никогда не даришь мне цветы?
— Ты уже позабыл, как совсем недавно чуть меня не взорвал?
— Ну и что, — корчит недовольную мину Тэхён и упрямо повторяет: — Всё равно я хочу цветы.
Чонгук склоняется, обхватывает пальцами его подбородок и оставляет еще один обжигающий поцелуй на губах.
— Я принесу розы на твою могилу, идет?
— Звучит неплохо. — Тэхён тянет Чонгука на себя и быстро переворачивается, опрокидывая того на спину и сам прижимаясь ближе; проводит языком по чужой шее, оставляя влажные поцелуи.
— Кстати, контракт на твое убийство всё ещё в действии, ты в курсе? — руки Чонгука обнимают его, притягивают к себе, и Тэхён согласно мычит, спускаясь поцелуями ниже, обводя впадинку между ключиц.
— Кто заказчик?
— Не знаю, какой-то американец, вроде.
— Позвони ему, — приподнимаясь, Тэхён усаживается Чонгуку на живот.
— Что?
— Я сказал позвони ему, — он улыбается, — прямо сейчас.
— Зачем?
Естественно Чонгук не будет Чонгуком, если перестанет вести себя как упрямый засранец.
— Просто сделай, ладно?
Теперь настает черед Чонгука закатывать глаза, но тем не менее он послушно достает мобильник и набирает номер, по которому однажды связывался с клиентом, заказавшим ему убийство. В телефоне раздаются гудки — как раз в тот самый момент, когда начинает вибрировать в заднем кармане смартфон Тэхёна.
Должно быть, Чонгук почувствовал вибрацию, потому что его глаза удивленно распахиваются. Тэхён тянется за телефоном, что разрывается звонким рингтоном, и принимая вызов, подносит к уху. В трубке отчетливо слышен протяжный стон.
— Ты невозможен, — сообщает Чонгук, продолжая говорить в телефон, который эхом доносит его слова. — Ты заказал сам себя?
— Ага.
И он очень доволен произведенным эффектом.
— Какого хрена, — мобильник отброшен в сторону, а на Тэхёна оказывается направлен яростный (впрочем, не в полную силу) взгляд, — ты это сделал?
— Мне было скучно, — жалуется Тэхён, отключаясь и сам. — Ты уже несколько месяцев не пытался меня убить. Месяцев! Что я должен был делать? Написать тебе на почту и пригласить на обед?
Чонгук смеется, и кажется, что к этому звуку можно легко привыкнуть.
— И в самом деле. Что ж, тогда я полагаю, что контракт недействителен?
— Прости за это. Я знаю, что ты терпеть не можешь, когда я лезу в твою работу.
— Я переживу.
— В этот раз.
Чонгук смотрит с любопытством, и Тэхён не может с уверенностью сказать, что значит его выражение лица.
— Что? — спрашивает он, но тот лишь качает головой и кладет ладони ему на бедра, сжимая.
— Это нужно снять.
Тэхён не уверен, что он имеет в виду: штаны или ножны, которые крепятся к бедрам.
— Сначала ты, — он поддевает край ткани, ощущая, как пожар разливается в груди, но уже по совершенно иной причине. — Поменьше болтай, поскорее раздевайся.
Чонгук подчиняется, снова удивляя Тэхёна. Поднимаясь на локтях, стягивает через голову узкую футболку. Под ней бронежилет, и Тэхён проводит руками по гладкой поверхности, нащупывая в самом низу прореху, очевидно, оставленную его ножом. Она напоминает шрам. Он снова берет в руки нож, скользит по жилету, острое лезвие царапает ткань. Чонгук наблюдает за ним. Лезвие скользит до конца, туда, где из-под жилета выглядывает оголенный участок кожи.
— И это тоже, — шепчет Тэхён. — Это тоже снимай.
Чонгук не отводит взгляда, и блеск в его глазах говорит с вызовом: «попробуй заставь меня».
— Думаешь, мне не хватит смелости срезать его с тебя? — лезвие скользит вверх, прижимается к подбородку Чонгука, заставляя приподнять голову и смотреть прямо в глаза, чтобы он знал — Тэхён вовсе не шутит.
— Ты знаешь, сколько он стоит? — очень медленно, один за другим, Чонгук расстегивает ремни и как только расправляется с последним, Тэхён нетерпеливо срывает с него жилет, не глядя отбрасывая куда-то в сторону. И жалуется:
— Ты такой медленный.
— А ты такой несдержанный, — сильные руки сжимают бедра Тэхёна. — Так не терпится?
— Мечтай, — бормочет он, но всё равно чувствует, как лицо опаляет жаром. — Хочешь медленно? Как насчет такого: я привяжу тебя к кровати, оседлаю тебя и буду двигаться так медленно, как только захочу, пока ты не станешь умолять, чтобы я позволил тебе кончить?
— Какие громкие слова, — произносит Чонгук, но глаза выдают его, в них пылает желание.
Его обнаженная грудь внезапно выглядит так уязвимо; мягкая кожа и плоть — легкая мишень для острого лезвия. Тело Чонгука не может не вызывать восхищения. Он в отличной физической форме благодаря многим годам упорной работы, при взгляде на четко очерченные мышцы в сознании всплывают образы скульптур древнегреческих богов. Рельефная грудь изобилует шрамами — старыми и более свежими, половина из которых принадлежит руке Тэхёна. Ему нравится думать о том, что он оставил свой след по всему телу Чонгука.
Тэхён неспешно скользит лезвием по груди, нежно прикасаясь к каждому шраму, словно вспоминая давнего возлюбленного. И двигается так медленно, как будто у них в запасе целая жизнь. Тэхён не собирается торопиться: Чонгук сейчас там, где ему самое место — внимательно следит взглядом за каждым движением ножа.
Он помнит каждый шрам, помнит подробности каждого их столкновения, в котором тот или иной шрам появился на этой коже, и знает, что Чонгук помнит тоже. Кто еще знает Чонгука так, как знает он, вплоть до каждой отметины на его теле? Никто. Только Тэхён. Эти воспоминания они делят на двоих. Лезвие скользит к последнему шраму, к тому, с которого все началось — к ране, которую Тэхён нанес ему в самую первую встречу, когда увел у него из-под носа мишень, а на прощание оставил лезвие ножа в животе.
— В тот день ты выжил благодаря мне, — шепчет Тэхён, но в тишине комнаты даже этот шепот кажется криком. — Ты жив сейчас лишь потому, что я позволил тебе жить.
Так это или нет, но ему нравится то, что он говорит, нравится звучащее в этих словах, но невысказанное «ты мой»; нравится, потому что он знает, как сильно Чонгук это ненавидит. Так и есть, чужие пальцы стискивают бедра сильнее, словно вместо ответа — «нет, не твой».
— Я запросто могу убить тебя прямо сейчас, — продолжает рассуждать Тэхён и в то же время прижимается ближе, и трется об выпирающий стояк. Собственный член в тесном плену кожаных штанов заинтересованно дергается. Он толкается бедрами, едва слышно вздыхает и видит как у Чонгука раздуваются ноздри.
Не прекращая тереться о чужие бедра, скользит лезвием по груди, оставляя след из красноватых полос. Чонгук шипит, напряженно стискивая зубы, и Тэхён внимательно наблюдает за ним, подмечает мельчайшие детали, реакции тела на холодные прикосновения острого лезвия к коже. Ему так хочется оставить на этом теле еще один шрам, но совсем другой: тот, который бы свидетельствовал не о борьбе или нескончаемом противостоянии, а о нечто совершенно ином. Но так же быстро, как и пришла, эта мысль покидает его голову, и Тэхён опускает нож.
Вместо этого он скользит по шраму подушечками пальцев, ощущая неровности. Чонгук резко выдыхает, его живот вздымается и опадает, и здесь, лежа под ним, со всеми своими шрамами, он кажется Тэхёну таким живым, настоящим.
— Почему ты так на меня смотришь?
Вопрос заставляет его очнуться.
— Как?
— Словно наблюдаешь за тем, как с каждым вздохом из моего тела уходит жизнь.
Уголки губ приподнимаются сами по себе, складываются в улыбку, но Тэхён чувствует, как замирает на секунду сердце.
— Ничего не могу с собой поделать, — пожимает он плечами. Жизнь и смерть следуют рука об руку, но в их случае речь идет почти всегда только о смерти. Они живут для того, чтобы отнимать жизнь у других, их руки по локоть в крови, чужая кровь пятнает их души и пятна эти ничем не отмыть. Но даже так, рядом с убийствами, рядом со смертью и тьмой, есть жизнь. Когда Тэхён с Чонгуком, он чувствует себя живым.
— Ты слишком много думаешь, — Чонгук тянет его за руку вниз, впивается в губы, прикусывает нижнюю, и эта боль отрезвляет. Поцелуй становится глубже, и Тэхён отдается на волю ощущениям. Чонгук прав, что неимоверно раздражает. У Тэхёна в голове всегда роятся множество мыслей, которые послушно замолкают всякий раз, стоит им двоим оказаться рядом.
Крепкие руки обнимают его, пальцы путаются в волосах, тянут сильнее, причиняя легкую боль. Тэхён тихо стонет. Сознание затуманивается, пространство вокруг теряет остроту, и всё, о чем он может думать в этот момент — это прикосновения, которые на теле ощущаются приятной тяжестью. Язык Чонгука скользит по нижней губе, но Тэхён не размыкает губ, не дает то, чего тот желает — пока еще нет. И тогда рука, что перебирает волосы на затылке, дергает сильнее, выражая крайнюю степень нетерпения, — и Тэхён негромко посмеивается. Приятно знать, что Чонгук хочет его столь же сильно. От ощущения собственной власти волна дрожи пробегает по позвоночнику. Всемогущий Чон Чонгук, смертельно опасный наемный убийца, сейчас лежит здесь, под ним, и просит об еще одном поцелуе.
— Нравится издеваться, да? — Чонгук прожигает его недовольным взглядом. Хочется сказать что-нибудь остроумное, готовый ответ уже вертится на кончике языка, но тут его дергают за руку, опрокидывают, и вот Тэхён уже сам лежит на спине, придавленный тяжелым телом. Голова кружится, и, кажется, он утратил контроль, но ему наплевать, особенно сейчас, когда Чонгук трется об него бедрами. Наружу рвутся неприличные звуки, и это смущает, и приходится прикусить губу, но самодовольное выражение на лице напротив ясно дает понять, что сдержаться не получилось. Тэхён почти готов сдаться, но только почти: для этого Чонгуку придется чуть получше постараться.
— Тебя что-то не устраивает? — теперь он смотрит на Чонгука снизу вверх, и всё ещё продолжает держать в руке нож, но его хватка слабеет, и вскоре тот выскальзывает из пальцев, с приглушенным стуком падая на пол.
— Ты просто не способен держать язык за зубами. — Чонгук рассматривает его так, как кот рассматривает прижатую лапами мышь: вроде и не прочь поиграть, но гораздо больше ему хочется просто проглотить её целиком.
— Что я могу сказать? В этом и состоит мое очарование, — смеется Тэхён.
Ладонь Чонгука обхватывает его лицо, большой палец проходится по нижней губе.
— Я мог убить тебя сегодня, мог выстрелить и размазать твои мозги по всему бару, — говорит он, темный взгляд прищуренных глаз подавляет, и Тэхён вздрагивает — не от страха, а от необъяснимого трепета, вызванного смыслом этих слов, от восторга, который можно почувствовать, лишь побывав на волоске от смерти и чудом её избежав.
— Но ты этого не сделал, — поддразнивает Тэхён и в то же время констатирует факт.
— Ты везучий. Тебе нравится играть в эти игры, но подними ты взгляд на одну секунду позже и ты бы был уже мертв.
— Но разве не в этом вся суть? Скучно играть в игры, в которых не нужно рисковать.
— Так вот что это для тебя? Риск? Острые ощущения? — выражение лица Чонгука невозможно прочесть, его глаза не выдают ничего — просто два темных камня, выжигающих душу.
— И что, если так?
Сам не зная отчего, но Тэхён внезапно ожесточается, острые осколки пронзают сердце, наполняя горечью. Может, слова Чонгука задели сильнее, чем он того ожидал, или, может, он просто не хочет признавать, что для него в этом было нечто большее, чем просто риск и острые ощущения.
— Ты ведешь себя безрассудно, — голос Чонгука звучит непривычно мягко, на контрасте с прикрепленным к его поясу пистолетом и твердым членом, упирающимся Тэхёну в бедро. — Ты поставил свою жизнь на кон и однажды ты проиграешь.
Тэхён улыбается, но эта улыбка не достигает глаз.
— В чем интерес играть в игру, если ты априори знаешь, что не можешь проиграть? — спрашивает он, и Чонгук усмехается.
— Просто не умирай до тех пор, пока я сам тебя убью.
— Ничего не могу обещать.
— Ты принадлежишь мне, — эти слова застают Тэхёна врасплох, словно он пропускает удар в лицо. Раскрыв рот, он глядит на Чонгука, но в глазах напротив не может отыскать и тени веселья. Тот предельно серьезен. — Твоя жизнь принадлежит мне. С того момента, как ты вонзил нож мне в живот, твоя жизнь стала моей.
Откидывая голову на подушку, Тэхён смеется. Смеется настолько внезапно, что умудряется удивить сам себя. Он даже не знает, отчего ему так смешно, смех просто зарождается где-то в груди и он ничего не может с этим поделать.
— Что такого смешного? — хмуро интересуется Чонгук, и тогда смех наконец затихает, позволяя Тэхёну сделать несколько глубоких вдохов.
— Ты говоришь, что моя жизнь принадлежит тебе? Что ж, ты прав, она твоя. Но знаешь что? — Тэхён приподнимается на локтях и берет в ладони чужое лицо, целует в уголок губ, спускается поцелуями по подбородку. — Ты тоже принадлежишь мне, Чон.
Он прижимается губами к губам Чонгука, и тот целует его в ответ, и это похоже на обещание.
Они отрываются друг от друга, задыхаясь — влажные губы и учащенное сердцебиение. Чонгук устраивается меж его разведенных коленей, нетерпеливо тянет вниз ткань кожаных штанов.
— Это нужно снять. Сейчас же.
— А ты любитель покомандовать, — прыскает Тэхён, но послушно расстегивает пуговицы, выбираясь из облегающей кожи. Ему нравятся эти штаны, поскольку едва ли оставляют простор для фантазий, но очевидно не стоило в них вламываться через окно, потому что теперь ткань вся в прорехах. Когда всё закончится, придется от них избавиться. Он успевает спустить штаны чуть ниже бедер, когда за дело берется Чонгук: тянет их вниз и швыряет куда-то в противоположную сторону комнаты так, будто этот предмет одежды чем-то лично его оскорбил. А возвращаясь на место, любуется обнаженными бедрами — с рубцами от шрамов, с тугими мышцами – как, впрочем, и весь Тэхён. Узкие черные боксеры хорошо скрывают влажное пятно от выступившей смазки. Чонгук гладит бедра руками, водит вверх-вниз, подбираясь всё ближе к напряженному члену, но недостаточно близко, чтобы принести столь нужное сейчас облегчение.
— Ну же, — торопит Чонгука Тэхён, и, наплевав на гордость, обхватывает ногами его поясницу, притягивая к себе ближе.
Тот явно веселится, спрашивает, вздергивая бровь:
— Так не терпится? — и выглядит при этом так невыносимо самодовольным, что Тэхёну хочется заново зарядить ножом ему в живот, хотя невозможно отрицать очевидное: он возбужден и, вероятно, в одной секунде от того, чтобы начать тереться о чужую ногу.
— Прошу прощения, видимо у меня сложилось ложное впечатление о том, что ты собирался меня трахнуть сегодня вечером, — огрызается Тэхён и тянется вниз — дотронуться, ослабить напряжение хоть немного. Чонгук шлепает его по руке.
— Нет, ты не прикоснешься к себе, пока я не разрешу.
— Ну тогда сделай что-нибудь, чтобы мне не пришлось.
— Засранец, — бормочет Чонгук и вытаскивает из кобуры на поясе пистолет. У Тэхёна сердцебиение учащается и в трусах дергается член. И, конечно, Чонгук замечает, глаза поблескивают от похоти и предвкушения.
— Тебе это нравится, да? — ухмыляется. — Тебя и в самом деле заводит опасность. Что ты хочешь больше — мой пистолет или мой член? А может, и то и другое?
Тэхён дышит глубоко, стараясь успокоиться, но горячая волна возбуждения проходит по венам, и ему кажется, что всё тело горит. Чонгук надавливает дулом пистолета на пах, и прижимающийся к чувствительному члену твердый металл заставляет Тэхёна вздрогнуть. Пистолет движется вверх-вниз, прямо по члену, создавая трение, и вырывая из груди удовлетворенный вздох.
— Ты хочешь мой член? — дразнит Чонгук. — Скажи мне, как сильно ты хочешь.
Какая-то его часть — упрямая часть — не желает подчиняться, с языка готов слететь едкий ответ, но пистолет давит на член, и Тэхён сходит с ума, и хочет больше, гораздо больше. Он сдается, и когда контроль ускользает сквозь пальцы, он позволяет.
И хриплым голосом шепчет:
— Очень хочу. — Он облизывает припухшие губы. И не умоляет, нет, потому что знает, какой эффект оказывают его слова на Чонгука. Тэхён принадлежит ему, во многих смыслах, некоторые из которых и сам до конца не понимает, и он предлагает себя Чонгуку, отдает контроль, который тот так обожает, но в то же время знает, что несмотря ни на что, Чонгук точно так же попался в его, Тэхёна, сети. В каком-то странном, извращенном смысле, они действительно оказались в этом вместе, скованные одной цепью. — Хочу почувствовать твой вкус на языке. Хочу, чтобы ты трахал меня до тех пор, пока я не забуду свое собственное имя.
Дуло пистолета скользит по лицу Тэхёна, вниз по щеке, словно ласкает его.
— Покажи мне, — командует Чонгук, — представь, что это мой член.
Тэхён послушно открывает рот, и гладкий ствол ложится ему на язык. Он чувствует только резкий привкус металла. Оружие нагрелось от долгого трения, и Тэхён, встречаясь взглядом с Чонгуком, обхватывает дуло губами и издает характерные звуки.
Руки Чонгука уверенно держат пистолет. Это руки киллера, которые никогда не дрожат и никогда не промахиваются. Надежные, уверенные, сильные. Палец лежит на спусковом крючке, и Тэхён пытается сообразить, не снят ли предохранитель, и сколько раз Чонгук из этого пистолета стрелял. В нем вообще остались патроны? Но, в конце концов, это неважно. Значение имеет лишь то, что он сознательно отдает свою жизнь в руки Чонгука. Это приглашение, вызов — давай, сделай это, если осмелишься! Сердце до боли отбивает барабанную дробь. Человек, который за последние несколько лет пытался убить Тэхёна несчетное количество раз, держит пистолет у него во рту, а палец на спусковом крючке, но Тэхён знает, что выстрела не последует. И благодаря одному лишь этому знанию ощущает себя живее всех живых.
— Умница, — хвалит Чонгук, вынимая пистолет изо рта и вытирая блестящий от слюны ствол о подбородок Тэхёна. — Я знал, что ты умеешь слушаться.
Он возится с ремнем, не снимая кобуры, второй пистолет всё ещё у него на поясе. Расстегивая молнию, приспускает брюки до бедер и кладет оружие на столик у кровати, пока Тэхён в спешке избавляется от боксеров, которые в итоге так и повисают где-то на щиколотке.
Чонгук смещается вверх, ставит колени по обе стороны от груди Тэхёна, и вынимая из трусов член — твердый, с выступившей смазкой — пару раз проводит рукой по стволу. Тэхён снова приоткрывает рот, проводит языком по губам, ощущая, как стекает по подбородку слюна.
— Кто бы мог подумать, что ты окажешься таким покорным, — задумчиво произносит Чонгук и придвигается ближе, так, что головка члена упирается Тэхёну в губы, и тот скользит по ней языком, мечтая ощутить вкус. — Ты ведешь себя так только со мной? Или с другими ты тоже такой послушный? Если кто-нибудь скажет, что хочет тебя трахнуть, ты станешь подчиняться?
Лицу становится жарко от этих дразнящих слов. Тэхён смотрит Чонгуку в глаза, проводит языком по головке члена. И качает головой:
— Только с тобой, — сознается и наблюдает, как темнеют глаза напротив. — Больше ни с кем.
— Блядь.
Внезапно руки Чонгука снова оказываются у него в волосах, а член проскальзывает глубже, упирается в самое горло, вызывая на глазах слезы.
— Хочу трахнуть твой рот. — Чонгук дышит тяжело, на щеках красный румянец. — Ты мне позволишь?
Тяжело разговаривать с членом во рту, так что Тэхён просто кивает, приглашающе расслабляя челюсть. И Чонгук не теряет времени даром: толкается бедрами, а пальцы в волосах направляют движение — вверх-вниз, до самого основания. Он ускоряется, усердно трахает его в рот, и приглушенные стоны и вздохи Тэхёну кажутся настоящей музыкой. Тэхён больше не думает ни о чем, все мысли заняты членом Чонгука, который скользит во рту вперед и назад, снова и снова. Собственный обделенный вниманием член дает о себе знать, но даже это сейчас неважно.
Чонгук дышит загнанно, и чертыхаясь, отстраняется, давая возможность отдышаться, наполнить легкие кислородом.
— Хочу больше, — хрипит Тэхён, поднимая глаза. — Трахни меня.
И Чонгук просто кивает, вновь устраивается меж его разведенных ног; ладони сжимают бедра так сильно, что наверняка оставляют следы, которые хорошо будут видны завтра в ярком свете нового дня.
— Расскажи, как сильно ты этого хочешь. Умоляй меня трахнуть тебя.
Тэхён делает глубокий вдох и чувствует, как снова кружится голова, как всё тело горит от желания.
— Пожалуйста, — голос сипит, словно он пробежал трехчасовой марафон. — Пожалуйста, трахни меня. Трахни меня так, чтобы я не смог ходить несколько дней. Так, чтобы я не помнил ничего, кроме твоего имени.
Этого оказывается достаточно. С прикроватного столика Чонгук хватает упаковку презервативов и смазку — набор, которым, без сомнения, планировал воспользоваться сегодняшней ночью тот, кто бронировал этот номер. Чонгук раскатывает презерватив, выдавливает смазку на пальцы — уверенными движениями, точно такими же он убивает. Тэхён давится воздухом, когда внутрь проскальзывает первый палец и медленно выдыхает, привыкая к вторжению.
— Пошевеливайся, Чон, — он вздрагивает, когда к первому пальцу присоединяется второй, потом третий, растягивая вход. — Чего ты ждешь?
— Ты и вправду никогда не затыкаешься, — жалуется Чонгук, и пристраивая головку ко входу, уверенно толкается внутрь — протяжный стон вырывается из его груди, напрягаются мышцы.
Тэхён выгибается, руки ложатся Чонгуку на плечи, ногти впиваются в кожу, вырисовывая красные полосы. На горле ощущаются чужие острые зубы, язык и губы оставляют фиолетовые засосы по всей длине шеи.
— Двигайся… Пожалуйста, сделай хоть что-нибудь.
Чонгук входит снова, двигается сначала медленно, потом быстрее и быстрее, вдалбливает его в кровать, и Тэхён задыхается. Всхлипывает, когда Чонгук вновь прикусывает шею, вгрызаясь зубами в кожу.
— Ещё!
Бедра впечатываются в него с новой силой, и Тэхён видит звезды перед глазами. Наконец-то последние остатки его шумных мыслей покинули голову, и он парит словно в невесомости, и единственное, что чувствует в данный момент — это удовольствие и пульсирующий член внутри. В те моменты, когда Чонгук целится в него из пистолета, он держит в своих руках его жизнь, но сейчас он обладает нечто совершенно иным. Тэхён позволил себе побыть уязвимым, полностью открылся и доверился другому человеку. Он никогда прежде не чувствовал ничего подобного, не понимал каково это, когда ты обо всем забываешь, когда ты падаешь и знаешь, что Чонгук здесь, рядом, и он поймает тебя.
Когда он кончает, зрение на пару секунд затуманивается. Приходится закусить губы, чтобы заглушить готовое сорваться с них имя Чонгука — лучше умереть, чем позволить тому услышать. Чонгук не останавливается, используя его тело так же, как использовал его рот: продолжает трахать, вдавливая в матрас. Тэхён вздрагивает от каждого глубокого толчка и когда ему уже кажется, что ещё немного и он просто не выдержит, Чонгук наконец достигает разрядки, зарываясь лицом ему в шею.
Какое-то время они так и лежат, пока тяжелое дыхание заполняет тишину комнаты. Тэхён весь вспотел, собственная сперма покрывает живот, а ещё он уверен, что примерно с полдюжины лепестков роз прилипли к его рукам. Чонгук выходит из него, откатывается в сторону и встает, направляясь в ванную комнату — прямо как есть, не потрудившись заправить в штаны член. Пока Тэхён продолжает лежать на кровати, приводя в норму дыхание, в ванной начинает шуметь вода. Он может уйти, выбраться обратно через окно и исчезнуть полностью незамеченным. Размышляя об этом, он пересекает комнату, присоединяясь к Чонгуку.
Тэхён сидит на бортике ванны, наблюдая, как та наполняется водой. Мрамор холодит задницу, но ему наплевать. Чонгук выливает полбутылки какой-то модной пены для ванны, и запах лаванды заполняет пространство. В воздух поднимается пар. Вода подбирается к краю, Чонгук поворачивает кран и отступая назад, снимает, наконец, брюки, в первый раз за эту ночь оставаясь полностью голым. Даже отстегивает кобуру и спрятанные пистолеты. Тэхён следует его примеру: расстегивает корсет, стягивает футболку через голову. Прикрепленные к поясу ножи падают на пол. Без своего оружия он чувствует себя более голым, чем без одежды, и он уверен, что Чонгук в этом с ним солидарен. Но здесь и сейчас у них что-то вроде перемирия, состояние неопределенности, нейтральная зона, ничейная земля. Чонгук переступает бортик ванны и вздыхает, погружаясь в воду. Тэхён лезет следом, и да, вода действительно то, что надо — не просто теплая, а горячая, но не обжигающий кипяток. Она смывает с них кровь и грязь, и он счастливо и расслабленно выдыхает.
Ванна огромная, достаточно большая для того, чтобы в ней свободно разместились двое взрослых мужчин. Только их ноги переплетаются, но Тэхён не возражает, этот случайный и незначительный контакт даже приятен. Он приподнимает стопы, упираясь ими Чонгуку в грудь, но тот лишь закатывает глаза, но не предпринимает попытки его оттолкнуть.
В ванной комнате, как ни странно, установлено стеклянное окно во всю стену, и в нем отражается весь раскинутый внизу город, наполненный сиянием разноцветных огней. Завораживающее зрелище. Они молчат, но это молчание не неловкое, оно скорее свидетельствует об усталости, но в то же время об удовлетворении, и Тэхён с радостью погружается в спокойную тишину. Чонгук тянется за сваленными на пол брюками, вытаскивает пачку сигарет с зажигалкой и, вынув одну, зажимает губами. Предлагает Тэхёну, но тот отрицательно трясет головой.
— Это дерьмо убьет тебя, — произносит он, а Чонгук фыркает, щелкает зажигалкой, и когда крохотный огонек вздымается вверх, прикуривает, вдыхая дым и выдыхая обратно причудливым облаком. Тэхён наблюдает за ним: как при вдохе вздымается грудь, прикрываются веки, как со сбитыми костяшками пальцы сжимают сигарету, а ярко-красные огни проносятся в тусклом освещении ванной комнаты.
На столике рядом ютится радио — и бутылка шампанского. Насвистывая, Тэхён настраивает приемник, и тот оживает, приятная музыка льется в пространство. Ещё пару минут он ищет подходящую радиостанцию, пока не находит ту песню, которая ему нравится, и когда начинает звучать знакомая мелодия, откидывается обратно, вновь погружаясь в горячую воду и устраивая ноги на плечи Чонгука. Тот так же продолжает молча курить и наблюдать за Тэхёном, который наблюдает за ним.
Сходи со мной куда-нибудь сегодня вечером
Туда, где музыка и люди
И они молоды и жизнерадостны
Мы едем в твоей машине
Я никогда, никогда не захочу вернуться домой
Потому что его больше у меня нет
Всё вокруг кажется нереальным, когда они вот так сидят вместе — два заклятых врага. Да, почти все их попытки прикончить друг друга заканчивались в постели, но едва ли после этого они проводили время вместе. И пусть в эту секунду они не обнимаются, но всё равно, то, что сейчас между ними — почти невыносимо интимно. Тэхён не знает, почему решил остаться, но он чувствует себя хорошо. Здесь, в наполненной спокойствием комнате, рядом с Чонгуком, ему хорошо. Ушли напряжение и животная страсть. Оба расслаблены, больше нет никакого желания убивать или трахаться, они просто существуют, рядом друг с другом, в одном пространстве.
Сходи со мной куда-нибудь сегодня вечером
Потому что я хочу видеть людей, я хочу видеть жизнь
Мы едем в твоей машине
О, пожалуйста, не надо подвозить меня до дома
Потому что это не мой дом, это их дом
И меня там больше не ждут
Удивительно, но Чонгук первым нарушает затянувшееся молчание.
— Ты всегда говоришь, что я слишком много сомневаюсь, — дым завитками поднимается к потолку; рука, держащая сигарету, свешивается с края ванны, и пепел осыпается на пол, словно выцветший снег. — Но ты сам мог убить меня тогда, в нашу первую встречу.
Открывая рот, Тэхён хочет сказать то, что однажды уже говорил ему: он промахнулся случайно, не задел жизненно важные органы, отвлекся, и вообще, Чонгуку просто повезло, но тот качает головой, не давая возможности вставить и слова.
— Я вижу, когда ты врешь.
Посмеиваясь, Тэхён берет в руки мочалку, водит по коже, а чужие слова эхом звучат в голове.
— Полагаю, я уже тогда знал, что с тобой будет весело, — пожимает он плечами, выдавая полуправду. По крайней мере, только так он может облечь в слова те чувства, что испытал когда-то. Честно, Тэхён сам не уверен в мотивах, но тогда, даже вонзая лезвие в живот, он думал что-то вроде «я хочу увидеть его снова». Ему тоже хочется спросить у Чонгука о причинах его сомнений, почему тот никогда не может пройти всю дистанцию до конца и убить его наконец, но слова застревают где-то в горле, а губы отказываются шевелиться. Когда он смотрит в чужое лицо и встречает взгляд темных глаз, то думает, что, возможно, знает ответ.
И если двухэтажный автобус
Врежется в нас
Умереть рядом с тобой — это лучший способ умереть
И если десятитонный грузовик
Убьет нас двоих
Умереть рядом с тобой — это мое удовольствие, моя привилегия
— Думаешь, в итоге мы просто убьем друг друга? — спрашивает он у Чонгука, и тот смеется, вдыхая очередную порцию дыма.
— Тогда это будет означать, что всё закончилось ничьей?
— Выходит, что так. Но задумайся вот о чем: если бы ты сегодня в меня выстрелил, то так бы и не узнал, что я заложил бомбу в здании, пока она не разорвала бы тебя на маленькие кусочки.
Чонгук какое-то время молчит, словно проигрывает в голове события этого вечера, размышляя над сказанным. Потом соглашается:
— Думаю, ты прав, — и выдыхает в сторону Тэхёна дым.
Тэхён смотрит в окно, на огни неспящего города, в которых отражается усеянное звездами, ночное бескрайнее небо.
Сходи со мной куда-нибудь сегодня вечером
Своди меня куда-угодно, мне всё равно, всё равно, всё равно
И в темноте подземного перехода я подумал
О боже, наконец-то мне выпал шанс
(но странный ужас обуял меня и я просто не смог попросить)
— Иногда, — шепчет Тэхён, — иногда мне кажется, что так всё и закончится.
Сигарета Чонгука почти догорела.
— Есть способы умереть и похуже, я думаю, — говорит он.
— Конечно, есть.
И если двухэтажный автобус
Врежется в нас
Умереть рядом с тобой — это лучший способ умереть
И если десятитонный грузовик
Убьет нас двоих
Умереть рядом с тобой — это мое удовольствие, моя привилегия
Чонгук делает последнюю затяжку, задирает голову, выдыхая дым в потолок, и тушит сигарету о рядом стоящий столик, оставляя черный ожог. Он встает, и вода стекает по обнаженному телу, по слегка покрасневшей от горячей воды коже. Поднимая глаза, Тэхён видит его, видит на самом деле. Видит просто Чонгука, без оружия, но с огромным количеством шрамов, и со взглядом, который не хочет убить, или съесть его целиком — со взглядом мягким и усталым. И он понимает, что видит сейчас скрытую сторону Чонгука, ту, о которой мало что знает. Ту, о которой, возможно — только возможно — хочет узнать побольше.
— Если я останусь на ночь, ты не зарежешь меня во сне?
Тэхён делает вид, что задумывается. И отвечает негромко:
— Скорее всего нет, Чонгук.
— Тогда ладно, Тэхён, — Чонгук протягивает руку, и Тэхён хватается за нее, позволяя вытащить себя из ванны. — Пойдем в кровать.
О, этот свет никогда не погаснет
Этот свет никогда не погаснет
Никогда не погаснет