Наказание

- Мой дорогой Уотсон, - неожиданно мягко и спокойно сказал Холмс, - надеюсь, вы осознаёте, что, несмотря на мою нынешнюю недееспособность, как только вы освободите меня, я буду защищаться? И, несмотря на моё отношение к вам, я буду очень зол на вас. - Мистер Холмс, - с той же интонацией отвечал Уотсон, - когда я освобожу вас, вы сможете снова трезво рассуждать, и поймёте причину моего поступка. Холмс вздохнул, ещё раз дёрнул привязанными к спинке кровати руками и уткнулся лицом в подушку, решив, что размышление – занятие, позволяющие провести время намного более рационально, нежели беспомощные попытки высвободиться. Уж что-что, а Уотсон умел завязывать узлы так, словно он был не доктором, а самым настоящим моряком. Но стоило описаниям разных химических элементов вспыхнуть в памяти, как вспышка вдруг образовалась в районе спины, где рубашка была бесцеремонно задрана аж до лопаток, и разошлась по телу горячей волной. Холмса буквально вышвырнули из размышлений. - Что вы делаете? – возмутился он. - Провожу воспитательную работу о пагубном влиянии наркотиков на организм, - невозмутимо отозвался Уотсон у него из-за спины и вновь замахнулся заранее вымоченными ивовыми розгами. Холмс застонал, уткнувшись в подушку, и закусил губу. Уотсон бил не сильно, но по пояснице, и оттого процесс порки, даже учитывая лёгкую руку доктора, казался намного больнее обычной. Но, видимо и сам Уотсон догадался, что так продолжаться не может и одним резким движением стянул с Холмса брюки до колен. - Что вы себе позволяете! – хрипло воскликнул Холмс, вывернув шею и краем глаза глядя на Уотсона. – Это переходит всякие границы! Немедленно развяжите меня!.. Но Уотсон, не слушая Холмса, невозмутимо занёс руку и с характерным свистящим звуком опустил розги на белые ягодицы детектива. На этот раз Уотсон не сдерживался и бил в полную силу, и оттого Холмс дёрнулся, прогнулся в пояснице и вскрикнул. Уотсон, ещё не понявший, отчего это занятие приносит ему такое сладкое удовлетворение, снова и снова замахивался и бил, слушая неприсущую приличному господину ругань, плавно перешедшую во всхлипывания. - Вы ужасный человек, Уотсон, - периодически вставлял свои реплики Холмс и вновь утыкался в подушку, заметив движение руки доктора. - Я прожил с вами достаточное время, чтобы стать таким, - не зло, а скорее смеясь, отвечал Уотсон, но внутри у него было столько противоречивых чувств, что он даже боялся о чём-либо подумать. Почти через час подобной безжалостной порки, с небольшими перерывами на отдых, во время которых Уотсон успевал размять уставшие руки, а Холмс попрактиковаться в остроумии, пытаясь не то заговорить доктора, не то распалить ещё больше, Холмс приподнялся на локтях, встал на колени, открыв взгляду Уотсона все постыдные подробности его анатомии и воспалённые следы его, Уотсона, деятельности. - Я молю вас о пощаде, - прохрипел Холмс, глядя на Уотсона через плечо. – Я правда больше не выдержу подобного. Если вы ещё недовольны, то прошу вас хотя бы о смене наказания. Холмс закрыл глаза, в которых, как показалось Уотсону, мелькнули игривые искорки, и плавно, как длинный и очень худой кот, прогнулся в спине, ещё больше открываясь Уотсону. - Это приглашение к содомии? - спокойно усмехнулся Уотсон. - Как пожелаете, мой жестокий, жестокий Уотсон, - краешком губ улыбнулся Холмс, кивнув, если бы Уотсон не знал его такое продолжительное время, он бы мог подумать, что кивнул он смущённо. Уотсон отложил розги в сторону и, отойдя в свою комнату, вернулся с баночкой с мазью от ушибов. Мазью он осторожно смазал сфинктер Холмса и, увидев незамедлительную реакцию члена Холмса на свои действия, протолкнул внутрь сначала один, а потом и два пальца, стараясь как можно лучше смазать и разработать вход. - Вы вдруг сменили гнев на милость? - тяжело дыша, спросил Холмс, стараясь сдержать себя и не податься назад, насаживаясь на пальцы глубже. - Ну что вы, - промолвил Уотсон, не отвлекаясь от занятия, но с удовольствием отметив возбуждённые и нетерпеливые нотки в голосе Холмса. – Просто в мои планы не входило калечить вас или себя. Но не переживайте, я почти закончил. И, когда Холмс и правда готов был податься назад, Уотсон вытащил пальцы и, спустив брюки, пристроился уже вставшим, налитым кровью членом к анусу Холмса и одним плавным движением вогнал его почти на половину. Холмс всхлипнул, задохнулся, рефлекторно подался вперёд, пытаясь уйти от проникновения, но Уотсон крепко держал его за узкие бёдра с красными, воспалёнными следами от розг и, чуть раскачиваясь, плавно двигался. Размеренно, периодически останавливаясь, чтобы поцеловать напряжённую спину между острых, выступающих лопаток, он имел Холмса в чисто наказательных целях, мысленно рассуждая о том, что, скорее всего, после такого, судя по плохо сдерживаемым стонам, Холмс будет чудить и вести себя аморально ещё чаще, специально нарываясь на подобное «наказание». Впрочем, думал, Уотсон, оглаживая красные ягодицы, проводя подушечками пальцев по длинным следам от тонких ивовых веток и ускоряя темп толчков, в следующий раз для наказания он может придумать что-нибудь другое. Чтобы наказания не наскучили ни ему, ни Холмсу. Уотсон кончил первым, выйдя из Холмса и, помогая рукой, изливаясь на его узкую спину. И, хоть и первой мыслью Уотсона было оставить Холмса в таком состоянии, и доктор, и друг Шерлока внутри него взбунтовались против подобной мысли. Во-первых, говорил доктор, это опасно для здоровья. Во-вторых, усмехался друг Шерлока, он такого точно не простит. Уотсон поцеловал красные следы от порки и, одной рукой оглаживая твёрдую, с торчащими рёбрами и ключицами, грудь Холмса, второй рукой он взял его член и за пару движений довёл Шерлока до оргазма. - Вы ужасный человек, Уотсон, - говорил Холмс позже, улыбаясь и наблюдая за тем, как Уотсон обрабатывает его стёртые верёвкой запястья. – И мне приятно, что это моё влияние сделало вас таким.