Shootовство

      Стук капель по отливам предвещает дождь.       С отъезда Калины их встречают кровавые ливни денно и нощно, вокруг дома — полугнилые слуги, чьи головы едва держатся на ветру, шее, под гнетом колдовства.       Ликорис, «искусственно выведенный», пойманная однажды демоническая сущность, угодившая в ловушку мага-старика, переливающейся от сребристой до цветных красок рукой вытягивает лапу, кладет человечью тонкую на свою и мерно укачивает.       Надеется на ее пробуждение. Без второй половины, — большей части тела, мешком костлявым для него обуза, но он уперто заверяет себя: «вторая часть, моя, с нежнейшим певчим щебетанием, ее просто приструнить со временем, а избавляться от творческой натуры гнусное дело», — все их попытки спастись, планы, жизнь — бессмысленны.       Маг исступленно заверял девочку с окровавленными обрубками вместе пальцев, а позже со срезанной до плеч руки, где цветком распустилась новая, утяжеленная магией, и оттого казалась подводным камнем на свету: он питается лишь отчаянием, для его роста нужно кричать еще громче, сломаться, бросить прошлое, впустить в душу сверкающего монстра, позволить ему везти поводья, вручить всю себя во славу демона.       Сущность питалась отнюдь не плачем; маг стар и глуп, захватил его однажды, держал в мешке, как руну, выпускал по желанию для поиска сосуда, и строит теперь из себя знатока. Ликорису нужны любые эмоции: у Юлы их сполна, она делится порционно и контакту по кулаку учит, дает ощутить вкус радости и услышать урчание единственного живого кота.       Теперь животное — лишь удобрение для клумбы, а его внутренности склевывают птицы.       Колдун цепляется за сережку возросшую когтем, гладит по девичьим плечам лже-сочувствующе: ему нужно слышать меня, понимаешь?       Девочка, измученная, опускает голову на колени, мечтая вонзить кинжал в чужое сердце, и демон ей проникается больше, а на ее пение искрится сферами.       Калина с ухмылкой направляет на нее монстра, утешает гребнем по неровным кудрям, пока вытаскивал ее внутренности, щелкает пальцами, недобро оскалившись: «он тебе не союзник, милая. Ликорис, покажи на часть тела, которую хочешь присвоить».       Демон измучен однотонной палитрой черно-белого мрака.       Юла крутится вокруг цветов, точно пушинка на ветру, нежится в траве, пока он помогает ей с плетением венка, и выделяет: они такие же синие, как мое платье, мне всегда шел этот цвет.       Ликорису ужасно интересно, какой он, этот с-и-н-и-й. Он мечтает узреть все тона, о которых упоминала девочка, окунуться в них, подарить их «топливу» и разглядывать чудную улыбку — различает лишь по уху, клыкам и тембру ее голоса.       Ему чужда ее боль, но желание разделить совместно цветовую палитру затмило все остальное.       Залитый множеством оттенков глаз демона чешется. Юла не спешит помогать, закрыв свой: помнит до сих лопнувшее яблоко, жжение в правом и как долго его отрывал своими пальцами Ликорис. Злость не прошла, лишь глубоко заперта в ее голове в сундуке: он спас ее язык, голос, он жаждал мести, как и она. Ненавидит Калину больше, всей сущностью, тешится мыслью изрезать его, задушить, один не справится — у Колдуна медальон, нужен союзник. Его вторая половина.       Желчь скатывается по кончику языка с кровью. Скривившись, сглатывает, вычерчивает узоры на цветном запястье, ощущает горечь не только во рту: пробирает от позвонков до сознания. Сердце, пока не отобранное демоном, еще свое, колотит быстро, как при беге, колет до болезненного стона.       Пошатываясь, подходит к подоконнику, оценивает небрежно труды последней недели: все мертвецы повержены и без сознания. Кое-где постарался и Ликорис: кому-то лицо изуродовал, кому-то ноги оторвал, одному выпустил кишки. Некоторые трупы еще свежие, от них кровь брызгала и пачкала коленки, землю, вгрызлась в ногти и не оттиралась. Другие превратились в костяные могилы, закопаны в саду, утоплены в пруду, но гора, в которую клали останки «послушных мертвецов», в аккурат постаментом загораживала забор.       Окна не распахивали, дом не проветривали: смрад от гнилых трупов, юркие черви и птицы мешали.       Сегодня они уйдут в лес. Бежать бессмысленно, им нужен медальон Калины. Пока окровавленный камень в руках старика — им не отвертеться, не спрятаться.       «Все еще злишься?»       — Жду финального аккорда, — игнорирует демона скоморох, пряча под рукавом рубашки замерзшие пальцы. — Как доберемся до города — сыграю тебе на Домре.       Чужеродное существо в теле вибрирует, сжимает пальцы в кулаке, блистает в темноте и усладу прячет — припомнит про ее обещание больше не петь ему, и тогда девочка вдвойне затаит обиду.       Не скажет сама, он услышит. Всегда чувствует ее расположение духа.       Вдали мелькает лошадь, едва перебирает копытами — не скачет, старик не торопится, знает — они дома, ждут его. Калина приближается, им нужно собраться.       Демон вздрагивает от решительного настроя Юлы и тени улыбки на ее лике.       Он не страшится Колдуна, но боится провала и забвения в мешке, в кулоне, лишения свободы.       Он терпеть не мог мир Калины, людей, мечтал истребить до истлевшей сухой травы, и упивался каждым моментом с Юлой, хотел сохранить и никогда не отпускать.       «Мы разорвем его в клочья, отрежем магу части тела, и тогда… Мы будем свободны»       Юла лишена выбора с момента выкупа. Отвечает невпопад чужим мыслям, ласково поглаживая тыльную сторону ладони демона. В голове стучит довольный рокот, замирает от предвкушения сладкой местью, оборачивается к все еще пустым воротам безучастным, мерцающим от злости, глазом.       Юла рада союзу с Ликорисом. Пока он не захватил все нутро, увлечен ее пением и защищает от клинка Калины — она спокойна.       — Навсегда.       Они скачут по поручням, цепляются мертвой хваткой и резво отпускают, крутят колесо, перепрыгивая с ноги на ногу, пока Юла заливисто хохочет над стариком. Калина разъярен спонтанному союзу, хочет прекратить спектакль лично для своей персоны, бегает по лестнице в яростной попытке схватить скомороха — ловит лишь воздух руками и насмешку от девушки.       — Вам не нравится, господин? Мы ведь так старались для вас с Ликорисом, а вы уже устали.       Демон сардонически смеется, аккомпанируя девчачьему пению. Ее волосы электризуются, смешно взъерошены и мягкие на ощупь — успевает задеть кончик хвоста, когда Калина сталкивается с уготованной ловушкой — бревном на голову.       Юла вертится на одних лишь носочках, разрезая ножом веревку. Порция деревянных конструкций и опилок окружали старика со всех сторон.        Одним прыжком она садится на него, сдирает медальон с шеи, небрежно проводит по темным волосам своими пальцами — мягкие, словно шелк, — с задумчивостью осматривает с головы до ног.       — Хвосты для котов важны, говорят… — и позволяет Ликорису оторвать его, вслушиваться в вой Колдуна с ликованием.       Демон урчит в голове и требует выпустить кровь. Юла утратила человечность — подарить существу внутри нее шанс расправиться с обидчиком не кажется ей чем-то зазорным.       — Я лишь защищал тебя от него, глупая! Я сдерживал его! — Калина дерет глотку от боли. Девочка хмуро окидывает его, пока другой брезгливо прикрыт.       — От меня или от себя? — вопрошает со скукой. — Потому что в последнее я поверю охотнее. Ты же боишься его, как коты раньше псов. Теперь вы возглавляете людей и потешаетесь над нами. Ликорис хотел пожить своей жизнью, а ты засунул его в мешок и стал убивать рабов один за другим. Разве это справедливо?       Демон одобрительно заостряет об пол когти. Калина морщится от слов скомороха, хочет задеть за больное, уколоть посильнее. Юла дергает чужие локоны на себя, прерывает заготовленную речь едким тихим:       — А я? Я разве заслужила отрезанных конечностей, покушений на мою жизнь, каждодневных порицаний? Я просто пела для короля и попала в «неугодные» из-за неудачной шутки. А ты хотел лишить меня голоса, убить, морально уничтожить, чтобы Ликорис вышвырнул меня из собственного тела. Если сильно стремился его оживить, так мог бы просто в себя засунуть и все. Меньше проблем.       — Только он… — шепчет отчаянно. Юла закатывает глаз.       — Выбирает носителя? Тогда как ты его удерживаешь, почему он копирует твою внешность и слушается только тебя?       И перед тем, как отрезать ему собственноручно ножом пальцы, ядовито бросает:       — Не ври хотя бы самому себе. Тебе просто стало страшно, и ты решил отыграться на тех, кого не жаль. Меня тебе не жаль.       Кивком направляет Ликориса — по плечо, режь быстро.       — Ты просто.       Лишает уха отточенным движением острого камня-ладони демона.       — Жалкий.       Ударяет своей рукой по кошачьему лицу, сбивает среборукой все клыки до единого.       — Лицемерный.       Ликорис под визг Калины рвет его живот, швыряя по всей комнате органы. Все, кроме сердца.       — Жестокий.       Одним взмахом ножа протыкает колдуну глаз, плечом стирая капли крови с щеки.       — Старик.       Демон воодушевленно разрубает лицо мага напополам. Его половина — Юла — хотя бы честна с ним и не жестока.       Мертвецы, что спрятались в особняке и с лопатами готовые ударить, от магического всплеска повалились навзничь. Их останки взорвал Ликорис магической искрой — одни ошметки болтаются по ветру. Открытые окна создали сквозняк, гнилой запах оглушил ноздри.       Девочка в одном прыжке поднялась с трупа колдуна, с жалостью окидывая. Демон недоуменно скашивает глаз и дергает девчачий локоть на себя.       «Чего мы ждем? Уходим. Оставим его на съедение мухам».       — Может, закопаем? — неуверенно предлагает Юла. Тон дерганный, губы дрожат. — Вдруг искать будут?       «Так мы окажем ему честь», — холодно отрезает Ликорис. — «Не заслужил колдун могилы. Пойдем. В лесу я смогу защитить тебя, а в городе — ты меня. Покажешь, как на Домре играешь».       Юла кивает, уступая Ликорису отразить оскал блестящих клыков на лице.       — А потом научу на Зурне, — говорит нараспев, довольно щурясь. — И будем жить с тобой без боли.       Демон подхватывает, сцепляя свою длань с чужой в замке.       «До конца».