Проблемы «друзей»

      — Никогда бы не подумала, что бьёт — значит любит.       Мия грустно усмехнулась и продолжала дырявить напряжённым взглядом синих глаз бокал перед собой, в котором была красноватая жидкость.       Она ненавидела алкоголь. И сейчас ненавидела его вместе с собой как никогда раньше, самовнушительно пытаясь погасить чувство опустошенности и неимоверной грусти. Это не помогало, абсолютно.       У Ксено хватило сил лишь на то, чтобы наблюдать за каждым жестом и движением его подруги и неловко сжать её тело в робких объятиях.       Подруги, которая заставляла его сердце, что он вечно посвящал науке, неистово ныть при виде другого мужчины, которому она дарила нежные поцелуи. Вместо него.       «Нелогично. Попросту неправильно. В конце-концов, как мне твердил Стэнли, «убого». Убого ревновать свою лучшую подругу к другим мужчинам», — так рассуждал разум Уингфилда. А вот сердце думало иначе.       «— Ты не поймёшь, — впервые съязвил Ксено Стэну, и, подобно ребёнку, покинул комнату, громко хлопнув дверью.       Стэн многозначительно помолчал и только потом его осенило: «Погодите… Неужели Ксено умеет любить?».       Стэн даже додуматься не мог о том, что его холодный друг, который всё же имел свои добрейшие стороны и нежности, но по натуре был равнодушен к романтике, мог… действительно влюбиться в Мию Линсон. Она вечно издевалась и насмехалась над Ксено, пытаясь обогнать друга в науке и попросту в тех сферах, которые переплетались с её медицинской деятельностью. Однако будь Ксено в тяжелой ситуации, где, казалось бы, не найти и выхода, Мия примчалась бы даже раньше Стэнли, чтобы дать Уингфилду звонкую оплеуху и подать руку помощи с той же самой надменной ухмылкой. «Ну, ты и слабак, чего разнылся? Вставай. Вместе будем решать твои проблемы».       Неужели Снайдер был и вправду слепой? От осознания того, насколько Ксено был скрытен в проявлении чувств, он устало выдохнул и потянулся за сигаретой.»       — Что такое, Ксено, милый? Выглядишь паршиво.       И её слова пробивали окаменевшее сердце Уингфилда насквозь, подобно стреле, спущенной с лука. Он закрывает лицо рукой и проводит ею вниз устало.       — Алкоголь тебе не поможет! И… — учёный швыряет бокал в сторону, который, упав на пол, звонко разлетается на мелкие осколки. — Мия… Чёрт. Мне жаль.       — За что жаль? — она словно не услышала этот отчётливый звон разбитого стекла. — Ты ведь не виноват, что я влюбилась в того придурка…       — Мия, дорогая… — прошептал он, опустив ониксовые глаза на пол, буравя его безжалостно.       И она услышала, как Ксено пытался сдержать подступающие всхлипы. Алкоголь может быть и мешал мыслить здраво, но сердце медика всё же болезненно сжалось при виде его слёз.       Словно её осенило в ту секунду, что она упустила тот самый драгоценный бриллиант, который всегда освещал её жизненный путь, преодолевая с ним все-все трудности бок-о-бок. Пускай даже если они часто устраивали перепалки и ссорились по-ребячески глупо. Пускай даже если… Даже если они были абсолютно разными, оба знали наверняка где-то в глубине души, что сердца их бились в такт.       Она упустила Ксено. А Ксено — её.       Они будто бы распутали длинную нить между ними и наконец смогли потянуть за разные концы, убедившись, что их соединяла одна и та же красная ниточка судьбы.       Мия очень часто думала о нём. Когда ей было четырнадцать и пубертатный возраст давал о себе знать, Линсон целовала несчастный помидор, представляя на его месте губы Ксено. Но девушка никогда не признавалась об этом ни ему, ни Стэну.       «Засмеёт ведь. Наука же ему важнее человеческих чувств», — фыркала Мия в четырнадцать.       «Снова усмехнётся и заставит чувствовать стыд. Она нашла своё счастье. Конец», — вздыхал Ксено в свои двадцать семь.       Думали об одном и том же, но всегда поступали назло друг-другу. И ради чего? Лишь спустя двадцать лет их дружбы Мия осознала, чьи губы она хочет целовать без остановки, блаженно вдыхая родной запах, который ни с какими другими не перепутать.       Ксено открывает глаза и зачарованно смотрит на неё, на свою женщину… Что с улыбкой и смеющимися глазами не отрывала взгляда от него. Поцелуй вышел достаточно чувственным, чтобы передать ту самую привязанность, до которой они вдвоём наконец смогли дойти спустя столь долгое время.       — Мы — идиоты, — выдыхает ей в губы Уингфилд, и в голосе его слышится и ирония, и примесь грусти.       — Если бы здесь был Стэн, он бы это подтвердил.       — И не говори.       «Да. Вы — точно идиоты. И я вместе с вами», — примерно так бы абсолютно подумал Снайдер.