Лифт

      Кацуки прижал голову девчонки к зеркалу, грубо вдавливая щекой в запотевшую поверхность, а другой перехватил широкие бедра. Ускорил темп еще больше, врываясь в горячее и мягкое тело, глубже, еще глубже, пытаясь напиться, опьянеть ее близостью. Черные кудри влажно липли к спине, крупные груди тряслись с каждым толчком, девчонка давилась стонами, чувствуя его в себе, испытывая силу похоти, что он вливал в ее хрупкое тело. Ей определенно нравилось, хоть они делали это без смазки и подготовки, в лифте, куда мог зайти любой, кто работал в агентстве.       Очередная подстилка, потекшая от одного его взгляда.       Влажные шлепки сливались со всхлипами, грязные и пошлые, а удовольствие строилось в животе так медленно, словно он удовлетворялся рукой. Крики не заводили достаточно, пальцы, царапающие по деревянной поверхности, не казались сексуальными, Кацуки не видел лица, но знал, что глаза у нее не зеленые, а на лице нет веснушек. И губы — губы были не теми, хоть и пухлые, как у Изуку.       Да, он сказал это. Он мечтал о губах дерьмодеку.       Что уж греха таить — Кацуки мечтал не только о них.       Его собственные глаза встретились со своим отражением — усталые и разочарованные. Алый цвет казался почти черным, мутным, губы кривились в жесткой усмешке. Только легкий румянец говорил о том, что он возбужден: ни хриплого дыхания, ни — упаси боже — стонов. Стояк и одноразовый секс, шлюха, которая будет бегать за ним, пока не пошлет, и лифт. Как же низко Кацуки опустился.       Неудивительно, что в агентстве он снискал славу сердцееда. Кажется, только немой не обсуждал, с кем он еще не переспал. Странно, что при очевидной несерьезности намерений, девушки продолжали находить его и строить глазки. Пару раз Кацуки пробовал и с парнями, но это было сложнее: воображение выходило из-под контроля, представляя того, кого действительно хотело бы видеть. Однажды он почти произнес имя, а оргазм, впитавший первых три буквы, оказался таким сильным, что его разнесло на атомы. Унылое совокупление, что происходило сейчас, и близко не стояло с тем сексом, когда он представил любимое веснушчатое лицо.       Хотя девчонка и правда старалась — ее голос, наверное, был слышен на всех этажах. Кацуки даже не помнил, как ее зовут, только причуду — та работала в отделе поддержки и однажды помогла ему найти нужную деталь. Он еще подумал, что это, наверное, неплохо — уметь находить все нужное. Может тогда он нашел бы замену Деку и перестал рвать себе сердце.       Приехали. Вместо того, чтобы фокусироваться на тесноте, что плотно обхватывала член, наслаждаться жаром и дрожью отзывчивого тела, он чувствовал боль в ребрах и острое желание побиться о стену. Конечно же возбуждение схлынуло, словно его и не было, лизнуло камни, оставив оголенный и влажный песок. Резко и раздраженно он вытащил полувозбужденный член, даже не пытаясь настроить себя на продолжение.       Девушка, кажется, даже не поняла, что происходит. Только замерла и замолкла, ожидая, что он войдет под другим углом или, быть может, поменяет позу, но Кацуки сдернул ненужный уже презерватив, натянул боксеры и штаны геройского костюма. Только когда вжикнула ширинка, та обернулась к нему:       — Динамит?       — Одевайся, — рявкнул Кацуки, раздражаясь еще больше от ее больших просящих глаз.       — Но мы не…       — Перерыв не резиновый, а мы не можем бесконечно кататься туда-сюда. Кто-нибудь обязательно…       И да — он как в воду глядел. Кто-то нажал на кнопку вызова, и не успела девушка опустить юбку, как двери разъехались.       Отчего Кацуки так не везло? До двадцати в его жизни все складывалось идеально: сильный квирк, учеба в Юэй, быстрая карьера, а потом он влюбился, и все покатилось к чертям. И не в кого-нибудь, а в своего лучшего друга, почти брата, который когда-то был хлипким и хрупким, а теперь стал номером один. В человека, которому он однажды пожелал умереть, а теперь умирал сам, от безответной любви.       В дверях стоял герой, от имени которого у злодеев тряслись поджилки. Мощная фигура, обтянутая темно-зеленой тканью, металлические налокотники и наколенники, чей вес, Кацуки знал, не уступал его наручам, бронированные ботинки и перчатки, которые не помялись бы, даже если бы их переехал грузовик. Сколько килограммов Деку тягал каждый день? И как его тело выглядело без всей этой мишуры?       Деку держал респиратор в руке, а это значило, что лицо его было открыто. Глаза — зеленые и сияющие — не скрывала маска. Но он боялся взглянуть в них сейчас и увидеть отвращение, потому что в воздухе витал запах секса, а девчонка, так и не одевшись, выбежала прочь. И глупец догадался бы, чем они тут занимались, а Деку точно им не был.       Кацуки скрипнул зубами — нет, он не собирался бояться такой ерунды.       Их взгляды пересеклись.       О Боги, как же он был красив. Очарователен в своем смущении, что тронуло красным щеки и шею, расширило зрачки округлившихся глаз, что теперь казались темнее и глубже. Весь образ Изуку стал острее, окончательнее; повзрослев, тот приобрел роковую привлекательность, мрачность, что сводила людей с ума. Даже Кацуки не устоял, в один день поймав себя на мысли, что думает о нем больше обычного. И до этого выделявший его, готовый отдать за него жизнь, он задумался, каковы его губы на вкус, и пропал окончательно.       — Ха-ах, прости, что помешал, — Деку неловко улыбнулся, не делая попытки пройти внутрь. Свободная ладонь метнулась к кудрям.       — Мы закончили.       Отрицать очевидное не имело смысла — Кацуки трахался в лифте. Не кончил, но трахался, а Деку поймал его на горячем. Член еще стоял, точнее уже стоял снова, болезненно упираясь в штаны, потому что мечта его мокрых снов появилась перед ним после неудачного секса. В этих снах — о, да — он имел его так нежно, что медленно терял рассудок. Уже год просыпался от собственных стонов, в слезах счастья, и бездумно глядел в потолок.       — Мне на семьдесят третий. Я бы пробежался по лестнице, но, — тот взлохматил волосы, — немного устал. Пришлось работать на три сектора: Уравити в декретном, а Стальной кулак получил травму. И сам знаешь — работал с ним на обрушении. Правда я слышал, теперь ты патрулируешь с Бунтарем…       — Не оправдывайся. Просто заходи внутрь.       Щеки у того раскраснелись еще больше. Давненько Кацуки не приходилось видеть это, разглядывать его, расшифровывая эмоции. Каждый день Деку кивал и проходил мимо, они почти не разговаривали, только короткое приветствие и мимолетный взгляд, но сегодня судьба решила иначе, столкнув их лицом к лицу. Хорошо, хоть тот не спрашивал, почему он остался внутри — на этот вопрос у Кацуки не было ответа.       Деку шагнул в лифт, и дверцы медленно закрылись. Теперь они стояли рядом, запах секса и пота стал плотнее, окружив их душным одеялом и подталкивая навстречу. Сердце Кацуки то выпрыгивало из груди, то ухало вниз, жар перекатывался от макушки до пяток. От присутствия Изуку лихорадило и хотелось скорее принять таблетку — поцелуй, от которого ему бы точно полегчало.       Вот же они — пухлые, идеальные губы, нужно только коснуться.       — Ты в порядке?       Кацуки мысленно отвесил себе пощечину.       — Да.       Он набрал «семьдесят три», и лифт начал медленно ползти вверх. Мысли Кацуки же скакали как мячики-попрыгунчики, глаза замечали малейшее движение, вдох, движение ресниц, словно он вдруг приобрел причуду супер-зрения. Деку изучающе глядел на него в ответ, чуть наклонив голову в сторону:       — Вы встречаетесь?       — Нет.       — Но вы…       — Ты как маленький, Деку, — Кацуки усмехнулся. — Это трах без обязательств, она сама пришла ко мне.       Тот задумчиво закусил губу, что, черт подери, было одной из самых сексуальных вещей, которые Кацуки когда-либо видел. Зубы матово блеснули в свете лампы.       — Я не хотел верить, но это, кажется, правда: слухи о том, что ты меняешь девушек, как перчатки. Неужели ты не хочешь серьезных отношений?       Удивительно, что Деку вообще заговорил об этом. Что его интересовало, с кем он спит. Став номером один, тот отдалился ото всех, оставив минимум общения с Круглолицей, Половинчатым и занудным старостой, выкинув остальных, как ненужный мусор. Да, не хватало времени, да, перерабатывал, подрывая собственное здоровье, но ответить на сообщение точно мог. Не пересчитать, сколько гневных слов Кацуки ему отправил, сколько аудио записал, пытаясь достучаться и возобновить их дружбу. Было чудом, что тот снизошел до него сейчас, одарив парой ответных реплик.       — А ты?       Зеленые глаза вспыхнули. Тот как-то странно хмыкнул, а потом отвел взгляд, уставившись в сторону зеркала. Кацуки тоже посмотрел туда и увидел их общее отражение: топ-герои — один и два, в полном обмундировании. Он был выше и шире в плечах: Деку так и не удалось нарастить мышцы до его уровня. Кацуки не сразу и сообразил, что тот все еще наблюдает за ним, только теперь через зеркальную поверхность. Ласкает взглядом светлую кожу плеч, контрастирующую с темной тканью костюма.       — Я хочу, — взгляд переместился на оранжевую вставку на груди. — Но… тот человек никогда не ответит мне взаимностью.       — Так ты влюблен? — он старался звучать небрежно, будто ему не было никакого дела до того, кому Изуку подарил свое сердце, когда как его собственное пульсировало и сжималось от боли. Какая глупость все-таки — до сих пор надеяться, прекрасно зная, что его, Кацуки, никогда не выберут. Даже в сказках принц всегда выбирал принцессу, а не принца из соседней страны. — В кого?       — Разве не очевидно?       И снова странный смешок. Рука Деку взметнулась вверх, а пальцы вдруг дотронулись стекла там, где отражалась его щека. Погладили кончиками нежно-нежно, а Кацуки показалось, будто они ведут не по зеркалу, а по его раскрасневшейся коже. Мурашки побежали по позвоночнику.       — Он всегда был по девочкам и никогда бы не посмотрел на бесполезного Деку. Красивый и сексуальный, восхитительный. Чего стоят его алые глаза, — в подтверждение своим словам тот коснулся отражения глаз Кацуки, мгновенно расширившихся и потемневших, загоревшихся пламенем, что тлело внутри бесконечное количество времени. — Каччан смотрит на меня, а я не могу думать ни о чем, кроме того, что хочу его. Как думаешь, как я могу избавиться от этого? Как я могу быть счастлив, если люблю его дольше, чем себя помню?       Деку хотел сказать что-то еще, но не смог, потому что Кацуки резко и сильно толкнул его к стене, прижимаясь так тесно, как всегда хотел: каждой частью, изгибом, клеточкой. Он и сам не знал, кто из них возбужден больше: он — застонавший от чужой, правильной близости, или Изуку, который резко и изумленно выдохнул, задрожал так сладко, отзывчиво, что Кацуки показалось, будто кровь превращается в кипяток.       Маска выпала из пальцев, которые с невозможной и колющей нежностью вплелись в светлые волосы, дыхание потяжелело. Расширившиеся потемневшие глаза оказались близко-близко, что можно было разглядеть каждую удивленную крапинку, поцеловать каждую милую веснушку на горячих щеках. Кацуки коснулся одной из них губами, и из Изуку вырывался полузадушенный всхлип, тот толкнулся бедрами исступленно, почти судорожно, посылая по позвоночнику электрический ток. Оба превратились в пламя, во взрыв от осознания, что желание взаимно.       Эластичная ткань костюмов была тонкой-тонкой, и Кацуки хотел материться оттого, насколько ему стало хорошо, когда тот мягко потерся об него снова.       Но когда Кацуки прошелся языком по месту поцелуя, все резко закончилось: соль чужих слез отрезвила его.       — Деку…       Что он сделал не так? Почему ботан опять плакал? Отчего взгляд помутнел, отражая боль и страдание, а улыбка была печальной, а не счастливой? Может быть Кацуки все неправильно понял? Может, он снова… обидел его?       Эта мысль полоснула по ребрам ножом.       — Все хорошо, — прошептал Изуку, разглядывая его лицо с такой жадностью, будто собирался прощаться. — Просто поцелуй меня снова.       — Нет, подожди. Почему ты плачешь?       Тот тихо рассмеялся и взлохматил его пряди, а потом медленно опустил руку.       — Я просто… Просто хочу насладиться этим, пока могу. Всего один раз, да? Я хочу сполна воспользоваться моим временем. Давай перейдем в другое место? Сегодня в агентстве мало героев, но кто-нибудь точно…       — О чем это ты, — голос предательски надломился, — говоришь?       — О том, что мне повезло: обычно ты выбираешь девушек.       Деку неопределенно дернул плечом и перевел взгляд в сторону, а Кацуки продолжил ошеломленно глядеть на него. Слезы продолжали течь по веснушчатым щекам к подбородку и капать на пол. Тот даже не шмыгал носом, не всхлипывал, просто стоял и прерывисто дышал, и это было самое худшее: значит, боли внутри было столько, что он просто принимал ее как данность.       — Так ты… Ты думал, что я просто пожалел тебя? Как ты мог подумать такое?       — Ну, — тот невесело хмыкнул. — Посмотри на себя и на меня. Т-ты… Боже, ты такой невероятный, Каччан. А в этом костюме, — судорожный вздох, — просто с ума меня сводишь.       Кацуки наконец-то отмер, сердясь откровенной глупости сказанного. Ладонь словно сама собой легла на мокрое лицо, поднимая его вверх, и ласково погладила скулу:       — Серьезно? Ты — герой номер один, Деку. Ты, а не я. Мне стоит напомнить о толпах поклонников, которые только и ждут, чтобы ты обратил на них внимание? О бесконечных фан-клубах, следящих за каждым твоим шагом? Как ты можешь сомневаться в собственной привлекательности?       — Потому что я верю мнению одного человека, а этот человек всегда говорил мне, что я бесполезен.       — Господи, Деку! Это было еще в школе! Ты же знаешь, как давно я изменил свое мнение! Сначала мы были просто друзьями, это правда, но вот уже год я, — Кацуки смело встретил его взгляд, — сохну по тебе. Я, черт побери, ненавидел себя, пытался выдавить эти чувства, потому что они не имеют никакого смысла. Каждый день я смотрел на тебя издалека, любовался, но даже мысли не допускал, что у меня есть шанс, хоть крохотный шанс на то, чтобы быть с тобой. Потому что мы оба парни, оба топ-герои и еще тысяча веских причин. Даже принц всегда выбирал…       Изуку не дал ему договорить, заткнув страстным и глубоким поцелуем, и всем, что Кацуки мог думать после, была мысль о том, насколько движение их губ прекрасно, прекрасно, прекрасно. Колени подгибались и тряслись, отчаянно стучало сердце, и только соль на языке, что сталкивался и играл с языком Деку, держала его в реальности, только переплетенные пальцы и сорванное дыхание не давали ему подумать, что он спит и действительно попал в сказку.