На распутье

…Последнее, что он помнил, — это крик Рыски: отчаянный, надрывный, жалобный. Но вода, хлынувшая со всех сторон, отрезала их друг от друга меньше чем за щепку — он не успел даже оглянуться. Накатило, зарокотало, понесло, накрывая волнами: кажется, так Рыбка не разливалась давно. А может, такого не случалось и вовсе: Альку было не с чем сравнивать. Реке было всё равно, кто начал это безумное сражение первым: ринтарцы или савряне. Как подозревал Альк, по мнению Божини виноваты были все — впрочем, в этом он был с ней согласен. Вот только, пытаясь выплыть, вынырнуть, выкарабкаться на берег из бешено несущегося потока, он впервые за долгое время ощутил, что по-настоящему хочет жить. Что, выбрав среди множества троп, ведущих в бездну, одну-единственную — пусть зыбкую, но дающую надежду на спасение, они действительно не ошиблись. И значит, надо выбраться, во что бы то ни стало. И лучше не задумываться о том, удастся ли спастись этой ринтарской дурёхе с янтарными глазами. Альк всегда считал, что прекрасно плавает, однако это умение мало что значило перед буйством стихии. Пока он думал лишь о том, как не наглотаться воды, когда очередная волна лихо накрывала его на щепку-другую, и как не напороться на острые сучья и колья, которые нёс с собой поток. И всё же, быть может, благодаря Дару — а может, удаче, Хольге, Сашию! — он с удивительным упорством, медленно, но верно пробивался к берегу. Грудь разъедало жаром, но думать о ране не было времени. Вода и земля слились в одно целое, и Альку казалось, что вперёд его ведёт только упрямство. Поэтому, когда ноги утонули в иле, он не сразу поверил: сделал ещё два широких гребка, едва не уткнувшись в прибрежный тростник. Замер, тяжело дыша и отплёвываясь. Медленно перевернулся на спину, моргнул… и провалился в холодную глубину. Он снова стоял у ворота. Огромного, железного — тяжёлого даже на вид. Хорошо, когда приходится делать выбор за деньги — и не нужно отчитываться перед своей совестью. Но что делать, когда от выбора зависят жизни тысяч людей? Что делать, если рядом у ворота стоит испуганная, искусавшая губы до крови девчонка, готовая — он видит это в её глазах — отдать свою жизнь, если потребуется, лишь бы спасти другие? Лишь бы спасти… Проклятье! Он тоже видел разные дороги. Видел, как ещё лучину назад залихватски обороняющийся Жар пропустил очередной удар. Как в неверии округлились тёмные глаза и остекленел взгляд, а из приоткрытого рта потекла по щеке струйка крови. Жар так и завалился на бок, не успев выдернуть из груди чужой меч. Он видел, как разрубило шею Цыки лезвие вражеского топора. Как до последнего стоял чернобородый Мих, обливаясь кровью, пока удар алебарды не пришёлся ему точно в сердце. Как брызнула и рассеялась веером капель кровь по лицу застывшей в ужасе за ним девушки. Он видел и свою смерть, но после всего, через что пришлось пройти, она уже не впечатлила в должной мере — и Альк лишь отмахнулся от видения взмывшего на копьях силуэта. И то, что может случиться с Рыской, он тоже видел. И подозревал, что уже не сможет забыть никогда. Поэтому руки на вороте сжались с мрачной решимостью, поэтому он упирался до самого конца, пока на гранитный пол в том, другом измерении, не закапала кровь — и, похоже, не только его. Он обдирал кожу на руках до мяса, не обращая внимания на жжение и отслаивающуюся плоть, главное — нужно было повернуть ворот. Поэтому он кричал на Рыску сразу в двух мирах: лишь бы не спасовала в последний момент, не принялась жалеть его или ещё кого-то… Лишь бы прошла до конца, лишь бы… Очередным ударом грудь рассекло, казалось, надвое , но он с каким-то ожесточением продолжал отбиваться и во что-то верить. А потом была только вода. — Очнулся? — со смешком в голосе спросил его Крысолов, когда Альку, наконец, удалось открыть глаза. Саврянин перевёл взгляд на путника и скривился: — Даже в посмертии не избавиться от тебя, наставничек? Альку казалось, что его раздробили на сотню маленьких частей — и стоит попытаться подняться, тело на них и рассыпется. — Спешу тебя разочаровать, — вновь улыбнулся путник. — Но я жив. Как и ты, впрочем. Да и друг твой… — Он бросил взгляд куда-то в сторону. Альк все же приподнялся на локтях, хотя это стоило огромных усилий, и повернул голову. Вор лежал рядом, укрытый каким-то старым изодранным одеялом — потрёпанный, но живой. Разве что правая нога была не в лучшем состоянии, но к ним уже спешил помощник лекаря, так что за здоровье этого пройдохи можно было не опасаться. А где же?.. Альк начал озираться в попытке разглядеть среди людей знакомый силуэт. Куда там: на городской площади, где он непостижимым образом оказался (неужели путник на себе принёс? Избавь, Божиня!), в данный момент было невозможно понять хоть что-то. Крысолов же, правильно истолковав выражение лица бывшего подопечного, виновато сказал: — Не видел я твою подругу. Этого шебутного нашёл у реки, тебя заметил уже в городе и попросил подвезти сюда — всё ж вместе-то лучше. А девушка... — Он помолчал. — Ну, то одной Хольге ведомо. Альк рухнул обратно на тюфяк, еле подавив стон. Жертвой мог стать… любой. За всё надо платить — один из непреложных законов Пристани. И чем меньше шанс, чем сложнее изменить предначертанное, чем больше судеб стоит на кону — тем выше будет цена. И он был согласен… согласен её заплатить. Вот только не думал, что по счетам придётся расплачиваться совсем иначе. И всё же: почему Рыска? Как путница она должна была вытянуть энергию из свечи — то есть из него. На крайний случай — пожертвовать жизнью ещё кого-то: потому что там, у ворота, только их сил бы не хватило. А если эта самоотверженная идиотка в безнадёжной попытке защитить его и Жара каким-то непостижимым образом договорилась с Хольгой на такой обмен? Она ведь не умела жертвовать чужими жизнями даже ради благородных целей. Что, если предложила свою? — Где Рыска? — Голос вора прозвучал непривычно тихо и серьёзно, и Альк не нашёлся, что ему ответить. Только пожал плечами, стараясь не смотреть в его сторону. — Где Рыска, ты, крысёныш?! — надрывно выкрикнул Жар, попытавшись подняться и развернуть саврянина к себе, чтобы тот сказал правду, глядя в глаза. Однако порыв, не самый правильный в нынешнем состоянии ринтарца, остановил Крысолов. — Я мог бы задать этот вопрос тебе, — так и не обернувшись, сказал Альк. — Но не стану. Твоя задача сейчас - выжить. Но если ты найдёшь в себе силы поверить в то, что твоей деревенской подружке удалось спастись в этой кутерьме, это будет неплохо. Пусть ты и не умеешь менять дороги, — Альк решительно поднялся. — Куда собрался? — Встревоженный (кто бы мог подумать!) Крысолов собрался было пойти за ним, но Альк лишь отмахнулся. — Посиди с этим героем… Ему нужней. — И, покрепче перетянув рубашку на груди, чтобы хоть как-то закрыть рану в отсутствие перевязки, побрёл в сторону реки. Вода схлынула, снова выпустив землю на волю: кое-где между вынырнувшими холмами уже можно было перейти посуху. На поле, которое, казалось, протянулось до горизонта, она ещё доходила до колена. А в воде Альк видел десятки тел, навеки замерших в неестественных позах. Кто-то погиб ещё до наводнения от вражеских стрел или взмаха меча. Кто-то захлебнулся и не смог выплыть. Кого-то пронзило невидимым в темноте обломком частокола. По полю бродили и ринтарцы, и савряне. Не обращая друг на друга внимания, не выясняя, из-за кого всё началось: сейчас это уже не имело никакого значения. Больше всего было женщин и девушек: грязных, измученных, но всё ещё не потерявших надежду найти своих близких и любимых... и в то же время страшившихся убедиться, что их больше нет в живых. Альк впервые испытал похожие чувства. Как умирала Рыска, он видел много раз. Сначала там, на поле сражения, с остервенением отбиваясь от нападавших и спиной чувствуя дрожь прижавшейся к нему девушки. Вот Цыка неловко шагнул в сторону — и следующий удар пришёлся Рыске в живот. На лице саврянского воина промелькнуло сочувствие: пусть и ринтарка, но ведь молоденькая совсем — он поспешно выдернул меч. Тот вышел с лёгким чавканьем, а Рыска прижала ладони к ране, всхлипнула, последний раз подняла на Алька взгляд жёлто-зелёных глаз — и осела к его ногам. Вот Мих пропустил последний замах алебарды, захрипел, завалился на бок — и девушка, даже не попытавшись спрятаться или убежать, сама подставилась под удар в отчаянной попытке защитить Алька от чужого меча. Он видел всё это, как будто ряд отдельных картинок: вот меч прошёлся по спине Рыски, рассекая плоть, вот она упала, окружённая кровавым ореолом. Вот её мелко-мелко затрясло в предсмертных конвульсиях — и она затихла, почему-то со странной счастливой улыбкой на губах. На одной из дорог сначала убивали ринтарцев, но его оставляли в живых и заставляли смотреть, как несколько воинов по очереди насиловали девушку. Он видел, как белокосый здоровяк с обезображенным шрамами лицом исполнял наяву самый страшный кошмар Рыски. Разрывал на ней платье, грубо опрокидывал на землю, окроплённую кровью её друзей — и с невероятной силой, хладнокровно пропуская мимо ушей крики и мольбы ринтарки, вбивался в неё, словно стремясь разорвать надвое. Рыска дёргалась, билась, рыдала, звала Алька на помощь, а он ненавидел себя — потому что помочь ей ничем не мог. После четвёртого она уже не плакала, а просто молча и безучастно смотрела в небо, что-то шептала — словно молилась. По бёдрам стекала кровь, но никому до этого не было дела. Никому, кроме Алька, который кричал вместо Рыски. А потом на него обрушивалась темнота. На прочих дорогах Рыске отрубали голову, оттаскивали за косы по земле к реке и топили, как бестолкового щенка, отсекали пальцы на руках и ногах — и в спину выталкивали прочь. Если до этого Альк думал, что в его жизни самым страшным воспоминанием, вечным и не забывающимся кошмаром будет превращение в крысу, то, снова и снова прокручивая перед собой смерти Рыски, он осознал, что обзавёлся куда более жуткими видениями. Подобных чувств до этого Альк не испытывал никогда. Как и не догадывался, что душевная боль действительно может быть во сто крат сильнее, чем физическая. Что бывают моменты, когда ты готов умолять Божиню забрать твою жизнь вместо чужой. Не просто умолять - надрываться в крике до сипа, словно выплёвывая лёгкие наружу, лишь бы дозваться. Что тоска и отчаяние могут раздирать когтистыми лапами изнутри так, что согласишься продать душу Сашию, только бы прекратить эту муку. Только бы спасти… Его знобило; рана давала о себе знать, ноги подкашивались от усталости: Альк уже несколько раз падал в бессилии, каким-то чудом умудряясь не захлебнуться в мутной воде. Женщин среди погибших было немного: но каждый раз, когда Альк замечал длинные чёрные волосы, внутри всё сжималось, и накатывал леденящий холод. Но нужно было заставить себя подойти, взять за плечи, повернуть к себе лицом, убедиться. Каждый раз он готовился к худшему. Каждый раз вздыхал с облегчением, когда понимал, что безвременно погибшая девушка — не Рыска. Вновь поднимал голову, вглядывался в лица весчанок, которые искали мужей, братьев, отцов, любимых — но не находил её и среди них. И вновь шёл дальше. Он мог воспользоваться даром, но впервые Альк боялся ответа. Того, что среди жёлтых горошин может не оказаться ни одной зелёной. Что если он спросит Божиню, то лишится даже права на надежду. Рыску он увидел в небольшой заводи. Она лежала на животе, неловко раскинув руки в стороны, а длинные волосы тёмным ореолом разметались по воде. Альк подходил медленно, до последнего оттягивая момент, когда придётся опуститься рядом, перевернуть на спину — а потом взглянуть в навеки остекленевшие глаза. Но это была не Рыска. И, похоже, вообще погибшая гораздо раньше девушка: вздувшиеся на шее вены, трупные пятна на коже, частично сгнившая плоть. К горлу подкатила тошнота, и Альк поспешно отступил подальше. К кошмарам, в которых Рыску убивали разными способами у него на глазах, добавился ещё один. Не менее пугающий. Казалось, что время остановилось — или он провёл в поисках несколько лет. Рыбка понемногу отступала, открывая ещё более страшное зрелище, но Альк уже не находил в душе никаких эмоций. Волосы слиплись в грязные сосульки и хлестали по плечам, на повязке проступили кровавые пятна, а лоб покрылся испариной. Какого Сашия его вообще сюда понесло? И во что он продолжал верить? Когда Альк, наконец, заметил девушку, до неё оставалось не больше пяти шагов. И даже не сразу понял, что она разговаривает с крысой — вероятно, думает, что "мерзкий саврянин" снова вернулся в тело грызуна. Но это была Рыска. На этот раз — точно. Еле сдержав порыв сразу же рухнуть рядом и прижать эту дурную девку к груди, Альк, усмехнувшись, тихо позвал: — Рыска. Уже зная, что кинутся они навстречу друг другу почти одновременно. И что на этом его кошмары, наконец, закончатся.