в песках вади аль-маджудж

— люмииин, я уже не могу! — паймон битый час хныкала как маленькая, мешая своей спутнице разобраться с картой, которую любезно предоставила им кандакия. на потрёпанном пергаменте мало что разглядеть, особенно, когда этому мешают небольшие капли чужой крови. — тише… — шикнула люмин. — мешаешь. и вообще… сколько раз я просила не прикрываться картой, пока я разбираюсь с пустынниками? вот как я должна понять, где что находится? — да я это случайно… мы вообще куда забрели? — опять тему переводишь? — да ты что, я бы — ни за что! — по уставшему взгляду люмин паймон поняла, что сейчас лучше не шутить с ней. — ну, эээ… о, смотри, там лагерь! пустой вроде… — если там опять будут «нежданные гости», то я тебе твоё пури в уши затолкаю. — серьёзным тоном произнесла путешественница. и пусть голос не звучал дружелюбно, глаза блистали искрами усмешки: «дразнить её — сплошное удовольствие.» через песчаные бури проходить было почти невозможно, особенно когда колючие пески ноги уже не могли терпеть. всё тело находилось в напряжении, поэтому когда среди беспроглядного пыльного ветра и вправду выглянула одинокая палатка, радости не было предела. люмин чуть ускорилась, автоматически хватая паймон под руку, пока не расслышала в завываниях бури чей-то тревожный вскрик. люмин устало выдохнула, в другой руке тут же материализуя оружие и готовясь к бою. и как ожидалось — прямо из палатки выскочила гидро пустынница, размахивая своими оружиями. она не выглядела уверенной в своих силах, как бы не пыталась показать обратное: движения были замедлены, будто та тоже не давала себе расслабиться на протяжении суток; сжатые губы дрожали; весь корпус готов был пошатнуться вмиг. люмин лишь поникше перекинула меч в удобное положение, понимая, что без боя эта девчушка свой ночлег не отдаст. ну и ладно. пустынников больше — пустынников меньше, — сегодня люмин перерезала столько группировок, что от ещё одного упрямца ничего не поменяется в её жизни. последняя секунда — и предрешённый конец был обеспечен. — а эта наёмница лагеря обустраивает получше своих товарищей. — проговорила паймон, довольно жуя свой оставленный на запас обед. — даже не покосилось ничего. — ешь давай, нормально, а то вся сумка провонялась в твоих «запасах» — проворчала люмин. мда, всё-таки пустыня на неё плохо влияет. она даже не смогла вспомнить, как это у них получилось — вроде бы с утра ещё сидела в деревне аару и кушала пряные десерты, а потом каким-то образом их занесло в самые… а куда? — чёрт, я забыла отметиться… — с досадой глянула на карту она. если прикинуть примерное местоположение, то остановились они где-то рядом с той загадочной горой дамаванд. тут настолько непроглядная дорога по серпантинам этих редких скал, что делать большим группировкам наёмников и правда было нечего. люмин задумчиво пошкребла ногтем ремень какой-то сумки, видимо оставленный той пустынницей, и вслух произнесла догадку: — а ведь чем дальше мы идём, тем меньше людей мы замечаем на своём пути. предыдущий лагерь тоже был с одним человеком. — были бы ещё эти гадюки людьми… так они первые и нападают, не ну как так можно? — паймон ушла в какое-то своё странное рассуждение о натуре наёмников, что не заметила, как люмин уже заинтересовалась той самой сумкой, ремешок которой трогала в задумчивости секунды назад. — ты чего? — отвлеклась паймон. — еды у нас ещё хватает. — тебе не кажется, что положение у пустынников тут совсем, так скажем… не завидное? — люмин раскрыла сумку, начав рыться в её карманах. в основном отделение лежало много яблок, отщипанных без зёрен колосьев, два ореха аджиленах и недоеденная полусырая лепёшка. в других отделах мало что природного для второго использования находилось — скорее остатки или просто бесполезный мусор, пока люмин не нашла небольшой мешочек в самом дне. она его вытащила, звеня застёжками, чем привлекла паймон, уже доевшую свою пури. она подлетела ближе, чем напомнила своей спутнице о продолжении мысли. — они совсем одиноки… по одному сидят в своих палатках, ждут непонятно чего… еды вроде хватает, но с такой «компанией» и это будет казаться недостаточным. — а ведь да… до этого нам тоже попадалась девушка, совсем одна, только топор… никакой компании она не имела. неужели у них беда с численностью? — скорее тут из-за условий. делать и вправду нечего в такой глуши. — проговорила люмин. она наконец развязала замудрённый узел, чтобы теперь узреть новую кладезь непонятных вещей: какие-то куски красных тряпок, ошмётки будто от украшений или оружия, отрезанные локоны волос… — фу, что это? — брезгливо вытащила сгнившую тряпицу паймон. — не знаю… похоже на очень старые вещи. может она их находила в песках? тогда зачем хранить? — порывшись ещё, люмин нашла какое-то кольцо — совсем уродливое, будто не ювелир делал, а какой-нибудь самозванец. оно было не самого лучшего качества, но точно ещё не ношенное. — и зачем ей кольцо тут? — этого я тоже не знаю. может, развлекать себя пыталась? — как же жаль, что мы теперь не сможешь её расспросить. — в каком-то порыве печали промычала паймон. — что, прониклась? — с грустным ехидством глянула на неё люмин. на самом деле, ей тоже было невероятно тоскливо за это положение дел. когда ты без осознания количества вырезаешь своих противников, совсем не задумываясь о их жизни, увлечениях, характере, да хотя бы повседневных действиях, то никогда не сможешь разбудить к ним сочувствия. но теперь, когда личные вещи убитого тобой человека находятся в твоих руках и когда о них узнать может только ты… это совсем другое дело. люмин нырнула рукой ещё глубже, уже щупая что-то скомканное и плотное. это была небольшая книжка. пергамент не сильно старый, но очень затасканный, будто её по несколько раз в день доставали, раскладывали, комкали и обратно складывали. люмин раскрыла её, заинтересованно пробегаясь глазами по не совсем понятным буквам. какие-то смыли крупные капли, какие-то размазались ещё будучи невысохшими. люмин поднапряглась, чтобы лучше разобрать слова и начала читать вслух: — «день 6. здесь намного прохладнее, чем у гробниц царя дешрета. даже днём, из-за пыльных бурь вся спина в мурашках и песке. а ночью так вообще невыносимо — пришлось придумать как обустроить себе тёплый спальник. надеюсь, я не сгину в этой пустоши от холода быстрее, чем от какого-нибудь проходимца.» — какая пессимистичная девушка была. — тихо проговорила паймон. она сейчас сидела на тёплых коленях люмин, наеденая и чувствующая себя в безопасности, чтобы быть способной представить каково приходилось одинокой наёмнице. — «день 8…» — продолжила люмин, как только утёрла щёку паймон от крошек после пури. — «…эти ночи кошмарны. я каждый раз просыпалась в холодном поту, боясь быть съеденной теми дурацкими стервятниками. надеюсь, мясо, которое теперь готовится на едва потушенном огне будет куда вкуснее чем моё, которое могло бы перевариваться в их желудках. уверена, самира оценила бы эту фразу.» — ухты, у неё есть подружка! они небось переписывались… — «день 15. я привыкла к местным холодам и вечным колючим ветрам. повязка хорошо помогает в таких условиях, но писать с ней очень трудно. потому и не писала так долго. мне даже кажется порой, что я таким образом забуду свой цвет глаз, но самира так часто хвалит их, что в памяти точно останется её описание: «глаза цвета лазурный воды оазиса, найденного среди палящего солнца пустыни.» не даром мы с ней прозваны поэтессами в своей компании. старший братец даже готов мне пачками доставлять папирусы, чтобы я исписывала их в описании местных пейзажей, но пошла третья неделя, а личные запасы бумаги на исходе.» — она и вправду очень красиво пишет. — восторженно заметила паймон. люмин закусила яблоком, найденным всё в той же сумке. — ага. было бы неплохо, будь она писательницей. уверена, она бы стала знаменитой на всё сумеру. — она перелистнула страницу, увидя на полях засохшее пятно, как от капли, и ни о чём не подозревая продолжила читать дальше. — «день 17. аминн мёртв. старший брат даже не удосужился назвать причину. он просто прислал бумажку с констацией факта. как я после этого могу находиться тут одна?! самира предупреждала об опасности таких стоянок, но аминн даже не был в одиночном дежурстве. неужели они встретились с чем-то поистине…» — ты чего? — д-да так… не по себе стало. — люмин занервничала. ей показалось, будто в этом была её вина. пускай даже будь это деяние оправдано тем, что пустынники сами по себе злые, или же хотя бы то, что убийцей быть мог какой-то монстр или тому подобное… у неё всё равно было много крови на руках, чтобы отрицать свою причастность. люмин глубоко вздохнула, продолжив читать дальше. — «день 24. ещё два письма с кратким пояснением смерти товарищей. пусть я и не знала карика, мне всё равно жаль его участи. его сожрала какая-то глупая змея — разве это может быть нормальным? такого никто не заслуживает. и почему же старший братец, находясь в той же экспедиции не мог помочь ему с монстром? в любом случае, спасибо дешрету за спасение души старшего братца. но вот насчёт второго… асмей брат самиры… я не знаю как её успокоить. я нахожусь так далеко, чтобы иметь право писать общие фразы. да и вслух это звучало бы не очень. я не могу быть с ней рядом и это меня сильно расстраивает. порой мне кажется, что вся идея с патрулированием этих краёв была самым глупым решением. тут даже монстров куда меньше чем в самых жарких местах пустыни. одни стервятники — и то кашляют. от этого песка скоро все помрут, и я в том числе.» — ужасно… она так переживает о своих товарищах… даже не самых знакомых… она была хорошим человеком. — паймон отвернулась к выходу палатки, где виделся наружний пейзаж и совсем не могла определить время. песка было слишком много, что даже горизонт смазался в крупинки. — «день 25. ночь очень красива. песчаная буря стихла и теперь есть шанс пройтись по округе. я уже делала короткие вылазки, но их хватало только на сбор прутиков для костра и охоты на стервятников. что ж, в этот раз они успели меня цапнуть за ногу и порвать чулок. но даже так я знаю, что самира была бы вдохновлена. она бы назвала меня самой неопрятной разбойницей, с самыми красивыми глазами — как это и умела делать. а я бы только в очередной раз скривила лицо и сказала, что она слепа, раз считает меня красавицей. но теперь, когда я нахожусь вдали от дома и ребят, мне уже всё равно на собственное мнение о своей внешности. лишь бы ещё раз услышать её голос.» — она… очень сильно ценила свою подругу… — паймон чуть покраснела, опустив голову так, чтобы чёлка скрыла этот лёгкий румянец. — интересно поглядеть, как долго ты ещё будешь обманываться. — неслышно прожурчала люмин. она перевернула страницу, тут же обращая внимание на вложенный помятый листок с другим почерком. буквы выглядели более изящными, но со своей неуклюжестью. люмин продолжила читать письмена убитой ею наёмницы. — «день 28. мне давно не писали. даже страшно порой засыпать с мыслью, что я о своих ребятах не знаю совсем ничего. вроде живут как обычно, а новостей никаких нет. ну хоть не смерть… сейчас ночь и я жду письма от самиры. она обещала мне отписаться, если старший братец замолчит на большой промежуток. вполне возможно они сейчас все раскиданы по всей пустыни и на базе никого не осталось, кто бы вспомнил обо мне, но мы с самирой договорились списываться с любой точки дозора. надеюсь, у неё получится сдержать обещание.» — видимо получилось, раз письмо тут есть. — возникла паймон. она ловко развернула письмо, тут же надышавшись пыли с запахом плесени. спустя три чиха подряд её настрой чуть поубавился и тогда люмин спокойно забрала из её рук потрёпанный листок. она чуть покрутила его, чтобы прочесть правильной стороной и с зевком начала с первой строки, где первые слова уже были грязно перечёркнуты. «моя душа милая это я, самира. я тебе не писала уже лет сто, наверное, но и не моя вина в этом, сама знаешь. сейчас меня отослали с хасеки и его братьями отбивать лагерь танит, но нагрянула песчаная буря, которая снесла всю лишнюю шпану далеко отсюда. это конечно хорошо, но только если бы нас она тоже не тронула. так что мы решили устроиться прямо над ущельем. в принципе, условия неплохие, мне даже кажется, что они куда лучше, чем у тебя сейчас. но я уверена, что ты бы за это дала мне башке, как любишь делать, поэтому я заранее почесала себе затылок. еды у нас достаточно, я бы даже сказала навалом, если бы потом не узнала в каких объёмах ест хасеки в одиночку. так что будь уверена, переживать есть за что — хотя бы за мою очередную голодовку. надеюсь, этот месяц пролетит незаметно, и мы снова сможем проводить время вместе.

целую пока, равия!

P.S. я узнала, что ты не так далеко от нашей стоянки, чтобы я могла сильно по тебе скучать. но всё равно не смей долго быть на улице! песок слишком опасен для нас, особенно, когда превращается в сильный поток ветра. будь начеку и не смей обо мне часто думать — я уже устала чесаться по ночам.» люмин тяжело вздохнула. ей грело душу мысль, что у этой девушки были близкие ей люди, что ей было о ком думать по ночам, о ком скучать, о ком плакать; но нестерпимую боль также придавал тот факт, что теперь некому будет хранить новые письма, писать на них ответы и… и хотя бы просто ждать конца своего задания, чтобы потом вернуться домой к любящим тебя людям… но люмин, гордая великая путешественница, безжалостно отобрала такую возможность. паймон, сидящая у неё на коленках, тихонько убрала письмо обратно в книжку, внимательно наблюдая за серьёзным лицом своей подруги. видимо, каким бы беззаботным содержание написанного не казалось, оно всё равно будет доставлять какую-то незримую печаль на душу. — может… ляжем спать? уже давно стемнело, да и я всё скушала, что хотела. — давай. — просипела люмин. она разложила прибранные ткани, судя по всему служившие спальником, и затушила огонь. сердце бесщадно терзали неосязаемые сожаления. во рту пересохло от долгожданной встречи. равия взволнованно оглядела свой внешний вид, будто бы делает так постоянно, и попыталась поправить лохматую косу, давно нуждающуюся в гребне. в одной руке была зажата красная повязка для глаз — признак причастности к пустынникам. в другой — падисара — очень редкий цветок в этих краях. пустыни не любят влагу, а падисары — пустыни. и невозможен был только сам факт, что кто-то попытается занести сюда этот плаксивый цветок, но для равии ничего не казалось невозможным. она в очередной раз глубоко вздохнула, ощущая, как живот слегка стал покалывать от волнения, а руки и вовсе будто бы онемели. она глянула на небо и в удивлении улыбнулась: прямо над её головой раскинулись невероятно живописные лучи закатного солнца. они насквозь пробивались через перистые облака, пронизывая тех по самой кайме. и равия бы продолжила в прекрасном шоке рассматривать вечернее небо, если бы не тёплая рука, озорным жестом коснувшаяся её плеча. — снова дождя хочется? — отвела взгляд за саму равию самира. — тогда уж лучше забыть о нём до следующей жизни. — ты меня и в следующей жизни видеть под дождём хочешь? — игриво ухмыльнулась равия. она спрятала за спиной падисару, ожидая подходящего момента, но судя по всему её долгожданная спутница не была настроена на подходящую обстановку. она слишком нуждалась в расслабленном обществе, нежели в новом источнике каких-то сильных эмоций. — если ты не успеешь надоесть в этой. — хмыкнула самира. она ловко подкралась за спину, уже ахая от восхищения. — ты откуда её достала? в пустыне?! ты… — да так, знаешь, настроение хорошее было, решила его поделить пополам. — засмущалась равия. её уж точно такое бы порадовало до боли в щеках от улыбки. самира сегодня выглядела великолепно: её тёмный, всегда высокий хвост сейчас был спущен к затылку и сильно распушился, из-за чего силуэтно она напоминала какую-нибудь принцессу из старых сказок; красный платок, всегда покоившийся на шее чуть свисал, создавая прекрасный вид драпировки ткани, а шорты, чуть спущенные ниже талии, были подвязаны совсем новым ремешком недавно сшитой сумки. самира заметила её любопытный взгляд на своей одежде и только одними озорными глазами сказала такую шутку, за которую вслух мигом бы получила затрещину. но равия была девушкой сообразительной, потому не заставила себя долго ждать и легонько щипнула проказницу за голый бок. — ай, за что? — насмешливо потёрла кожу самира. — сама знаешь. — только закатила глаза равия. она прошлась чуть вперёд, но вспомнив о цветке, всё ещё находившемся в её руке, тут же обернулась на поспевающую подругу. лёгким движением пальцы зацепили стебель падисары за чужое ухо, пригладив сверху локоном волос, и красивые голубые глаза тут же потеплели, залюбовавшись. щекам самиры стало настолько горячо, что она испугалась своей столь явной реакции и тут же притянула свои ладони к лицу. но равия оказалась первее — теперь она держала её лицо в своих руках, а её руки в чужих. они глядели друг другу в глаза, выискивая самые незаметные изменения, пока чужой голос не окликнул их. личное время девушек закончилось, а с ним и возможность любоваться друг другом так открыто. равия натянула повязку, скрыв свои красивые серебристые глаза от чужого взгляда, и самира почувствовала, как уже сильно заскучала по их виду. она отвернулась, подставив лицо красным лучам солнца пустыни, надеясь тем самым скрыть ещё не отошедший румянец с щёк. — самир… работа не ждёт. — донёсся отчего-то грустный женский голос. она обернулась и заметила равию, что только попрощалась со старшим братцем. она вмиг потускнела и сжалась в неуверенный силуэт. и будь самира чуть догадливее, она бы поняла, что эта встреча могла стать их последней. люмин проснулась от холода. как писала пустынница — ночи и вправду беспощадные. даже разведённый костёр не мог согреть полностью. ноги были ледяными, руки окаченевшие, а спина покрывалась в вечных мурашках. люмин накинула ещё хвороста, уже не надеясь на быстрый отогрев. ей пришлось по быстрому приготовить какое-нибудь рагу, чтобы согреть тело изнутри. но ждать полной готовки нужно было ещё какое-то время. недолго думая, люмин взяла дневник пустынницы и попыталась им отвлечься. — " день 38. самира написала ещё пару писем, но как оказалось, их заклювали птицы. очень жаль, она как-то рассказывала, что во время стоянок тренируется в каллиграфии. это достаточно заметно, но я бы хотела сохранить побольше её рукописей. всё-таки каждая строчка пропитана такой любовью, какую я, боюсь, больше не увижу. провизии почти не осталось, а месяц длится подозрительно долго. меня должны были забрать ещё несколько дней назад, но как сказал ташир «у них слишком скудны дела в транспортировке». чтобы ты знал, ташир, дела в этом у нас всегда плохи, потому я никогда не верю насчёт сроков старшему братцу, как бы я его не любила. день 39. оказывается, ташира убили ещё пять дней назад. он был немолодым, вечно ворчливым и явно не хотевшим принимать наши отно дружбу с самирой. этот человек очень скуден в этом плане. но всё равно добр. если честно, я уже мало доверяю старшему братцу. он перестал мне докладывать обстановку, рассказывать дальнейшие планы — хотя бы просто писать. я не чувствую его поддержки и веры в нас. как мне доложил один из новобранцев — он вовсе перестал интересоваться нашей общей целью. он будто напуганный зверёк, который почему-то точно уверен в своей скорой гибели. не сказать, что я не уверена в своей, но я хотя бы не боюсь столкнуться лицом к лицу с врагом. также, мне по секрету этот же новобранец доложил, что старший братец отправляет нас в такие места не для нашей же безопасности или необходимости сохранности численности, а из-за собственной трусости. это уморительно! я не знаю, насколько можно доверять этому новичку, но поговорить об этом всём я обязана. даже если не вернусь, я хотя бы оставлю тут свои письма, а этот дневник сожгу. его не должна видеть даже самира.» — люмин услышала, как котелок стал дрожать от кипения и тут же сняла его с огня. она чуть помешала рагу, вдыхая тёплый аромат, пока страницы дневника перелистывались до самого начала. люмин долго обдумывала судьбу пустынницы. — «она стала сомневаться в собственном… старшем брате? также она имеет симпатию к своей подруге, и, видимо, у них это взаимно, но быть вместе им не суждено. почти каждый день умирают её товарищи, еда на тот момент заканчивалась, её надежда терялась и ко всему прочему…» — люмин? почему не спишь? — паймон проснулась как по повелению. — а ты? запах еды разбудил? — съехидничала люмин. она тут же взяла небольшую тару для паймон и налила туда немного рагу. — ой, как смешно… — фея придвинула к себе посудину и сладко улыбнулась вкуснейшему блюду. — о, ты читала дневник? и без меня? — мне надо было отвлечься. ночи и правда ужасно холодные. — содрогнулась люмин. она глянула в щель палатки и увидела ночное звёздное небо. где-то там, далеко отсюда, также глядя на звёзды, наверняка сидит та самая самира, жаждущая встречи со своей равией. люмин почувствовала сильный укол в душе — ей отчего-то было совестно, будто расплатится за грехи наёмникам нужно было не люмин, а чему-то своему. она печально посмотрела на горизонт, представляя себе внешность самиры: наверняка это тёмные волосы, чуть наивные чёрные глаза, кривая в ехидстве улыбка и слегка скосившаяся поза. судя по попытке скрывать свою сильную привязанность, девушки не раз маскировали нежные чувства за насмешками и иронии друг над другом. люмин чуть отодвинула ткань палатки, будто забыв о холоде пустыни и выглянула лицом наружу. да, она уверена, что самира ждёт ответа. люмин спряталась обратно в палатку и, игнорируя вопросительный взгляд паймон, быстро достала оставшийся чистый лист и перо и начала писать. она аккуратно, стараясь подражать почерку равии, выводила буквы, иногда зачёркивая и выписывая заново слова. и когда люмин дописала, паймон наконец смогла посмотреть на результат этой спонтанной идеи. «дорогая самира, здравствуй. у меня сейчас ночь, в которой красиво сверкают звёзды, напоминавшие тебя, потому я решилась тебе отписаться. мне очень не хватает твоей компании, твоего лица и твоих милых искренних слов. возможно, я ошибаюсь уже не помню некоторые наши встречи, но знай, что чувства мои никогда не изменится к тебе. я просто хочу напомнить тебе, как сильно я тебя люблю. пожалуйста, не питай ложных надежд на идеальное для нас будущее, оно лишь сделает больно, а лучше вспомни все самые прекрасные моменты со мной и улыбнись мне, как в последний раз. я это пишу тебе, чтобы ты не забывала наши чувства друг другу и мое рвение нарастить побольше совместных воспоминаний. прощай, моя любимая самира.» паймон была слегка обескуражена. во-первых, видеть такие откровения, написанные рукой люмин было странно. даже чтобы представить это нужно сначала лишиться рассудка. во-вторых, паймон сильно заинтересовала мотивация. — почему ты это написала? — всё-таки нашла в себе силы спросить. — равия мертва по моей вине. а где-то там далеко сидит одинокая девушка, которая ждёт её из этой дыры. лучше я напишу о её чувствах, когда ей точно уже ничего не угрожает, чем сойду с ума от этого странного ощущения вины. мне почему-то стало жалко гибели равии. даже не знаю, почему… — люмин зачесала длинные локоны назад, сверкая тоской в глазах, но затем быстро придала им решимости. она запечатала и отправила письмо птицей, по которой видимо и переписывалась равия, а затем наконец прилегла в прохладную постель. на глаза попался недочитанный в пару страниц дневник. паймон этот взгляд поняла и тут же подала его ей в руки. — «день 49. мне кажется, я схожу с ума. еду пришлось добывать в течение нескольких дней. про меня как будто забыли. я отправила бесчисленное количество писем с просьбой отправить мне провизии, но они все проигнорированны. писала хасеки, амалии, самире — никто не отвечает. я не хочу даже думать, что они тоже погибли, но мысли навязчиво желают сделать меня сумасшедшей. по ночам я вижу силуэты всех известных мне убитых ребят, слышу их голоса и мольбы не оставаться в этом месте. но куда я денусь? в моей сумке только аджиленах и три угря, чудом попавшиеся мне под ноги. даже веток на огонь не могу набрать, вечно чувствую головокружение. мне кажется, я умру быстрее от голода и безумия, чем от какого-то врага. вечер 49. мне отписалась амалия, сказала, что старший братец убит. собою. его нашли заколотым в воде оазиса, где зверствует марана. теперь делами занимается она со своей племянницей, но у них не хватает средств на еду для нас, тех кто рассыпан по всей пустыни. мне кажется, это конец. я буду счастлива, если перед собственной смертью хотя бы почувствую вкус закатника. с губ самиры.» — вдруг на пергамент упала капля. люмин в удивлении стёрла её со своей щеки и глянула на паймон. та была слишком поникшей для разговора. — читай дальше. — только сказала она. люмин на это лишь прищурилась, останавливая новую слезу и шмыгнула носом. — «день 50. самира убита. мне нет смысла находиться тут. я хочу сгинуть в песках этого места и навсегда забыться в отчаянии. зачем мне сидеть здесь дальше, когда нет никого, кого бы я волновала также сильно, как её? старший братец оказался трусом и предателем, что растратил всё накопленное и оставил нас без всего. все любимые мне люди оказались убиты той треклятой путешественницей, вырезавшей наших ребят. теперь под её руку попала самира. будь моя воля, бы лично подставила под её меч свою грудь, лишь бы укрыть её от напасти этой клятой девки. обещаю, я лично зарублю её и в такой же издёвке брошу труп разлагаться прям в руинах. нет в моём сердце смысла. нет в моей душе желания существовать. ночь 55. мне доставили её оставшиеся вещи. пару заклёпок, повязка с шеи и хвост отрезанных волос. я их сохраню, обязательно. у меня также теперь есть много еды: яблоки, орехи, даже лепёшки, пусть и вонючие. я на этих запасах спокойно могу прожить ещё несколько недель, но зачем? что я теперь охраняю? в чём смысл моего нахождения здесь? мне никто не ответит. я каждую ночь выхожу на ближайшую дюну, ложусь прямо на песок и долго смотрю на ночное небо. почти всегда в это время начинается песчаная буря и мне приходится добираться до стоянки, но сил так существовать больше нет. я проплакала все глаза, обточила лезвия и стёрла обувь в пятки. надежды нет. скоро за мной придёт смерть с мечом в крови моей самиры.» — это была последняя запись в этой книжке. люмин не дышала. её глаза застилала пелена слёз, воздух забился в груди. ей казалось, что она и вправду стала монстром. самой смертью с кровью возлюбленный девушек. девушек, надеявшихся вернуться домой в объятия друг к другу. девушек, желающих жить и любить свободно. никогда не скрываться и не бояться потерять друг друга навсегда. в ту же ночь люмин с паймон покинули эту стоянку. личные вещи, палатка, костёр — всё осталось на своих местах. люмин не посмела что-то с этим делать. единственное, она напоследок кое-что написала в дневнике. и это было…

«прости меня, равия. ваша любовь не осталась забытой. я её запомню.»