То, у чего нет имени

Арима называет это «способом снять стресс». Они чуть ли не с самого детства на войне, которая длится вот уже тысячу лет. Они оба умрут в точке сингулярности. Арима потерял жену, а с сыном у него все разваливается. На его плечах — тысячи жизней экзорцистов и ответственность за исход великой битвы против скверны. Иногда Тенма думает, что давно повесился бы на его месте: тянуть за собой десяток душ мертвецов куда проще, чем иметь дело с живыми. Самому Тенме безразлично, как это называть: еще одной стороной отношений «командир — подчиненный», сексом по дружбе или еще каким-нибудь бредом. Он и для атак названия не придумывает — что уж говорить о чем-то куда менее важном. Ему нужно думать о том, как победить Саканаши, Габуру и Иджику Юто и как на этом цикле наконец-то дать Звездам-Близнецам пробудиться. У него совсем нет времени искать наименование для того, что они с Аримой иногда делают наедине, уже совсем ночью, когда в штабе оммьеджи остаются только дежурные. И все же — Тенма любит прикосновения Аримы: руки у того теплые и внимательные. Совсем не похожи на скрюченные костлявые пальцы, которыми почти каждую ночь за рукава и полы домашнего кимоно цепляются мертвые души, которые не смогли стать Великой Инь. Арима медленно гладит Тенму по спине, от шеи до поясницы, и тот прогибается, словно большой кот. Дышит шумно и глубоко, тянется к поясу кимоно или застежкам каригину, не в силах ждать. Арима всегда аккуратен и долго готовит его пальцами, прежде чем войти. Тенма царапает ногтями поверхность стола, сминает попадающие под руки документы — знает: Арима не скажет ему за это ни слова. Когда Арима наконец входит, Тенма тихо стонет сквозь стиснутые зубы и чувствует, как в груди разливается щемящее тепло — сильное, но не его. Иногда ему кажется, что так отзываются внутри души бывших Соусей, но эта мысль быстро выметается из головы удовольствием, нарастающим с каждым движением Аримы. Временами Арима берет у него в рот — они раньше пробовали меняться, но неумелые ласки, с которыми Тенма не очень-то и старался, Ариме быстро надоели. Влажный язык по спирали обводит головку, тонкие губы крепко обхватывают возбужденную плоть — и Тенма стонет в голос, бездумно толкаясь бедрами навстречу, отчаянно сжимая пряди жестких пепельных волос. В такие разы кончает он особенно бурно, а потом еще долго лежит, распластанный на письменном столе, и Арима сидит рядом, медленно водя по его коже самыми кончиками пальцев. Его движения осторожные и легкие, и Тенма невольно вздрагивает, когда рука Аримы задевает сосок или низ живота. Порой ему кажется, что одно это может довести его до повторного оргазма. Арима называет это «способом снять стресс», Тенма не называет никак — но продолжает делать раз за разом. Он не уверен, что минуты близости, разделенные с Аримой, можно назвать счастьем — но, наверное, за исключением сражений, они лучшее, что есть в его жизни. Арима внимательный и нежный, и после секса с ним не снятся кошмары — так, словно души женщин-Соусей, получив замену своей утраченной любви, на время затихают. Тенма не хочет задумываться — он просто готов снова делать то, чему не собирается искать имени. А затем они доходят до точки сингулярности, и все летит к чертям. Арима погибает — как это было предсказано, уничтожив Саканаши и защитив сына. Тенма остается. Он больше не может видеть будущее — дар исчезает и так и не возвращается за все четыре года. Он не знает своего места — он не погиб тогда, когда должен был, исполнив свою роль, назначенную судьбой. Его больше не душат пальцы мертвецов, не пытаются затащить за собой в загробный мир — Звезды-Близнецы теперь вместе, и души, сопровождавшие Тенму с самого ритуала кодоку, успокаиваются. Мир — жестокий, безжалостный, полный крови и смерти мир оммьеджи — теперь словно обходит его стороной, как река огибает камень, отказываясь принимать. Тенма остается рядом с Аримори — все равно ему не то чтобы есть куда себя пристроить. Наблюдает, как тот медленно вырастает из плаксивого мальчишки в юного лидера оммьеджи. Ловит на себе его взгляд во время всяких важных совещаний — такое очевидное «А что бы сказал и сделал отец?» в больших, окаймленных белоснежными ресницами глазах. И видит, как Аримори зашивается, тщетно пытаясь в шестнадцать успевать все, что делал Арима. Когда Тенма заходит в его кабинет, Аримори сидит, положив голову на скрещенные руки. Отросшие волосы разметались по столу поверх каких-то бумаг, плечи едва поднимаются от тихого дыхания. Кажется, шаги он слышит только тогда, когда Тенма подходит совсем близко; медленно поднимает голову. — А, это вы, — говорит хрипло и надтреснуто, затем трет ладонью левый глаз, сдвигая очки, которые совсем недавно начал носить. — Сейчас, минутку. Я только должен был закончить еще один отчет… Тенма смотрит на него сверху вниз: на взъерошенную челку, на глубокие темные круги под глазами, на бессильно опущенные уголки губ. Аримори не вытягивает — это слишком очевидно. Он делает все возможное, но догнать призрак отца пока что выше его сил. — Сейчас… — почти шепчет Аримори, протягивает руку за документами к столу — но та бессильно падает на полпути. Аримори заторможенно опускает взгляд, словно не понимая, что произошло. Он сломается, понимает Тенма. Еще немного — и он окончательно сломается. В груди что-то неприятно скребется. Тенма не знает, что это за ощущение, для него нет названия — но оно не позволяет просто стоять и наблюдать. Тенма колеблется всего лишь миг — а потом наклоняется и неумело целует Аримори в губы. Замирает на несколько секунд, затем отстраняется. Всматривается в бледное лицо. Аримори смотрит на него широко распахнутыми глазами, но не говорит ни слова. Тенма ждет еще минуту — не оттолкнет ли, не скажет ли убираться — а потом снова наклоняется. Отводит пальцами в сторону пряди волос — тонкие, куда более тонкие и шелковистые, чем были у Аримы; расстегивает первую пуговицу на рубашке и целует уже в шею. Аримори порывисто вдыхает и замирает, затем робко кладет руку Тенме на плечо. В непривычной роли некомфортно: Тенма не уверен, как правильно, то, внутри, недовольно переворачивается — оно хочет принимать, а не отдавать. Он пытается вспомнить, что именно делал в свое время Арима, но от смазанных четырьмя годами воспоминаний немного пользы. И все же Аримори отзывается на его неумелые ласки. Его дыхание ускоряется, тонкие губы краснеют. Он позволяет снять с себя рубашку и расстегнуть штаны, даже не замечает, когда Тенма от греха подальше стягивает с него очки, и бездумно толкается пахом в подставленную ладонь. А когда все кончается, бессильно выдыхает и тычется Тенме лбом в плечо, пряча лицо у него на груди. Тенма осторожно обнимает его за плечи. Перебирает пальцами волосы, другой рукой медленно ведет по обнаженной коже — не задумываясь, просто ощущая: так — правильно. У него нет названия для того, что чувствует сейчас — и он не хочет его искать, имена никогда не были его сильной стороной. Но одно Тенма точно знает: он не даст Аримори сломаться. И сделает все, что для этого будет нужно.