Freaks

«… Don't kill me, just help me run away! From everyone I need a place to stay. When I can cover up my face… " — «Господи, помоги мне сбежать ото всех, умоляю… Я так нуждаюсь в месте, где смогу скрыть свое омерзительное лицо от окружения… Я нуждаюсь в тепле…» — в глубине души вопил нечеловечный, болезненный голос, моля вырваться наружу в виде простой, обычной фразы «прости», которая могла бы сгладить все то, что непреодолимой стеной выстраивается между двумя парнями. Обыкновенное «прости» Могло бы стать первым шагом к мольбе о помощи, криком о том, насколько же зеленоволосому плохо. Могло бы стать шансом установить взаимопонимание, которое разрешило бы нескончаемые меланхоличные мысли пикового, возможно, переросло бы во что то теплое и ласковое, во что то, что навсегда сделало бы пятого счастливым. Но нет. Вместо обыкновенного «прости» из уст хлестал яд, прожигающий и без того насквозь убитую душу зелёного. Он не хотел этого говорить. Он не хотел вновь облить этим ядом то голубоволосое сокровище, что сейчас дрожало перед ним в скорой истерике. Старший, совсем позабыв про музыку, играющую в одном наушнике, в ступоре глядел на голубоволосого юношу, по чьим щекам текли горячие слёзы. «Блять… Блять. Блять, блять, блять!» — орало ноющее сердце, болезненно сжимаясь при виде этого плачущего ангелочка. «Сука… Как же я… Зачем я вновь это делаю… Господи, сокровище, прости меня, умоляю… Я… Я просто урод!» — все внутри будто разрывалось на части. Сама природа старалась одержать верх над робким, трепещущем чувством любви, заставляя пикового, соответствуя своей противной натуре, вновь вывести младшего из себя. Те качества, что были заложены в пятого, как в запрограммированного робота, заставляли его хлестать этим ядом, такой же мутной, зелёной жидкостью, такой же омерзительной, как и он сам. Лишь ноющее сердце предпринимало отчаянные попытки перебороть всю эту гниль, что была неотъемлемой частью зелёного, такой же неотъемлемой, как руки и ноги, ведь это было именно то, ради чего клон вообще появился на этот свет. Он являлся воплощением хамства, омерзения, язвительности и безнадежного разочарования, что таились в глубинах его создателя. У него просто не было права на любовь. Но робкое, тихо закравшееся в его сердце чувство отчаянно пыталось перебороть все то, что было установлено в нем железно, развернув внутри пикового настоящую войну, убивающую обе эти стороны изнутри, забирая с собой на тот свет множество нервных клеток. Оно перевернуло в пятом всё, вывернуло это всё наизнанку и переломало, раздробило на куски, превратив жизнь некогда обыкновенного безнадёжного клоуна с его язвительными шутками в сущий ад, с каждым новым днём сжигающий его ещё больше, заставляя в адских муках нечеловечным воплем орать в подушку. В который раз в немом ступоре глядя на трефа, что нуждался сейчас в обыкновенных объятиях не меньше, старший вновь не мог проронить ни слова. Ему хотелось наплевать на всю свою гордость, на весь здравый смысл, на всё, что годами выстраивалось в его сознании, закрепляясь намертво в виде его жизненных принципов и нормах морали. Ему хотелось просто взять и сломать эту сталь, что будто клетка не позволяла теплу и любви просочиться наружу. Хотелось просто взять и обнять этого маленького ангела, глядящего на него своими небесными глазами, покрытыми пеленой горьких слёз. Хотелось сказать ему море приятных, утешающих слов, прижать его к себе, чувствуя тепло чужого тела, погладить по голове успокаивающе, а после… А о том, что могло бы быть после пиковый не мог и мечтать. Он не мог и вообразить о том, что мог бы почувствовать тепло его губ на своих. Он не мог даже представить, что после всего яда, которым он полил это сокровище, оно позволит ему прикоснуться к самому сокровенному, к самому чуткому — к его сердцу. Не мог и подумать о том, что для него когда либо будет открыт путь в его душу, что когда либо он сможет стать для него чем то большим, чем ненавистным клоуном, вечно его унижающим и донимающим. Не мог. — Ты жалок… — «ты лучшее, что есть в моей жизни.» — Ненавижу тебя, тряпка — «Я просто безумен. Я люблю тебя. Я зависим от тебя. Ты мой личный наркотик. От нехватки твоего тепла, этого дурманящего наркотика, меня ломает уже не первую неделю. Я обожаю тебя всем своим существом.» — Видеть тебя больше не хочу. Слабак. — «умоляю, будь со мной всегда. Пожалуйста, солнце, прижмись ко мне настолько, насколько это возможно. Я хочу быть рядом вечно. Я не знаю, как буду жить хотя бы без твоего облика, ласкающего мой взор каждый гребанный день. Не представляю, как я смогу жить без твоего тихого, ангельского голоса, пробирающим до самых, блять, костей, заставляя меня вновь задыхаться от несдерживаемых чувств. Умоляю, позволь мне быть рядом.» Две противоположности сцепились в мертвой схватке, разрывая пикового на части. Сама природа, сама суть этого клона заставляла его произносить эти слова, в то время как сердце молило о тепле. «Я просто урод…» — повторял про себя пятый, осознавая, что озвучена была лишь та самая, естественная его сторона, а то, что скрывалось глубоко внутри, как и всегда, осталось невысказанным. С каждым разом это все становилось все более отчаянным. С каждым разом эта стена между парнями росла все больше. «Я просто урод…»

***

«Моя голова — это жалкая, омерзительная помойка, кишащая тараканами. Во мне не осталось ничего человечного. Мои глаза застилают черные дыры, что видно уже невооружённым глазом. С каждым днём я все больше нуждаюсь в своих очках, что помогают мне скрыть те мешки под глазами от бессонных ночей и тот пустой, мертвый взгляд, что не выражал уже ничего живого. Я умираю, я чувствую, как разлагаюсь изнутри, как гниёт вся моя сущность, сжираемая теми червями, что каждый день напоминают мне о том, насколько же я жалок. Я люблю тебя. Я не могу жить без тебя. Я не могу дышать, когда тебя нет рядом. Я зависим. Я мечтаю о тебе каждую ночь, сжимая в объятиях подушку, будто в бреду. Я давно сошел с ума. Ещё с того самого дня, когда впервые заглянул в твои небесные глаза. С того самого дня, когда впервые почувствовал, как твой взгляд вывернул все во мне наизнанку, внезапно открыв для меня невиданные ранее чувства. Прости меня за все, сокровище. Я действительно жалею обо всем, что говорил тебе. Я просто ужасен. Я настолько слаб, что даже не смог побороть в себе ту личность, что является тем самым клоном и воплощением темных черт создателя. Это я — тупая, безвольная, слабохарактерная тряпка, не сумевшая даже сказать тебе все это в лицо. У меня было много попыток все прекратить. Но каждый раз я не мог. У меня просто не получалось. Но я надеюсь, что в этот раз я действительно больше не проснусь.» — перечитав записку напоследок, пиковый, помявшись, осторожно просунул ее под голубую дверь. «Я не проснусь в этот раз…» — зеленоволосый, чувствуя, как бешено бьётся сердце, глядел вниз. Под ногами пропасть. Ещё несколько сантиметров, а дальше конец. «Я не проснусь в этот раз.» — четко выговорил он про себя, стиснув зубы. Шаг. «Я не проснусь в этот раз…» — Вару! Громкий визг оглушил его в этой липкой тишине, пока тело соскальзывало вниз. Когда уже, казалось, не было пути обратно, и мир почти закружился перед глазами в своем предсмертном танце, пикового вдруг резко поймали чьи то руки. Развернувшись, пятый вцепился в бортик у самого края крыши, с непониманием глядя в небесные глаза, что были распахнуты в полном ужасе и блестели кристалликами слёз. — Господи, Вару! Что ты творишь?! Забирайся обратно! — вопил младший, изо всех сил пытаясь вытянуть зелёного наверх. С трудом забравшись и перевалившись через невысокий бортик-поребрик, пиковый лег на спину, пытаясь отдышаться. Понимание начало приходить лишь сейчас. — Блять… Зачем ты это сделал — прошептал пятый, убитым взглядом уставившись на трефа. Тот же, тяжело дыша, сидя со слезами на глазах, разглядывал разлегшегося под ним парня. Юноша громко всхлипнул, позволив себе, наконец, заплакать. — Й… Й-я так ис-спугался, когда ты подкинул мне эту з-записку… Я увидел ее сразу, взял, п-прочитал… Пока я читал ее, я у-услышал, как закрылась входная д-дверь… Я увидел последнюю с-строчку, и мне стало очень страшно… Я побежал за тобой следом… Я еле н-нашел тебя не этой глупой крыше! Когда я забежал сюда, я в-видел, как ты… Как ты д-делаешь этот ша-аг! — под конец голос совсем сорвался, перейдя на звучное рыдание. — Я уж было подумал, что это конец! Я… Я оч-чень испугался! — старший, приняв сидячее положение, удивлённо глядел на шестого, что вытирал сейчас бесконечный поток слёз рукавами свитера. — Но… Блять… Почему ты испугался? Разве тебе не похуй? Сдох бы, и ладно. Кому я, блять, нужен? Даже если кому то и нужен, в любом случае, мне похуй, ведь лично мне нужен лишь ты. А я, как конченная мразь, уже сказал достаточно, чтобы ты меня уже, наконец, возненавидел. Я ведь не нужен тебе. Я уже сделал слишком многое, чтобы не заслуживать твоего прощения… — парень тихо шмыгнул, нахмурившись. Треф поднял на него прожигающий насквозь взгляд, полный злости и страха. — Да как ты мог такое совершить! Как ты мог так думать! Ты не заслуживаешь смерти! Ты… Ты ведь… — голос утих, а юноша робко опустил глаза в пол. — ты мне нужен… — прошептал голубой, покрывшись румянцем. Пиковый смотрел на это в явном непонимании.

***

— Люблю тебя, солнышко… — прошептал зеленоволосый, поглаживая по голове трефа, что мирно устроился на его плече. — Я тебя тоже… Очень. — промолвил юноша в ответ, кутая их обоих в одеяло и чуть было не мурча от ласк, довольно жмурясь и улыбаясь. — Знаешь… Я безумно рад, что ты тогда меня поймал. До сих пор не понимаю, как ты это сделал… Я ведь не пушинка — голубой шумно вздохнул, вспоминая тот ужасный момент. — Адреналин… И не такое делает. Я тогда очень испугался за тебя. Каким бы ты не был мудаком передо мной, знаешь… Я слышал, как ты плакал и кричал по ночам. Я не знал, чем могу помочь тебе. Я хотел. Когда ты подсунул мне эту записку, я, если честно, буквально ахуел. Я ни за что не мог представить, что могу быть для тебя… Ценным и любимым. Это было для меня очень неожиданно. В тот момент, когда я увидел, как ты шагнул, у меня чуть сердце не остановилось… Я тоже рад, что успел тогда. Если бы не успел, все бы закончилось совсем не так… — представляя жуткую, душераздирающую картину, шестой поежился, прижимаясь к тёплому боку любимого ещё сильнее. Он и представить не смог, как бы жил без всего этого, опоздай он тогда хоть на секунду. — Да… Все бы закончилось плохо… — старший шумно вздохнул. — Знаешь, тогда я и впрямь не хотел больше никогда просыпаться. Я уже по горло был сыт всеми теми муками, что решила преподнести мне судьба. Но сейчас же… Сейчас мне кажется, будто это все волшебный сон. Сказочный, невероятный сон. И я понимаю, что я бы и сейчас ни за что не захотел бы просыпаться. Но не оттого, что я не хочу больше жить, а оттого, что ни за что жизни не захотел бы тебя потерять. — треф улыбнулся уголками губ. Привстав, он ласково чмокнул старшего в щёку. — Не потеряешь… Я слишком сильно тебя люблю. — промурлыкал юноша, на что пиковый улыбнулся, обхватив руками его румяные щёчки. Приблизив миловидное личико к себе, пятый, прикрыв глаза, накрыл его губы своими. Наконец, он действительно был счастлив. «Я, действительно, не проснусь на этот раз. Я никогда больше не проснусь от этого волшебного сна»