Кресло директора

      Антон глухо стонет в обтянутое брюками бедро, оставляя на тёмной ткани влажный след слюны и смазки. В спутанные волосы вплетаются сильные пальцы, стискивают кудряшки в кулаке и оттягивают, заставляя откинуть голову и оголить шею. Широкая ладонь второй руки обхватывает дрогнувшее горло, сжимает не сильно, приводя в чувство.       — Незапланированная передышка? — издевательски интересуется Арсений. Антон не может сфокусировать на нём взгляд, всё ещё плывя на волнах возбуждения, сладко стонет, безвольно дёргаясь в крепкой хватке. Попов недовольно цыкает, отвешивает звонкую пощёчину, — Смотри на меня, когда я с тобой говорю.       Сталь в его голосе пробивает облако удушливого удовольствия в голове. Антон хмурится, с трудом находя в себе силы уставиться глаза в глаза с мужчиной над ним. Тот удовлетворённо улыбается, кончиками пальцев оглаживает пострадавшую щёку и настойчиво притягивает курчавую голову обратно к паху.       — Мне казалось, ты пришёл ко мне, чтобы о чём-то попросить, — горячая влажная головка касается губ, и у Антона вновь сбивается дыхание. Горло жжёт ещё с самого первого движения, и короткая передышка ничем не смогла помочь, а руки, связанные собственным галстуком за спиной, уже покалывают мелкими судорогами. Арсений снова дёргает его за волосы, утыкая носом в лобок и рокочет:       — Или тебе просто нравится сидеть передо мной на коленях?       — Нравится, — сипло, едва слышно выдыхает Антон. Коротко лижет основание члена, а затем присасывается к коже под пупком, оставляя багровый засос. Насладившись терпким вкусом и мускусным ароматом, посчитав, что уже достаточно сильно раздразнил и без того нетерпеливого и возбуждённого до предела мужчину, поднимает мутный взгляд вверх, призывно облизывая красные губы, — Я готов стоять перед вами на коленях хоть целый день, Арсений Сергеевич.       Наблюдать за тем, как у мужчины с каждым стуком сердца зрачки расширяются всё сильнее и взгляд темнеет океанической синевой — лучшее, что можно увидеть в жизни. Антон не успевает даже сделать судорожный вдох, когда его натягивают ртом на призывно торчащий член. Грубо, сильно, до самого конца, заставляя зайтись удушливым кашлем. Внутри всё горит от боли, слюна капает с подбородка, а щёки снова намокают от слёз. В голове настойчиво гудит кровь, напоминая о необходимости дышать, но Антон услужливо пытается расслабиться, подставляясь под грубые ладони на макушке. Зажмуривается, подаётся навстречу. Задыхается.       Арсений держит крепко, не позволяет отстраниться даже на мгновение. Наслаждается спазмами глотки вокруг головки. Скалится:       — Когда-нибудь я затащу тебя в свой кабинет с самого утра, запихну под стол и поставлю на колени, — громко стонет в потолок, наконец начиная двигаться в жаркой тесноте. Сначала медленно, вдумчиво, а затем всё быстрее, наращивая неровный темп, — Заставлю сидеть так до самого конца рабочего дня. Никуда не отпущу. Будешь сидеть на полу, лбом мне в колени утыкаться и ждать. Такой послушный… Хороший мой.       Его мысли начинают путаться, задушенные жгучим возбуждением. Движения ускоряются, амплитуда толчков уменьшается. Он надолго задерживается глубоко внутри горла, удерживая Антона на месте за волосы и откровенно наслаждаясь его беспомощностью. Из последних сил позволяет ему сделать редкие вздохи, а затем снова погружается до самого корня, безжалостно долбясь в тесный бархат глотки.       — А потом, вечером, подниму тебя и усажу к себе на колени, — собирает с покрасневших щёк слёзы, с наслаждением размазывает их по всему лицу, перемешивая с естественной смазкой, стекающей по подбородку, и, ощущая как внизу живота неизбежно быстро затягивается тугой узел возбуждения, толкается особенно мощно и грубо, — И трахну. Боже, обязательно тебя трахну. Так сильно, чтобы у тебя потом не было сил встать на ноги и уйти. Чтобы ты остался со мной. Навсегда.       Арсений кончает громко и насыщенно. Выплёскивается глубоко в горло горячими струями семени, особенно крепко стискивая пряди русых волос в пальцах. Антон несчастно всхлипывает и стыдливо ощущает влагу в собственных штанах.       Попов снимает его с члена бережно и нежно, развязывает руки, растирая повреждённую кожу, будто всего мгновение назад не пытался вытрахать душу через рот. Целует в потрескавшиеся уголки губ, ласково слизывая капельки крови. Подтягивает к себе на колени и ещё долгие минуты крепко обнимает, баюкая в своих руках и нашёптывая на ухо комплименты.       — Всё нормально, — настойчиво хрипит Антон, улыбаясь ему в плечо, — Ты, главное, Славку не трогай. Он так больше не будет, честно.       Арсений устало выдыхает. Пару напряжённых мгновений молчит, а затем отвечает:       — Ладно. Не буду его «трогать». Но это в последний раз! — строго хмурится, пытаясь оказать на Антона давление, — В конце концов, ты классный руководитель или кто? Почему каждый раз за их косяки отвечаешь ты?       — Вот именно потому, что я их классный руководитель, — важно сообщает Шастун, расплываясь в солнечной улыбке, — А ещё, потому что ты только меня и слушаешь.       — Это был последний раз, — предупреждает Арсений, собственнически сжимая худое бедро под ладонью, — В следующий раз разговор будет совсем другой.       — Правда? — ухмыляется Антон, сверкая маслянистым взглядом, — Неужели наконец выебешь на рабочем месте? Прямо на столе?       Попов пару мгновений тяжело пялится на похоть зелени чужого взгляда, а затем устало выдыхает. Разом переворачивает неловкое тело животом на стол и отвешивает звонкий шлепок на подтянутые ягодицы. Прижимается пахом, трётся, распаляя их обоих.       — Передумал, — сообщает как бы между прочим, начиная расстёгивать уже порядком мятую рубашку, — Не будем откладывать на следующий раз. Займёмся воспитательными работами прямо сейчас.       Антон в ответ только широко ухмыляется, ощущая чужой вновь каменный стояк у бедра. Пожалуй, такие проблемы он был готов решать вечно.