Пряный блинчик с черешней

С рождением ребёнка семья Нишимура приняла решение переехать в Корею. Насколько Рики знаком с историей любви родителей до своего рождения, их пара всегда считалась авантюристами, поэтому можно предположить, что и решение о переезде было спонтанным. Как и гласит семейная история, неустанно рассказываемая в сотый раз за праздничным столом, сделали они это с лёгким сердцем, двумя чемоданами и младенцем на руках. Что ж, Рики остаётся только поблагодарить их за это, потому что не случись так, он бы не встретил своего самого лучшего друга, считай уже родного человека, с которым готов и в огонь, и в воду, да хоть на край света. Первое время Нишимуры, пока Рики не нужно было в садик, ютились по разным тесным кошивонам, чтобы докопить до приличного жилья. Когда он туда пошел, они переехали в дом на две семьи с двумя отдельными входами на окраине города. Первое время соседи попадались неважные, грубо воротили носами от мамы Рики, Сакуры-сан, которая неустанно из раза в раз пыталась завести с ними милую соседскую беседу. И так было до того момента, пока в левую часть дома, зеркальную от их собственной, не поселилась семья Хван. Вот тут и началось веселье. Мамаши Сакура и Суа быстро, даже слишком быстро нашли общий язык. Повели детей в один садик «Вишенка» недалеко от дома, да так недалеко, что мелкие могли бы спокойно и своими ножками дотопать до дома. Но мамы договорились, чтоб облегчить друг другу жизнь, водить их туда по очереди, кому в какие дни удобнее, исходя из рабочего расписания. Ещё с этих времен малышей называли близняшками не только дети, но и все воспитатели, хоть и видели, что за ними приходит всегда разный родитель, да и к тому же фамилии разнятся. Их привлекательные детские мордашки умиляли всех вокруг в той же степени, что и казались невероятно схожими. Но после случая, как бойкий малыш Ники, собрав всех ребят в круг, сам занимая место по его центру, стал со сжатыми детскими кулачками громко доказывать, что они не братья, а друзья, их стали женить. — Это глупо, — вопил Рики, когда сорванцы вокруг вместо, по его мнению, «нормальных игр», даже не зная своего будущего гендера, разыгрывали свадьбы, а потом ещё как дурачки бегали и кричали всем, что «мы тепель музья! Мы музья!», держась за ручки. — А ты что, не хотесь быть моим музем? — спрашивал Хенджин, у которого плохо получалось прятать обиженную мину. — Нинаю, — быстро отвечал Ники, — но сплоси меня пла эта, когда мы будем взлослыми. А сейчас это глупо. Гендер до подросткового возраста не определялся, поэтому деток взрослые наряжали в основном исходя из основного пола мальчик/девочка либо же своего предчувствия на счёт второго, ну или спрашивали непосредственно у своего чада о его пожеланиях. Первое время ходить в колготках всем малышам было не зазорно, но чуть постарше некоторых уже начали наряжать в юбочки-платьица. — Ники, вишенка моя, может ты хочешь примерять вот этот красивый розовый сарафанчик, — спрашивала Сакура, присаживаясь к ребёнку, показывая невероятно милый, почти кукольный, по её мнению, наряд на маленькой вешалке, который ей удалось разыскать рядом с раздевалками. Рики повертелся, порассматривал вещь и что-то ещё вокруг, а потом, уводя пальчик от подбородка, указал куда-то в сторону. — Не, я хатю такое, как у Джинни, — в это время Суа меряла недалеко от них в кабинке с одернутой шторкой синенький комбинезончик на уже начинающего капризничать Хенджина, прося того ещё чуть-чуть потерпеть и покрутиться. В итоге Сакуре навязать свое видение и купить на ребенка милоту не получилось, но удалось уговорить плачущих карапузов купить комбинезончики хотя бы разных цветов. Стригли всех мальчиков в основном под горшочек, что ещё сильнее усугубляло схожесть, да даже одно родимое пятнышко у детей было в одном на двоих месте. — Я где-то прочитала, что родинка под левым же глазом обещает счастливую свадьбу, а под правым означает возможные трудности с противоположным полом, — попивая чай на одной из посиделок, рассказывала Суа, окончив на минорной ноте и поднимая на подругу большие глаза, — У Рики же и под правым она есть? — Ага, а согласно японской примете, человек с родиной под глазом будет много плакать, — говорила Сакура, старательно раскладывая драгоценные, присланные родственниками настоящие японские сладости на тарелку с традиционным узором к столу, — я в это не верю и верить не собираюсь. И тебе, онни, советую заканчивать читать всякие глупости. На вот, лучше вкусняшку возьми… Чем же отличались «близняшки» в том юном возрасте. Ну вот собственно тем, что Рики родинки чуть охотнее усыпали, украшая лицо и не только, а у Хенджина до конца младших классов были оттопыренные ушки. Мамы давали обоим разумный выбор во всем и старались не поддаваться на плаксивые уговоры детей покупать все одинаковое. И все же, Ники и Джинни бегали в похожих шортах, которые к концу гуляний в парке или на площадки либо совершенно не спасали своей длиной коленки от потертостей, либо в придачу к этому были ещё и подраны в разных местах. Детские развлечения тоже не особо давали понять, кем будут ребята. Бывало у Сакуры, которая всегда хотела омежку, чтобы, когда вырастет, стать подругами и ходить с ним по своим любимым магазинам, замечала, как Рики предлагал лепить куличики в песочнице, что вполне можно считать игрой для омежек. И только она начинала тихонько радоваться, как к моменту, когда Суа прибегала из дома с фотоаппаратом, чтобы сделать фото на память, Джинни и Ники уже перерыли всю песочницу подкопами и туннелями, играя в войнушку с песочными взрывами, засыпая визжащую вокруг ребятню. После Хенджин звал в лесопосадку рядом за ягодами, потому что, когда проходил там с отцом, они как-то углядели несколько кустиков земляники, откуда потом детей не могли вернуть на ужин, потому что они, видите ли, не закончили охоту на лесных чудовищ или не достроили шалаш из веток. И мелками рисовали вместе, и в машинки играли, и на скакалке прыгали да в классики с камушком играли, и по деревьям лазили. Так что Суа предложила до поры до времени неугомонной в своём стремлении к познанию Сакуре оставить сыновей в покое. В день, когда делали тест на гендер, старшие омеги так распереживались и поставили на уши весь дом, то бишь обе квартиры, что встревожили и довели до того же взбудораженного состояния и своих альф, поздно возвратившихся домой за законным отдыхом. — Ну? — спрашивали все в один голос, как только увидели детей в дверях. Рики настороженно снимал с плеча рюкзак, не совершая никаких лишних движений, чтобы не напугать замерших сурикатами родителей, спрашивая «а что вы здесь все вместе делаете?», пока Джинни за его спиной заливисто хохотал. Называется, пришли тогда к Хванам в приставку поиграть. — Это они так результаты тестов хотят узнать, — улыбался Хенджин, переворачивая, не снимая, все в своём портфеле в поисках заветной бумажки, — вот, альфа. — Боже, сыночек! — завопила Суа, которую с её удушающими любовью объятиями успел по пол пути остановить гордо кивнувший муж. — Омега, довольны? — спрашивал Ники, поднимая одну бровь, — можем мы уже идти играть, или праздник по этому случаю закатим? Они поднимались наверх из коридора в сторону комнаты Джинни, пока он сам посмеивался, подгоняя вперед себя бурчащего Рики с просьбой шагать активнее и не ворчать на старших, а Сакура вдогонку им несдержанно бросила ответы на риторические вопросы сына «более чем» и гордо-оскорбленное «а мы и закатим! Вылезите из своего логова хоть на ужин, одиночки!». Это, кстати, дальше вообще ничего не поменяло. От слова совсем. Разве что родителям начали поступать вежливые просьбы от учителей поговорить со своими детьми по поводу того, что «Хенждин постоянно входит, пусть даже просто за Рики, в омежью раздевалку, но все же смущает и пугает других» или «Рики слишком часто врывается в поисках Хенджина в туалет для альф». — Ники, я конечно все понимаю, но ты омега, а омегам так себя неприлично вести, — мягко поучала Сакура сына, — хотя бы с точки зрения собственной безопасности. Мало ли какой непорядочный альфа удумает зажать тебя в этом самом туалете. А что, его территория. — Мам, ну не начинай, а? — скучающе накручивая на палец прядь — дурная привычка — отвечал Рики, — чуть что, Хенджина позову. А нет, сам по яйцам альфе заряжу. Не зря же школьные туфли с таким длинным носом. И что это вообще за стереотипы! А типо альфам не надо нормально себя вести?! — Всякое бывает в подростковом возрасте. Гормоны шалят, феромоны брызжут. — Ну, исходя из такой логики, тогда и я могу спокойно какого-нибудь ничешного альфу прижать к какой стене… — уже вставая и направляясь к себе, говорил Ники, на что мать голосом на повышенных тонах пыталась остановить его словами «эй, разговор ещё не окончен, я не услышала от вас, молодой человек, вразумительного ответа» и «стоять, кого ты там куда прижимать собрался?!». Несмотря на предложение родителей пойти в разные школы, чтоб хоть соскучиться успевали, парни все равно пошли в одну среднюю, а потом и старшую. И хоть были в разных классах, перемены коротали вместе. — Агрх! На лбу сбоку такой прыщ появился огромный, как будто новая голова выросла. Ещё болючий, зараза. Задел его случайно во сне, так теперь болит, даже когда бровями двигаю, — жаловался Рики, раздражённо пыхтя на появление на своём лице нового неприятного компаньона, которого терпеть придётся, наверное, не меньше недели. — Ну, зато может меньше хмурится будешь, — умилялся такому поведению друга Джинни, мягко проводя пальцем между его бровей, — а то все время вот тут складочка появляется. Все вокруг считали их такое поведение немного странным и даже чересчур близким что-ли, но все же предпринимали попытки проявить внимание к каждому из ребят, на что Ники всегда, не церемонясь, давал хоть и вежливый, но отворот-поворот, а потом ещё и спасал мямлящего Хенджина от какой-нибудь милой девчонки или мягкого лицом омежки с домашним печеньем, ведь тому всегда было сложно просто сказать «нет, извини, твои чувства не взаимны». — Запах. — Да, твоя мама на славу постаралась, — ответил как-то во время обеденного перерыва Рики, поедая фирменные хвановские бутерброды, которые, хоть и стали немного мокрыми из-за того, что за день пропитались начинкой и вспрели в контейнере до этого времени, но пахли все ещё восхитительно, — скажи ей потом спасибо. И в этот раз брависсимо! — Да нет, — отмахнулся Хенджин, водя носом выше по воздуху. В его резких движениях что-то щёлкнуло, и он начал сильно внюхиваться сначала в свою, а потом и в одежду Рики, — о, Ники, это от тебя. Очень, очень легко пахнет чем-то сладким. Отдалённо вишнёвым что-ли. Новые духи? — Да нет, я кроме дезика ничем не пользуюсь. Я ж даже те слишком пахучие крема для рук, что мне мать вечно всучивает, всегда тебе сплавляю, забыл? — О, прости, тогда может… — Хенджин наклонился ближе, но уже двигаясь от ткани рубашки выше, к её воротнику, где тонкий нос Хвана и остановился. В этот воротник, поставленный стоечкой, этот придурок и улыбался, — точно, значит начал проявляться твой естественный запах, поздравляю. — Ха-ха, это тебя можно поздравлять с твоим проигрышем, лошара, — расхохотался Рики, — ты продул. Мой запах появился раньше твоего, недоальфа. — Ах, ты! — так легко Хенджин после проигрыша в споре, что на самом деле зависел разве что от самой природы, не собирался сдаваться. Поэтому в качестве утешения получил визги, высокие крики и проклятья, перебиваемые смешками, которые выбивал из Ники, гоняясь за ним с мстительными щекотками за грубые слова. Вечером того же дня Хван-младший по обыкновению остался в доме семьи Нишимура с ночёвкой. — Джинни, хорош уже меня обнюхивать, — капризничал Рики, как обычно разделяя кровать, чтобы друг не спал на полу, с Хенджином, который продолжал не выпускать из своего захвата омежьи плечи, изучая появившийся аромат друга, щекоча при этом тому носом и длинными волосами чувствительную шею, — щекотно, ещё и вырчишь на ухо как собака побитая. — А ты не толкайся, лежи спокойно. Тебе же тоже интересно узнать, чем ты пахнешь. — Вот как раз тут я и сомневаюсь в насмотренности твоего носа. Нет, не так, в твоём обонятельном опыте, — подхихикивал Рики в особенно щекотные моменты. — Оой, — цыкал Джинни, — вот не надо. Мы с тобой в одних и тех же местах росли, гуляли, почти одно и то же видели, так что опыт одинаковый. Выделывается он. И, кстати, чем пахнут твои родители? — Ммм…мама вишней, всегда разной. Я обычно чувствую костянку, бывает желейную, неконцентрированную такую. А уж когда злится — настойку. У папы с запахом полегче, потому что он чаще всего спокоен, по крайней мере, дома — подсушенный лапник еловый. — Ничего себе, — удивлялся Хенджин, — ладно, признаю, в эпитетах я тебе уступаю. А насчёт твоего, это не обычная вишня точно, что-то мягкое и менее кислое. Думаю, черешня, судя по предположительному родству запахов. — Джинни, это не всегда так работает. Да, не всегда. Не смотря на то, что кухня дома Хван, где большую часть времени хлопочет госпожа Суа, пахнет обычно вкусной едой, но пропитана её земляничным ароматом засахаренного варенья, а от Отца семейства Хвана-старшего веет духом свежих древесных опилок, от Хенджина спустя некоторое время начало разить чуждым этому всему запахом, душисто-острым, который сразу же чётко был определён другом омегой как перец. Обычно несло чёрным, а вот когда Джинни злился, проигрывая Рики в особо ожесточенную игру на двоих, например — острым чили. — Да, природа конечно поднасрала нехило так сама себе, и тебе заодно, — протягивал елейным голосом Ники, поддерживающе похлопывая так и не научившегося нормально проигрывать альфу по плечу, победно потряхивая в руках джойстик. — Что ты имеешь ввиду? — поднимал на него свои невозможные глаза Джинни, не меняя свою скрюченную позу подавленного состояния. — Ну, мордашку смазливую дала, а потом все резким перцем и запорола. — Эй, хорош меня уже травить, — несерьезно возмущался Хван, — у меня скоро с твоими подколами комплекс разовьется. А вообще, отвали, мне мой запах нравится. — Ну тут же прикол в том, чтобы другим, омегам нравился, дурья твоя башка, — хлопнул он его легонько по макушке, тут же ловя легкую ответку, — и травишь тут всех только ты со своим специфическим запахом. — Вот же…зараза неугомонный… Под конец подросткового возраста отличия в прошлом близнецов стали обретать более яркую, подходящую гендеру, форму. Рики округлился в некоторых местах своего тела, преимущественно в бедрах, которые исправно проклинал время от времени наедине с самим собой в зеркало. Черты лица смягчились, и теперь его мордаха, круглая и по омежьи симпатичная, походила на Хвановскую лишь парой основных черт. А этот вредный альфий красавец невесть откуда заимел проглядываемые мышцы по всему телу, хотя спортом занимался не больше общеобразовательного школьного уровня, приобрёл раскидистость плеч и чёткую немного грубоватую линию нижней челюсти. Вытянулся, перегнал Ники, наглец, почти на голову по росту, за что оправданно получил свое двазнящее, но беззлобное «шпала», «жирафина», «высотка» от этого самого Рики собственной персоной. И если омеге так называть его было позволено, то другие, проронившие даже в шутку что-то подобное, теперь уже могли от него схлопотать. Или же от защитника мирного альфы, боевого Ники-сэнсэя пару ударов ногами и ребрами ладоней. А вообще, пока Нишимура пытался понять, откуда взялись пара лишних килограммов, складок и изгибов на собственном теле, Джинни все больше хорошел, брови на выдающихся надбровных дугах густели, взгляд острел. Но эти и другие проявления вторичных половых признаков пробуждали в обоих чисто здоровый взаимный интерес, не более. Да и поддерживать они друг друга, как и свою крепкую дружбу, все также успешно продолжали. — Ванная свободнаааа, — громко противно подстроенным голосом оповестил Хенджин, ероха макушку и с разбегу плюхаясь на кровать Ники. Было так удобно, что отдельная ванная находилась именно у того комнате на втором этаже, что можно было спокойно оставаться на ночёвки и не бояться потревожить взрослых на первом. — С легким паром! Я уже там был, — оповестил Рики, перелистывая недавно позаимствованную у поддержавшего его новое хобби Хвана мангу, нарочно дергая под одеялом ногами, чтобы потревожить полуголого Хенджина, что успел на них устроиться. У Ники волосы после мытья головы пушились со страшной силой и подвивались немного без использования фена на концах. А у Хенджина они были всегда прямее некуда. И можно было бы завидовать длинным ухоженным несмотря на частые высветления волосам до плеч, что так красиво ложились вокруг лица альфы косматой гривой и привлекали ещё больше девушек и омег, которые скучными вечерами Рики нравилось заплетать в простые косички, но Джинни же, напротив, восхищался его мелированными завитками мягких локонов, играя с ними своими длинными пальцами. — Давай уже, ложись под одеяло, — раскрываясь, Рики выделил и для друга место, куда Джинни радостным хорьком быстро нырнул и пригрелся под боком, — замерзнешь же. И так они лежали при освещении режима «вечернее», просто разговаривая о последнем школьном, что предстояло, о повседневном и о планах на ближайшее будущее. Хенджин все ещё удивлялся, пребывая в комнате Ники, как это его так переклинило в какой-то период времени на все кавайное, что теперь стены в комнате были постельных тонов, все вокруг завалено мягкими игрушками и такой же мебелью с кучей подушек, а шкаф ломился от милой пушистой одежды приторно сладких девчачьих цветов, и это совсем не сочеталось с его характером, на что тот каждый раз отмахивался тем, что «зато мать наконец-то отстала и радуется, что теперь я настоящая, хоть внешне, в её понимании, милая омежка». — Что делаете, народ? — в комнату вошла Сакура-сан, открывая дверь и видя перед собой привычную картину, но кое-что её взгляд все же зацепило. — Ну мам, я же просил без стука не входить, — закатывая глаза, пылил Ники под тихие смешки наблюдающим за этим Хенджина рядом, — для кого я табличку на дверь повесил. — Ой-ой-ой, — по-ребячески кривлялась в ответ мать, нарочно ещё больше веселя Джинни, — а чего это вы закрываетесь. Мало ли что тут делаете. — Прекрати, я тебя умоляю, — цокал Рики, а потом заорал от неожиданности, когда мать резко подскочила и одернула одеяло в сторону, оголяя пригретые под ним тела. Омега лежал чисто в удлинённой мятной футболке с пушином, а альфа в одних полосатых брифах, — Мама! — А говоришь, ничего не делаете, — а как бы так и есть, — но вы у меня уже большие, так что можете делать, что хотите, — усмехнулась женщина, вильнув перед уходом подолом длинной юбки, — только не забываем пользоваться презервативами, — и перед тем, как её голова скрылась за дверью, туда прилетела подушка-сердечко в перьях. — Блииин, простиии, — вопил Ники, прячась в ладонях наплывающую на лицо красноту, хотя обычно его трудно было смутить. Вот как раз мать его на такое вечно и выводила своими стремными комментариями. Хенджин по обыкновению весело расхохотался, присаживаясь рядом, и утешительно оглаживал омежье плечико, — мама как всегда. — Да, это у Сакуры-сан не отнять. Но тебя, Ники-кун, обычно таким не взять. — Аааа, — сокрушался Рики, — Джинни, ты не помогаешь, — чувствуя, как смущенный румянец ползёт все дальше, и руками его уже не прикрыть, — не зови меня так. Если используешь суффикс -тян, я тебя придушу на месте, только посмей! — Ахах, ну уж нет, вот влюбишься в меня, тогда посмотрим, — шутка, но альфа получил за нее удар в плечо, от которого со смехом и под «хрен тебе!» упал обратно на подушки. Время шло. Старшая школа тоже оказалась скоропостижно окончена, и парни разъехались. Ну, то есть как: Рики, который пока не мог понять, что же ему по душе, пошёл обучаться менеджменту в колледж в их городе, а Хенджина, которого в подростковом периоде особо что-то не цепляло и ни та что не переключало, неожиданно увлёкся биологией и педагогикой и уехал учиться на учителя естественных наук в столицу. Альфа приезжал первое время через выходные, с непривычки боясь отдалиться, а после реже, но все ещё держа постоянную тесную связь с другом и родными. — Блин, стоит признать, что ты с каждым разом все больше хорошеешь, — сдался Рики, сидя напротив друга в новом, недавно открытом в их городе, но уже любимом и неким «их» местом дружеских встреч в выходные и постоянного поедания всевозможных раменов, спагетти, а в этот раз пиццы. — Да и ты все краше и краше, Ники-кун, — радовался Хенджин, видя на лице напротив уже такое родное и привычное недовольство на шутливое обращение, что не удержался и потрепал друга по обновлённым волосам, — и розовый тебе очень к лицу. Рики улыбался, отмечая, что да, он тоже, наверное, менялся, взять хотя бы то, что в гардеробе утерян цветовой сегмент, и теперь яркие эксперименты он допускает только со своими волосами, предпочитая однотонные майки-рубашки. Больше, конечно же, замечались изменения друга, которого он видел время от времени, хоть по переписке и знал, что происходит в насыщенной столичной хвановской жизни. Очевидным было то, как постепенно менялся альфа хотя бы внешне, когда вот так представал перед ним во плоти: из раза в раз тот становился, кажется, все увереннее и увереннее, уже не стыдясь, как в детстве, своей совсем не альфьей изящности тела, украшая утонченные запястья комплектами тонких браслетов и свои красивые пальцы из раза в раз все большим количеством колец; волосы все также, как и раньше, были длинными, вновь отпущенными до плеч, хотя Джинни как-то по весне психанул и коротко их резанул, но уже не всех оттенков блонда, а натуральнее, что-то вроде темно-русого с удлиненной по бокам редкой рваной челкой; стиль также стал изысканнее, он выбирал все спокойных тёплых тонов, одевался повседневно-расслаблено, но при этом выбирал рубашки, прямые брюки и наверх одевал как-то, сразу заметно, ято хорошее, сейчас висящее на спинке стула, кофейное халат-пальто. — Спасибо, — улыбнулся Рики, убирая меню, чтобы не отгораживаться от собеседника, потому что, в принципе, уже и без него знает, что закажет на десерт. Подумал, что как-то странно обсуждать то, что известно по переписке, но все же спросил, — это то пальто, о котором ты писал? — О, — как будто опомнился Джинни, что до этого продолжал восхищаться новой причёской Нишимуры, — да, — просиял, аккуратно протянул вещь, чтоб дать другу потрогать, — смог урвать на распродаже магазина перед закрытием за полцены. Смотри, какое хорошее, мягкое. — Я вижу. А, это… — Рики полез в свой шоппер, который таскал с собой везде в печатью персонажей любимого аниме. Быстро нарыл нужное, но внезапно его сковала небывалая неловкость, — …ты долго не приезжал, да и я не хотел тебя беспокоить. Ну там, с друзьями же праздновал, и все дела. Поэтому, хоть твой др уже давно прошёл, вот подарок, — он протягивает Джинни крафтовый, перевязанный молочной лентой свёрток с запиской «всегда люблю», в котором лежит наверняка посредственный и, может даже ненужный среди множества других, имеющихся у друга, шарф глубокого зелёного цвета. — Я могу открыть? — ему кивают. Хенджин, немного опешивший от неожиданного подарка, не сразу отреагировал, когда распаковал. Рики уже успел слегка расстроиться, что совсем промахнулся с выбором, как альфа вскочил с места и отчаянно налег на него всем телом с сильными объятиями, несмотря на то, что они все еще находятся в общественном месте, где такие порывы вроде как неуместны. Это привлекло внимание, а ещё выпучило глаза Рики от резкости жеста, — Ники, спасибо. Правда, так сильно тебя люблю, — горячо ответил Хенджин, отпрянул, выровнялся и посмотрел грозно, — и что я тебе говорил, придурок, об этих твоих глупостях. Плевать на все, ты мой самый лучший друг. И сколько раз я звал тебя к себе в гости, и в день рождения тоже, а ты, скотина неблагодарная, ни разу не приехал. Бросай херню нести, я тебя всегда жду. На душе стало легче, от таких приятных слов, что «тебя всегда ждут», а ещё приятно, что Хван, идиотина Хван, хоть в помещении и так было немного жарко, намотал шарф прям поверх высокой горловины своего светлого свитера и, схватив руки Нишимуры, счастливо уткнулся в его носом, смотря в его глаза с искренней, тёплой благодарностью. Длинные лучистые глаза с милыми улыбающимися складочками по краям. Оба с своей идиллии уже и забыли, да и плевать, что в рукаве верхней одежды Хенджина все еще лежал вязаный хомут, в котором тот пришёл. — Господа, вот ваш заказ, — невысокая приятная девушка неохотно попросила убрать сцепленные руки и поставила по середине стола большую «Охотничью» пиццу и, немного перепутав кому что, два высоких стакана с какао и американо. И вот уже Хван хотел начать рассказывать про то, как неожиданно плотно подсел на кофейные напитки, как девушка вновь вернулась в двумя резными большими печеньками с, наверное, клубничным вареньем в форме сердец. На слова Рики о том, что «мы это не заказывали», быстренько пояснила, — сегодня это подарок всем парочкам, — и радостно ускакала. — Но мы не… — Пусть, — легко махнул рукой Хенджин, — мы, наверное, как и всегда, со стороны так и выглядим. Считай это благодарность от заведения за присутствие здесь такой красоты в лице прекрасного омеги Рики Нишимуры, — на что получил «фи» от Ники, который совсем не поверил в этот комплимент, хоть и отметил про себя еще и в прошлые разы, что Джинни нормально так успел поднатаскаться в таком деле как легкий непринужденный флирт. — А, кстати, — проговорив долгое время о том, о сём до того, что за окном успело стемнеть, вспомнил за закате беседы Ники, — мои родители позвали тебя на ужин. Соскучились по тебе страшно. Мать приготовила японскую кухню, а именно тонкацу, окономияки и горшочки с рисом, и ещё сказала, что если ты не придёшь, то она этого тебе никогда не простит, — Хенджин вновь засмеялся, потому что смешинка, кажется, его завсегдатай спутник во всем, и кивнул, соглашаясь. Квартира Нишимур встретила привычным теплом и уже накрытым щедрым столом, вновь кутая блудного сына Хенджина в такую уютную домашнюю атмосферу. И давно, уже очень давно можно было бы разрушить стены между двумя квартирами и превратить дом в полноценный и просторный двухэтажный, но, жаль, как узнавали, эта разделяющая ровно напополам стена является несущей, поэтому избавиться от ее мороки больше. Да и каждой из пар взрослых родителей нужно свое уединение, как никак. Поэтому сейчас все вместе полным составом собрались на территории семьи Нишимура с восторженными криками и хлопушками встречать молодёжь. — Ваууу, это что такое? — искрился Джинни, видя вокруг блеск украшений и приглушенную основным светом яркость гирлянд по всему периметру кухни-прихожей, усыпанную разноцветным конфетти испугавших Рики хлопушек. Каждый родитель от младшего к старшему, каждый в нарядном, по очереди обнял Хенджина, особенно сильно его крепкое альфье тело стиснула Сакура-сан, превосходя даже объятия своей горячо любимой подруги и его матери Суа. — Это мы, Джинни, свет наших очей, так поздравляем тебя с прошедшим, — объяснила Сакура, вручая что-то в маленькой подарочной коробочке, красотой содержимого сразу поражая именинника, — да, я запомнила, что ты тогда спрашивал, что это за подвеска такая чудесная на моей шее, и где я её купила, — засмеялась женщина, вспоминая то, как ловко тогда сумела отвертеться от настойчивых распросов, — поэтому вот, это тебе от нас с Наоки-саном. — Спасибо, спасибо…я тронут. — Джинни, — ухмыльнулся Рики, нарошно взлохмачивая до беспорядка его причёску, пока тот так по-омежьи растроган, — ты ещё возьми и зареви тут, — а он бы и заревел, потому и его родители не забыли и, кроме тех страстных громких поздравлений в нужный день в трубку и кругленькой суммы в подарок на счёт, сейчас преподнести к подаренному кулону тоненькую серебряную ниточку с подвеской солнцем из того же набора. Хенджин был дома и счастлив как никогда. А все рады его солнечной улыбке. Дальше ужин проходил как обычно в такой, как у них бывает, атмосфере до одного момента. — Джинни, у тебя есть девушка, парень? — начала свою шарманку неугомонная мать Нишимуры, которую, кажется, интересовала личная жизнь альфы Хван Хенджина больше, чем отношения собственного сына. Хотя, если уж быть откровенным, Рики был рад, что до него этот танк под названием «гиперзаботливая мать-омега-Сакура-сан 1975 г. выпуска» пока не переехала его, неудачника, со всеми прошлыми недооотношениями и теперешней одинокой, хоть и вполне устраивающей его, жизнью. — Нет, Сакура-сан, — просто ответил Хенджин, ковыряясь палочками в своей тарелке, хотя Суа ещё с детства чуть ли не по рукам его била за такое поведение за столом, но отучить так и не смогла, — видите ли, у меня как-то не складывалось с теми омегами, которых я встречал. А мать Ники, сидя до этого относительно тихо, словно в засаде, как будто только этого ответа и ждала. — Так может вам, дети, друг с другом попробовать повстречаться? — спросила она, и только после того, как после этой фразы больше ничего не последовало, все поняли серьёзность ее вопроса, — ну а почему нет? Вы столько дружите, интересов у вас общих хватает, столько всего делали вместе. Может и любовь получится. Не сказать, что и другие родители об этом не задумывались, но не сами дети. Как ни странно, но даже до этого возраста Хенджин и Рики сохранили баланс, где ни один не скатился даже в легкую влюблённость. Поэтому и подняли такие удивлённый глаза. — А если не получится, — отморозившись от некоторого ступора, начал Ники, — вы не боитесь, мама, что дружба и все то тёплое сердцу будет безвозвратно разрушено, из-за возникнут неблагоприятные последствия? Тут уже потухли сверкнувшие надеждой было глаза мам и притихли отцы. Спасибо юморному Хвану-старшему, который спустя время умудрился как-то вырулить это затишье в русло до этого весело текущей беседы, и все продолжили щебетать кто о чем, стуча посудой. Разошлись ближе к глубокой ночи каждая семья к себе, хотя обычно по приезду друзья устраивали все те же свои ночёвки, но уже с более осознанными разговорами. Казалось бы, но одна брошенная в воздух фраза может нехило так выбить из колеи. Ники никогда не считал себя каким-то загонным и далеко не глубокомысленным человеком, но все же сидел в своей комнате и думал «а действительно, почему же между ними с Хенджином не было ничего такого, а в теории ведь действительно могло быть». Может дело в том, что оба всегда так акцентировать внимание на этом слове «друг»? А в добавок к этому все вокруг давили своим этим «они всегда как парочка», что оба даже не допускали мысль об этом и подсознательно всегда делали наоборот? Наверное не стоило обсуждать с Джинни взять ту же «девушку» альфу Ники, что где-то год назад долго морозила его, а потом просто слилась из этих странных отношений, безвозвратно уйдя в закат но оставив глубокое разочарование и тоску, которые Хван как мог глушил дружеской поддержкой. Ещё скорее всего не стоило полгода назад обсуждать с Хенджином его жестокого омегу, выплевывая в того всякие ядовитые слова по типу «да этот твой бывший Сону тупой и вообще не понимает, какое сокровище теряет. Да, Джинни, сокровище, и не отнекивайся, ты в этой омежьей свиноте души не чаял, а он так безжалостно взял и растоптал все чувства. Ну и пошёл тогда он на все четыре стороны, нафиг тебе такой осел?» — который разбил ему сердце, оставив после себя лишь пару вещей и сервиз с цветочным узором, который они тогда вместе разбили по видеосвязи, чтобы альфа от злости не разнес мебель в съёмной квартире, а потом насильно вливали ромашковый чай в окончательно расстроенного Хенджина, которого всегда блевать тянуло от этого напитка. И может не стоило постоянно касаться друг друга как дружбаны: пятюни в радостные моменты, тычки в бока, подбадривающие похлопывания плеч и бег пальцами по рёбрам в попытке защекотать до смерти, держаться за ладошки, просто чтобы согреться или не потеряться а толпе. Эти проклятые мысли роились в голове бедного Ники все выходные, а логическое мышление упорно отказывалось либо находить ответ и успокаивать этот ураган внутри черепом коробки, либо отказаться от этого невесть откуда взявшегося бреда и успокоиться уже наконец. В итоге две ночи подряд обрывочного сна с отсутствием его глубокой фазы заставили омегу идти просить у встревоженно глядящей на него матери таблетку от головной боли, а беспорядок в голове же все ещё был. Ещё и придурошный Хван, нет бы не сбегать к себе в тот вечер, а хотя бы разобраться и проговорить этот бред, так еще и все дни пребывания в их городе вначале с утра бегал по школам и местным колледжам, чтобы узнать, нужны ли им работники, потому что тот рассматривал вариант работать учителем в своем городе, а вечерами просиживал штаны у каких-то своих теть и дядь, у которых давно не был в гостях. Вот и получилось, что уже и поезд вот-вот приедет, а даже сейчас и словом тет-а-тет не обмолвиться, потому что провожать его пошли всем домом. Не очень как-то даже показывать, что эти родительские слова за пару дней успели посеять какое-то зерно в голове Рики. — Пока, Джинни… — Ники, — у Рики проскользнуло сомнение, что в данный момент Хенджин схватил обе его руки в свои отчего-то влажные большие именно по-дружески. Да и глаза альфьи так сверкают просьбой, — приедь ко мне пожалуйста хоть раз. Ты же недавно закончил колледж, а мне ещё больше полугода учиться, а ты так ни разу у меня и не был. Хочешь, можем вместе посмотреть университеты или походить на собеседования на работу, тебя же, насколько я понял по созвонам, не очень устраивает просто перекладывать бумажки в своей конторе, — Ники начал медленно уводить глаза от такого пронзительного взгляда напротив, — ну, не отказывайся. Я все ещё жду тебя, а сейчас особенно. Что ж, возможно Ники все-таки дурак. Сидя в поезде в направлении столицы из своего мухосранска, в котором до некоторого времени сначала учебные, потом рабочие тихие размеренные будни его вполне устраивали, он думал так, потому что все бросил, скомкано объяснив что-то родителям, собрал рюкзак самого нужного, зачем-то под руку ухватил когда-то подаренного Джином длинноухого розового зайца, с которым спал, и уже карябал сообщение Хвану о том, когда должен приехать. Хенджин отписал, что встретит его прямо на вокзале, и попросил подойти к какой-то конкретной вывеске, чтоб точно они нашлись. Ну, наверное не так и тяжело будет заметить розоволосого парня в беспроигрышном черном, ведь сложно подобрать одежду, потому что многие не подходит к цвету волос, но с розовой немаленькой игрушкой в руках и такого же цвета высоких кедах. — Ники! — кричат с дальнего перрона, и Рики уже может видеть, как к нему радостным щенком бежит Хенджин, только высунутого языка не хватает: всклокоченные потоком ветра волосы, полы распахнутого карамельного тренча при беге болтаются на две стороны ушами вислоухих, а альфья морда счастливая-счастливая, ка будто ребёнка сейчас будут отлавливать сладостями. Хван хватает Ники под талию, прижимает к своему телу и начинает кружиться под удары опешившего и уже залившегося красотой от лишнего к ним внимания прохожих со словами «Джинни, дурак, поставь меня на землю!», — как я рад, что ты все же приехал. Слишком радостный Хенджин, ухватив Рики за руку, всю дорогу увлечённо рассказывал о том, о сём по типу «а вот тут если выйти из подземного, будет классное кото-кафе, нужно будет обязательно сходить!» или «а вот на этой станции мы встречались с Хисыном, и я возвращал ему его папку, ну помнишь, я тебе рассказывал», не замечая, как Ники плетется позади чуть позади, рассматривая переплетение их рук и достаточно широкую альфью спину. А когда оба зашли в метро, и Хван умолк. Как-то даже слишком и надолго. Где-то на середине пути людей прибавилось настолько, что пришлось сильно так потесниться всем в вагоне. Кролика чуть не зажевало пару раз дверью, снятый рюкзак Ники был где-то в ногах Хвана, а он сам придерживал плечи омеги первое время на расстоянии, чтоб просто не затеряться, а теперь как будто укрывая в своих объятиях, потому что стояли слишком впритык. Тут омега как будто впервые настолько явно ощутил их разницу в росте, которая не смущала, когда они шли рядом и разговаривали, но в таких условиях в совокупности с шириной плеч альфы дала ощущение защищенности что-ли. Приятно, однако. Но Рики, понимая, что пухлые губы Хенджина, при свете ярких ламп здесь невероятно коралловые и идеальные, находятся прямо перед его глазами, и попытался увести взгляд куда-то, но не было куда. Между телами голову опускать неловко, на парня рядом смотреть не вариант, да и бабушку с другой стороны своими бегающими глазенками пугать не хотелось бы. — Можешь положить мне полову на плечо, — сказал Хенджин, что было похоже на шёпот по громкости, но голосовая окраска все же полоснула своей мягкостью и загадочностью по ушам. Рики послушался, медленно укладывая голову, почти утыкаясь в шею носом. Давно он так чётко и ощущал природный запах альфы. Слабо дергая ноздрями, чтоб это было незаметно не бля кого, Ники втянул ещё немного. И, зная некоторый диапазон изменений в аромате друга он понял по трепетной пряности перца, что альфа нервничает. Что? Почему? Как будто услышав, Хван заговорил, но уже полным шёпотом, — Просто ответь, да-да, нет-нет, и я больше не буду спрашивать. У тебя тоже в голове засел тот вопрос твоей мамы? С первого взгляда непонятно, какой вопрос, о чем вообще речь, но Нишимура, наверное покраснев, сразу все понял. Удивительно, но их волнует одно на двоих. Поэтому он дёрнул головой в изгибе плеча вниз, куда-то к лопатке в знак согласия. Тут не вовремя люди вывалились потоком на платформу, опустошая вагон, но высвобождаться из убежища в виде спасательных объятий теперь ох как не хотелось. — Вооот, это мой дом, — раскинул руками Хенджин, как только они переступили порог. Квартира встретила светлым пространством и минимализмом, но по свежести и в некоторых местах сомнительной идеальности расположения вещей можно было предположить, что здесь проводили уборку в срочном порядке. Можно было конечно прицепиться и подразнить уж слишком активно выплясывающего альфу, но он же все-таки в гостях. Оставим это на потом, когда Рики хотя-бы свои мало-мальские в своей углу распихает, — а вот здесь свободная комната, — Хван, до конца не раздевшись, подскочил к двери рядом, открывая, — я тебе рассказывал, что месяц назад мой сосед Джей переехал к своему омеге, так вот… — Джинни, давай сразу поговорим, — Рики присел на диванчик при входе, хлопая на место рядом. Хван послушно присел рядом, так же ровно, солдатиков, чтобы оба поместились, и с «давай» на выдохе, как будто сдался, уставился в стену. Ники воспринял это «ладно, не хочешь на меня смотреть, не надо. Всё равно твой запах уже давно выдал мне твою нервозность», — я же правильно в метро понял, что мы вспомнили тот мамин внезапный разговор про отношения и о том, что мы могли бы попробовать? — Мг… — кивнул Хенджин, жуя свою нижнюю губу, держа при этом невероятно ровную осанку, как будто его к дереву привязали. А ведь раньше из-за того, что у него резко рост пошёл вверх, и Хван вымахал буквально за одно лето, имел привычку сильно горбиться. Наверное, им предстоит ещё много друг о друге узнать, об изменениях и о поведении в других аспектах жизни тоже. Так что, ещё раз убедившись даже в такой мелочи, Рики заново заинтересовался. — Хорошо, — согласился Ники и решил сильнее на альфу не наседать, потому что ещё чуть-чуть, и ало-красная от укусов губа не выдержит, вскочив с места сразу по направлению комнаты Хвана. За ним тут же образовалась погоня, но было поздно. Взору Ники предстала совершенно отличающийся от всей остальной квартиры интерьер. Это было похоже не на комнату, а скорее на мастерскую, кабинет творческого человека, причём ещё и коллекционера, где большую часть занимали заляпанный яркими красками стол и по всему периметру разноцветные навесные полки, в которых под стеклом скрывалось тоже куча всего интересного, — ваууу! — Это что, полная коллекция печатного варианта той манги, которую мы читали в детстве?! — Ого, ты собрал все фигурки из той прикольный серии игрушек в макдоналдсе?! — Как давно ты научился так красиво рисовать?! Уже лежа в своей кровати, Рики не мог успокоиться. Слишком его впечатлило логово альфы. Нет, он всегда знал, что Хенджин яркая неординарная личность, но что по большей части свободная от стереотипов столица, где ты, как сказал Хван «из-за того, что всем на тебя плевать, все куда-то бегут и можно спокойно затеряться, чувствуешь невероятную свободу» так его раскроет, Нишимура не ожидал. Про себя же он подумал, что наверное маленький город был хорош для воспитания и взращивания детей, но забил в нем как во взрослом какую-то заинтересованность и желание рисковать. Пожалуй так. Хенджин еле как за уши, потому что это слабое место омеги, вообще-то по их договору запрещённый в использовании прием, кое-как оттащил Ники, когда руки того загребущие и совсем лишённые омежьей скромности, добрались до запрятанных в закромах тюбиков с масляной краской, засигналил подобно пожарной и силой вытолкал его из комнаты. Джину не жалко, но откуда Рики знает, как с этой «его прелестью» обращаться, если в детстве даже с обычной гуашь подружиться не смог. Омега упертый, ещё час не меньше скребся бы в закрытую дверь, если бы не сокрушающее «Ники, хорош, иди отдыхать, я тебя вообще-то завтра на свидание приглашаю», после которого все затихло, а Рики вот так взял, бесшумно встал, и, подобно зомби, побрел к себе, забыв даже о том, что они там что-то по дороге успели прихватить себе на ужин. Вот и лежал теперь, глаз не смыкая. Резко так омегу поставили перед фактом. Он конечно ехал к столицу, вроде как к альфе, взял самое лучшее, но из самого нарядного у него разве что малиновый спортивный бомбер с клевыми нашивками, но это вроде как не то на свидание, хотя Хенджин пока видел его на фото. Эх, вот тут можно было бы пожалеть о том, что недавно упёрся и вовсю отказывался от коротких чёрных шорт, которые ему на пару с консультантом продавала мать, потому что, видите ли «смотри, какая у тебя попа потрясная. А ноги, ноги на что ты свои в эти джинсы широкие прячешь, дурашка. Бери, с чёрными гольфами даже под твои ненавистные мне грубые ботинки хорошо будет», и что за время учёбы научился делать только лёгкий повседневный макияж. Для такого случая нужна тяжёлая артиллерия, а он даже выпрямитель для волос дома забыл. Хотя, Хенджину же вроде всегда нравились его кудряшки, может сильнее накрутить? И как вообще это делать, когда Хван спит буквально за стенкой? Ааааа, помогите! Ники поднёс телефон экраном к себе, ослеп, но увидел, что полночь. Чтобы не так сильно привлекать внимание, он включил ночник и тихонько вывернул содержимое рюкзака на ковёр. Ознакомился по второму кругу с тем, что имел, и полез в интернет. Начитавшись всякой дряни в виде глупых любительских статей, которые его ещё больше накрутили, залез в часы. Пара надежных друзей у него была, но рядом с их значками не было пометки «в сети», а будить как-то не хотелось. На удивление, в это время не спала мать. Мать Хенджина. — Та ну, та ну нет… — отговаривал себя Рики от глупой идеи, но было поздно — вызов идёт. После «слушаю», захотелось не слушать, потому что эта женщина, хоть и близкая и поможет, поймёт, но все же как лучшая подруга именно матери быстрее не выдержит и растрындит Сакуре, что у детей. «Алло, Ники, ты?». «Говори, не молчи, милый» — ладно, сдаемся, — опомнился Ники, — Д-да, я здесь. Здравствуйте, тётушка Суа. Не помешал? — Да что ты, конечно нет, — было слышно, как женщина улыбается, и Рики буквально ощущал эту теплоту улыбки с глубокими ямочками, — что случилось. Твоя мама сказала, что ты резко сорвался к Джинни, и просто передал нам слова «до встречи». А мог и сам забежать сказать, негодник омежка, — слышно, что она злилась не понарошку, все ещё с тенью улыбки, — мы бы тебя хоть проводили, — вот поэтому и не сказал, — вот что-то засиделась. Ты же знаешь, что я вязать заново начала. Так вот, все никак не оставлю да спать не пойду, доделать хочу, — перебивать такой приятно рассказывающий монотонный голос не хотелось перебивать, хотя нетерпение не отпускало Рики, но от этого чуть поутихло, — А, ты что хотел, свет мой лунный, а то я все о своём. — А, — как бы начать, — мы тут это, — аж затылок зазудел, — ну, в общем, мне нужно собраться на свидание. И мне нужна ваша, — выделяет Рики голосом, — именно ваша помощь. — Моя? Почему моя? — не понимала женщина, а потом спохватилась, что-то фоном звякнуло, наверное так гулко в тишине упали спицы или быть может крючок, и она осторожно спросила, — потому что… Джинни? — Именно, — ответил Рики, как на том конце судя по звукам Суа начал приплясывать, а потом почти шептать, интересуясь, чем же именно может быть полезной. Да, действительно, а чем же. Но женщина подумала и к месту кое-что вспомнила. — Да уверенна, что ты знаешь Джинни получше моего, хоть я и его мать. Но мне на ум пришло вот это, вдруг поможет, — пока растерянный Рики думал о том, что ему сейчас поможет все, что угодно, хоть какую зацепку дайте, а то в голове ветер гуляет, сносит билборды и гоняет сорванные афиши по почему-то пустынному песку вместо перекати-поля. Слышно как женщина куда-то негромко пошаркала тапочками, а потом продолжила, — Джинни не так часто приезжал. Но я, так как постоянно убираюсь в его комнате заметила, что на стене появилось пару новых постеров. Причём женско-омежьих групп. И мне даже показалось, что выглядят они весьма неплохо. Ну, как минимум, не такие страшные, как остальные его плакаты, — тут Рики тихо засмеялся, потому что до поры до времени Хенджин и правда слушал всяких музыкальных фриков, но постепенно его вкус смягчился что-ли. Вот кстати, эту любовь к странным резким звучаниям и трекам со своеобразным рычащими звуками сам Нишимура, когда помещался на всем кавайном, считал личным сдвигом Хвана, хотя тот убеждал его в обратном, но Рики даже наушники с этими играющими там пытками на голову надеть тогда не мог, — я тебе сфоткаю и сейчас сброшу. Фотографии пришли через время, за которое Ники успел пробраться на кухню за ночным перекусом, закрыться в ванной и подготовиться по полной, а ещё намазюкать лицо всякими кремами и масками, что были у Хвана в достатке. Рики прямо-таки видит, как за это время Суа, не мастер в технике, старательно перефоткивала сто раз, чтоб было не размазано, а потом сто лет печатая текст, тыкая одним пальцем по буквам, о том, что она могила, в чем Ники, конечно, очень сомневался, но прописка суеверной женщины о том, что не хочет сглазить, его убедила. Что ж, плакаты были знакомы, известны ему, но удачно натолкнули на несколько хороших идей. Имеющиеся у Рики вещи слишком простые: пара белых, чёрных маек, несколько рубашек и чёрных джинс. Поэтому он решил усложнить белый верх шнуровкой по подолу, пустив там вязку из всегда имеющихся у него с собой запасных шнуров, а судя по завтрашней погоде, можно сделать ещё несколько разрезов. «Красивый… — подумал Ники, зависая над забавно спящим со свешанной рукой Джинни, когда он вторгся в его комнату в поиске ножниц, — он всегда был таким красивым?.. — а когда Хван мило всхрапнул, — Рики очухался, — конечно всегда, мы же уже спали вместе! — и покраснел, потому что если у них что-то выгорит, то эта фраза может приобрести и второе значение. В этом плане они не спали, — о, уже хорошо, в том направлении мысли пошли, а не в сторону друга». Пробудился Нишимура где-то к обеду от звуков погромы на кухне со слюнкой и вмятиной на щеке. Спать он, кстати, вообще не планировал, потому что накрасился заранее, пробуя полночи новые техники, к которым его не натренированная рука была не готова. Да и наряд свой ещё сколько мастерил. Маты продолжались, потому что Хван теперь уже материл кого-то по телефону о том, что «этот дебильный доклад я уже отвёз на кафедру, а вообще не должен был, потому что у них сегодня пар нет, и вообще у меня планы были» — явно не в духе. Прошмыгнув мимо, Ники вновь незаметно оккупировал ванную, исправляя что было можно, там же напялил на себя обновлённые шмотки и вышел, широко шагнув через порог, за которым его уверенность и пропала. — Доброе утро, Джинни, — прокашляв ком, миленько произнёс Рики, потерянно и даже слегка невинно взглянув на альфу большими глазами, заправил за ухо прядь. И, может показалось, Хван поперхнулся куском яичница. — Доброе утро, Ники, — как обычно улыбнулся Хенджин, хотя в этот раз получилось менее искренне, чем обычно, даже будто немного растерянно что-ли. А потом он подошёл, наклонился слегка и чмокнул испугавшегося Рики в щеку, — прости, нужно было, наверное, предупредить. Ну, я подумал, что неплохо было бы давать в наши отношения такой, недружеской тактильности. — Ты же меня в детстве чмокал. У твоей мамы даже фотки есть, — зачем-то ляпнул Ники. — Нууу… надо же с чего-то начинать. И, кстати, очень здорово выглядишь, — фуф, аж от сердца отлегло. Потому что Рики чувствовал себя в этом не в своей тарелке. Он знал, что бомбер стопроцентно понравится Хвану, потому что ещё до его покупки он оставил свой отзыв о том, что эта вещь в стиле Ники, а вот насчёт шорт… Ну как шорт, бывшие штаны, которые на заднице сидели как и до этого, идеально, но ткани в калошах заметно поубавилось. Он, кажется, слишком разошёлся и резанул лишнее, потому что для него это было слишком много, а учитывая то, что ноги омега до этого так сильно не оголял, то и вообще чувствовал себя голым. И башку ещё, желательно, бы открутить, отправить к мастеру по волосам и визажиста, ну или как минимум к матери, а потом в надлежащим виде вернуть обратно. Наверное разглядывающий его Хван уловил что-то после своих слов, потому что добавил ещё, — и макияж тебе очень идёт. Ты отлично постарался! Они зачем-то позавтракали, хотя вроде как хотели выйти поесть где-то в городе. Но это Хван, сжимая ладонь всю дорогу уже как-то, наверное, по-новому, объяснил тем, что «кафешка, куда я тебя хотел сводить, в обед ужасно забита. А с утра мне в универ нужно было срочно». Поэтому они пошли в манга-кафе. Не затем, чтобы поесть. Всю дорогу, которую оба совсем как невзрослые люди, странно молчали и оглядывались на проходящие парочки, как будто пытаясь высмотреть, чего же им не хватает, темы для разговора не находились ни у одного, ни у другого, хотя бывало раньше ночами вместо сна болтали. А вот в кафе будто прорвало. Помещение было в высоту на два окна, просторное, с кучей окон с рамами под дерево и как со стороны улицы, так и внутри — куча зелени. Это было похоже на большую, но совсем не скучную библиотеку, где все пространство занимали стеллажи с мангами, манхвами, манхуами и кучей западных и американских комиксов. А среди книжных полок прятали составленный под стать антуражу столики с креслами у них, где можно было и читать, и пить, и есть. А потом они пошли вновь гулять по городу. Но уже, вытекая из темы комиксов, ушли в активное, а иногда и очень громкое, что Хенджину, умиляюсь, приходилось весело глушить Ники, потому что какой-то продающий фруктов дедок начал на них шикать, обсуждение сначала фильмов марвел, а потом и в целом кинематографа. — Да ты ещё с детства ужастики на дух не переносил, — настаивал на своём Рики, ухахатываясь ещё сильнее, когда Джинни начал говорить, что это «наглая ложь, и это ты, Ники, все время дергался, когда мы их смотрели». — О, постой, — Хенджин остановил их посреди улицы, глядя куда-то в сторону, — Ники, какие цветы тебе нравятся? — Понятия не имею, но розы ненавижу, — быстро ответил Рики и даже не заметил, куда исчез Хван. Ну ладно, как учила мама с детстве, если потерялся, стой на одном месте, тогда тебя найдут. Потому он и стоял, по момента, пока тот не появился. Нишимура потерял дар речи, а потом упал на лавочку, благо она стояла совсем рядом. Хван, красивый Хван, который сегодня вырядился в клетчатый пиджак с пуловером под гордо и явно парадные начищенные туфли, похожие чем-то кстати, на его выпускные, перепрыгивая ступени магазинчика рядом, летел к нему с охапкой вечерней красоты в белой бумаге. — Прости, — зачем-то начал оправдываться Хенджин, почесывая лоб, хмуря брови и переминая свои губы, — я хотел собрать что-то маленькое и маленькое, но продавец меня постоянно уговаривала добавить в букетик хотя бы одну розу, поэтому я психанул и взял букет тюльпанов. Нормально? Я купил для тебя розовые. Он ещё спрашивает, нормально ли. А как иначе, если Ники сидел абсолютно счастливый с огромный по его меркам букетом в руках, хотя никогда не думал, что банальные цветы его могут так обрадовать, и просто растаял, прямо как тот шарик сливочного мороженого, который упал из рожка маленькой девочки позади Хенджина. — Мне очень приятно, — протянул он, вспоминая, что наверное ему всегда попадались одни козлы да дуры, потому что единственно романтичное, что делали для него бывшие, это один написал сомнительный комплимент мелом напротив дома, за который потом пришлось оправдываться перед матерью, что это точно не ему, потому что с дегенератами он не водится, а второе — ещё один бокал пива за его такие красивые глаза, — спасибо. Хенджин расслабился, уселся рядом, чтобы тоже отдохнуть и решить, куда они дальше. Предложил домой. — А, то есть теперь мне цветочки нужно отработать, да, Хван? В этом твой замысел? — переключение с мягкой подтаявшей на солнце карамельки до то ли сучьей, то ли обиженной омеги, ищущей во всем подвох, произошло быстро, что разморенный милотой момента Хенджин сразу и не понял о чем речь. — Ох, ты что угодно можешь испортить… Ники вышел это в шутку, но, кстати, и этот момент им двоим стоило бы обсудить. — Я не против переспать, — решил для себя и озвучил Рики, сидя на кухне, пока они искали по шкафам в квартире Хвана, а он сам пытался отказаться, потому что очень не вовремя решил попить воды. — Штоо? — хрипло, утирает подбородок. — Ты слышал, — поднял на него глаза Ники, — мне было весело проводить с тобой время как и все…нет, немного по-другому, потому что в этот раз держать тебя за руку было немного волнующие, — признался омега, через паузу спросив, — ты не хочешь меня? — Неееет, — подлетел к его ногам Хенджин, — у меня все также, все взаимно, просто кажется, что переключить этот рубильник с «друг» на «возлюбленый» внутри намного сложнее, чем я думал. — Да, но ты альфа, может…если мы переспим, это как раз и сработает?.. Спальня Рики. Белая, простая, светлая мебель. Решили здесь, чтобы ничего не отвлекало. Уж в комнате Джинни Ники, который не всю её изучил, нашёл бы что-то интересненькое не руками, так взглядом зацепился бы за какое-нибудь цветное пятно на столешнице по форме точь-в-точь как его заяц, с которым спит, или бы заметил маленькую фигурку на подставке, которую ещё не видел. В углу комнаты в большой банке стоят цветы. И так идеально букет распался по кругу, упал на горлышко, не оставляя не одного просвета. Красиво, и каждый взгляд на эту красоту напоминал, какой Хенджин гарантный кавалер, потому что внимание все время цеплялось за моменты, когда Джинни открывал перед омегой двери, подавал ручку, чтобы что-то перешагнуть, за все платил сам и вскользь что-то хвалил в Ники. Возможно он так делал и раньше, но если и делал, то Рики очень жаль, что он такой невнимательный. Омега и альфа. Два парня, которые захотели попробовать стать чем-то большим, чем друзьями. Стоят друг напротив друга. Неловкость зашкаливает, по крайней мере вокруг Ники, да и у него полное ощущение, что ведут оба себя как девственники. Хотя Хван вроде, внешне спокоен. Да и запах кажется лишь слегка взволнованным, пряным. Видимо он скорее сосредоточен, судя по чересчур ровной линии его бровей. Он снимает через голову верх. Рики делает то же самое вслед за ним. — Прости, если я, конечно, задеваю твою омежью гордость, — начинает говорить Хенджин, замечая, как Ники как бы невзначай тянется прикрыть грудь руками, — но мы же с тобой как друзья обсуждали уже по верхам, а иногда и подробнее, сексуальную жизнь друг друга, и я знаю, что это не первый раз, да и голым я тебя видел, но тогда почему ты так зажимаешься. — Хван, — всегда, когда Рики употреблял не мягкое «Джинни», а именно фамилию, это означало, что он либо недоволен, либо собирается отчитывать или злится на альфу, — а тебе не приходилось в голову, что может я не так раскован в этом плане, да и обстоятельства у нас сейчас немного другие. Я не просто переодеваюсь, не отворачиваясь в своей комнате, а полностью раздеваюсь перед тобой, чтобы заняться сексом. Мне, как минимум… Ну, неловко что-ли. — Хорошо, давай тогда по другому, — Хенджин поднимает майку, одевает её обратно на омегу, пробегаясь буквально кончиками пальцев по прорезям: округлые плечи, которые бы слишком соблазняли его весь день, не будь сверху бомбера, и ключицы, что так так заманчиво подлескивали, когда они прогуливавались под пригревающим солнышком, — я оценил, Ники-кун, как ты дизайнерски подошёл к своим сегодняшнему внешнему виду. Мне приятно, что такие труды ради меня. Но, извини, эту футболку ты больше носить не будешь. Рики только начал прислушиваться к льющимся мягким ручейком словам Хенджина, настраиваясь, как опешил от того, как резко рванул на нем у вещи горловину. — Что ты? — Все хорошо. Вдохни мой запах и выпусти пожалуйста свои феромоны. Они стояли похоже, как тогда в метро, только теперь оба уже оба уткнулись в шеи друг друга. Рики, глубоко вдыхая богатый дух перечной специи, неуместно подумал, что шея Хвана такая длинная, хоть и крепкая, но тонкая, что её хочется переломить. Рядом с перцем у носа он услышал отдалённо нотки своей сладкой черешни и то, какие углублённым вздохи желает Хенджин. Запах, а особенно осознание того, что в воздух они оба смешали, дает по мозгам: не отключает их, а скорее, расслабляет. Да, так лучше. Ненужные эмоции уплывают подальше, уступая легкому головокружению, застрял внимание на крепкой, грузно, но чувственно вздымающейся груди, которую он ещё тогда, в метро, ощутил. Кажется, теперь он понимает, зачем майку порвали, потому что теперь Джинни оттягивает в сторону ткань и целует, долгими поцелуями покрывает всю его шею, плечи и везде, куда достаёт. — Джинни. — М? — Прости, — Рики мягко останавливает его, отступает, чтобы осторожно взглянуть в глаза. Ни хочется обидеть альфу, который взял на себя бремя начать, — но у меня совсем не чувствительная шея. — Я понял. Странно, даже у меня чувствительная. На ней так легко делаются засосы, которые мне нравятся даже внешне. Тебе не нравятся? — Тогда я. Хенджин ничего не понял, но упал на кровать, куда прямо на него заполз Ники. Надо сказать, это омега сверху выглядел просто потрясающе. Рвение к чему-то его всегда красило: вытянутые глаза сужались, на лице появлялась загадочная однобокая улыбка, которая вообще не помогала предугадать дальнейшие действия. В обычное время Хван бы расхохотался, потому что этот шкодник явно что-то задумал, а тут просто залип. — Ах! — вот черт, это звучало совсем не-мужски, а уж тем более не по-альфьи, но к такому резкому нападению цепких губ Ники на свою шею Хенджин совсем не ожидал. Первое время омега слишком старался с нажимом, и выходило не очень, но быстро нашёл нужное Хвану, подключил зубки, и уже после пятого укуса, чувствуется, омега и сам вошёл во вкус. Поэтому буквально через пару минут Рики оторвался, глянул, и так широко улыбнулся, бесенок, пребывая в явном восторге от своей работы. — А теперь, — все же стягивая ненужную теперь майку, которая совсем не скрывала для Хенджина привлекательную мягкость омежьего тела, альфа попросил, — поцелуй меня. Рики на секунду растерялся, потому что как-бы и так тут битый час расцеловывал его шею, хотел было разозлиться, а потом как понял, аж расцвел. И вновь не медля, приник к губам напротив. Хван целовался, как он считал, достаточно, и были у него партнёры с разной степенью припухлости губ. Но такие, такие ощутил впервые. Как ему самому говорили, с ним приятно целоваться, потому что это так воздушно, будто тонешь с мягкости зефирки. Так вот, что он для себя понял: целоваться с Ники, это как есть зефирку, закусывая другой сочной зефиркой. Невозможно вкусно. Цепкие, оказалось, у этого омеги не только зубки. Пальцы с короткими ноготками полукругом тоже ничего, потому что Рики умудрялся хвататься за тело везде, где получалось. А получалось и за мышцы чуть выше живота, которые сразу же сокращались, и за ребра, благо Хенджин не боялся щекотки, бока и грудь. Наверное этот дурашка просто забыл, что на Хване уже давно нет верха. Но такие ухваты, как и пухлые губы, которые уже имели наглость залезть вместе с языком очень далеко, распаляли не по-детски. Поэтому буквально через минуту оба уже, подхрюкивая, подрыкивая, обиженно подвывая и подхихикивая, играли в игру «кто кого съест и подойдёт под себя». С поцелуями определились, но Хенджина вот вообще не устроило, что он столько тут ахал и охал под губами Нишимуры на своей шее, оба, очевидно, друг друга вполне себе хотят, а стонов Ники он так и не слышал. Поэтому он с силой подмял под свое тело омегу, заблокировал активные движения того руками и ногами, и затих, просто ложась сверху. — Ну, так нечестно, — обиженно, как когда-то в детстве… А, нет, прочь! Это вообще не вовремя, — Хенджин, отпусти, я хочу!.. — Ники-тян, я тоже хочу, — полурыком ответил Джин, которому уже претило то, что на них все ещё есть одежда. Омега замер, что и позволило стянуть его очаровательной задницы медленнее некуда шорты вместе с бельём, — ты невозможный, слишком активный, а ещё жуть какой красивый, Ники-тян, но я хочу видеть тебя всего. А ещё, пока позволяет выдержка, хочу узнать, что же твоё слабое место. Ты мне позволишь, Ники-тян. Уменьшительно-ласкательный суффикс запрещённый приём, как с ушами, хотя когда Хенджин начал облизывать раковину, а потом жарко дышать на неё и даже лезть языком глубже, Рики готов был стонать. Он уже почти выдохнул протяжение гласные, как альфа оторвался. Его интересовало не это, а омега хмыкнул пару раз и состроил недовольную моську с выпяченной нижней губой, за которую его укусили, чтоб не дулся, а потом со словами «какой же миленький!» утешительно чмокнули во влажный лобик. Дальше на очереди были соски — довольно распространённая эрогенная зона как мужчин, так и женщин. Опять мимо, потому что звуков не было, разве что шум вдох-выдохов. А потом был живот. Ну конечно, как Хенджин сам не догадался. Ники же здесь всегда боялся щекотки. — Джиннни, не надооо, — завыл, заскулил омежка, когда Хван, первоклассно умеющий делать засосы, впился ими в мягчайший животик, который так и ходил под его губами плавными волнами, — пожалуйстааа. Ты же специальноооо. Хван беззвучно смеялся, но палился холодными краткими выдохами в зацелованную кожу живота при смешках, довольный своей проказой. Он уже даже думал, что омеге и этого достаточно, потому что тот так сильно взмок, что при слабом свете его лицо, удивительно округлое, блестело как самый аппетитный в мире блинчик, но его все ещё хотелось есть. Чтобы хоть немного не мучать себя, Хенджин избавил себя от одежды до конца, и сползает ниже, к полненьким бёдрами Ники. Вот где его разрушение. Омега, и сам поражённый такой своей внезапно открывшейся чувствительностью, уже не стонал, а просто скулил, оттого, что не получалось убежать от настойчивых прикосновений. Хван не мучал его, нет. Тот мог спокойно в любой момент остановить его, но даже не пытался. А затем Джин услышал несколько хлюпающих звуков, когда продолжал зацеловывать ножки, на которые тайно пускал слюни весь день, ощупывая остальное руками. С этими звуками недовольно заворчал Рики, а лежащему у него в ногах Хенджину пахнут в нос черешневым концентратом. — Ники-тян, блинчик мой с черешней, что не так, — обеспокоенно вернулся к лицу омеги Хенджин, бегая своими и пытаясь уловить на себе взгляд узко жмурящихся глазок. — Хватит издеваться, — тягуче-сладким голоском попросил Рики, впиваясь одной рукой в спину Джинни, который ощутил, почти каждый пальчик в болючем нажиме, а другой протянул альфу за шею ниже, чтобы сказать, — давай уже. Сказано — сделано. Он правда поинтересовался, как бы этого хотел омега, в какой позе, но тот попросил лишь, что хочет быть в его объятиях. Альфе же в ответ добавил, что ему и царапины Ники, кажется, по нраву, поэтому попросил, не щадя, крепко держаться за него. Надевая защиту, Джин улегся позади Ники, поцеловал несколько раз двигающиеся плечики, продолжая жамкать так понравившиеся ему бедра, внутренняя часть которых была уже полностью залита излишками смазки, и медленно вошёл. Ухватил Рики поперёк груди, радуясь тому, что в таком положении он мог чуть что за челюсть и развернуть для поцелуя лицо омеги к себе, и нагладить чувствительный животик, и продолжать лазать ноги, контролируя процесс и собственные фрикции. Да и с началом его движений Ники так откровенно и близко с его лицом начал стонать, что Джинни захотел с этим омегой всего и сразу. И желательно, надолго. Утром, как обычно досматривая под закрытыми в полусне веками, Ники на ощупь встал с кровати за традиционным началом каждого дня — стакана воды. Встал, разлепив лишь один, левый, чтобы мельком словить себя в огромном зеркале во весь шкаф. — Аааааааа! — завизжал как никогда Рики, разбудив тем самым и Джинни, который слепым кротом вылез из-под одеял и, споткнувшись об угол кровати, свалился с неё с встревоженным «что такое, блинчик с черешенькой, что случилось?», — это что ещё такое Хван! — указал он на отражение, — почему это так страшно. Теперь я, и ты тоже, выглядим, как будто подхватили дичайшую аллергию, — пока Хенджин пару минут мял свое лицо и, довольно, поправлял в зеркало волосы, разглядывая рассадник красных пятен ниже подбородка, Ники тишине подскочил к нему неожиданно, — и как ты меня назвал?