Очаровательный

Я вдохнул морского бриза, прикрыл глаза и выдохнул. Перед глазами предстал силуэт знакомого человека, но и он тут же исчез, стоило мне открыть очи. Руки сложены в «замок» и я почему-то завис, разглядывая каждую морщинку на них. После его смерти, причин для жизни стало ещё меньше. Может стоит просто выстрелить в голову? Даже если это больно. Меня всё равно никто не вспомнит. — Дазай! Хотя… Есть один человек. Который будет помнить меня, как и я — Одасаку. — Ацуши! Чего это ты тут забыл? Я стараюсь быть милым с этим парнишкой. Улыбка сама появляется на лице когда я вижу его. — Переживал за вас. Фух… Он выдыхает, видимо бежал чтобы увидеть меня. Хах… Приятно. Наверное. — Вы же не собираетесь опять прыгать? Сегодня нет. Как-то даже настроение пропало. Или это я от него жизнерадостностью заражаюсь? — А не желаешь ли ты прыгнуть со мной? Шучу я, шучу. Ты вылупился на меня как на идиота. Хотя ты прав. Я конченный идиот, предлагать такое парню, который изо всех сил старается выжить… — Дазай-сан, я всегда хотел спросить. А почему вы вообще хотите умереть? Почему? А почему я должен хотеть жить? А ведь правда… Почему я хочу умереть? Наверное, для того чтобы очистить этот мир от себя. Для того чтобы встретиться с Одасаку. Может просто хочу исчезнуть. Ацуши ждёт ответ. И я отвечу. — А разве есть смысл жить? Он прикусывает нижнюю бледную губу, копаясь в себе и ища ответ. Ответа нет, ведь навряд-ли что-то заставит меня хотеть жить. — Есть. Вас ведь любят. Если бы вы давно умерли, то я даже никогда не узнал что у меня есть дар. Узнал бы. Тигр, рано или поздно бы вырвался. Но Ацуши продолжает. — Куникида всегда кричит, но и он будет скучать по вам. Все в агентстве, точно будут вспоминать вас. Акутагава тоже. И ваш бывший напарник. Чуя Накахара, кажется. Даже они будут скучать по вам. Навряд-ли. Чуя будет праздновать этот день, а может даже будет просить, чтобы день моей смерти сделали международным праздником. Акутагава… Ничтожество. Не может даже сам оценить свои способности. — Может ты прав. — смеясь, отвечаю я на твою дискуссию. — Но ведь у меня есть множество тех, кто ненавидит меня больше всего на свете. Краем глаза улавливаю твой кивок, вот и я сломал твою веру. — У вас их настолько много? Теперь в недоумении я. — Достаточно. Хоть я так и сказал, на ум не приходит ни одно имя. А нет пришло. Анго Сакагучи. Но и он ничего не сможет сделать мне. Большинство врагов померло от меня. — А у кого нет врагов? — внезапно спрашивает он, запрыгивая и усаживаясь на перила. — Вы ведь работали в Мафии, потом — в Агентстве. Было бы странно, не будь у вас врагов. В чём-то ты прав, Ацуши, даже у тебя, казалось бы, настолько хорошего и светлого, есть враги. Хотя твои враги скорее завидуют тебе. Я пожимаю плечами, молча соглашаясь. Ты слишком прекрасен для этого мрачного мира. Вы с Одасаку слишком прекрасны, до такой дрожи в голосе, до восхищения. Может, если бы ты был старше и не рос в приюте под гнётом воспитателей и директора, то был бы таким же как он. Помогал бы детишкам, ласково улыбаясь им, не мне. — Дазай-сан, — тихо позвал он, после нескольких минут наблюдения за мной. — М? — Я буду… Точнее, если никто не будет горевать по вам, я буду. — он улыбнулся, словно второе солнце, щуря глаза и покачивая ногами. Сердце странно отдалось в груди. Теперь я не контролировал своё лицо. Странно. Щёки словно покрылись огнём, свет, исходящий от наивного до смеха Ацуши, обжигал меня. Он, наверняка, сказал это просто так, ради поддержки, но приятное чувство заботы обо мне разожглось внутри. Улыбка расплылась на лице без моего ведома, а Ацуши довольно хмыкнул, отводя взгляд на закат. Его глаза так похожи на этот закат. Нет, даже в сотни раз красивее, в них отражается блеск жизни, радость. Наверное, сейчас он счастлив. Он счастлив, но из-за чего? Из-за того, что работает в Агентстве? Может из-за победы над гильдией? Может из-за того, что рядом со мной? Это было бы прекрасно… Я могу понять все эмоции Ацуши, но сейчас я погряз в них, как в болоте, но никак не могу выбраться. А надо ли? Всё же эмоции Ацуши — самое чистое и светлое болото. И я погряз. Не заметил, как утонул в нём. Ацуши — не болото. Болото не тянет к себе яркими лучами, он скорее прохладное море в жаркий день. Как же много людей в этом море… А вокруг Одасаку тоже было много людей? Определённо. Наши взгляды встретились и Ацуши, улыбнувшись, кивнул, продолжая что-то обсуждать с Танидзаки. Сердце вздрагивает и словно рвётся навстречу Накаджиме, уделившем мне всего миллиметр своего внимания. Как давно я стал зависим от него? И ведь Ацуши достаточно что-то сказать мне, чтобы я окончательно и бесповоротно влюбился. Нет, даже этого не нужно делать. Достаточно быть рядом. Очаровательный Накаджима, знаешь ли ты, что побуждаешь во мне ранее неизвестные чувства? Думаешь ли обо мне хоть на секунду также, как я? Или в твоём сердце есть кто-то иной? Это впервые с давних пор, когда я не могу понять о чём думает человек. И я расплываюсь в очередной улыбке, когда осознаю, что многое в моей жизни происходит впервые именно вместе с тобой, Ацуши. Люблю тебя, Ацуши. Очаровательный Ацуши. — Дазай-сан! — он махал рукой перед моим лицом, побуждая меня вернуться на землю. Я улыбаюсь, ласково так, и Ацуши теряется, непонимающе вылупившись на меня. — Дазай-сан, вы очень красивый, когда улыбаетесь. — он загорается, наверное, оттого, что понял, что только что сказал. Я? Красивый? Смешно, до смерти смешно. — Не красивее тебя, Ацуши. — ещё один слой краски покрывает твои щёчки, милые такие, пухленькие. — Ну что вы, Дазай-сан. «Дазай-сан», «Дазай-сан»… Хочу, чтобы ты назвал меня по-другому. Безумно хочу. По телу дрожь проходит, когда я представляю тебя, нежно говорящего моё противное имя. — Эй, Ацуши, называй меня Осаму. — шепчу я на ухо Накаджиме, обжигая своим дыханием нежную кожу. Наверное, очень нежную, может чувствительную. В горле ком встаёт. — Осаму? — без проблем, тоже шепотом переспрашивает Ацуши и вмиг краснеет до состояния помидора. — Мы ведь не встречаемся, а это ваше имя. — Тогда… — ох, наверное, я пожалею об этом, буду убивать себя мыслями об ином исходе событий, но сейчас, хочу просто сказать. Коснуться этих розовых губ и целовать их, покусывая. И чтобы Ацуши это нравилось, и чтобы с искусанных губ слетало моё имя. — Давай встречаться? Сердце то замедляет ритм, то ускоряется, словно бешеное. И я жду отвращения в лице. Может непонимания. Всё же это Ацуши, а я предлагаю ему подобное. Противно. — Вы шутите? — он прикусывает нижнюю губу, сжимает кулаки и во взгляде читается что-то непонятное, может, мольба. Только о чём? — Нет. Я ведь не настолько ужасный человек, Ацуши. — встаю, как трус, пытаюсь сбежать, сбежать от этого разговора, от собственных мыслей, сбежать от… Ацуши. Но не хочу. Я ведь жду, что он ответит, чтобы только после этого сбежать. Я не сомневаюсь, будет отказ. В этой комнате только мы. Одни, тишину прерывает разве что звук машин и ветра из открытого окна, где волнами взлетает занавеска. — Я вам нравлюсь? Правда? В голосе смешано волнение и непонимание, наверное, ещё и надежда. И опять же, на что он надеется? На то, что я скажу, что это шутка, глупая, несуразная шутка? Может того, что я скажу, что это правда, чистейшая правда? Что бы это ни было, я не хочу рушить твоих надежд, и врать тоже не хочу. — Правда. Щёки загораются, как спелые вишни, такие же яркие. — Тогда, пойдём домой вместе? — он осторожно берёт меня за руку, переплетает пальцы и сердце моё уходит под землю. Приму это за «да».