I’ll Be Sure to Remember You, the One Who Had Loved Me

Цукаса, Знаю, ты никогда не получишь это письмо. Я не очень хорошо подбираю слова, и сколько бы не делала записей, они никогда не выходили верными. Но я не знаю, как еще сбросить груз с души. Если я не покончу с этим сейчас, то больше никогда уже не смогу. Во-первых, мы все скучаем по тебе. Во-вторых, ты идиот, думающий, что мы не станем это делать. «Все в порядке. Будет лучше, если я уйду. Вы сможете идти дальше без меня, ребята. Ваш бывший лидер.» Надеюсь, ты сможешь посмотреть на нас сейчас. Посмотреть, как чертовски ты был глуп. Эму плачет каждый раз, когда замечает что-то напоминающее ей о тебе. А когда она видит человека с короткой, светлой шевелюрой, всегда бежит тому навстречу с криком: «Цукаса-кун!», в надежде, что это чудом окажешься ты. Очевидно, этого никогда не случится, но Эму все равно не перестает надеяться. Однажды я остановила ее, когда та хотела перебежать дорогу на красный свет, ведь увидела кого-то похожего на тебя на другой стороне улицы. Руи… потерял мотивацию ко всему. Его мама приходит ко мне и, пока она на работе, просит кормить Камиширо, так как он отказывается что-либо делать. Тот, с пустым взглядом, лишь сидит в своей комнате. Помнится, Руи был взволнован, когда я показала какое-то его устройство. Но, только взяв, тот потупил взгляд, пока по щекам не потекли слезы. Он не издавал ни единого звука. Камиширо просто уставился на вещь в руках, глядя на него стеклянными глазами, и молча плакал. Что насчет меня? Я упала духом еще в середине наших репетиции. Это было шоу о принцессе, застрявшей в замке и ожидающая принца, как в книгах. Задумывалось, что это шоу будет без лидера: принц никогда не придет, а принцесса выучит кунг-фу и сбежит сама. Но так как я уже привыкла к тебе в роли второго героя в наших представлениях, фраза: «Он не придет, не так ли? Никогда не придет.», — задевает меня за живое. Ты похоронил и мои игры тоже. Всякий раз играя, у меня все плывет перед глазами: я снова начинаю думать о том, как победила тебя 60 раз подряд. О том, как больше не побью этот рекорд. О том, как ты обещал, что сможешь меня обыграть. В труппе бардак без тебя. Мы решили распасться на некоторое время, чтобы прийти в себя. Планировали собраться, когда будем готовы, ведь все еще искренне любим выступать, но я не знаю, когда это случится. Честно, чувство вины играет не меньшую роль. Особенно ужасно то, что это можно было предотвратить. Если ты рассказал бы нам… нет, это глупо. Ты никогда не сказал нам что-то, даже если от этого зависела твоя жизнь. Уже доказано. «Извините за это. Я жалок, не так ли? У меня должны были быть силы со всем справиться.» За что ты, черт возьми, извиняешься? Мы должны были раньше заметить, что что-то не так. Особенно на последнем шоу, когда ты умолял нас спасти демона. И что мы сделали? Сказали, что в этом нет смысла. Говорили, что превратить демона в человека невозможно, поэтому самым милосердным концом станет его исчезновение. Ты видел себя в демоне, правда? Каждый в какой-то мере винит себя. Черт, да даже я. Вдруг случайно убедила тебя в том, что ты лишний? Зашла слишком далеко в своих шутках? Я всегда дразнила тебя, показывая, что ты для меня близкий друг, но, походу, я единственная, кто так считала. Почему я не могла понять этого раньше? Думаю, Эму перенесла это тяжелее всех, потому что была последней, кто спрашивала тебя о самочувствии после шоу. Та считает, что если она попробовала разобраться в чем дело, а не пыталась отвлечь от проблем, то ты был бы еще жив. Будь ты здесь, воскликнул, что нет смысла зацикливаться на прошлом! Мы должны просто учиться на своих ошибках и исправить их в будущем! Это уже не исправить. Ты не можешь просто исправить смерть. Руи точно пытался. И ты мог предположить, чем это обернется. Так что все, что мы можем — это сидеть и плакать, ведь всего лишь потеряли того, кем дорожили. И мечтать, что все могло быть лучше, чем сейчас, хоть и слишком поздно. Все любят тебя, ты знал? Даже я Не только люди, с которыми ты был близок, но также приятели и знакомые. Я подслушала твоих одноклассников, говорящих, что класс без тебя уже не тот. Даже случайные посетители наших шоу спрашивают где ты. Думал ли ты о них тогда? Или о людях близких настолько, чтобы всего-то считать тебя семьей, о которой ты заботишься? Я имею ввиду… Думаю, это не так уж и важно. Они тоже все опечалены. Я могу говорить только за тех людей, которых видела после твоей смерти. Они все опустошены. Продолжают жить дальше, но каждый раз видят глубокую печаль в глазах друг друга. Кто знает, как они выглядят в одиночестве. Ты хотел повлиять на мир. Ты хотел заставить всех улыбаться. И у тебя точно получилось. Но улыбается только твой мир. И, умирая, ты ранил этот же. Сколько бы я тебя не ругала, сколько бы не называла идиотом, в этом уже нет смысла. Даже сделав это, ты все еще будешь мертв. Неважно, как много раз оспаривала твои решения, я не смогу повлиять на то, что ты уже совершил. Навряд-ли кто-то винит тебя. Мы плачем, кричим, но не считаем тебя виновным. Как вообще можем это делать, прочитав ту записку? Она меня ранила. Каждое слово пропитано отчаянием: ты принимаешь свою судьбу, говоря нам, что даже Секай стал жалким местом для тебя. Он вынуждал думать о вещах, которые ты не хотел никогда вспоминать, но ты полагал, что, несмотря на это, все равно сможешь сохранить свою улыбку. И ты упомянул каждого из нас по имени, даже написал всем личную записку. Нет, серьезно: «Для Нене, моей любимой леди. Я знаю тебя всего несколько месяцев, но ты так изменилась, будто прошли целые годы. Из скромной девочки, стеснявшейся поговорить с нами один на один, в певицу перед многотысячной толпой. Я горжусь тобой. Но я не могу лгать и говорить, что мои любимые воспоминания о тебе были только на сцене. Если честно, моменты, когда я чувствовал себя именно счастливым, были тогда, когда мы вместе проводили время. Разговаривали с тобой не как актер с актером, а как Цукаса с Нене. Я даже не знаю, какое воспоминание мое самое любимое. Их слишком много. Было ли это тогда, когда ты говорила мне, что продолжишь петь? Или то, как неловко благодарила меня, когда я за тебя заступился, хотя признаться тебе было сложно? А может когда ты мне впервые вручила подарок в виде тайяки? Или же когда предложила сыграть вместе? (60 побед подряд — это ведь очень много!) Не знаю. Наверное, ты многое даже и не помнишь. А может, тебе все равно. Вот почему я хочу поблагодарить просто за то, что ты существуешь. За то, что ты сделала мою жизнь хотя бы чуточку лучше.» И ты считал, что я не буду плакать? Вообще, я не хотела вставлять твое письмо полностью, а лишь переписать строки, что сильно врезались в сердце. …Знаешь, я ненавижу, что ты так и не осознал, насколько сильно я дорожу тобой. На моем столе все еще лежат те фотографии, которые мы сделали в фотобудке после игры. Ты действительно думаешь, что это сделал бы человек, которому все равно? Вспоминая о тебе еще тогда, я ловила себя на том, что улыбаюсь. Как сильно я бы не смущалась, все равно замечала на своем лице эту глупую улыбку. Каждый раз делая что-то вместе, мое сердце трепетало и на душе становилось легче. И когда ты дарил мне эту чертову улыбку, я чувствовала, что мои щеки полыхают. Я люблю тебя, дурачок. Как я могу не любить, когда ты постоянно вдохновлял меня на новые свершения? Когда называл того, кто ко мне приставал, мерзавцем? Когда ты заставлял меня плакать всю эту детскую песенку «Сияй, Сияй, Маленькая Звездочка». Когда ты был так добр. Когда ты слишком заботился обо мне. Когда ты улыбался ярче всех звезд на небе. Когда ты просто Цукаса Тенма. Ты говорил, чтобы мы двигались дальше и забыли о тебе. Я никогда не сделаю это. Никогда не забуду. Ты всегда будешь больше, чем партнер по шоу. Чем влюбленность, которая была у меня в старшей школе. Ты будешь Цукасой. И это значит для меня, куда больше, чем все остальное. Я все еще буду скучать по всему, что было. По твоим сумасшедшим идеям для выступлении. По маленьким, но ярким добрым поступкам. По тому, как искренне ты улыбался, когда был счастлив. Я буду скучать по тебе. «Кем еще должен быть Цукаса Тенма, как не ответственным старшим братом?». Я скажу тебе. Цукасу Тенму определяют не его обязанности, а то, что он любит. У него есть такая сильная любовь. Для всех. Он просто не понимал, что его любят в ответ. «Смерть была для меня единственным выходом», — ты писал. Может быть. Мы этого не узнаем никогда, так ведь? Но я не хочу быть такой жестокой. Сейчас хочу сосредоточиться только на хороших моментах, неважно как сильно они запятнаны. И я благодарна за то, что ты тоже существуешь. Прости, что не сказала всего этого раньше. Я просто буду верить в то, что ты сейчас счастлив, где бы ты ни был.