о волнах и признаниях

Теперь всё стало ясно. Пеп поклялся бы, что чувствовал его прикосновения даже сквозь сон. Рука Юргена невесомо касалась тëмных, жëстких волос, нежно поглаживая его по затылку. Пепу не хотелось открывать глаза, боясь спугнуть друга. Недосказанность между ними витала в воздухе отнюдь не первый день и не первую ночь. Поначалу Пеп даже не улавливал смысла в его коротких, дëрганых касаниях и аккуратных объятиях за плечи. Ему казалось, что Юрген просто тактильный и ведёт себя так со всеми, пока не стал замечать так несвойственную им робость в голубых глазах напротив. Тогда, может, всё и стало понятно. Пеп с болью и некоторым стыдом вспоминал всё, что произошло с ними за последнюю пару месяцев, выдыхая дым в прохладную, пропахшую бризом, темноту. Все прикосновения, все неловко сталкивающиеся под столом пальцы, все улыбки, когда бы Пеп на него не взглянул, даже в самый пакостный для Юргена день, все их разговоры и тайны, все ночные пьяные крики и неловкие взгляды прохожих. Всё стоило понять ещë тогда. Тогда, когда вдрызг пьяный Юрген, стоя на краю пирса, признавался ему в любви. Пеп был так отчаянно глуп и так наивно полагал, что все друзья по пьяни клянутся друг другу в любви. Ведь именно это показывают в фильмах? Ведь дружба после пары бутылок выпитого алкоголя становится именно такой? Лёжа на кровати, ему хотелось разбить ту злосчастную бутылку о свою голову, чтобы только забыть всë это. Или разбить еë о голову Юргена, ставшего невольным свидетелем его постыдной глупости, его великой оплошности. Пепу хотелось поговорить с ним, объяснить всë, но для Юргена было уже или слишком поздно или слишком стыдно. Руки невольно сжимались в кулаки, а ногти больно вписались в ладони, оставляя на тех красноватые следы. Пепу казалось, что именно там, на пристани, он всë и упустил. Ночной прилив струился в его ушах, не давая ни уснуть, ни забыться, а звезды, горевшие на небосклоне напоминали его не сходящую улыбку. Пеп чуть не расплакался, представив красивого, смеющегося Юргена, стоящего по пояс в воде, и зовущего его с собой. Только Пеп не торопился бежать и даже не ведал, что от него ускользает не только песок, струящийся сквозь пальцы, что не только тëмно-синяя вода может унестись на другой берег. Тогда-то Пеп и понял, что погряз на самом дне и уже не может выплыть, всë больше запутываясь в водорослях и цепляясь за камни. Только один человек мог вытащить его из тягучей воронки воспоминаний. Только он мог спасти бледное тонущее тело. И сейчас он лежал рядом с ним, спокойный, будто океан после шторма. И целовал, думая, что Пеп до сих пор ничего не замечает.