сердце

внимательно наблюдаешь за ним и его действиями, но не предпринимаешь попытки как-то остановить. было бы грубо и бестактно встать прямо сейчас из-за стола и признаться, что тебе все это, блять, не по душе. все эти его мимолетные словечки и аккуратные прикосновения к ней якобы «невзначай», дурацкие шуточные подкаты и очарованные ею глазки, не выпускавшие клаву из виду весь вечер. ты сам был инициатором этого спонтанного собрания друзей, но уже пожалел, что не остался один: включил бы компьютер и просидел до утра, как малолетний школьник, которому вставать в школу, но он пропустит первые четыре урока, просто потому что не встанет по будильнику, а мама рано уйдет на работу. зато теперь ты вынужден наслаждаться шоу, раскрывающемуся прямо перед глазами. конечно, понимаешь, что винить в своем плохом настроении диму глупо и несправедливо, винить клаву — вообще абсурдно. они не виноваты в том, что ты дерьмовый друг и хуевый человек, но и это не значит, что они вправе вести себя как влюбленная парочка и обмениваться любезностями перед твоим лицом. они оба не замечают твоего тяжелого молчаливого взгляда, хотя дима все-таки иногда обращается к тебе, поэтому каждый раз приходится натягивать глупую улыбку и отшучиваться. клава почти ничего не говорит тебе, изредка опуская клишированные фразочки. зато с димой она болтает без умолку: ее сладкий голос и прелестные глазки обращены к нему и принадлежат, по всей видимости, тоже ему. твои глаза сверкают не для меня — и какой праздник мы отмечаем? — мило улыбается клава, наконец взглянув на тебя. ее не смутило напряжение, которое, казалось, витало вокруг, она уже привыкла к тебе, твоему меняющемуся каждую секунду настроению и к резкой раздражительности, возникающей из воздуха. день, когда я послал тебя нахуй но ты никогда не скажешь ей эти слова. не наступит такой день, когда тебе будет настолько плевать на нее и ее чувства. обидеть клаву легко, ты прекрасно знаешь об этом, но причинить ей боль такими словами куда проще. она ведь не поймет почему ты так сказал, она ведь дорожит вашей дружбой. она ведь правда ценит тебя? не для меня — у меня было хорошее настроение, а вы как раз были в городе, — отвечаешь слишком легко, как будто не готов прямо сейчас выставить их за дверь. — что-то не похоже, что у тебя было хорошее настроение, — усмехается дима, заставляя сжать покрепче зубы, чтобы ненароком не наговорить лишнего. хотя ты и не видишь, но буквально под кожей ощущаешь, как она легонько толкает его под столом. зато видишь, как в ее глазах быстро что-то промелькнуло, и они снова стали прежними. очаровательными. — все хорошо? — спрашивает она, когда масленников отходит, чтобы ответить на звонок. и почему она говорит это сейчас, а ни при своем любимом дружочке? — конечно, все замечательно, — отвечаешь не задумываясь, стараясь придать голосу как можно больше жизнерадостности. все замечательно, разве не видишь? по ее выражению лица понятно, что у тебя не получилось скрыть необоснованно-негативный настрой, и она не верит тебе. она больше не говорит ни слова, взяв в руки свой чертовый телефон. лучше бы она сказала хотя бы что-то. или не лучше? — клавчик, как дела у твоей мамы? она все еще в париже? — слишком ласковым голосом интересуется дима, заискивающе взглянув на нее. — да, присылает кучу фоток, где она счастливая! — радостно втягивается клава, и тебе даже обидно. зачем она делает вид, что с тобой ничего не происходит? почему так отчаянно хочется, чтобы именно сейчас тебя пожалели? ты больше не можешь этого выносить. ты больше не хочешь слушать эти пустые разговоры, важные лишь для них двоих. оставить все, но это — не для меня — вы встречаетесь? они оба резко оторвались друг от друга и глядели на тебя такими удивленными глазами, будто это не они весь вечер мило болтали. дима не сдержал какой-то слишком нервный смешок, а клава почему-то напряженно смотрела тебе прямо в глаза, от чего в моменте стало неуютно. — нет, — коротко ответила она, хотя дима уже открыл рот, чтобы пошутить или как-то оправдаться. или сказать хоть что-то так, как умел только он. сделать вид, что в этом вопросе и в твоей интонации не было ничего напрягающего. резкое нет вкупе с ее проницательными глазами говорили куда больше, чем она могла бы позволить себе сказать сейчас. если клава и была возмущена, то никак не показала этого, но прелестной улыбки на ее лице уже не было, хотя ее сейчас особенно не хватало. ситуация сложилась абсурдная и неудобная для всех. дима заметно притих, а клава, хоть и ободряюще посмотрела на него, все равно уткнулась в телефон, не желая больше разговаривать. ты ведь не слепой: видишь как на друга подействовала ее реакция. ты просто не нашел слов, чтобы как-то прокомментировать ее ответ. даже на мгновение жалеешь, что задал вопрос, ведь слушать их болтовню было чуть приятнее, чем сидеть в тишине. не для меня — ну ладно, что мы как не родные? — вдруг вскочил с места дима, пытаясь исправить ситуацию. — давайте выпьем за крепкую братскую дружбу без намека на любовь. знал бы он, как был не прав. знал бы он, что в данный момент не только его сердце разрывалось напополам. поднимаешься следом, и клаве тоже приходиться встать. берете каждый по бокалу и чокаетесь за ебаную братскую дружбу. три конченых идиота. она больше не смотрит на тебя, а ты все ждешь, когда они уже уйдут. на прощание она обнимает тебя, оставляя на футболке аромат своих невероятно дорогих духов, которые въедаются в кожу. а диму целует в щеку, как-то слишком надолго задержавшись в его руках. она ушла, а вы остались. она ушла, а дорогой коньяк тоже остался. — брат, она мне нравится. — вдруг выдает дима, как будто ты до этого сам не додумался. — я понял. — я вообще не знаю, чего от нее ожидать. она вроде не давала поводов понять, что это взаимно. в то же время она ведет себя очень мило со мной, я запутался, короче. егор? — ему кажется, что ты не слушаешь, но ты впитываешь каждое слово как губка. — да, она милая. казалось, дима не заметил твоих вмиг напрягшихся плеч и сухого голоса. телефон димы вибрирует, экран загорается, а там ее ебаное имя и красное сердечко. если ты унесешься ветром, почему в груди кольнуло? почему тебе так важно, что и когда она пишет ему? ты прекрасно знал об их взаимной симпатии. прекрасно знаешь и о том, что у него шансов куда больше, ведь твоих собственных попыток больше не осталось: каждую из них ты уже проебал. сохрани с собою мой огонь. ты ведь сам ясно дал ей понять, что у вас ничего не получится, что вы друзья, друзья и ничего больше. но теперь делить ее с кем-то невыносимо. невыносимо знать, что твоя клава, которая была влюблена в тебя с тех самых пор, когда еще носила шляпку и пела под гитару, может влюбиться в кого-то другого. может легко заменить тебя еще сотней дмитриев. — ты любишь ее или она просто нравится тебе? абсурдно задавать такие вопросы ему. сам вопрос звучит ужасно абсурдно, но он слетает с языка раньше, чем успеваешь подумать о нем. — не знаю, — смутившись, задумчиво отвечает масленников, — мне хочется заботиться о ней, разговаривать и видеться чаще. защищать, наверное… твое сердце разрывается. дима масленников — вот, кто ей нужен. отзывчивый, добрый, настоящий мужчина. а не звездный мальчик егор крид, у которого за всю жизнь девушек было чуть больше, чем проблем. заглуши мою боль он точно даст ей все то, чего ты не сможешь дать никогда, чего от тебя она даже ждать не будет. когда коньяк закончился, дима засобирался домой. когда дверь за ним закрылась, наконец облегченно выдыхаешь. тяжело опускаешься на кровать, закрывая глаза и стараясь не думать о том, что вообще сегодня произошло с тобой. сон почти окутывает тебя, избавляя от лишних мыслей, когда дверной звонок вытягивает обратно в реальность. может не вставать? позвонят и перестанут. но человек за дверью явно был настойчив. и его терпения явно было больше, чем твоего. застывает на пару мгновений, когда видит ее. — зачем ты пришла? нахуй ты приперлась сюда, а не к своему димочке? — нам надо поговорить, не думаешь? — говорит так, будто знает все на свете. будто знает, что творится у тебя на душе. если бы знала, разве провела бы весь вечер за беседой с масленниковым? — что случилось сегодня? что с тобой происходит? — ничего не происходит… — хмуришься, намеренно не пропуская ее в квартиру. опираешься рукой на косяк, закрыв весь проход своим телом. — ты ведь не дурак, булаткин. если она обращается к тебе по фамилии, значит все серьезно. значит она пришла строить из себя взрослую рассудительную женщину. — ты ведешь себя как маленький обиженный мальчик. я думала, мы друзья. ты сам убедил меня в том, что мы друзья. — клава толкает тебя в грудь, разозлившись, когда ты никак не реагируешь на ее слова. а у тебя просто сил уже не осталось, запутался, потерялся. — а мы в итоге никто друг другу, так получается? — перестань, — морщишься, надевая привычную маску. наверняка твое лицо выражает скуку, хотя ты не хочешь обижать ее. просто по-другому боль не скроешь, ведь даже не знаешь, почему тебе больно. — я прихожу к тебе домой, потому что бедный егорик страдает, — она буквально отталкивает тебя от двери, а ты не очень-то и сопротивляешься. проходит в квартиру, резко разворачиваясь обратно, давай понять, что разговор не окончен. в ее глазах слезы, а по твоему сердцу словно режут ножом. или по почкам, или легким — ощущалось болезненно, неприятно, отвратительно. — я изо всех сил пытаюсь не выдавать того, как тяжело с тобой общаться и какой ты мерзкий в последнее время, чтобы не задеть твои чувства, а ты даже не можешь объяснить мне причину. — клав… — недостаточно хорошо для тебя? — пылко вырывается у нее, а слезы она заставляет вернуться обратно в глаза. тебя мутит, тебе плохо, и, кажется, пульс скачет: от ее резких слов, от ее ядовитого взгляда и твоего полностью разбитого вида. сколько еще она будет терпеть твои выходки? на сколько долго хватит ее нервов? — причина не в тебе. — произносишь как-то слишком жалобно, не вдаваясь в подробности. клава все равно не поймет, но своими словами ты можешь сделать только хуже. она никогда и не сможет понять, ведь даже ты не способен. — чего ты тогда хочешь от меня? что еще мне сказать? — ее голос отвратительно влезает под кожу мурашками, ее жесткие сейчас глаза впиваются в твои. — я не понимаю, егор. я не понимаю тебя. ты не понимаешь тоже. она пришла сама, она сама спровоцировала свою истерику, а теперь требует ответов. и хотя ты не хочешь, чтобы она уходила, тебе необходимо, чтобы она ушла прямо сейчас. иначе ты никогда не сможешь отпустить ее. ты и твои загоны ей не нужны, она не подходит тебе по всем параметрам. кроме, наверное, очаровательных глаз и бесконечной поддержки, исходящей от нее теплом и успокаивающей в мгновение. ее руки тянутся к твоему лицу, но ты резко одергиваешь их, сжав хрупкие запястья в своих ладонях. слегка встряхиваешь ее, вынуждая смотреть в свои холодные непроницательные глаза. ненастоящие. резко, отрезвляюще, прямо в лицо: — я не люблю тебя. а она любит, да и ты любишь. — лжец, — процедила сквозь зубы, удостоив тебя коротким мрачным взглядом. дернулась, чтобы высвободиться, но лишь сильнее прижалась к стене. ты так хотел, чтобы клава ушла, но не готов был отпустить ее. — зачем ты делаешь это? — тяжело дышишь куда-то в ее светлые волосы. — делаю что? — ее злость не прошла, но голос она больше не повышала. устала от того, что это не поможет и ты все равно не поймешь. — сводишь меня с ума. ебешь мне мозги и вынуждаешь чувствовать то, чего я бы не хотел. ты мое сердце выбери. клава снова пытается одернуть руки, она возмущена до предела. она теперь постоянно жалеет, что связалась с тобой. жалеет, что подружилась, влюбилась, пыталась забыть, и все равно вернулась к тебе. солнце выгорит. — как же я устала, даже не представляешь. может ты думаешь, что я похожа на одну из твоих проституток? может ты думаешь, что я до сих пор та глупая влюбленная малолетка? я не поведусь ни на тебя, ни на твои пустые слова и не буду терпеть эти заебы. она матерится и продолжает сводить тебя с ума. почти не слушаешь то, что она говорит, утопая в ее глазах. мысли выбыли. — прости, — шепчешь почти ей в губы, прижавшись лбом к ее лбу — прости, прости. ее руки уже свободны, а твои руки уже легко опускаются на ее талию. ты боишься сделать неправильно, ты почти не касаешься ее, но она не оттолкнула бы, все равно ведь не оттолкнула бы. где бы мы были? — не любишь? — спрашивает она, и снова эти чертовы слезы застилают ей глаза. в моменте понимаешь, о чем говорил дима. хочется защитить ее, но единственная разница между вами, что тебе хочется защитить ее от самого себя. — люблю. и любовь, и любовь. — и какая, к черту, может быть дружба? — озвучивает твои мысли, вглядываясь в глаза. в твои больные, усталые, убитые глаза. — а что еще делать? — наигранно усмехаешься: оба ведь понимали, что ничего не выйдет, и оба никак не хотели этого принять. где же ты, моя любовь? хотел поцеловать, но сомневался, будет ли это правильно. не поцеловал. — тебе нравится дима? — искренне спрашиваешь, наконец успокоив ураган внутри. вы сидели на диване, а ее ноги были на твоих коленях. поглаживать теплую кожу было приятно, — успокаивающе даже. — нравится, — выдохнула она, следя за твоей реакцией. — но ты ведь понимаешь… ничего не получится. нельзя было начинать дружить втроем. я не хочу разбивать ему сердце, не хочу втягивать его в это. понимаешь? — уже поздно… — почти не дышишь. почти не веришь в то, что вы так откровенно разговариваете и в то, как больно собственные слова отдаются внутри. — он влюбился в тебя по уши, клавишка. смеешься. нелепая случайность — обсуждать это так непринужденно и сгорать от своих чувств. — он мне нравится, егор. правда, нравится, но что мне делать с тобой? — она устало прикрывает глаза, опустив ноги на пол. — как так получилось, что счастье где-то рядом и мне стоит просто протянуть руку, но на моем пути стоишь ты, человек, которого я так люблю? — она сказала это впервые, впервые так искренне и так откровенно. ты осознал. осознал, что никогда не будешь готов отпустить ее, что нет таких проблем, которые ты не сможешь решить, если она будет всегда рядом. ты мое сердце выбери. не будет никакой другой клавы, которая будет любить тебя таким, какой ты есть. никакой дружбы между вами никогда не было. ты всегда знал, что она та самая. невозможно было отрицать все это теперь, когда ты наконец осознал, как много ошибок совершил. солнце выгорит. — я хочу, чтобы ты была счастлива, — произносишь наконец после долгого молчания. снова подступила тошнота. от отвращения к самому себе. ты не дал вам и шанса на успех. ты был так уверен, что клава твоя подружка, что ничего к ней не испытываешь, что ревность — это просто последствия проявления собственнического характера. мысли выбыли. — просто слов не достаточно, — невесело усмехается клава. — и я хочу, чтобы ты был счастлив, но от этого мы оба счастливее не станем. боже, отмотать бы время назад. всего на пару-тройку лет назад, когда вы еще не убивали друг друга. когда все шло стабильно и даже в какой-то мере хорошо. боже, как теперь сказать ей, что я жизни без нее не представляю. где бы мы были? — хуевый я друг, да? — просто ужасный, — легко пожимает она плечами. — но я не хочу потерять тебя просто из-за того, что мы сильно запутались. думаю, когда-нибудь настанет время, когда мы наконец отпустим друг друга. клава заслуживает всего мира, а ты не заслуживаешь ее любви. и любовь, и любовь. — выходи за меня, а клавчик? но ты жестоко проебался, когда не учел тот момент, что, как бы сильно клава тебя не любила и как бы сильно ты ее не любил, она больше не верит тебе. где же ты, моя любовь?