Рассыпались осколки прошлого

      Не в силах верить собственным глазам…       Я закрываю их…       И падает слеза…       Холодный ночной ветер плавно колыхал широкие полы свободного плаща… Пронизывал, до самых костей и заставлял невольно дрожать. Всё вокруг кричало о печальном, безмолвном ощущении горя, утраты и пустоты… И кажется, сама вселенная в этот самый страшный день стала для Асоки абсолютно пустой…       Ведь она потеряла его…       Тано почувствовала смерть своего бывшего учителя, находясь за тысячи парсеков отсюда, и это была неистовая боль… Она мучала, жгла, изламывала всё тело, оставляя в сердце лишь пепел тьмы и пустоты… Пространство, которое уже никогда больше ни кем на свете не будет занято, и ничем в мире невозможно будет вновь заполнить…       Потеря Энакина (Вейдера), для Тано не было никакой разницы, каким именем его называть, была столь болезненной, что в момент его гибели она просто не выдержала, потеряла сознание, вся изнывая от боли и буквально пылая в пламени своего личного «Мустафара»…       Столько планов, надежд, столько несбыточных мечтаний о том, что его ещё можно спасти, и всё тщетно, всё пошло прахом и развеялось пеплом в этом ночном погребальном костре…       Сейчас тогрута искренне винила себя в том, что вновь оступилась, что вновь была слабой, вновь решила оставить учителя тогда, когда была ему так нужна… Но было уже поздно. Ничего нельзя было вернуть и обратить время вспять.       Он умер!       И лишь на миг, лишь на один краткий миг женщина вновь ощутила ту самую былую, крепкую связь со своим мастером, как будто он вернулся из нескончаемой беспросветной тьмы снова к свету, а рядом с его, уходящей в ту сторону Силы, душой был ещё один яркий источник света, который как будто тащил, звал Вейдера обратно к добру и справедливости…       Люк, его сын…       Тано поняла всё это без слов лишь по одним ощущениям. И, следуя за этим источником света, преодолела полгалактики, чтобы в последний раз проститься со своим мастером.       Пламя костра ярко пылало во тьме ночи, холодный ветер плавно скользил по коже, заставляя дрожать от каждого его дуновения, а может, это просто была печаль, боль и одиночество… Асока не знала. Но ей было сейчас так нестерпимо, невыносимо плохо, что она едва сдерживала слёзы, предательски подступающие к глазам.       Однако, Тано скорбела не одна…       Поначалу не решаясь нарушать момент прощания сына с отцом, она безмолвно и неподвижно укрывалась где-то в близлежащих зарослях и, лишь спустя время, решилась выйти на поляну.       Огонь пылал, испепеляя в себе тело Вейдера, а вместе с ним и остатки былого прошлого, которое объединяло мастера вместе с ней, сколько было всего хорошего, сколько было всего плохого… Сколько просто всего было…       Не в силах больше сдерживать свои эмоции, рвущееся из груди, рвущееся из сердца, Асока сделала несколько шагов вперёд… Лёгких, едва слышных.       Ей было горько и больно в этот самый момент, так, как никогда. Но Тано чувствовала, что страдала по ушедшему близкому она не одна. Она в полной мере сейчас ощущала всю боль этого незнакомого парня и абсолютно точно разделала её с ним.       Плавно, словно призрак, подойдя к парню, тогрута не знала его имени, она понимающе положила руку ему на плечо, и слёзы сами собой хлынули из её глаз, сбегая по нежным оранжево-белым щекам и срываясь с подбородка вниз на тёмную траву.       Свободной ладонью пытаясь утереть их, женщина глубоко вздохнула, а затем, как бы не обращаясь ни к кому, произнесла:       — Для меня его смерть стала тоже огромнейшей утратой… Связь учителя и ученика — самая сильная, какая может быть в Галактике… И сегодня, потеряв его, я, как будто потеряла половину души и сердца…       Асока на мгновение замолчала, крепко зажмурившись, не в силах смотреть, как пламя сжигало дотла последнюю ниточку, связывавшую её некогда с прошлым, все её воспоминания, все её чувства, всю её любовь к бывшему мастеру, и, ещё громче и глубоко всхлипнув, дрожащими губами добавила:       — Я сожалею… Я так сожалею, что не смогла спасти его…       Тано не знала, поймёт ли её сын Вейдера, не осудит ли за её жалкость, слабость и трусость, впрочем, даже если он возненавидит её, это было уже не важно. Всё заслуженно и оправданно, справедливая расплата за свои ошибки. Но она знала одно, она чувствовала это сама и хотела, чтобы он разделил её чувства, не было большего горя для женщины, чем данная потеря, и никогда не будет… Она полностью разделяла скорбь сына по отцу, пусть и в своей, особой манере, но их с ним чувства были общими, общая утрата, общая, боль, общая пустота, и, сейчас, Асока, как никто в мире, хотела, чтобы сын Вейдера об этом знал… Потому, что о её личном непомерном чувстве скорби сам Вейдер уже не узнает никогда!