Miscalculation

      Мерил проснулась, разбуженная шорохом ткани. Сбоку дрогнул матрас.       Она открыла заспанные глаза. В покосившееся окно смотрела мириадами звезд далекая ночь с несколькими лунами.       Ваш сидел на краю постели и одевался. Едва слышно в темноте щелкали протезированные фаланги и поскрипывали пуговицы в прорезях рубашки.       «Ты снова…» — подумала было Мерил, но волна леденящего страха не дала закончить фразу даже в собственной голове.       Он всегда старался уйти незаметно. Бесшумно проскользнуть под покровом темноты или раствориться в шуме кабацкой попойки. Исчезнуть, чтобы потом возникнуть из ниоткуда в другом городе.       — Побудь здесь… еще немного, — Мерил приподнялась на кровати и потянула к нему руку.       Ладонь замерла в воздухе.       Все повторялось, как на заезженной пластинке в салуне.       Все это было таким бесполезным и таким… безнадежно глупым. Ведь никакая сила не удержит человека-тайфуна на одном месте. Куда бы Мерил за ним ни пошла, сколько бы песчаных морей ни пересекла, Ваш будет на сотню миль впереди — вновь спасать тех, кого спасти уже невозможно. Ей может иссушать кожу палящее солнце, может перекрывать кислород песчаная буря, могут свистеть над головой свинцовые пули — она будет идти по его следу так же, как преданная собака идет по запаху хозяина.       Реальность не прощает ошибок. И одну роковую ошибку Мерил Страйф уже допустила, однажды перебрав с бурбоном.       На пирушках — а на безжизненной планете, где дешевое спиртное является единственным способом достичь иллюзорного счастья, они устраивались по поводу и без — после первой же рюмки в Ваше включался горе-поэт, и его наивные и в то же время отвратительные подкаты каждый раз приводили Мерил в ужас. Сильнее всего — когда сальные комплименты адресовались не ей. Но ее крошечная, пугливая, заячья душонка никогда, ни под какими пытками в этом бы не призналась. Проще было пихнуть Ваша локтем, оттолкнуть его подальше, поворчать, как он всем надоел и сколько головной боли доставил компании «Бернарделли». С таким продувным бандитом не сможет оценить риски ни одна страховая контора.       Мерил, отличница в школе и первоклассный специалист в области страхования, риски не просчитала.       Всего один лишний стакан — стаканчик, который позволил перешагнуть неведомую прежде грань. Ваш, наверное, и сам плохо понимал, что творил. Тела сами собой переплетались в объятиях, одежда сама летела на пол, губы жаждали друг друга в темноте.       Все всё знали. После той роковой ночи Мерил надеялась незаметно вернуться на заре в их с Милли номер. Но напарница, всю ночь не сомкнувшая глаз, встретила ее то ли вопросительным, то ли укоряющим «семпай…» Продолжить Мерил не дала — строго напомнила о субординации. Оправдываться не хотелось, ведь для этого пришлось бы вывернуть наизнанку какой-то потаенный уголок в душе. Смышленая от природы, Милли быстро догадалась, почему с этого момента ее начальница так остервенело вжимала педаль газа в пол — явно не потому, что торопилась добраться до города и покончить с очередным отчетом. Николас тоже прекрасно понимал, что происходит, но никогда не подавал виду и лишь угрюмо молчал.       А ведь все поначалу казалось таким простым! В следующую их встречу и алкоголь не понадобился, чтобы на одну ночь выпасть вдвоем из реальности. А потом еще раз, и еще раз, и еще… Но едва первые лучи солнца касались постели, Мерил просыпалась в полном одиночестве. Лишь небольшие милости — коробка пончиков или записка на прикроватном столике — словно давали ей какую-то надежду на то, что ее не бросили и не забыли. Не насовсем. Ваш мог вытащить ее из любого плена, защитить в любой перестрелке, но она не нуждалась в его защите — она нуждалась в нем.       Мерил думала, что знает его лучше, чем кто-либо. Точнее, хотела так думать. Хотела быть для него особенной — ведь у любого человека всегда есть кто-то особенный.       Но Ваш не был человеком. А она была.       Мерил злилась, считала, что Ваш не способен любить, раз не понимает простых вещей. Не понимает, кем он стал для нее. Она отчаянно натягивала на него человеческие мерки, чтобы самой было не так паршиво, когда он вновь растворится в песчаных бурях.       Но и от этого Ваш не становился человеком. Он любил всех и одновременно с этим — никого. Быть может, он был бы даже счастлив разделить участь простого смертного, но… когда в твоем теле концентрируется сгусток энергии, способный стереть с лица планеты целый город, ты всегда будешь помнить о том, что среди людей тебе не место.       Наверное, он и сам от этого страдал. А оттого каждую из тех редких ночей отдавал всего себя с таким жаром, будто больше всего на свете мечтал приблизиться к простому, человечному, телесному. Ощутить, что значит быть человеком, почувствовать, как истончается до нескольких миллиметров кожи глупая грань между ним и кем-то другим.       Он был нечеловечески нежен, и Мерил не знала, откуда в этом лохматом болване взялась такая мягкость, такая осторожность… Откуда бралась она здесь, в этих душных комнатах на верхних этажах салунов, на измятых серых простынях?.. Точно не с этой планеты: здесь никто не способен на столь нежные ласки.       Мерил провела кончиком пальца по глубокому шраму на его плече. Старый шрам… Старше, чем она сама.       Ей хотелось бы разделить его боль. Но о масштабах этой боли она не имела никакого понятия, и Ваш берег ее, не посвящая в тернии своей измученной души.       — Не уходи… — шептала Мерил. — Пожалуйста, останься еще… — молила она, прижимаясь лбом к его теплой спине и крепко обнимая за талию. Пальцы нащупывали уже знакомые шрамы и грубые чугунные детали, испещрявшие тело.       Ваш посмотрел через плечо и улыбнулся — лучезарной, доброй улыбкой, беззаботной, как у ребенка. Но ничего не ответил, и молчание ранило Мерил сильнее любых слов. Оно, подобно приговору самого сурового в мире суда, напоминало Мерил о ее бессилии. О том, что она никогда не угонится за Вашем. О том, что он переживет ее бесчисленное количество раз. О том, что боль человека-тайфуна сильнее любых привязанностей. И о том, сердце его всегда будет закрыто от нее чугунной решеткой.       — …хотя бы еще на минутку.       Иногда Мерил казалось, что ради этой лишней минутки она и в ад за ним спустится. Хотя, кто знает — а вдруг ад уже наступил? Что может быть чудовищнее мира вокруг, страшнее раскаленных песков и обезумевших от голода и жажды людей?.. Что может быть больнее, чем потерять в перестрелке того, к кому так привязался?       И кто в этом аду мог быть опаснее его хозяина и благодетеля — Миллионса Найвза?       Мерил знала: однажды Ваш уйдет насовсем. Ведь пока жив Найвз, Ваш будет следовать за ним по пятам, сколько бы планет ни пришлось преодолеть.       А Найвз будет жить вечно.

***

      Одевшись, Ваш встал с постели и с неизбывной теплотой посмотрел на Мерил. Провел рукой по коротким черным волосам, растрепанными от сна и ласк. Посмотрел в глаза, в уголках которых блестели бисеринки слез. Лбом приник к ее лбу, словно точно так же желая растянуть мгновение недостижимого покоя.       Мерил снова поверила, что на этот раз он останется.       Но, натянув беспечную улыбку, Ваш выпрямился, закинул через плечо походный мешок и вышел из комнаты. Снова.