между

— Я люблю твои волосы, — говорит Юджин. — Но Мальвиной тебе было получше. Кассандра посмеивается, он трётся колючей щекой о её сильную мышечную голень и щурит глаза, щель между гардинами цвета бледной мадженты едва пропускает полоску света, но он всё равно так и норовит вжаться плотнее, чтобы не видеть вообще ничего. — А у тебя встаёт, когда девчонка хочет проткнуть тебя насквозь, Фицерберт? — У меня встаёт, когда девчонка не психованная. Она делает вид, будто собирается скинуть его с себя и уйти прямо сейчас в свою комнату в тонкой муслиновой сорочке по коридору, полнящемуся стражей, весёлые ссоры которых слышны сквозь тяжёлые запертые двери. В этом нет ничего такого, Кассандра — сестра полка, дочь капитана гвардии, угловатая, как мальчишка, широкоплечая и высокая, они просто не воспринимают её как женщину, была бы она полностью голой, они бы мимо прошли, но Юджин вскидывает бровь и сглатывает. — О нет, только не уходи, умоляю, я был глупцом, обожаю повернутых на мести, иначе бы не встречался с тобой. — И с Вэрианом. — И с Вэрианом, — он соглашается, подтягивается поближе и быстро кусает её в мертвенно-бледное плечо. Она бьёт его в живот, он перехватывает её кулак и прижимает к себе костяшки. Она не понимает, за что, он тем более, Вэриан стоит в дверях, неуверенно улыбаясь, пялится на них, как круглый дурак, как будто прервав их прелюдию, он испортил что-то очень важное, немного заикается: — Вы- вы меня звали? Кассандра оглядывает его, думает, почему он, почему мы, пока Юджин, осмелев, гладит ей руки и, убрав тяжёлые густые волосы, прижимается к старому шраму на её затылке так, будто это придаёт ему силы. На секунду она даже верит, что он любит её. Ведь это всё уже было — перебранки, ссоры, стачки, привязанность, сорвать ей придворное форменное платье через голову, потянуть его за широкий ремень, ты опять взял мою алебарду, опять порвал шёлк по шву, идиотина, ты, должно быть, шутишь, может, это никогда не было про любовь, может, было всегда. «Ты стоила того, чтобы за тебя сражаться», — он сказал однажды, и это было вместо признания. Тогда она поняла, что вернётся. — Нет, мы обсуждали, что ты совсем как Фицерберт в его юные годы, но без прыщей и с сексом, считай, фортуну отхватил. — Эй, неправда, — Юджин притворно возмущается, легко пихает её под ребро. — У меня был секс. — С девушкой? — Вэриан оживляется, вмиг теряя всю свою нервозность. он представляет почему-то прозрачную светлую Рапунцель, мёд волос, узкие веснушчатые бёдра, тёплые глаза. — С Лэнсом, дурашка, — её смех — коррозия металла, её пальцы в волосах Юджина — острые когти чёрных камней, но об этом больше не говорят в этом королевстве, в этой комнате. — Посмотри на него: откуда кто-то ещё? — Давайте уйдем от этого разговора. Мальчик мой, как дела? — О! Я рад, что ты спросил, — Вэриан откидывает невесомый шёлк балдахина почти небрежно, садится на край кровати, Юджин целует его в щёку, пытаясь замять паузу, он заметно вздрагивает. Кассандра выразительно хмыкает, ну конечно, трепет начался ещё с плакатов о розыске с ликом лощёного красавчика, именем сказочного героя. В конце концов, он тоже вернулся, несмотря на сломанные обещания, своё предательство, её предательство, человеческий инклюз, пару сломанных рёбер, разбитую склянку с аминофенилмасляной кислотой, вечное инферно на тот случай, если вдруг ад существует, проблемы с доверием и посттравматическое стрессовое. Рапунцель не оставила его, когда он был испорченным гадким ребёнком, наконец-то слухи были верны — теперь он действительно может быть опасен, но никогда для них. — На самом деле, Юджин, работать королевским инженером намно-ого лучше, чем быть вздёрнутым на плахе за колдовство. — Тупица, — Кассандра, поддавшись порыву, нежно гладит его холодную вспотевшую ладонь. — У Рапунцель волосы волшебные. — Были. — Чего? — она теряется, чуть ослабляет хватку. — Волосы. — А, точно, смысл в том, что у нас магическое королевство, откуда ты взял эту чушь, не пойму. — Рапунцель наследная принцесса, а я вас всех чуть до смерти не перебил в гормональном припадке. — Тоже мне, удивил, — недовольно растягивает гласные Юджин, — зашли как-то в комнату три международных преступника и замутили тройничок. Кассандра окончательно отпускает руку Вэриана, чтобы пригладить волосы Юджину, разгладить ему морщинку на лбу, притянуть за воротник к себе поближе, Вэриан думает, какой же он уязвимый, всего минуту фокус был не на нём, и вот он уже хмурит брови и раздувает ноздри. — Как всегда искромётен, Фицерберт, так бы и придушила от большой любви. Юджин льнёт ей под руки и давит смешок: — Попробуй. — Эй, никаких удушений в моей комнате! За Вэрианом стоит принцесса, хрупкая, как ракушка с южного берега Короны, прочная как алмаз на ободке её обручального колечка, отданного ему Юджином когда-то, его первый поцелуй на выщербленной деревянной лодке, его первый враг в самую жуткую зиму. Вэриан думает, хочется вцепиться ей в плечи, уткнуться в короткие волоски на затылке так, чтобы они щекотали подбородок и срастись так навечно, вместо этого он говорит: — Я как раз раскаивался в несовершенном убийстве единственной наследницы, извините, Ваше Высочество. Могу книксен сделать. — Расслабься, малыш, её возбуждает только гипотетическая ситуация, в которой ты говоришь «Привет, Рапунцель» низким голосом с хрипотцой, ну и крадёшь гербарий, чтобы наверняка. — Кэсс! — Ещё когда он говорит о тебе, как о великой, магической, божественной силе, а? Ну как будто мы сейчас неправду говорим, солнышко. Ну-ка, Вэриан, попробуй ещё раз, «При-вет, Ра-пун-цель». — Я вас игнорирую. иди сюда, славный мой, — Рапунцель улыбается, раскрывает объятья, Вэриан врезается ей в ухо, от него душно пахнет моторным маслом и фруктами, и шепчет что-то такое, от чего её загорелую шею заливает румянец. — Ну, что он сказал, красотка? — Юджин интересуется между делом, поглаживая Кассандру по внутренней стороне бедра. — Что ты миленький, когда у тебя закрыт рот. Вэриан усаживает её, звонкую, распалённо-весёлую, на изящный туалетный столик с зеркалом, розовое дерево, золочёная бронза, сметает на пол всякую дребедень, которой она никогда не пользуется: серебряные пудреницы с ароматами роз и апельсинов, фарфоровые коробочки с фальшивыми родинками, ароматную воду во флаконах из рубинового и молочного стекла, черепаховые гребни и шпильки с цветочными розетками. Она снимает с его головы защитные очки с тремя силикатными стёклами — его гордость, гладит по волосам так ласково, как должна мать, но он не знал свою мать семнадцать лет, прежде чем похоронил её. Юджин вырывает Кассандру из транса метким поцелуем в подбородок. — Дорогая, ты просто отвратительно влияешь на мою жену. — Нет, ты на мою. — На нашу? — предлагает Вэриан, резво распуская шнуровку корсета вслепую. — Нет, не согласна. Исключительно на мою, — возможно, он слишком сильно сворачивает шею, глядя ей в глаза, необычно смешливые и нежные, это так непохоже на неё до отъезда, но сейчас всё смазалось. Она почему-то смотрит на него в ответ и спрашивает: — Когда ты понял, что вернёшься? Он задумывается и крепко прижимается щекой к тёплому плечу Рапунцель, рассматривает отражение её спины, бледно-веснушчатой, и говорит наконец: — Ты такая худая, боже, как будто не ешь ничего, — он развязывает последние ленты и придерживает шёлк платья где-то в районе груди. — Извини, я отвлёкся, кажется, это случилось, когда вы пришли проверить волосы на прочность, а потом Юджин решил пересчитать мне кости, а потом ты, Кэсси, спасла меня от юности, проведенной в могиле. — Ты же был совсем мальчишкой? В его щербатой улыбке всё ещё сквозит непонятная тревога, крошечная хрупкая Рапунцель выше его на полголовы, его голос ломается и скрипит, он болтает много и непонятно, прижимается только отчаянно, но что-то неуловимое поменялось в его стати, в том, как он держит себя, в нём есть что-то от каждого из них и что-то ещё. — Был, — он соглашается покладисто и серьёзно, смотрит куда-то между. — Зато сейчас я могу целовать тебя и не жалеть об этом. Она вздрагивает.