серотониновая яма

мира как-то упустил тот момент, когда «да трава даже не наркотик, так, баловство» превратилось в постоянные носовые кровотечения из-за ослабленных метамфетамином сосудов, десяток ненужных пластиковых карт в карманах ветровки, оставшихся тройку-четвёрку незавидных лет вечных скитаний в поисках очередных американских горок, состоящих из эндорфиновых трипов и серотониновых ям, следующих сразу же после. мира за два с половиной года жизни в питере высох и выцвел. взгляд глубоко посаженных глаз — равнодушный и тусклый, кожа — серая и полупрозрачная, волосы скоро у корней буду обламываться, вечный растрёпанный ужас, который мира тонкими и узловатыми пальцами распутать каждое утро пытается. он отчислился из художественного восемь месяцев назад, но так и не решился сказать об этом родителям. они живут где-то в украине, неведомо счастливые и глубоко уверенные, что их сын получает образование, закрепляется в новом городе и выбивается в люди. мире что-то подсказывает, что правду они узнают только тогда, когда дядя полицейский, кривя губы в гримасе отвращения, наберёт их в четыре утра по московскому времени, зачитает в трубку его паспортные данные и оповестит о том, что их сынулька отдал душу господу богу в каком-то грязном притоне с фиолетовой подсветкой, не рассчитав дозу, и сейчас смотрит стеклянными глазами в опаленный потолок с неестественной и неуместной улыбкой на лице. всё, что осталось в мириной жизни от творчества (кроме наркомании, хах) — изрисованные тревожными и мрачными рисунками обои в комнате старой коммуналки в историческом центре, в которой мира погибает, закапывает себя в горах мусора, курит без футболки, не открывая окна и туша сигареты об изголовье кровати. мира любил рисовать, руки тянулись к бумаге в любых состояних разума и тела, мира пытался запечатлеть каждую из вырвиглазных галлюцинаций, приходящих под двумя граммами, мира отвлекал себя единственно доступным способом от тупой долбёжки мыслей в голове каждый раз, когда пытался бросить. мира рисовал на страницах книг, на стенах, на себе, чтобы потом очередная девочка с синими сожжёнными волосами и тёмными пятнами по всему телу в его постели водила чёрным ногтем по аккуратным линиям на его запястьях и шутила про то, что нужно не поперёк, а вдоль. чтоб потом целоваться лезла и футболку с себя стягивала с таким видом, будто мира не видел это всё тысячи раз и был хоть как-то заинтересован. как мага появился в жизни миры, он не помнил. мага — из какой-то другой метавселенной, параллельной с мириной, они с халиловым не должны были встретиться ни при каких обстоятельствах. мага приехал в питер вдохновлённым студентом медицинского, чтобы строить свою жизнь, как в рекламе овсяных каш в пакетиках с вечно улыбающимися людьми. мага подавал надежды, и последнее, в чём он нуждался — рандомный питерский торчок с глебом тдд в единственном работающем наушнике. мага всё прекрасно понимал (не за взятку же в первый медицинский поступил) и остаток мириной жизни видел и читал чётче любой гадалки в дыму сомнительных благовоний. мага отдавал себе отчёт, что от миры ему нужно держаться подальше, если он не хочет уподобиться ему, но взгляд сам цеплялся за то, как тот прикуривал дрожащими руками, едва в серых пальцах зажигалку держа. мага пытался строить свою жизнь так, как видел её в планах своих и родителей — блестящую, стройную и образцово-показательную. заявлял о себе в университете, занимался самообразованием, даже на свиданки бегал с однокурсницами, правда, в чс их кидал сразу же, как сажал в такси. они были красивые, все, только мира, выглядящий, как побитая жизнью собака, казался красивее. мага впервые попросил косяк у миры на квартире. тот поломался сначала, но маге так хотелось попробовать что-то новое и запретное, а мире было так лень сопротивляться после нескольких бутылок пива, что он сдался. мага следил за пальцами парня, крутящими ему блант на бедре, боялся лишний раз сделать вздох, закашлялся после первой тяги, как восьмиклассник за гаражами после школы, которому винстон с двумя впервые прикурили. мира снова рисовал — уже на маге, пытался что-то абстрактное изобразить чёрной гелевой на смуглой коже, волосами чужое предплечье щекотал, чтобы потом откинуться на кровати, практически физически чувствуя, как раслабление растекается по телу, а все проблемы и заботы меркнут в сигаретном дыму. магу вставило пиздецки — он смотрел на миру, фокусируясь с трудом, очерчивал взглядом его точёный профиль, чувствовал, как растворяется в чужих глазах, таких же холодных, как свинцовый лишённый красок питерский зимний пейзаж. наверное, они оба подались навстречу друг другу, чтобы теплее было. в момент, когда рука маги скользнула по чужим голым плечам, он с сожалением подумал на секунду о том, что свежий рисунок может смазаться. у миры кожа на щеках шелушится, губы заветренные, взгляд мутной пеленой подёрнут, он весь полуживым кажется, но только пока ладонь на грудь не ложится, потому что там сердце бьётся так, что по ощущениям способно несколько рёбер сломать. мира в поцелуй вовлечён, относится чересчур трепетно, чтобы магу случайно не сломать — совершенно не так, как к мефедроновым шлюхам своим, которых практически с бёдер скидывал, закончив. всё это казалось таким закономерным, логичным, естественным и правильным, что ни у одного из них ни единой протестной мысли не возникало. возникло после — буквально на следующее же утро. магу крыло флешбеками поминутно, сконцентрироваться на чём-то было сложно, потому что перед глазами одна и та же картина вставала. ебаное блядство, блять, мага не мог объяснить себе, как он мог позволить этому случиться. неуместным и лишним казалось абсолютно всё — от той ебаной самокрутки до появления блядского миры в его жизни, который, между прочим, явно к прекрасному полу не принадлежит и даже отдалённо не смахивает. в стройные планы маги на жизнь никак не входило отдавать сердце мире, который своё продал за два грамма метамфетамина. миру чувство вины душило до потемнения в глазах, потому что последнее, чего он хотел — чтобы мага по его пути пошёл. великолепнейший сюр и прекраснейшее лицемерие, колпаков: как целовать, так он трижды спросит, всё ли хорошо, зато как траву крутить никогда не пробовавшему, мира первый в очереди, ебаный профессионал, блять. в диалоге — тишина на несколько дней, будто и не было ничего. мага фармакологию усиленно зубрил, телефон поставив на беззвучный, мира ноги сбивал где-то об брусчатку петроградки, чтобы мозги проветрить свежим октябрьским воздухом. проще, конечно, сделать вид, что нихуя не поменялось и что они разошлись такими же, какими и сошлись, правда, в такой плоскости и авторском видении необъяснимо, почему мага в своём дорогом пальто покосившуюся кнопку звонка на заблёванной лестничной площадке давит, а мира открывает дверь резко, поёжившись от порыва ветра с улицы — опять блядскую футболку не надел. халилов прожигает миру взглядом, не говоря ни слова и пытаясь всё в первую очередь самому себе объяснить, а тот думает, что готов смотреть в глаза маги, пока не ёбнется окончательно.