Волей случая

˙˙˙

Июль. Провинция Кёнсан-Намдо.

      Ветер озорно развевал персиковые занавески, обрамленные оливковым кружевом, и играл с расписными фуринами, подвешенными под карнизом. Иногда округлые колокольчики сталкивались друг с другом, а язычки с привязанными к ним пустыми квадратиками бумаги бились о стеклянные стенки, от чего комната заполнялась нежным перезвоном. День был на удивление ясным. Закатные лучи в последний раз бросали огненные отсветы на русые пряди и окрашивали медовые стены в нежно-оранжевый. Из старенького проигрывателя доносилось трагическое звучание «Something In The Way» Нирваны, под боком сопел рыжий кот, а в груди мерно билось сердце. Хан Джисон обхватил запястье и кончиками пальцев нащупал пульс, мысленно считая удары. «Раз, два, три…». Занятие это успокаивало, подчас даже создавалось впечатление, будто стук был вызван вовсе не сокращением мышцы, а роем бабочек, то и дело врезающихся в стенки предсердий и желудочков. Вскоре, дойдя до восьмидесятого удара, Джисон решил все же заняться чем-то более полезным — глазурованием и росписью графина. Еще с детства Хан души не чаял в гончарном деле и керамике, мечтал даже стать прославленным ремесленником, чьи изделия бы стояли в музеях по всему миру. Однако не всему суждено было сбыться: сейчас молодой человек и впрямь изготавливал чýдную посуду, востребованную на рынке, но не более. Впрочем, пока его творчество ценилось, слава казалась не такой уж и важной.       Выключив проигрывалель и спустившись в мастерскую, Джисон надел защитный фартук и посмотрел на часы: пора доставать тигель со стеклом. Сняв с крючка щипцы, Хан открыл печь и вынул из нее раскаленную емкость. Торопливо вылив расплав в ранее наполненный холодной водой котел, молодой человек начал ждать, покуда образуется фритта. Насвистывая под нос ненавязчивую мелодию и снова взглянув на часы, он слил ненужную жидкость и разделил гранулы на части, а после приготовил несколько порций глазурного шликера и добавил в них различные керамические пигменты со стабилизатором.       Удовлетворенный проделанной работой, Джисон уселся за верстак, покрытый салатовой клеенкой с нарисованными котами, впрочем, больше походящими на морские огурцы, и оценивающе осмотрел графин: бывало и лучше. Горько усмехнувшись, Хан разместил предварительно очищенную посудину на держателе и поставил под него металлический таз. Полив внешних и глазурование внутренних поверхностей керамики были своего рода медитацией, чего не скажешь о росписи. Всякий раз, когда дело доходило до выведения узоров ненавистным шликером, молодой человек начинал нервничать и бранить на чем свет стоит бедное изделие. Этот раз исключением не был: то деревья стоят «буквой зю», то у синих овечек глаза бездушные, то птицы разевают свои клювы слишком широко. Почему овечки именно синие, Хан не знал и не горел желанием интересоваться, полагая, что ответ был бы более волнующим, чем он мог бы себе представить. Впрочем, к полуночи мучения Джисона наконец закончились: готовый графин можно отправлять на обжиг. Наспех прибрав рабочее место и поставив таймер на печи, молодой человек поднялся в спальню и завел будильник на восемь утра — к десяти обязался прийти заказчик. Корпус небольших часов был исполнен в технике декупаж, навевая ощущение старины, а циферблат — искусно расписан цветами гибискуса, символизирующими редкую, изящную красоту. Будильник этот был подарком Джисону от бабушки, сказавшей в тот день, что полураспустившиеся алые бутоны напомнили ей внука. Сравнение с цветами и по сей день казалось молодому человеку смешным и нелепым, но до глупости трогательным, отчего по щекам предательски катились слезы. Впрочем, любил Джисон эти часы настолько же сильно, насколько и ненавидел: звонили те жутко громко и визгливо, заставляя Хана из раза в раз бояться умереть от остановки сердца и пить по утрам настои пустырника.       Ветер усилился, небо затянуло темной пеленой. Душно. Увидев за окном яркую вспышку, Джисон начал считать: «Раз, два, три…»; и как только молодой человек дошел до двенадцати, с улицы послышался оглушительный грохот, заставивший Хана крупно вздрогнуть и поежиться. На миг даже показалось, что близится вовсе не ненастье, а конец всего сущего. Грозовой фронт всего в четырех километрах от дома. Кивнув самому себе, молодой человек приоткрыл окно и, усевшись на подоконник, счастливо улыбнулся.

˙˙˙

Июль. Провинция Кёнсан-Намдо.

      Без пяти десять утра. Джисон был уверен, что сегодня заказчик не объявится: какому здравомыслящему человеку придет в голову выходить из дома в самый разгар шторма? День обещал быть ленивым. Однако не тут-то было — через несколько минут в дверь нетерпеливо забарабанили.       — И кого только принесло в такую погоду, — лицо Джисона вмиг вытянулось, а губы непроизвольно скривились. Запинаясь о воздух и мысленно причитая, молодой человек пронесся в прихожую и щелкнул замком. Впрочем, стоило Хану распахнуть дверь, как он стал невольным свидетелем весьма забавной картины: промокший до нитки, рыжеволосый парень остервенело воевал с ветром, пытаясь вырвать из цепких прозрачных лап успевший изрядно поломаться желтый зонтик. «Кто бы знал, что сегодня ко мне пожалует сама Мэри Поппинс?» — мысленно похихикал Джисон и облокотился на дверной косяк, решая не мешать отважному бою человека со стихией. Однако вот незадача — паренек этот оказался ветру неровней. Несчастный зонтик улетел куда-то ввысь, прощально трепеща сатином, а незнакомец грузно уселся в лужу. — Пусть Вы и проиграли, но сражались достойно! — весело зааплодировал Джисон, привлекая внимание измазавшегося в грязи молодого человека. Несколько помедлив, Хан неохотно продолжил: — Пойдемте в дом, на дворе шторм как-никак, простудитесь.       Поникнув и неуклюже оправив некогда мятный свитер и лавандовые брюки, незнакомец спешно вбежал внутрь, бормоча нечто невразумительное себе под нос. Головы чумазый боец так и не поднял. Едва сдерживая ехидное хихиканье, Джисон попросил нежданного гостя разуться и немного подождать, а затем скрылся за дверью подсобки. Не без труда найдя необходимое, молодой человек вернулся в прихожую с полотенцем и сменной одеждой подмышкой, застав незнакомца за разглядыванием скромного убранства дома. Глаза чудаковатого паренька оказались глубокими и до одури притягательными; рыжие веснушки выстраивались в бесконечные созвездия; бледная кожа сияла подобно глянцевой молочной глазури; а черты — Джисон готов поклясться — были будто вырезаны ножом из каолина. Запустив свободную руку в волосы на затылке, Хан отвел взгляд. Ранее он даже не подозревал, что некто может быть настолько красивым, а рассматривание сколов стены — невероятно увлекательным занятием. Рвано выдохнув, Джисон протянул незнакомцу одежду и провел того в ванную. Послышался шум воды.       Мысленно недоумевая, за какие такие грехи ему свалилось на голову рыжее чудо в лице непутевого гостя, Хан все же решил заварить для него настой: простудится ведь. Прошаркав до кухни, молодой человек зажег газовую плиту и поставил кипятиться воду. Достав из шкафчика деревянный лоток с сушеной крапивой, Джисон аккуратно отделил две веточки, оборвал листья и промыл их от пыли, затем сбросив в стеклянный чайник. Немного поразмыслив, Хан выудил из дальнего угла граненые банки с плодами шиповника и брусники, после ссыпав две пригоршни в сосуд. Свист. Выключив горелку, молодой человек достал разделочную доску и свежий лимон, нарезав тот дольками. Бережно вынув из ломтиков косточки и закинув их в чайник, Джисон залил все кипятком и закупорил пробками горлышко и носик — должно настояться. Жаль только, что ждать придется долго. Впрочем, не успел молодой человек посетовать на суматоху в столь ранний час, как его окликнули:       — Простите за доставленные неудобства, но я обещал прийти за графином к десяти, — глубоко поклонился незнакомец, держа в руках перепачканные свитер и брюки. — И спасибо, что не оставили под проливным дождем.       — Так ты все же тот любитель овечек! Вот чудак, — по-доброму хохотнул Джисон, забирая из рук собеседника грязные вещи, а затем относя их в прачечную. Хан сам не знал, с чего вдруг решил оказать постороннему подобную услугу, однако он посчитал, что так поступить будет правильно. — Не стоит благодарностей, Мэри Поппинс. Лучше представься, — Джисон и не заметил, насколько фривольно обратился к чужому человеку, но нарушителя спокойствия то, кажется, вовсе не смутило.       — Ли Минхо, будем знакомы.       — Хан Джисон, — в ответ представился молодой человек и расплылся в доброй улыбке. Однако, стоило ему заметить, что взгляд Минхо был прикован к неказистому, огромному шраму на правой щеке, как всякое радушие, до этого отражавшееся на лице, вмиг испарилось. Внутри нечто неприятно кольнуло: бабочки в одночасье обратились роем разъяренных шершней. И как только Джисон мог забыть о своем уродстве? Неловко накрыв скулу ладонью, Хан нахмурился и отвел взгляд.       — У Вас красивая особенность, зачем скрываете ее? — глаза Минхо улыбались, и выглядел он при этом до того наивно, что невольно хотелось верить каждому слетевшему с языка слову, однако от ощущения, что сказанное — издевка, отделаться все же не удавалось.       — Я думаю, это не твое дело, — вышло немного грубо, но Хана сейчас то мало беспокоило. — И да, можешь обращаться ко мне неформально, Минхо. Буря утихнет не скоро, поэтому располагайся. Я сейчас вернусь.       По правде говоря, Джисон не любил приглашать малознакомых людей в дом, однако оставлять непутевого заказчика под проливным дождем было бы чересчур жестоко, поэтому Хану оставалось лишь ждать, пока Небеса не соизволят смилостивиться над ним.       В спальне стояла тягучая тишина, нарушаемая лишь тихим мурлыканьем кота и дробью дождя. Потрепав пушистого товарища по поджарому боку, Хан бережно подхватил проигрыватель и коробку с винилом. Половицы жалобно скрипели под босыми ногами.       Зайдя в гостинную, Джисон сразу же заприметил рыжую макушку. На удивление, Минхо смиренно сидел на краю узорчатого дивана и, казалось, даже не дышал, нервно сверля взглядом собственные ногти, больно впившиеся в веснушчатые колени. Картина выдалась до боли милая и забавная, отчего губы Хана невольно сложились в глуповатой улыбке.       — Расслабься, — беззлобно хмыкнул молодой человек, опуская свою ношу на кофейный столик. — Лучше скажи, какую музыку ты бы хотел послушать? — Джисон сел перед гостем на корточки и невесомо коснулся его руки, тщетно пытаясь установить зрительный контакт. Минхо же в ответ лишь крупно вздрогнул и, уставившись на чужие пальцы, мягко поглаживающие кожу тыльной стороны ладони, выдавил из себя невнятное «на твой выбор».       Тяжело вздохнув, Хан покачал головой и с недовольным ворчанием поднялся на ноги. Относился молодой человек к своим пластинкам с невероятным трепетом и бесконечным обожанием. Многим из них было уже не меньше полувека, и каждая имела собственную историю. Впрочем, особенной любви удостаивался лишь винил с классикой и джазом. Почему, Джисон сам не знал. Не долго думая, молодой человек выудил из ветхого конверта свою самую первую пластинку и поставил ее на поворотный диск. Комнату огласило игривое звучание «Valse de salon».       — Шесть пьес Чайковского?       — Фанат классической музыки?       — Не то чтобы. Я окончил Парижскую консерваторию и лишь потому хорошо знаю композиции всемирно известных классиков, — Минхо скромно улыбнулся. — Сейчас же я работаю преподавателем в музыкальной школе, из-за чего забыть их, как страшный сон, не выходит.       — Надо же.       Композиции сменялись одна за другой. Больше молодые люди не разговаривали — каждый был погружен в собственные размышления. Взглянув на часы, Джисон отметил, что настой, должно быть, уже готов. Провальсировав на кухню, Хан поставил чайник и пару чашек из бабушкиного сервиза на расписной поднос. Фарфор восторженно звенел при каждом шаге, конкурируя в мелодичности с заполнившим комнату звучанием «Valse sentimentale».       — Это моя любимая пьеса, — вдруг протянул Минхо, странно перебирая пальцами воздух. — Однако в исполнении скрипки она куда интереснее.       — Чем тебе не угодило фортепиано? — хохотнул Джисон, вскинув брови.       — На мой взгляд, клавишные не могут передать того, насколько эта композиция говорящая и эмоциональная. Как-нибудь я сыграю ее для тебя, разница будет ощутима.       — Ну, посмотрим, — неопределенно покачал головой Хан. Резко захотелось курить. — Слушай, у тебя не найдется зажигалки? Моя не так давно закончилась.       — Найдется.       Разговор не клеился, однако повисшее молчание не напрягало. По массивному навесу над крыльцом все еще барабанили крупные дождевые капли, но ветра уже не было — буря утихает. Достав из кармана хлопковых брюк помятую пачку Chapman Red, Хан выудил две сигареты, зажимая фильтр одной из них губами и протягивая вторую Ли. Искра. Табачный дым въедался в кожу и окрашивал воздух в сизый. Горло начало приятно жечь, мышцы расслабились, а голова едва ощутимо закружилась. На губах же почувствовалась вишневая сладость. Пробежавшись по ним языком, Джисон слабо улыбнулся и облокотился на потемневшую от влаги балку.       — Я, наверное, пойду. Могу одолжить зонт? — робко попросил Минхо. Выражение наивности в смеси со странной радостью все не сходило с его лица.       Фигура Ли Минхо скрылась за поворотом. Про графин и выстиранную одежду в этот день никто из молодых людей так и не вспомнил.

˙˙˙

Июль. Провинция Кёнсан-Намдо.

      Минхо не наведывался уже неделю, из-за чего Джисон начал полагать, что Ли благополучно забыл и про свой заказ, и про оставленные вещи. Ни одна попытка Хана связаться с молодым человеком не увенчалась успехом — звонки оставались непринятыми, а сообщения на почте — без ответа. Молодой человек надеялся лишь на то, что с этим солнечным парнем ничего не приключилось. Однако слишком беспокоиться по этому поводу Джисону казалось просто глупым, поэтому он предпочел пустить все на самотек и заняться новыми заказами.       Время за работой проходило незаметно. Проигрыватель в углу комнаты ворчливо тарахтел, по всей видимости, недовольный перебивающим его звонким пением Веры Линн, исполняющей «We'll Meet Again». Лепка очередного блюдечка, в свою очередь, начала порядком раздражать: некто решил извратиться и заказать у Джисона сервиз, всю посуду в котором должны были обрамлять объемные водоросли и рыбки. Чертов любитель океана. Руки Хана начали безбожно трястись от напряжения, когда он приступил к вырезанию чешуи у последнего животного, а капля холодного пота неприятно покатилась по виску. Молодой человек старательно орудовал металлическим стеком, полностью погружаясь в работу, и желал поскорее покончить с дурацким сервизом. Однако все надежды Хана канули в небытие, когда настойчивый и очень громкий стук в дверь заставил его крупно вздрогнуть, из-за чего инструмент, зажатый между пальцев, слишком сильно надавил на каолин, проткнув вылепленной рыбке брюхо. Едва сдерживая грязную брань и перехватив стек поудобнее, Джисон выключил проигрыватель и направился в прихожую, намереваясь если не зарезать непрошенного гостя, то обругать последними словами — точно. Предусмотрительно посмотрев в глазок, Хан увидел низко склонившуюся рыжую макушку. Как предсказуемо и неожиданно одновременно. Желание отомстить за испорченную рыбку вмиг испарилось, поэтому, открыв дверь, молодой человек лишь обреченно вздохнул и облокотился на косяк. В лучах такого редкого гостя в их провинции, как солнце, пряди Ли отдавали янтарем, веснушки становились ярче, а кожа приобретала очаровательный розоватый оттенок. Услышав скрип петель, Минхо тут же подобрался, окинул раздраженного Джисона улыбающимся взглядом и застенчиво хохотнул, пошуршав чем-то спрятанным за спиной. Подернутые до этого дымкой задумчивости чужие глаза засияли.       — Прости, что отвлек. Я все хотел зайти и забрать вещи с графином, но никак не мог подгадать время, — Ли Минхо выглядел до того трогательно и неловко, что грубость по отношению к нему казалась просто верхом малодушия. Глубоко вздохнув, Джисон только покачал головой:       — Все в порядке, проходи.       Осознание того, насколько потрепанным был вид Джисона, пришло к нему только после того, как молодой человек поймал на себе виноватый взгляд Минхо: руки, лицо и рабочая льняная рубашка Хана были сплошь измазаны в глине, явно давая понять, что визит Ли был несколько несвоевременным; волосы находились в весьма плачевном состоянии и больше походили на недавно свитое сороками гнездо; а зажатые в руках чашка и стек, угрожающе направленный острием вверх, приветливости облику явно не добавляли. Смущенно поджав губы, молодой человек жестом попросил гостя располагаться и поспешно скрылся вглуби дома.       Бросив испорченный каолин в таз с водой, умывшись и переодевшись, Джисон притворил дверь мастерской и бездумно прихватил с комода в коридоре обклеенный марками CD-проигрыватель. Хан понятия не имел, что заиграет, когда он нажмет кнопку включения, однако сейчас это мало его волновало. Гостинная, как в прошлый раз, была погружена в гулкую тишину. Невольно усмехнувшись, Джисон подключил моментально затарахтевший проигрыватель к сети, после чего из него послышались звук прокрутки CD и звучание «Saturday Sun» Вэнса Джоя. По скромному мнению Хана, эта песня обладала невероятно летней атмосферой, трогающей душу, что было как нельзя кстати. Счастливо напевая под нос, молодой человек оглянулся и сразу заприметил рыжую макушку Минхо, все также ютящегося на самом краю дивана. Однако теперь последний выглядел скорее завороженным, нежели нервным: не отрывая взгляда от Джисона, парень всем своим видом показывал, насколько он рад встрече.       — Честно признаться, мне просто очень и очень хотелось еще раз увидеться с тобой, — на одном дыхании выпалил Минхо, кажется, ничуть не смущенный подобным заявлением, а затем также восторженно добавил: — А еще я принес апельсины и зонтик, который одалживал!       Хану же только и оставалось удивленно смотреть на собеседника и глуповато хлопать ресницами. «Святая простота» — так можно было описать Ли Минхо в двух словах. Даже не пытаясь скрыть умиления, Джисон заливисто засмеялся, чем не на шутку испугал гостя.       — Я тоже рад встрече, Минхо, — молодой человек мягко похлопал Ли по плечу и подхватил оставленный у кофейного столика пакет с апельсинами, чтобы отнести тот на кухню.       Возможно, во всем была виновата погода, а, может, яркие рыжие созвездия на щеках Минхо, но на этот раз молодые люди оживленно беседовали на отвлеченные темы, прерываясь лишь на то, чтобы сделать глоток мятного чая, любезно заваренного Ханом. Однако их зрительный контакт не прерывался даже тогда, отчего оба смущенно хихикали, скрывая улыбки за расписным фарфором. Солнце медленно, но верно принялось окрашивать медовые стены в нежно-оранжевый; а со стороны лестницы вдруг послышалось громкое мяуканье и цокот когтей по паркету.       — У тебя есть кот? Как его зовут? — в и без того сияющих глазах Минхо вмиг загорелся яркий огонек, когда мохнатый товарищ Джисона неспешно протопал к дивану и, принюхавшись, запрыгнул к предполагаемому хозяину на колени.       — Он не совсем мой, просто бродяжка, любящая изредка проводить здесь время. Да и не называл я его никак, — от услышанного эмоции на лице Ли стремительно сменялись, из-за чего угадать их было очень сложно.       — Но как? У всех должны быть имена!       На это Хан лишь пожал плечами. Так у них появилось кое-что общее: кот по кличке Суни.

˙˙˙

Июль. Провинция Кёнсан-Намдо.

      О графине и вещах Ли никто в тот вечер так и не вспомнил. Хан тер переносицу и наигранно вздыхал, пытаясь таким образом обмануть себя же и скрыть теплящуюся в душе радость: у Минхо все еще был повод прийти в гости. Компания такого странного и забавного паренька, казалось, вызывала зависимость. Таких поистине солнечных и коммуникабельных людей Джисон встречал очень редко. Примером молодому человеку служила лишь его единственная подруга — Ли Черен, жизнерадостная и отчасти наивная бывшая одноклассница Хана, ставшая для своего замкнутого товарища самым дорогим человеком и любящая его больше собственных родителей, но это уже совсем другая история. К сожалению, собраться вместе паре удавалось крайне редко — Черен чуть ли не жила в больнице, в которой работала медсестрой, однако сегодня ей наконец удалось взять выходной день.       — Ах, как же мы давно не виделись, милый! — стоило двери распахнуться, как невысокая девушка в коротком развевающемся платьице с ромашками начала верещать и активно жестикулировать. Ее темно-красные волосы, подсвеченные теплыми полуденными лучами, сильно пушились, от чего создавалось впечатление, будто на голове Черен красовался золотистый нимб; на веках поблескивал подаренный Джисоном персиковый глиттер, который молодой человек искал ранее по всему городу, лишь бы подруга не грустила; а слегка пухлые щеки заливались счастливым румянцем. Моментально стиснув хозяина дома в объятиях, впрочем, больше походящих на удушающий, гостья без устали щебетала какие-то нежности себе под нос и самозабвенно отставляла на чужой щеке беспорядочные ярко-розовые поцелуи. Сам же Хан, тщетно отплевываясь от длинных волос, также крепко прижимал подругу к груди, и улыбался, едва сдерживая горючие слезы. Пусть они и созванивались вечерами, живого общения то заменить никак не могло, а отсутствие возможности почувствовать такое родное тепло сильно ранило.       — Ну, рассказывай, как у тебя дела? Что нового? — усевшись на диван и поставив на кофейный столик две чашки с облепиховым чаем, поинтересовался Джисон. Из проигрывателя, умостившегося на кухонном гарнитуре, доносилось ненавязчивое звучание «Hey Jude» The Beatles.       — Ой, столько всего: в последние дни удается выспаться как следует — бессонница больше не мучает, да и в целом самочувствие улучшается; помаду персиковую купила, о которой я тебе рассказывала, помнишь? — конечно, Джисон не помнил, однако с умным видом покивал, искренне радуясь, что у Черен все потихоньку налаживается. — В палатах, к счастью, ворчливых бабушек поубавилось; а дня три назад за мной увязалось два шкодливых щенка, грязных до жути! Не отлипали ни на секунду, шли впереди, будто дорогу знали, а после и в дом проскользнули, все стены запачкали своими лапками, представляешь? — заливисто засмеялась подруга, улыбаясь приятным для нее воспоминаниям. Еще никто на памяти Хана не любил животных так, как Черен: каждый месяц девушка переводила часть своей и без того маленькой зарплаты в местный приют, в котором также числилась волонтером; в сумке всегда носила пакетики с птичьим, кошачьим и собачьим кормами; являлась членом нескольких благотворительных фондов; а также отлавливала и выхаживала больных пушистых и пернатых товарищей, ласково называя их «любимыми хвостиками». — Как-нибудь приходи в гости, ты просто обязан познакомиться с Черри и Чезо! — после быстрого кивка и обещания наведаться, подруга, как бы невзначай, добавила: — К слову, еще за мной начал ухаживать один очаровательный парень. Видел бы ты его улыбку! У меня каждый раз сердце замирает…       — И какие такие сомнительные типы вьются около моей принцессы? Ну-ка, — хитро ухмыльнувшись, Джисон сделал большой глоток из дымящейся чашки и поперхнулся.       — Чонин — не сомнительный тип, а очень романтичный молодой человек. Иначе водил бы он меня ночами к морю посмотреть на звезды? — парировала Черен и аккуратно погладила закашлявшегося друга по спине.       — Это теперь так называется, да? — Хан, прищурившись, нарочито медленно отставил чашку подальше от края кофейного столика и набросился с щекоткой на бедную девушку, все грозясь устроить «коварному ловеласу» допрос с пристрастием, потому что «приличные ухажеры ночами дома спят, а не щеголяют своими наклонностями». Только после того, как Черен начала уже чуть ли не умолять оставить ее бока и живот в покое, Джисон все же решил сжалиться, вновь обращая все свое внимание на чай.       — И как я только дружу с тобой? Ну, ладно, что мы все обо мне да обо мне. У тебя что нового, Джисон-и?       — В последнее время меня радуют яркими впечатлениями в основном заказчики. Недавно некий любитель морских тварей решил, что чаевничать из посудин, увенчанных всякой глазурованной гадостью — это то, без чего он совершенно точно не сможет прожить и дня! — саркастично протянул Хан, указывая на ящик с недавно законченным сервизом. Впрочем, игра стоила свеч: денег, вырученных с заказа, должно хватить на месяц вперед. — А еще я обзавелся новым знакомством…       — Не задавали лишних вопросов? — тут же перебила Черен, намекая на шрам.       — Нет, — в ответ Ли смерила друга скептическим взглядом, но спорить, впрочем, не стала, лишь взяв с Джисона обещание познакомить её с неким «новым знакомством». Обстановка вмиг разрядилась.       Время за разговорами пролетело незаметно; коротко взглянув на часы, Хан с грустью отметил, что настало время расходиться. Долго прощаясь и обещаясь наведаться в скором времени, Черен неспешно побрела к автобусной остановке, пока Джисон, улыбаясь, смотрел любимой подруге вслед, сидя на ступенях крыльца. Глубоко вздохнув и поежившись от холода, Хан было уже хотел зайти в дом, как вдруг заметил спрятанную в цветах рудбекии одинокую корзинку. Мысль о том, что кому-то вздумалось зло подшутить над тихим соседом, неприятно щекотала под ребрами, однако идти у нее на поводу казалось просто смехотворно. Молодой человек торопливо подошел к пестрящей желтизне и с интересом приподнял крышку корзины, мазнув взглядом по апельсинам внутри. С упоением выудив один из цитрусов и покрутив его в руках, Джисон восхищенно вздохнул, однако вниманием быстро завладело нечто, зацепившееся за оранжевую кожуру.       На двусторонний скотч к апельсину был приклеен обрывок клетчатой бумажки с нарисованным пастелью рыжим котом, под которой было аккуратным почерком выведено «Л. М.».

˙˙˙

Июль. Провинция Кёнсан-Намдо.

      Оливковое кружево занавесок отбрасывало причудливые узоры на смятые простыни; фурины, оглашающие спальню мелодичным перезвоном, пускали по стенам солнечных зайчиков, весело перепрыгивающих с места на место. Ясных дней, к удивлению, становилось все больше, впрочем, как и улыбок, озаряющих лицо Джисона. С появлением в жизни Хана Ли Минхо, все вокруг словно запестрело, очнулось от долгого, беспробудного сна. Даже самые обыкновенные вещи, как клочок бумаги, найденный в корзине с апельсинами, а после наклеенный на тумбу около кровати, начали казаться особенными. Сладко зевнув, Хан потянулся и, прищурившись, уставился на нарисованного кота. Пастельная шерсть казалась до того пушистой и мягкой, что невольно складывалось впечатление, будто стоило молодому человеку протянуть руку, как его пальцы вмиг утонули бы в рыжем, полосатом шелке. Губы невольно искривились в улыбке. Помотав головой, Джисон нехотя поднялся на ноги и, напевая нечто невразумительное себе под нос, поплелся в ванную. День обещал быть ленивым.       Густой аромат свежесваренного кофе отрезвлял и приятно щекотал пазухи. Процедив гущу через ситечко, Хан сдул струйку пара, вьющуюся над чашкой, и сделал осторожный глоток. Тепло медленно разлилось по горлу, а привычная горечь заставила молодого человека довольно зажмуриться и прицокнуть языком. Кухня была залита мягким золотом; пылинки плавно танцевали в солнечных лучах, бликуя; а Суни тёрся носиком о голень, прося ласки.       — Знаешь, дружище, я тут подумал и решил, что лучше тебе остаться у меня насовсем. Тебе незачем уходить каждый раз и ночевать в саду, — проворковал Джисон, обращаясь к счастливо мяукнувшему коту. Впрочем, воцарившийся покой звонко треснул и рассыпался по паркету хрустальными осколками, когда в дверь кто-то громко постучал. И лишь один человек на памяти Хана в упор делал вид, словно кнопки звонка вовсе не существует.       — Доброе утро! У меня есть два билета в кино, пойдешь со мной? — улыбка Ли была до безумия счастливой, отчего сердце Джисона пропустило гулкий удар, заставляя его несколько растеряться. Даже не пытаясь вслушаться в чужие слова, Хан бездумно кивнул и беззастенчиво продолжил любоваться собеседником. Рыжие ресницы выглядели невероятно длинными и пушистыми; веснушки с каждым днем становились все ярче, а желание соединить их эфемерными нитями в вымышленные созвездия — сильнее; глаза же Минхо были настолько ясными, что даже незримый вальс пыли, казалось, мог отразиться в их глубине. — Хан-и?       — Ты что-то сказал?       — Я предложил сходить в кино вместе. В прокат снова вышел «Труп невесты», и я хотел посмотреть его с тобой, — последние слова Минхо произнес на одном дыхании и до того тихо, что их едва ли можно было разобрать. Хан же на это только по-доброму усмехнулся и оправил замявшийся воротник чужой молочной рубашки.       — Расслабься. Подожди немного, я скоро приду, — оставив дверь открытой, Хан поспешно скрылся на втором этаже, чтобы переодеться в уличную одежду. Немного поразмыслив, он спрятал волосы под темной тканью берета и прихватил соломенную шляпу для Ли. — Ну, пойдем?       Дорога до кинотеатра обещала быть недолгой. Медленно бредя вдоль асфальтированной дороги, молодые люди, как бы невзначай, соприкасались плечами и костяшками пальцев. В один из таких моментов Джисон вдруг почувствовал, как Минхо осторожно переплел их мизинцы.       — Не против? — в голосе Ли послышалось легкое беспокойство, однако оно мгновенно испарилось, стоило Хану едва ощутимо сжать чужой палец своим с глуповатой улыбкой на губах. Жест показался обоим слишком интимным, но отстраняться, впрочем, никому не хотелось.       — Честно говоря, я впервые слышу о «Трупе невесты», — признался Джисон, слегка раскачивая сплетенные руки в воздухе. — Это фильм или мультипликация?       — Мультипликация. Уверяю, тебе очень понравится эта картина. Я, к слову, только за этот год пересматривал ее раз двадцать, если не больше, — подмигнул товарищу Минхо, растягивая губы в улыбке. — Этот мультфильм особенный для меня, как предвестник нового начала.       — В каком смысле?       — Объясню после сеанса, — Ли загадочно улыбнулся и кивнул в сторону пестрого здания. Кинотеатр был одним из самых причудливых мест в их городе, ведь все декорации были исполнены на американский манер: яркие оранжевые и красные фонарики, выстраивающиеся в складное «Cinema», горели даже днем, привлекая взгляды прохожих; из динамиков доносились зарубежные композиции сороковых и пятидесятых годов двадцатого века; у входа красовалась пластиковая Бетти Буп в обнимку с Бимбо; по встроенному в стену допотопному телевизору крутили беззвучное выступление Джессики Рэббит; а Билли, Вилли и Дилли Дак прятались за ограждениями, наблюдая нарисованными глазами за посетителями. То, насколько это место преобразилось в последние пару лет, не могло не поражать.       Пробив у контролера билеты, молодые люди направились в зал. На удивление, почти все сидения пустовали: лишь на последнем ряду, точно, как в классических мелодрамах, миловались подростки. Обменявшись насмешливыми взглядами, Джисон и Минхо единодушно хихикнули и пошли занимать свои места: выбранные кресла располагались крайне удачно — на среднем ряду прямо перед экраном. Вот, зал погрузился во мрак, а из динамиков послышалась нежная, слегка фантасмагорическая мелодия. Вступительные титры объявили кинокомпанию «Warner Bros. Pictures» и режиссера фильма. Мелькающая картинка казалась блеклой и мрачной, однако в этом крылось ее особенное очарование; акцент на деталях же привлекал все внимание, делая тонкие намеки на дальнейшие повороты сюжета.       — Знаешь, меня все еще поражает то, что фильм кукольный, а не анимированный, — прошептал Минхо, как бы невзначай касаясь губами чужой ушной раковины.       — Ты шутишь?! — чересчур громко воскликнул Джисон, но тут же закашлялся, густо покраснев. Темнота должна была скрыть пунцовый оттенок кожи, но мягкий, едва слышный смех и тычок в щеку заставили в том засомневаться.       Время шло быстрее, чем того бы хотелось. Песенные вставки были удивительными, а смены цветовой гаммы так и кричали о разнице Царства Мертвых и Мира Живых. Пораженно приоткрыв рот, Джисон проникался каждой репликой, каждым персонажем и его эмоциями, а мысль о том, что все они — куклы, никак не могла уложиться в голове. Местами на глаза наворачивались слезы от несправедливости происходящего, местами хотелось заливисто засмеяться, а местами уголки губ искривлялись в умилении. Догадки о том, кто же был убийцей Эмили, также закрадывались к молодому человеку в голову, однако озвучивать их он не спешил — знал, что Минхо лишь хитро улыбнется, молчаливо прося досмотреть до конца. Вдруг на плечо Хану мягко опустилась чужая голова. Рыжие прядки щекотали шею и щеку; сладковатый, едва уловимый цитрусовый аромат заполнял легкие; а скрывающие в своей глубине сотни ярких звезд глаза неотрывно следили за парной игрой Эмили и Виктора Ван Дорта на фортепиано.       — Я обожаю эту сцену, она одна из самых трогательных, на мой взгляд. Хорошо передано то, как благодаря музыке можно выразить все свои чувства и переживания. А сама композиция — моя наиболее любимая, пожалуй. Даже разучил ее как-то, но скрипка, увы, не смогла передать весь трепет, которым пропитана мелодия. Удивительно! — слова Ли отдавались вибрацией по всему телу Джисона, проникая в самое сердце и пуская там свои корни.       — Я уверен, что, если композицию будешь исполнять ты, весь тот трепет, скрытый в мелодии, передаст и скрипка, — парировал Хан. Немного приподнявшись с чужого плеча, Минхо внимательно посмотрел в блестящие от влаги глаза и нежно улыбнулся, беззвучно хохоча. Даже в темноте было заметно, как порозовели его щеки.       К концу фильма стало понятно, что подозрения Джисона оказались верными — убийцей Эмили был лорд Биттерн Баркис. Отвращение к персонажу росло с необычайной скоростью, точно, как и симпатия к мертвецам. На последней же сцене сдерживать рыдания стало попросту невозможно. Пряча на самом дне своих глаз призрачных бабочек, Джисон судорожно сжал руку Минхо в своей и громко всхлипнул, не веря, что истории пришел конец. На экране появились финальные титры, а доносящаяся из динамиков мелодия, которая звучала и в начале, отдавалась где-то в груди печальным трепетом.       — Теперь я понимаю, почему ты пересматриваешь его так часто, — горько ухмыльнулся Джисон, роняя на свою кофту слезы.       — И почему же? — голос Минхо заметно дрожал. Видно, даже спустя время привыкнуть к концу не удавалось.       — Слишком уж это напоминает реальность. Однако что ты имел в виду под «новым началом»?       — Ах, да! На самом деле, это больше ощущение, нежели что-то конкретное, — брови Минхо сошлись к переносице, а сам он погрузился в размышления. Недолго помолчав, Ли все же продолжил: — После смерти одного рождается другое: для Эмили, на мой взгляд, «другое» — это осознание того, что значит иметь подле себя человека, готового оказаться ради тебя на смертном одре, и что только после прощения и отмщения, как бы то ни звучало, обретаешь желанное душевное спокойствие; для Виктора и Виктории же «другим» является понимание всей серьезности слова «любовь» и того, что не всегда и не для всех она имеет счастливый финал, а избежать того можно только борясь и прислушиваясь к своему сердцу, — любые слова в этот момент казались излишними, поэтому Джисон только согласно кивнул.       Выйдя из кинотеатра, Хан вновь зацепился мизинцем за чужой и украдкой покосился на Минхо: последний смотрел на сцепленные руки и счастливо улыбался. Рыжие веснушки около губ смущенно прятались в морщинках, а глаза щурились, превращаясь в полумесяцы. Пусть небо над головой и было затянуто грустной серой пеленой, каждая черта в Ли Минхо излучала свет, к которому так и хотелось прикоснуться. Асфальт же тем временем окропился россыпью первых холодных капель.       Лужи на дороге расплылись неприглядными, грязными кляксами, разукрашивающими обувь в темные цвета. Минхо и Джисон же лишь заливисто смеялись, отчаянно пытаясь измазать друг друга в грязи посильнее и совершенно не обращая внимание на косые взгляды редких прохожих. Лишь спустя вечность молодые люди наконец оказались под навесом над крыльцом, в насквозь промокшей одежде, но с такими искренними и по-детски озорными улыбками на лицах.       — Пойдем внутрь, — тяжело дыша, Джисон поспешно утянул Товарища-По-Счастью за порог. Не разуваясь, Хан прошлепал в подсобку и выудил из шкафа два комплекта теплой пижамы. Любезно предоставив Ли ванную комнату, Джисон на ходу начал стягивать с себя неприятно липнущую к коже одежду. Переодевшись в махровый спальный комплект с вышитой белкой (Черен, преподнося его другу на день рождения, с совершенно серьезным видом утверждала, что несчастный грызун — точная копия Хана), грузно опустился на диван и запрокинул голову. Потолок кое-где был увит нитями трещин, а в некоторых уголках красовалась паутина. Впрочем, все это он уже видел. Спустя долгие мунуты откуда-то сбоку послышался щелчок дверного замка и звонкий чих.       Спешно усадив Минхо на диван и поставив кипятиться воду, Джисон достал банки с шиповником и черной смородиной, лоток с крапивой и корень моркови. Свист. Промыв все ингредиенты и натерев корнеплод на блюдечко, Хан ссыпал смесь в чайник и залил ее кипятком. Пусть у этого чая и был весьма странный привкус, он обладал огромным плюсом — быстрым завариванием.       Фарфоровые чашки радостно позвякивали при каждом соприкосновении с блюдечками, а поодаль, на кресле, довольно сопел Суни, лишь изредка поглядывающий на беседующих людей.       — Хан-и, а почему именно работа с глиной? — поинтересовался Минхо, делая большой глоток горячего чая.       — У меня дед был гончаром, он-то и привил любовь к его горячо обожаемому ремеслу. Глина — незаменимый материал, потому что, при желании, из нее можно вылепить все, что душе будет угодно, а после пользоваться этим долгие годы. Весьма практично, — хохотнул Хан, покосившись на злосчастный сервиз любителя морских тварей, все еще ютящийся в коробке на тумбе. — К тому же это занятие весьма успокаивающее и прибыльное. Впрочем, не все так просто, как это может показаться на первый взгляд: глина часто вредничает и требует к себе особо трепетного отношения. Точно, как избалованная девчонка, не терпящая отказов.       — Видать много у тебя было этих девчонок, — вдруг протянул собеседник, с наигранно-насмешливым видом кривя губы и пряча недовольство за фарфором.       — Нет, не сказал бы, — такая реакция Минхо показалась Хану очень странной, а заведенная тема — довольно сомнительной для развития, поэтому молодой человек поспешил перевести разговор в иное русло: — А знаешь, что, пойдем, покажу тебе, каково это — сидеть за гончарным кругом!       Не дожидаясь ответа, Хан увел несколько удивленного товарища в свою мастерскую и облачил его в коричневый фартук, наказав закатать рукава пижамы. Увлеченно объясняя, как правильно подготавливать глину и работать с кругом, Джисон усадил Минхо на табурет и стал наблюдать за его тщетными попытками сделать из невзрачного комка подобие чашки. Брови Ли сосредоточено хмурились, кончик языка слегка высовывался между губ, а рыжие прядки едва ли не измазывались в материале. Забавное и до глупости трогательное зрелище.       Пускай от такого Минхо в груди приятно тянуло, а в пазухах — щекотало, крайне изощренная пытка над глиной ничего хорошего не сулила. Тепло улыбнувшись и покачав головой, Хан не удержался, прижимаясь грудью к спине мастерящего нечто невразумительное парня, и обхватил чужие руки своими, ненавязчиво руководя движениями и помогая ровно проделать углубление, сформировать бортики, вылепить ручку и избавиться от пузырей воздуха. Такой тесный контакт заставил тело Ли заметно напрячься, уши его слегка покраснели, а веснушки разгорелись, однако парень в упор делал вид, что вовсе не смущается и не чувствует спиной чужого учащенного сердцебиения. С горем пополам доделав чашку, молодые люди на пару стали вырезать апельсиновой палочкой разнообразные завитки, а на донце вывели инициалы, после оставив их творение подсыхать.       Удовлетворенный Джисон все никак не мог наглядеться на помятую, местами кривую посудину, однако долго его любование не продлилось — щеки вдруг коснулась мокрая ладонь, оставляющая после себя вязкий, прохладный след. Угрожающе покосившись в сторону хохочущего и уносящегося со всех ног наглеца, Хан смочил руки в тазу с водой и тщательно измазал их в остатках глины, после направляясь в сторону паясничающего Минхо. Долго убегать у последнего не вышло — его быстро схватили поперек живота, марая пижаму, и прижали к стене. Осклабившийся Джисон незамедлительно перепачкал чужое лицо и победно оглядел свою работу, придерживая Ли одной рукой за подбородок, а другой — за талию. Но, впрочем, все попытки молодого человека сохранять надменное выражение обратились прахом, когда «поверженный» парень глупо улыбнулся и приобнял ладонями шею Хана, слегка массируя. На мгновение показалось, что проиграл в этой битве вовсе не Минхо.       — Я не сдержался, прости, — захохотал Ли, нехотя высвобождаясь из объятий. — Пойдем умоемся, и я начну собираться домой, уже поздно.       — Оставайся.       — Что?       — Оставайся сегодня у меня. Ливень так и не закончился, и вряд ли прекратится до утра. Я не хочу, чтобы ты простудился, — вкрадчиво пояснил молодой человек. Ответа на то не последовало, однако яркие искорки, заплясавшие в глубине зрачков, и поползшие вверх уголки губ выдали Минхо с потрохами.       Смеркалось. Тучи на небе только сгущались, превращаясь в грязные комки ваты, а дробь дождевых капель по стеклам усиливалась. Раскинувшись звездочкой на полу, Минхо тихо напевал под нос только ему одному известную мелодию и поглаживал между ушками убаюканного на мерно вздымающейся груди Суни, почему-то не имеющего ничего против цитрусового парфюма человека. Хан же тем временем, промакивая мокрые руки о ткань пижамных штанов, вышел из ванной и подхватил помятую пачку Chapman Red, до этого грустно валявшуюся где-то под кофейным столиком.       — Будешь? — заговорщически протянул Джисон, привлекая внимание своего визави.       — Было бы неплохо, однако сигарету на улице будет сложно раскурить при таком-то ливне.       — А кто тебе сказал, что мы будем выходить на улицу? — тут же ухмыльнулся молодой человек и кивнул в сторону лестницы на второй этаж.       В спальне царил приятный полумрак, нарушаемый лишь тусклым светом гирлянд, отбрасывающих на медовые стены оранжевые блики, и светильником Тиффани, горящим над загруженным самыми разными пластинками столом. В воздухе витал слабый, чуть сладковатый запах хорошего табака, апельсинов и глины, а проигрыватель же самозабвенно воспроизводил «Violà» Барбары Прави. Одернув персиковые занавески и приоткрыв окно, Хан уселся на дубовый подоконник, жестом прося Минхо последовать его примеру, и умостил стеклянную пепельницу между их бедер. В молочно-алой пачке осталась лишь одна сигарета. Какое удивительное совпадение. Вспышка. Табачный кончик заискрился огненно-красным, однако в следующее же мгновение посерел, чуть рассыпаясь. Сделав глубокую затяжку, а после втянув в легкие воздух и задержав дыхание, Джисон протянул сигарету Ли. Едва видное сизое марево расползлось по комнате, а вишневая сладость приятно ощутилась на кончике языка. Зажав фильтр и немного запрокинув голову, Минхо втянул щеки и глубоко затянулся. Рыжие ресницы затрепетали, брови сосредоточенно сошлись к переносице, а из приоткрытого рта заструился дым, оглаживающий веснушчатый нос и губной желобок. Не в силах оторвать глаз, Хан отчаянно запоминал каждое движение, каждую эмоцию, отражающуюся на лице сидящего рядом. Минхо тем временем, постучав по фильтру ногтем, сбрасывая пепел, облизнул губы и перевел улыбающийся, ласковый взгляд на Джисона. Отчего-то в груди последнего потеплело.       — Я и подумать не мог, что буду когда-то сидеть совсем рядом с тобой на подоконнике и делить одну сигарету на двоих, — мечтательно вздохнул Ли, делая очередную затяжку. — Хан-и, скажи, почему в нашу первую встречу ты так испугался, когда я заметил шрам? И как ты получил его? — как бы невзначай поинтересовался Минхо, однако тотчас стушевался, видимо подумав, что затронутая тема — слишком личная.       — Он остался после того, как я упал лицом в горячие угли. Казалось бы, всего лишь шрам, однако сверстники все детство обходили меня стороной и в лицо говорили гадости, потому что считали прокаженным из-за его текстуры и размеров. И мне до сих пор страшно услышать в свой адрес колкости или оскорбления только потому, что я так или иначе отличаюсь от окружающих людей, — пожал плечами Джисон, забирая сигарету из рук товарища. Скрытничать казалось попросту глупым, ведь молодой человек знал, что только откровенность поможет его понять; пускай она и требовала обнажения всех своих еще незаживших душевных ран.       Минхо долго молчал и, Хан был уверен, даже не дышал. Лишь спустя пару минут тишины теплые кончики пальцев дотронулись до шероховатой, немного бугристой кожи чужой щеки. Исследовав каждый сантиметр невероятно красивой особенности и опустив взгляд на окропленные веснушками колени, Ли обхватил лицо Джисона ладонями и слегка провел подушечками больших пальцев вдоль скул. Каждый человек на памяти Хана по-разному выражал свои чувства — романтические или дружеские: кто-то это делал с помощью слов, кто-то — подарков, кто-то — внимания. Минхо, в свою очередь, было свойственно показывать свою привязанность тактильным контактом. Пускай Джисон и не терпел подобного от кого-то, кроме Черен, сейчас мягкие поглаживания ощущались до боли желанно. С Минхо было комфортно: молчать, разговаривать, случайно сталкиваться плечами и намеренно сплетать пальцы в замок, из-за чего в желудочках и предсердиях зарождался рой эфемерных бабочек, которые отчаянно бились внутри мышцы и ползли вдоль артерий, трепеща сложенными крылышками, после возвращаясь по капиллярам и венам. Сигарета медленно тлела между пальцами, а пепел падал на стеклянное дно.       — Возможно, то, что я сейчас скажу, будет звучать нелепо, — Ли вновь поднял взгляд на Джисона и немного помолчал, подбирая слова: — однако твоя особенность напоминает мне цветок гибискуса: яркий и раскидистый, невероятно красивый. Те дети просто были еще слишком маленькими, чтобы понять это, — Минхо вновь нежно обвел каждую шероховатость. — А в том, что человек другой, кроется свое очарование, на мой взгляд. Только тогда он ощущается живым, не считаешь?       — Знаешь, а что-то в этом есть, — хохотнул Джисон и обхватил ладонями руки Ли, прижимая их к своим щекам теснее. На чужих губах тем временем расцвела счастливая улыбка.

˙˙˙

Июль. Провинция Кёнсан-Намдо.

      Солнечные лучи робко проникали в спальню, а в окно стучались редкие дождевые капли. Сонно потерев опухшее лицо, Хан зевнул и покосился на тумбу около кровати. Рядом с забавной мордочкой кота теперь висел еще один рисунок: на обрывке чистого пергаментного листа гелевой ручкой был выведен небольшой портрет спящего парня, отдаленно напоминающего Джисона. Черная сплошная полоса складывалась в линию челюсти и подбородок, плавно переходя в очертания губ, носа и глаз, а после — в брови и растрепанную шевелюру. Однако особенно выделялся на черно-белом изображении красный полураскрывшийся бутон, умостившийся на пухлой щеке. Где-то глубоко под кожей нечто медленно, но верно начало также распускать свои лепестки.       На первом этаже витал сладковатый запах теста, приправляемый горечью молотого кофе. Из динамиков CD-проигрывателя доносилось трогательное и щемяще-нежное звучание «Miracles» Coldplay. Растрепанная рыжая макушка же то и дело мелькала у плиты, лишь изредка скрываясь в недрах помещения. Минхо был очарователен всегда: когда улыбался, когда хмурился, когда спросонья хозяйничал и даже когда ворчал. Словно солнце, он скрашивал неприглядную серость, окропляя золотом то, что считалось давно погибшим. Поддавшись неизвестному порыву, Джисон подошел к хлопочущему парню и осторожно приобнял за талию, упираясь подбородком в выпирающую косточку на плече и разглядывая еще не разгладившиеся следы от подушек и одеял на теле. От неожиданности Минхо едва заметно вздрогнул, однако в следующее же мгновение потерся виском о чужой и мягко прижался ближе, после искоса взглянув на товарища. Под тихое хихиканье кончика носа Хана коснулась подушечка веснушчатого большого пальца, стершего пятнышко от мятной зубной пасты.       — Доброе утро, ты же блинчики любишь?       — Люблю.       В ответ Минхо только довольно промычал и как ни в чем не бывало продолжил замешивать тесто, изредка слизывая с венчика пряные капли и немного опуская плечо, чтобы Хан мог удобнее уложить голову. Казалось, такое простое и незначительное действие, однако его хватило, чтобы в сердце Джисона что-то болезненно-сладко закололо. Напоследок сжав теплое тело в объятиях и глубоко вдохнув цитрусовый аромат, молодой человек отстранился и поплелся к CD-проигрывателю, чтобы поставить другой диск. Придирчиво оглядев коробку, пестрящую CD, Хан выудил пластиковый кейс с надписью «В дорогу» и удовлетворенно промурлыкал нечто невразумительное. Спустя несколько мгновений дом заполнился хриплым тарахтением техники и задорным звучанием «Sunshine» OneRepublic. Тихонько бормоча под нос строки заслушанной до дыр песни, Джисон протанцевал обратно на кухню и грузно уселся за стол. Ярко-желтая скатерть немного скаталась под локтями, а давно въевшиеся в ткань пятна от жира укоризненно уставились на молодого человека. Джисон в свою очередь сделал вид, что тех и вовсе не существует.       Блины Минхо были сладкими, с привкусом ванильного сахара, меда и детства. Обычно подобную выпечку Хан ел с вареньем или сгущенным молоком, «чтобы попа уж точно слиплась», однако то, что приготовил Ли, портить приторными дополнениями казалось полнейшим кощунством.       — Если во время нашей следующей прогулки не пойдет дождь, благодаря которому на утро меня будут ждать твои восхитительные блинчики, я клянусь в тот же день выбежать во двор и танцевать с бубном до тех пор, пока не упаду в обморок от усталости! — с невозмутимым видом пообещал Джисон и блаженно причмокнул, даже не удосужившись прожевать кусок блина, который благополучно выпал из его рта на многострадальную скатерть.       — Хотел бы я на это посмотреть. Как соберешься — обязательно набери мне, сразу же прибегу! — в ответ покивал Минхо и салфеткой утер слюну с подбородка товарища, а после собрал со стола выплюнутый кусок блина. По желтой ткани расползлось еще одно осуждающе глядящее жирное пятнышко.       — С радостью, вот только ты телефон не берешь.       — Ложь и провокация! Я всегда принимаю звонки, просто ты, видно, терзал мой стационарный, а он уже совсем плох стал, работает через раз.       — А электронная почта?       — Я ярлык удалил, как только получил ответ от тебя, — будничным тоном объявил Минхо, как ни в чем не бывало продолжив жевать.       — Минхо, скажи мне на милость, на кой черт тогда при заказе было указывать то, чем ты не собираешься пользоваться? — возмущенно развел руками Хан, едва ли не давясь кофе и капая маслом с блина на паркет. Все-таки Ли Минхо был до крайности странным человеком.       — Не знаю, строчки же надо было чем-то заполнить, — к тому же по-детски непосредственным.       Покончив с завтраком и стерев остатки жира с губ и рук, Джисон молчаливо протянул ладонь ничего не понимающему Минхо и, как только тот принял жест, переплел их пальцы, утягивая все еще жующего товарища в гостинную. Хан осторожно подхватил Ли где-то под лопатками и начал неспешно покачиваться в такт зазвучавшей «Me Gustas Tú». Вовлеченный же в неловкий танец на это лишь глуповато захихикал и уткнулся лбом в чужой изгиб шеи, теснее прижимаясь к теплу тела партнера. Нежное золото, нахально проникающее внутрь дома через окна, оглаживало медовые стены, заинтересованно обводило узоры дивана и рассматривало нарисованные цветы на многочисленных натюрмортах Ренуара и пейзажах Клода Моне. Джисон с детства пристрастился к изобразительному искусству, читая биографии художников и скупая репродукции особо полюбившихся картин. Родители, впрочем, никогда не понимали увлеченности сына, однако не претили, из раза в раз привозя из бесконечных командировок все новые «каляки-маляки» для пополнения коллекции «любимого чада».       — Так много рисунков… — вдруг подал голос Минхо, глядя куда-то за спину Хана.       — Это лишь малая часть, — по-доброму хохотнул молодой человек, не прекращая танца. — В свое время картины были моими единственными верными товарищами и помогали отвлечься от переживаний. Пускай истории их создателей не часто откликались в моем сердце, творчество равнодушным не оставляло никогда. Если будет интересно, обязательно покажу и остальную коллекцию, но только при условии, что ты сыграешь мне «Valse sentimentale», как и обещал.       — Так пойдем ко мне, зачем ждать? — как бы невзначай предложил Минхо, немного отстраняясь, чтобы заглянуть в глаза Джисону. Причин, как и желания, отказывать у последнего не было.       Графин приятно холодил кожу предплечья, а с губ Минхо, чуть ли не роняющего мятный свитер и лавандовые брюки в грязь, беспрерывно слетали слова благодарности, после незаметно превратившиеся в рассказ о цветах в саду. Как оказалось, Ли жил по соседству. Почему же раньше молодые люди не встречались, оставалось для Хана загадкой. Дом Минхо был совсем маленьким, одноэтажным; краска цвета слоновой кости на стенах слегка облупилась; темные ступени выгорели на солнце; а небольшая веранда в свою очередь утопала в зелени: в самом ее углу, около ротанговых кресел, на жардиньерках стояли десятки расписных горшков с бонсаями, гардениями и олеандрами, под потолком же были подвешены кашпо с сурфиниями и виолами, соседствующие со странноватым «ветерком» из разноцветных CD-дисков, а балки увивали трещины и дикий виноград. Приняв немое приглашение зайти, Джисон вытер ботинки о коврик и разулся, переступая порог. В доме пахло пылью, солнцем и цитрусами, а убранство же хорошо отображало внутренний мир хозяина: молочные стены были изрисованы следами от кошачьих лапок и увешены дипломами, грамотами, фотографиями различных оркестров, растений, некого миловидного паренька и самого Минхо, играющего на скрипке в каком-то из парижских театров; по углам прятались нотные листы с пятнами от кофе; небольшой дырявый диванчик же был сплошь укрыт газетами, на которых лежали перевязанные тесьмой букеты трав; а у окошка с задернутыми льняными занавесками стоял деревянный пюпитр. Переложив бумаги с сухоцветами на пол, Минхо жестом попросил располагаться, а после внимательно оглядел гостя:       — Выпьешь со мной вина? Я лучше играю, когда немного пьянею.       — Ну, давай, — удивленно вскинул брови Джисон, облокачиваясь на спинку дивана и еще раз осматриваясь, пока Ли что-то искал в немногочисленных шкафчиках на кухне. Форточка оказалась приоткрыта, от чего занавеска изредка трепетала на ветру. За окном красовалось молодое апельсиновое деревце с уже спелыми плодами, а на подоконнике поблескивал небольшой черный футляр.       — «Шато Монбуске» Блан, белое, сухое, 2003 года, — в слух зачитал Минхо. — Будешь такое?       — Еще спрашиваешь?       Светло-соломенные прозрачные капли звонко разбивались о стенки бокала. Наполнив фужеры до половины, Ли передал один из них Джисону и игриво чокнулся с ним. Вдохнув ненавязчивый аромат, Хан с упоением сделал глоток и облизнул губы: вкус был на удивление мягкий, сладость приятно контрастировала с легкой остринкой, разливаясь по горлу. Минхо тоже остался доволен — он быстро осушил бокал и отставил его в сторону, деловито похвалив вино. В его кофейных глазах вмиг заплясали игривые огоньки, и Джисон не без удовольствия подметил, как быстро хмелеет товарищ. Покачивая бедрами, хозяин дома проплыл к окну и погладил кончиками пальцев футляр, а затем открыл его. Полностью черный глянцевый корпус скрипки играючи поблескивал на свету и казался совершенно новым: на нем не было ни единого скола, ни единой трещины и ни единой царапины. Натерев канифолью конский волос смычка и устроив инструмент поудобнее, Минхо уложил голову на подбородник и заиграл, не отрывая остекленевшего взгляда от Хана.       Впрочем, зрительный контакт он долго не продлил: тонкие брови сошлись к переносице, а глаза в сосредоточении прикрылись. В то мгновение сердце Джисона было готово вырваться из груди — рыжая челка плавно спадала на глаза, красиво затеняя лоб, выражение лица менялось с каждой нотой, показывая Минхо с совершенно новой, завораживающей стороны, ровный корпус изредка покачивался, когда наступал слишком эмоциональный момент, тонкие пальцы колебались на струнах, на слух зажимая необходимые, а рука, легко удерживающая смычок, изящно водила им из стороны в сторону, то и дело наклоняя эластичную трость под нужным углом. Звучание вальса и правда было совершенно иным: пылким и заставляющим задержать дыхание, однако дело заключалось вовсе не в инструменте, а в том, кто исполнял композицию. Музыка, срывающаяся со струн скрипки, казалась слишком личной, рассказывающей обо всем потаенном в глубине души, из-за чего у Хана то и дело создавалось впечатление, будто он стал случайным слушателем изначально не предназначенного для чужих ушей.       Закончив игру и отложив инструмент, Ли неуверенно присел на корточки перед Джисоном и бережно утер покатившуюся по чужой щеке слезу.

˙˙˙

Август. Провинция Кёнсан-Намдо.

      — Минхо, а кто этот парень? — как бы невзначай поинтересовался Хан, лежащий на веснушчатых коленях, и указал пальцем на одну из многочисленных фотографий. Изображение было нечетким, блеклым, с пятном от разлившегося черного чая, однако от него так и веяло живостью и любовью. Первое, за что цеплялся взгляд — улыбка «до ушей», обнажающая ряд ровных зубов и десны. Она казалась доброй и яркой, из-за чего в груди непроизвольно теплело. На фоне голубого, ясного неба красовалось колесо обозрения с пестрыми кабинками, а словно нарисованные углем ямочки и носогубные складки незнакомца придавали образу некоторой непосредственности, в то время как лисий прищур — игривости и юношеского очарования.       — Мой младший двоюродный брат, Чонин.       — А вы похожи, — невнятно проворковал Джисон, наслаждаясь мягкими поглаживаниями по голове. Отчего-то это имя показалось молодому человеку смутно знакомым. — Расскажешь о нем?       — Нин-и у меня замечательный: очень заботливый и сообразительный не по годам, — лица Минхо видно не было, однако его голос так и сквозил нежностью и гордостью за родного человека. — Мы уже как седьмой год живем вместе: у него из семьи только я и остался, а мне же в радость заботиться о своем младшеньком. Чонин такой… — Ли на мгновение замолк, пытаясь подобрать правильные слова. — Солнечный и ласковый, прямо как маленький котенок; самый настоящий лучик света в темном царстве! Он, пожалуй, мой главный смысл искать причины улыбаться и быть сильным. Вот только Нин-и не бережет себя совсем, пропадает в доставшейся по наследству лавке и днями напролет, как царь Кащей, «над златом чахнет», да эскизы делает. Однако такая увлеченность и трудолюбие в итоге принесли свои плоды: брат — один из лучших ювелиров в городе, да и заграницей его изделия имеют большой спрос.       — Хотел бы я с ним познакомиться, — восхищенно протянул разомлевший Хан и перевернулся на спину, чтобы встретиться с собеседником взглядом. Минхо неосознанно зарылся пальцами в русые волосы, перебирая прядки, и ласково посмотрел в округлившиеся оленьи глаза.       — Так пойдем.       День близился к закату; солнечные лучи же окрашивали все, до чего только могли дотянуться, в легкий оранжевый оттенок. Бок о бок молодые люди молча брели по асфальтированным, нагревшимся за день дорожкам, переплетая пальцы и лишь изредка переглядываясь. Такие невесомые и трепетные жесты, казалось, стали входить в привычку, бросать которую совсем не хотелось.       За поворотом наконец показалось здание ювелирного: темно-коричневая маркиза, обшитая золотыми нитями, кляксой расплылась по стенам из белого камня; на деревянной вывеске, покачивающейся на ветру, было аккуратным почерком выведено «Мастерская Levanter»; а около входа уселась скульптура кошки, усердно вылизывающей лапку и не обращающей на посетителей и толики своего внимания. Маленькие колокольчики заливисто зазвенели, когда Минхо открыл тяжелую дверь, пропуская Джисона вперед и заходя следом. Внутри лавки все было залито теплым желтым светом; откуда-то доносилось зычное, хрипловатое пение Луи Армстронга под аккомпанемент саксофона и клавишных; а в воздухе витал пряный аромат, источаемый бесчисленными цветами.       — Нин-и! — вдруг взвизгнул Минхо, отвлекая Хана от разглядывания растительности, и бросился на шею белобрысому высокому парню, который в ответ обнял Ли за талию и прижался щекой к его виску.       — Здравствуйте, меня зовут Ян Чонин, а Вы, верно, Хан-и?       — Да, рад знакомству, — слышать нежное обращение из уст постороннего было настолько же странно, насколько и комично. А еще до скрипа зубов приятно: сразу становилось ясно, как день, что Минхо даже в разговорах с незнающим Джисона человеком использовал исключительно уменьшительно-ласкательное прозвище, представляя молодого человека.       — Могу я показать Хан-и твои изделия? — вдруг поинтересовался Ли, вклиниваясь в разговор и раскачивая Чонина в объятиях.       — Да, конечно, Хо. Закроешь тогда лавку? Я на свидание опаздываю, — Ян в спешке посмотрел на наручные часы, тут же испуганно округлив глаза, и торопливо сунул брату в карман брюк связку ключей. — Спасибо!       — Обними Рен-и за меня! — прокричал Ли вслед, однако его уже не слышали. Дверь с легким звоном затворилась.       — Рен-и?       — Да, подружка Чонина — Черен, медсестра в местной больнице. Представь себе, этот дурак два месяца подряд заявлялся на работу к бедной девушке и требовал встречи, лишь бы познакомиться поближе. Помню даже, как он рисовал себе синяки невесть откуда взявшимися синими тенями, потому что просто так его пускать не хотели!              — Кошмар какой, — со смеху прыснул Джисон, качая головой и наконец сопоставляя детальки пазла в своей голове. — А Черен и не рассказывала, что ее кавалер такой настойчивый выдумщик.       — Так вы с ней знакомы?       — Она моя семья.       — Надо же, как тесен мир! Ну не судьба ли? — хохотнул Минхо и подошел к витрине, переворачивая табличку с надписью «Закрыто», а затем начал неспешно хозяйничать за прилавком. Ли, поочередно выдвигая лотки с ожерельями, серьгами и кольцами, увлеченно рассказывал о каждом украшении, объяснял значения инкрустированных драгоценных камней и невпопад делился забавными историями из жизни. Джисону же только и оставалось, что внимательно вслушиваться в чужой мягкий, высокий голос и любоваться такими до боли родными чертами. Впрочем, дойдя до лотка с жемчугом, Минхо вдруг хитро ухмыльнулся и выудил тоненькое колье:       — Повернись ко мне спиной.       Поняв, к чему клонит товарищ, Джисон одарил его скептическим и крайне смущенным взглядом, но просьбу все же выполнил: пускай молодой человек и не любил украшения, расстраивать Минхо совсем не хотелось. Ощущать как будто случайные прикосновения подушечек пальцев к ключицам и шее, а после и тяжесть холодного камня было до странности волнительно. Откуда-то из-за спины послышался щелчок застегнутого фермуара и восхищенный вздох.       — Считай это моим подарком тебе, а с братом я расплачусь позже. Пойдем, уже поздно.       Редкие прохожие угрюмо плелись по своим делам, а стены домов меркли, теряясь во мраке. Джисон и Минхо же брели по асфальтированной дороге, глубоко вдыхая ночной воздух и переплетая руки. Ладони слегка потели от близости, а подушечки пальцев невесомо, словно боясь причинить вред, поглаживали кожу под собой. Разговоры же и вовсе казались лишними — молчание было красноречивее любых слов.       Впрочем, воцарившуюся трепетную атмосферу вскоре нарушил гогот, донесшийся откуда-то из-за поворота. Минхо на это только вздохнул и невольно прислушался к голосу, впрочем, тут же в ужасе округлив глаза. Не долго думая, он потянул Хана в обратную сторону, к ювелирной, сильнее сжав чужие пальцы и едва заметно подрагивая.       — Мин-и, какая встреча! — где-то за спиной гнусаво воскликнул Голос. В несколько широких шагов он нагнал удаляющихся товарищей и, к несчастью, приняв человеческое обличие, потянул Ли за рукав лимонной рубашки. Молодой парень, отчаянно пытающийся обратить на себя внимание, выглядел мерзко — несмотря на безупречные, мягкие и выразительные черты лица, от него за милю разило гнилью и фальшью. Пухлые губы складывались в приторной, пошлой улыбке; пальцы бесстыдно забирались под рукав выглаженной рубашки; ногти, выкрашенные в неоново-розовый, оставляли на коже белые полосы; а в рыбьих, неживых глазах не было даже намека на осмысленность. — Что, не рад меня видеть, сладкий?       — Хенджин, закройся. Я, вроде как, все доходчиво объяснил тебе еще прошлым летом, — в голосе Ли, мягком и мелодичном до этого, послышались стальные нотки, впрочем, вмиг затерявшиеся в интонации ужаса. Парень прикладывал все возможные усилия, чтобы казаться безучастным и держать лицо, однако выходило из рук вон плохо: даже невооруженным глазом можно было заметить, насколько сильно Минхо ломало изнутри — с лица сошли все краски, оно будто состарилось на десяток лет вперед, а черты стали угловатыми и неестественными. Даже веснушки уязвленно стекли куда-то под одежду.       — Издеваешься? Ты правда думал, что ты отделаешься одним лишь жалким разговором после всего того, что ты сделал со мной? Ты правда думал, что один лишь жалкий разговор заставит меня забыть о целом годе холода и безразличия? Ты правда думал, что я остыну после одного лишь жалкого разговора? — на глаза Хенджина драматично навернулись слезы, лаконично сочетающиеся с визгливыми вопросами, задаваемыми не иначе как для сводки в желтую прессу с красноречивым заголовком — «Одна Большая Тавтология». — Ты даже не представляешь, какую боль я испытывал все это время! Что я чувствовал после расставания! Знаешь же, что я не выношу холода. Хотя да, похуй на мои чувства, я же никто, и звать меня никак, а ты — король мира, ловелас и сердцеед, выше всяких жалких людишек!       — Закончил? — после долгого молчания процедил Минхо с выражением полного безразличия. Однако в следующую же минуту парень растерял всю свою напускную браваду и испуганно покосился в сторону Хана, когда почувствовал, как тот аккуратно высвобождает руку из чужой хватки, после пряча ее в кармане брюк. Хенджин же, не обратив внимание на столь безобидный жест, в упор продолжил делать вид, будто Джисона и вовсе не существует:       — Мне теперь еще и говорить запрещено? Что дальше? Скажешь не приближаться к тебе? Ну да, конечно, чувства и свобода других людей же не имеют для тебя никакого… — словесный поток, казалось, даже и не думал заканчиваться, поэтому единственным выходом из ситуации, по скромному мнению Джисона, был смачный удар аккурат в челюсть. Увесистый металлический стек же как раз кстати оказался под рукой. И чего только не найдется в карманах гончара! Впрочем, Хенджин в долгу не остался: перестав считать звездочки перед глазами, он перехватил занесенный для очередного удара кулак и заехал Хану по скуле. Однако, услышав откуда-то из-за спины «Алло, полиция?», первый сразу же стушевался и трусливо скрылся за поворотом. К счастью, умом гордый обладатель неоново-розовых ногтей не блистал.       Сумерки в доме Джисона, казалось, сознательно сгущались по углам, не давая разглядеть точных размеров прихожей. Не глядя, Ли щелкнул выключателем и, сощурившись, оглянулся на товарища. Лицо Минхо вновь зарумянилось, кожа разгладилась, а веснушки выползли из-под лимонной рубашки. Только вот в глазах теперь поселилась печаль, путающаяся в нитчатых узорах радужек и тонущая в дымчатой темноте зрачков. Насладившись игрой в гляделки, рыжая макушка молча направилась на кухню и исчезла в недрах помещения. Послышался скрип несмазанных петель, шорох пакетов и звон сталкивающихся друг с другом банок.       — Минхо, а что ты ищешь? — без особого участия спросил Хан и скривился: ранка саднила, а челюсть все сильнее сводило.       — Аптечку.       — Минхо, а зачем тебе аптечка?       — Хан-и, скажи честно, ты дурак? — показавшись из-за дверцы шкафчика, искренне поинтересовался Минхо. Печаль в его глазах стала понемногу растворяться. — Нет, если хочешь ходить с ссадиной и синяком на пол-лица — пожалуйста, ты мне и таким нравиться будешь!       Подавившись воздухом и пробурчав в ответ нечто невразумительное, Джисон демонстративно прошаркал в гостинную и грузно опустился на одну из сидушек узорчатого дивана, выбив из нее при этом густой клуб пыли. В теплом искусственном освещении крупицы быстро вальсировали и оседали на любой понравившейся им поверхности, не обходя стороной и русые волосы, и Суни, мирно дремавшего на подлокотнике. Хан, наблюдая за кокетливыми перемигиваниями видимой пыли и прокручивая в памяти недавние события, неосознанно запустил пальцы в рыжую шерсть и лениво почесал кошачий бок. После того, как Джисон взял Суни под свою опеку, тот стал гораздо здоровее и покладистее. По первости, правда, кот все еще порывался вернуться к разгульному образу жизни, однако вскоре сдался, посвящая всего себя новому хозяину и лишь изредка вспоминая о хвостатых подружках, грустно мяукая у окна одинокими вечерами.       — Земля вызывает Хан Джисона! — с улыбкой протянул Ли и нежно погладил товарища по голове. В руках парень держал какую-то мазь столетней давности, пакет с замороженной спаржей, перекись и пинцет с ватой. — Сядь ровно и не дергайся. А еще приложи это, — со знающим видом проинструктировал Минхо и потряс замороженными овощами.       — Нет-нет-нет! Положи это шипучее исчадие Ада на место! — показательно запротестовал Джисон, косясь на роковой бутылек, однако пакет со спаржей послушно прижал к ноющему ушибу.       — А если я подую? — так делать, конечно же, было нельзя, и оба об этом знали, однако упускать возможность побыть так близко друг к другу, едва ли не соприкасаясь лбами, никто не хотел. Дождавшись неуверенного кивка, Минхо весело хихикнул и, обозвав товарища «взрослым дитем», смочил ватку в дезинфицирующем средстве. Рассеченную кожу начало неприятно покалывать, а перекись ликующе вспенилась.       — Минхо, ты обещал подуть, — сдавленно напомнил Хан и поморщился от неприятных ощущений, как бы невзначай проведя кончиками пальцев по жемчугу на шее. Ли в ответ только добродушно ухмыльнулся и по-утиному вытянул губы, обдавая кожу чуть ниже ранки прохладным воздухом. С Минхо все ощущалось по-другому, даже самые обыденные жесты. Точно, как описывалось в слезливых романах, пылящихся на самой верхней полке старого стеллажа. Осознание, казалось, очевидной с самого начала вещи отдалось в груди тягучим трепетом. — Хочешь поговорить о том, что случилось?       — Да, но как-нибудь потом, ладно? Сейчас у меня важная миссия под кодовым названием «Хан Джисон», между прочим.

˙˙˙

Август. Провинция Кёнсан-Намдо.

      Обмакнув старую кисточку в банку с клеем и обмазав клочок линованного листа с изображением раскуривающего сигарету хомяка, молодой человек наклеил рисунок на боковину прикроватной тумбы. Минхо все чаще стал дарить Хану забавные и очаровательные наброски, в то время как сам получатель — самозабвенно украшать мебель на манер техники декупаж. Дом Джисона постепенно оживал.       За окном сгущались тучи, редкие капли, подражая экспрессионистам, вырисовывали на окнах замысловатые образы. Пахло сыростью и пожухлым опадом. Минхо пропадал где-то в недрах кухни, готовя обед, а Джисон впопыхах прибирался в гостинной и с особым усердием мешал товарищу, корча смешные рожицы и щекоча чужие бока, — к двум часам обязались прийти Черен и Чонин.       — Хан-и, предупреждаю, еще одно покушение на меня, и ты окажешься в миске вместо индейки!       — Злюка! И как я мог считать такого ворчуна своим солнышком? — обняв «злюку» со спины, Джисон зарылся носом куда-то в изгиб его шеи и вдохнул ненавязчивый цитрусовый аромат. Порой даже складывалось впечатление, будто кожа Минхо полностью состояла из цедры, а веснушки — из косточкового масла.       — А ну-ка, повтори! Кем ты там меня считал? — Ли резко развернулся лицом к Джисону и с вызовом посмотрел тому в глаза. По щекам, шее и ушам же обоих пополз едва заметный румянец. Впрочем, не успел Хан съязвить в ответ, как за спиной кто-то громко прокашлялся:       — Ребят, мы не вовремя? — Чонин неловко переминался с ноги на ногу, поглядывая то на брата, то на Джисона, в то время как Черен хитро улыбалась. Радостно захихикав, девушка притянула Хана за шею и начала раскачиваться из стороны в сторону, а после переключилась и на Минхо, прохрипевшего спустя пару мгновений нечто, отдаленно напоминающее призыв на помощь. Ян же только и мог, что с умилением наблюдать за своей возлюбленной, попутно пожимая руку хозяину дома и поглаживая брата по волосам.       — Как раз наоборот, — Джисон жестом попросил друзей располагаться и спешно поставил кипятиться воду. Достав лоток с сушеной мятой, он оборвал листья с двух веточек и промыл их, забросив после в стеклянный чайник. Бабушкин сервиз, выставляющийся на желтую скатерть, ликующе позвякивал, приветствуя гостей и принимая в свои ряды кривую узорчатую чашку с надписью «H.J and L.M» на донце. Облокотившись на кухонный гарнитур, Джисон с нежностью во взгляде наблюдал за болтающими товарищами и без особых усилий пытался вникнуть в суть завязавшейся беседы. Свист. Залив мяту кипятком, Хан спешно поставил чайник на середину стола и наконец уселся рядом с Минхо.       — Как там Черри и Чезо поживают? — участливо поинтересовался Ли, поглаживая под столом запястье Джисона.       — Ой, они такие озорники, вы бы знали… Сегодня вот проснулась от громкого чавканья, доносящегося с соседней стороны кровати. Сначала я даже не поняла, что происходит — ну не мог же Нин-и настолько оголодать за ночь, чтобы решить покуситься на перьевую подушку или еще на что-нибудь похуже? Как оказалось, эти наглые хвостики с превеликим удовольствием завтракали плетеной хлебницей, которую я только недавно купила, прямо в моей постели, — похихикала девушка, качая головой. Скучать ей точно не приходилось. — Однако, когда они поняли, что я проснулась, тут же смылись и уселись в углу спальни за шторой, свято веря, что их не видно.       — Дети сыты, а Чонин-а не подавился перьями — это главное! К слову, Черен-и, мне тут птичка напела, что твой любитель подушек — фантазер с большой буквы, — скрестив руки на груди, протянул Джисон и подмигнул подруге. — И как только его охрана не выставила на улицу?       — Выставила, — бодро кивнула Черен, поняв, о чем речь, и осуждающе покосилась на своего возлюбленного. — Вот только он в отместку оборвал все бархатцы с клумбы и полез в первое попавшееся ему на глаза окно, после бегая по всему корпусу от парочки крайне недовольных ординатора и санитара, не ожидавших увидеть в комнате отдыха постороннего. А вот как он половину больницы до нервного тика не довел, и это еще в лучшем случае, — загадка!       — Какая романтика! — мечтательно вздохнул Джисон, тщетно пытаясь стереть с лица хитрую ухмылку, и легонько наступил на ногу давящемуся хохотом Минхо, завязывая с ним шуточную «носочную драку». Наконец проглотив последние смешинки, Хан мягко похлопал товарища по веснушчатому колену и с улыбкой обратился к раскрасневшемуся Чонину. — Чем вообще увлекаешься, помимо изготовления украшений?       — Я проявляю фотографии и реставрирую старые снимки в свободное от работы время. Меня всегда привлекал такой род деятельности, это очень расслабляет. К тому же так я могу «притронуться» к истории… — Ян, обрадовавшийся смене темы, еще долго и подробно рассказывал о своем увлечении со знанием дела и особым трепетом, от чего Джисон все больше проникался к нему уважением. — Вообще говоря, изначально я горел восстановлением картин, но это было только до тех пор, пока отец не показал мне, как проявлять пленку. Кадры оказались живее рисунков.       — Согласиться не могу, но только потому, что я влюблен в картины. Однако я приятно удивлен, не думал, что в наше время еще занимаются проявлением и реставрацией фотографий.       — Просто за такую работу мало кто берется в небольших городках, как наш, — в ответ тепло улыбнулся Чонин и облокотился на спинку стула. — А ты увлекаешься изобразительным искусством, верно?       — Можно и так сказать, я коллекционирую репродукции…       — Ой, а как вы познакомились? — вдруг громко поинтересовалась Черен у Минхо, невольно перебивая друга.       — Это ходячее недоразумение заказало у меня графин с синими овечками, а после пришло за ним в самый разгар шторма, вооружившись лишь хлипким желтым зонтиком, — Хан мгновенно переключился на заинтересовавшую его тему, опередив в ответе Ли и, казалось, совсем позабыв о том, что так и не дорассказал Чонину про свою коллекцию. Воспоминания из того судьбоносного дня прокручивались в голове, как рулон старой кинопленки в проекторе, а взгляд Джисона невольно затянула пелена бесконечной любови и нежности. — Так вот, вопрос дня, Минхо, почему овечки синие?       — Потому что они питаются тучами, Хан-и, тучами, — как ни в чем не бывало пожал плечами Ли, будто это была самая очевидная вещь на свете, и с невозмутимым видом сделал большой глоток чая.       За разговорами время шло быстрее, чем того бы хотелось. Взглянув на часы и испуганно ахнув, Черен и Чонин поспешили на автобус, наспех прощаясь и обещаясь наведаться в скором времени. Дверь за молодыми людьми со скрипом затворилась. С улицы донесся легкий землистый запах, а ветер лениво одернул полупрозрачные занавески. Фарфор под губкой же неприятно поскрипывал, а средство для мытья посуды въедалось в кожу.       — Хан-и, — жалобно проскулил Ли, со спины обнимая натирающего одно из блюдечек Джисона и потираясь носом о его плечо. — Я могу и сегодня остаться у тебя?       — Конечно, Минхо, что за вопросы? — проворковал Хан в ответ, однако в следующее же мгновение посерьезнел: — Ничего не случилось?       — Нет, просто я ненавижу спать один. В такие моменты мне всегда становится холодно и страшно, до боли одиноко, но, лежа с тобой под одним ватным одеялом, я сразу ощущаю себя на своем месте, нужным и окутанным заботой, — признание Минхо показалось Джисону уж слишком откровенным и обнажающим, отчего в груди приятно потянуло, будто где-то за ребрами расстелили колючий плед из цветастых заплаток и скрутили на манер розочки.       Ли прижимался к теплу чужого тела все теснее, сминал под пальцами фартук с кривыми котами и зарывался носом в русые волосы, шепча что-то нежное в затылок. Ополоснув руки и отставив чистую посуду на полотенце рядом, Хан удобнее устроился в чужих объятиях и спиной почувствовал учащенное сердцебиение своего визави. Момент показался Джисону слишком интимным, пробирающим до самых костей и оставляющим неприлично глубокий отпечаток на душе.       Гирлянды увлеченно играли в театр теней, отбрасывая на стены причудливые узоры, персиковые занавески путались в невидимых нитях ветра, а фурины наполняли спальню ласковым перезвоном. Достав из кармана брюк черную пачку с сиренево-синим кольцом на тыльной стороне и дешевую зажигалку, Минхо предложил закурить.       — Marlboro double mix, мои любимые. Пробовал такие? — участливо поинтересовался Минхо, протягивая коробочку, на что Хан покачал головой и улыбнулся. Открыв крышку, Джисон развернул бумагу и достал белоснежную сигарету с двумя цветными точками на фильтре, слегка сминая тот между указательным и средним пальцами. — Синяя кнопка даст ментоловый привкус, сиреневая — ягодный. К концу сигарета может слишком горчить, поэтому вторую лучше раскусывать не сразу.       Не без труда найдя зубами синюю кнопку, Джисон щелкнул ей и зажал фильтр губами, предвкушая. Искра. Пламя было слабым — газ в зажигалке на исходе. Поднеся ладонь к противоположной от огонька стороне, Минхо подпалил кончик сигареты товарища, а затем вытащил роковую палочку и для себя. Металлическое колесико вновь с треском прокрутилось, однако пламя показываться не спешило. После нескольких тщетных попыток, Ли страдальчески вздохнул и развернулся к Джисону всем корпусом, молчаливо прося прикурить себе. Хан же деловито прикрыл тлеющий конец от порыва ветра и прижался им к чужому не зажженному, наполняя легкие воздухом в смеси с никотином. Пепел ссыпался на стеклянное дно и немного окропил предплечья. Впрочем, прикурить Минхо у молодого человека получилось только со второго раза: бумага все никак не хотела загораться, а горло начинало неприятно саднить от чрезмерно глубоких затяжек. Табак был хороший и, на удивление, не тяжелый. Легкие и слизистую приятно жгло; ментол же оставлял после себя едва ощутимый холодок. К середине сигареты Хан раскусил вторую кнопку, и при следующей затяжке дым приобрел яркий ягодный вкус, заставляющий довольно поморщиться и причмокнуть. Голова опустела, а тело обмякло на подоконнике.       — Нравится? — глаза Минхо были темными, подернутыми дымкой. Сигарета, зажатая в бледных пальцах медленно тлела, а белый пепел опадал на стекло, оставляя после себя рассыпчатую черноту.       — Очень. Дым мягкий, и вкус изумительный.       — Ну а то! — Ли горделиво вздернул подбородок и затянулся, упираясь затылком в оконную раму. Ветер ласково перебирал рыжие прядки, а веснушки стремительно разгорались. — Знаешь, мне очень не нравятся медицинские предупреждения на пачках. Они, безусловно, нужны, я не спорю! Однако мне не нравится. Именно поэтому я зарисовываю каждую из них: на этой вот решил с помощью зубочистки намалевать «Звездную ночь» Ван Гога. А на прошлой я попытался повторить «Портрет актрисы Жанны Самари» Огюста Ренуара, однако получилось тогда не очень красиво, поэтому мне пришлось еще целых две недели позориться, представляешь? — Минхо горестно вздохнул и сбросил пепел на стеклянное дно. Джисон же на это только покачал головой и с интересом начал разглядывать изрисованный перед пачки. Слегка бугристая из-за точечных мазков поверхность приятно ощущалась под подушечками пальцев, а плавные переходы из цвета в цвет превращали картину в целостный водоворот, дурманящий сознание.       — Так красиво, — Джисон отчаянно пытался запомнить каждый цветастый всполох, постукивая по фильтру ногтем и даже не замечая на себе пристального взгляда. — Как докуришь, отдай пачку мне, ладно?       — Забирай сейчас, я куплю себе новую.       — Как щедро с твоей стороны, — игриво подмигнул товарищу Джисон, выпуская изо рта клуб сизого дыма и туша сигарету. — Хо-я, — за все время, что молодые люди были знакомы, Хан ни разу не использовал уменьшительно-ласкательную форму имени Минхо, поэтому сейчас ее звучание сделало момент донельзя интимным и стерло между парой последние незримые границы. — Расскажешь, что произошло между тобой и Хенджином?       — Его больше интересовало мое тело, нежели то, что здесь, — после недолгого молчания Минхо легонько постучал кончиком пальца по виску и рассмеялся, также туша сигарету. — Хенджин беспрерывно менялся в настроении, вынуждал оборвать общение с неугодными ему, никогда не ставил меня на первое место и закатывал истерики на ровном месте, в то время как я, дурак, спускал все это ему с рук, потому что он уж слишком глубоко залез под кожу, — как ни в чем не бывало пожал плечами Ли, словно то — непримечательная, ничего не значащая обыденность. — Решение расстаться далось мне непросто, но по-другому поступить я просто не мог: слишком разочаровался и устал. По-человечески устал от его выходок. В конце прошлого лета я попытался выстроить какой-никакой диалог, объясниться, чтобы между нами не осталось недосказанностей, и мы смогли разойтись на хорошей ноте, однако Хенджин тогда и слушать меня не захотел — плюнул мне в лицо, а после пропал на целый год. Знаешь, даже забавно было встретить его спустя столько времени, будто на цирковое представление сходил. Смех, да и только.              Пока Минхо говорил, он не переставал широко улыбаться, при том выглядя так искренне и беззаботно, что становилось не по себе. Однако, стоило Ли замолчать, как рыжие веснушки уязвленно стекли куда-то под одежу, кофейные нити радужек вмиг заржавели, становясь неказистыми, острыми прутьями, а пушистые ресницы превратились в тонкие паучьи лапки, с которых то и дело срывались соленые капельки слез, разбивающиеся о колени.       Вспоминая же все те солнечные улыбки, которые Минхо дарил каждому, кого встречал, восторженный блеск его глаз и плещущееся в них добродушие, Джисон только глупо мотал головой из стороны в сторону, не в силах подобрать нужные слова, беспорядочно водил ладонями по бледным предплечьями и отчаянно всматривался в опухшее и раскрасневшееся, но такое до боли родное лицо. Еще ни разу в жизни Хану не доводилось встречать человека сильнее Минхо. Еще ни разу в жизни ему не хотелось уберечь кого-то настолько же сильно.

˙˙˙

Август. Провинция Кёнсан-Намдо.

      Легкий ветер, прокрадывающийся в светлый зал через открытое окно, ласково вплетал свои длинные, костлявые пальцы в янтарные пряди волос, а веснушки счастливо бликовали в лучах послеобеденного солнца, впервые выглянувшего после затяжных дождей. Иногда даже создавалось впечатление, будто рыжие созвездия на коже сознательно переливались всеми цветами радуги и складывались в самые различные фигуры, играя в театр прозрачных теней. Музыкальный класс пестрел самой разнообразной зеленью и портретами всемирноизвестных классиков, а воздух в нем насквозь пропитался запахом апельсиновой цедры. Несколько юношей и девушек, сидящих за пластиковыми пюпитрами, старательно водили смычками по струнам скрипок, альтов, контрабасов и виолончелей, в то время как Минхо, внимательно вслушивался в каждую сыгранную ноту и воодушевленно дирижировал. Бодро пританцовывая и по-утиному выпячивая губы, он скакал туда-сюда по помосту, отстукивал ритм каблуками бежевых мокасинов, грациозно тактировал руками, поигрывал бровями и грозно поглядывал на фальшивящих подопечных.       Потертая минутная стрелка радостно указала завивающимся кончиком на акриловую цифру двенадцать. После нескольких долгих прогонов замудренной композиции Минхо мельком взглянул на часы и тяжело вздохнул, отпуская несчастных учеников восвояси. Облокотившись на угол рабочего стола, он устало потер переносицу и впервые за два часа обратил свое внимание на сидящего в углу класса Джисона: рот его был слегка приоткрыт, а на дне глаз плескался детский восторг. Едва сдерживая рвущиеся на свободу смешинки, Ли грациозно проплыл в сторону товарища и нахально улыбнулся, как бы интересуясь, насколько сильно тот впечатлен.       — Ты был великолепен, словно актер на сцене, приковывающий к себе все взгляды, — на выдохе выпалил Хан, бурно жестикулируя и случайно ударяя себя тыльной стороной ладони по носу.       — А как же! Дирижировать без эмоций — все равно, что читать трагедии Шекспира с улыбкой до ушей, — пожал плечами Минхо и поправил перекрутившееся жемчужное колье на чужой шее, после невесомо поцеловав ушибленное место. — Очень хочу малины.       — Рынок на другом конце города, боюсь, что можем не успеть до закрытия.       — А кто сказал, что мы будем ее покупать? — тут же заговорщически ухмыльнулся Ли, проведя большим пальцем по линии челюсти Джисона и поддевая подбородок.       В разъединенных до самого штекера наушниках, которые молодые люди делили на двоих, играла «Hit The Road Jack» Рэя Чарльза, едва ли заглушаемая тарахтением старенького мотороллера. Джисон всем телом прижимался к спине товарища и самозабвенно щекотал его бока, за что незамедлительно получал неодобрительное мычание и болезненные тычки куда-то в бедра, когда Ли все же решался оторвать одну из рук от «клипона». Деревья по обе стороны превращались в Одно-Громадное-Месиво, а солнце, будто юная кокетка, красовалось в зеркалах заднего вида, после в благодарность облизывая золотистыми лучами шлемы и блестящее покрытие транспорта. Вскоре, в самом конце проселочной дороги показались небольшие деревенские домики, так и заманивающие к себе двоих желающих попакостить. Глуша двигатель близ одного неогороженного участка, Минхо воровато огляделся и, крадучись, направился к разросшимся кустам около ярко-желтого забора соседского огорода, жестом подзывая Хана.       — Раньше в этом поселке жила моя двоюродная бабушка, к которой нас с братом отправляли на все лето. Особых развлечений здесь никогда не было, поэтому, собрав «бандитскую шайку», мы с местными мальчишками каждую ночь прочесывали чужие участки и обворовывали их. До сих пор помню, где и что самое вкусное, — шепотом протараторил Ли, складывая невесть откуда взявшиеся газетные листы в незамысловатые кулечки.       — Кто бы мог подумать, что у тебя такое криминальное прошлое, Ли Минхо!       — Ли Минхо — тот еще гроза района, прошу заметить!       — Болтай поменьше, обдирай куст побольше, гроза района, пока нас не застукали.       — Не трусь, Хан-и, этот участок бесхозный. Видишь, как все поросло? — развел руками Минхо, после протянув товарищу один из свертков.       Малина была удивительной: спелой, до умопомрачения сладкой и ароматной; такую днем с огнем не сыщешь. Темно-зеленые кусты громко шелестели, насекомые недовольно расползались, наверняка проклиная наглых нарушителей покоя, а кульки же заполнялись до краев.       — Совсем страх потеряли, придурки? Мама в детстве не учила, что воровать чужую малину — плохо? — казалось бы, шалость удалась, однако возникшая между желтыми зубцами Голова так, по всей видимости, не посчитала. Она презрительно посмотрела на незваных гостей, будто те пнули голодного щенка, и сдула выгоревшие прядки со взмокшего лба, а затем лихо перемахнула через забор. Как оказалось, гордый обладатель Головы был весьма невысокого роста и тщедушного телосложения, однако угрожающе направленные на двух молодых людей увесистые вилы и грозное выражение лица успешно компенсировали щуплость паренька. Испуганно покосившись на разъяренную Голову, Минхо благоразумно решил не дожидаться начала разбирательств и подхватил подавившегося товарища под руку, бросаясь наутек и спешно заводя двигатель мотороллера. — Говнюки городские, а ну остановитесь!       — Верни вилы, Феликс! Малина же даже не наша, чего ты так взбеленился? — где-то за спиной послышался истеричный крик, перебиваемый не менее скандальным: «У меня были планы на нее, Оливия, как ты не понимаешь?». Впрочем, продолжения спора уже слышно не было: шум мотора и звонкий смех заглушали собой все прочие звуки, разрезая тишину пригорода.       Отъехав достаточно далеко от злосчастного участка, Ли заглушил мотор и уселся в траву, забирая себе один из кульков с малиной. Минхо тщательно осматривал каждый плод, смахивал клопов на землю и довольно причмокивал, разгрызая крохотные косточки зубами; а, как только кулек опустел, отбросил его в сторону, запрокинул голову и довольно прищурился, наслаждаясь теплом закатного солнца. Чужие черты были до одури красивыми и нежными; блестящие от слюны и сока губы слегка раскраснелись; глаза сияли так, словно в них поселилась тысяча китайских фонарей; а багряные лучи же нахально игрались с растрепанными рыжими прядями, золотя их. Невесомо коснувшись розоватой, загорелой скулы товарища и заправив щекочущие щеки волосы за ухо, Джисон начал неприкрыто любоваться по-детски счастливым, чумазым лицом, совершенно позабыв о своем кульке с малиной.       — Знаешь, я раньше даже не замечал, что у тебя на крыле носа такая яркая веснушка, — хихикнул Хан и стер малиновое пятнышко с уголка губ Ли.       — О, правда? —взвизгнув, Минхо тотчас округлил глаза и на четвереньках подполз к небольшой луже у обочины, усиленно вертя головой и едва ли не окунаясь лицом в грязную воду.       — Какой же ты все-таки дурачина, Хо.       — Кто это еще из нас дурачина? — ожидаемо возмутился Ли, смешно насупившись и рывком развернувшись к сидящему в позе лотоса Хану, однако, не вынеся переполненного неприкрытой нежностью и такой очевидной любовью взгляда, тут же неловко опустился на пятки и почесал кончиком ногтя основание шеи. — Покурим?       В пачке болталась одинокая белая сигарета. Золотистый табак с самого кончика по неосторожности ссыпался на дно, а по всей длине расползлись небольшие заломы. Раскусив синюю кнопку, Джисон подпалил бумагу, глубоко затянулся и протянул пальцы, зажимающие фильтр сигареты, к губам Минхо. Мусорить пеплом на природе, конечно, не хотелось, однако желание курить оказалось сильнее всяких нравственных принципов. Ветра почти не было, из-за чего сизый дым красиво завивался, выстраивая замысловатые фигуры и струясь навстречу облакам. Ли сделал глубокую затяжку из чужих рук и задержал дыхание, уставившись на тлеющий конец, с которого то и дело срывался белый пепел.       — Хан-и, скажи честно, кто я для тебя? — с каждым произнесенным словом изо рта Минхо вырывались почти прозрачные клубы дыма с легким ментоловым ароматом. Он не смотрел на Джисона, боялся, лишь быстро хлопал рыжими ресницами и по-утиному вытягивал губы, выдыхая остатки сизого марева, от чего около уголка рисовалась небольшая ямочка. — Я устал от недосказанности и гадания на кофейной гуще.       — Посмотри на меня, — тихо попросил Джисон и трепетно провел пальцами по чужим волосам на затылке. Впрочем, получив в ответ только неуверенное мотание головой, Хан с недовольным ворчанием поднялся на ноги и уселся напротив Ли, а после обхватил его щеки ладонями. — Пожалуйста, Хо-я, о таких вещах нельзя говорить, смотря в пустоту, — глубокая складка между бровями и угловатость посерьезневшего лица молодого человека вмиг испарились, стоило Минхо решиться установить зрительный контакт. Зрачки последнего были до ужаса расширенными, казалось даже, что еще немного, и темно-шоколадная радужка и вовсе исчезнет. Джисон же, ласково улыбнувшись, только осторожно провел подушечкой большого пальца по чужой зарумянившейся от неловкости и напряжения скуле. — Ты для меня солнце. Самое яркое и теплое. Стоит мне услышать стук в дверь, как все остальное исчезает и начинает казаться уже совсем не важным. Ты для меня дом. Уютный и родной. Увешанный красно-оранжевыми гирляндами, заполненный скрипичным звучанием и пропитанный сигаретным дымом. Рядом с тобой я «ощущаю себя на своем месте, нужным и окутанным заботой», — Хан нарочно процитировал фразу товарища из какой-то их давнишней беседы и весело хихикнул. — Ты для меня кусочек пазла. Пускай мы и разные, но об одном, а ценнее этого нет ничего на свете, я так думаю. А еще ты стал для меня самым дорогим и желанным человеком, — последняя фраза была произнесена на одном дыхании и прозвучала слишком тихо, но вместе с тем до ужаса громко. В этот момент, казалось, даже трава перестала шелестеть. — Я люблю тебя, Минхо.       — Ты что, девчачьих романов перечитал? — неуклюже отшутился Ли и быстрым движением утер покатившуюся по шее слезу. Губы его растянулись в перевернутой улыбке, а веснушки разгорелись новыми, еще никому неизвестными оттенками рыжего, желтого и красного.       — Они уж слишком красноречиво смотрели на меня с верхней полки, как тут было устоять? — в ответ картинно вздохнул Джисон и растер пальцем мокрый, соленый след по носогубной складке.       — Я тоже люблю тебя, Хан-и, очень.       За признаниями не последовало жарких поцелуев и несдержанных касаний, как это обычно любят показывать в фильмах. Тогда имели место быть лишь долгие объятия в неудобной позе, переплетение рук и ног, шепот и грязные следы от влажной почвы, окропляющие предплечья, щеки и тыльную сторону шеи. Малина из кулька пряталась в траве, а сигарета дотлевала на сырой земле.

˙˙˙

Август. Провинция Кёнсан-Намдо.

      — …А вот эта — «Ночной дозор» Рембрандта. В действительности картина в сотни раз больше. Чтобы ты себе представлял, размах был настолько велик, что в восемнадцатом веке часть полотна даже обрезали, потому что целиком оно не вмещалось в картинном зале, — хохотнул Джисон, ласково поглаживая по голове устроившегося на его плече Минхо. Пара сидела на полу просторной комнаты, уставленной всевозможными репродукциями, и облокачивалась на темно-оливкового цвета стену. Небольшой светильник Тиффани едва освещал помещение, однако того было достаточно, чтобы разглядеть каждую нарисованную деталь. — Меня всегда восхищало, как он ухитрялся изобразить даже самые мелкие детали, — Джисон немного привстал и обратил внимание Ли на щит в верхнем правом углу. — Вот тут написаны имена заказчиков. Все они, к слову, были изображены на полотне и являлись членами реальной роты стрелков. А еще Рембрандт удивительнейшим образом умудрялся показать на своих полотнах живые и яркие эмоции не только людей, но и животных. Вот, приглядись, — после молодой человек указал на нижний угол картины. — Видишь собаку? Ее напряженная поза и поворот головы так и кричат о том, насколько она взволнована происходящим.       — Поразительно, какими же талантливыми бывают люди! И цвета просто восхитительно подобраны, настолько лаконично все смотрится…       — Согласен, — усмехнулся Хан и прижался губами к рыжим прядям.       — Нин-и и Рен-и хотят съехаться, слышал?       — Да, Черен-а мне вчера весь день звонила. А как она визжала… Я чуть не оглох! — притворно скривился Джисон и рассмеялся, переплетая свои пальцы с чужими веснушчатыми. Те были очень теплыми, изящными и немного шершавыми из-за мозолей и многочисленных шрамов на подушечках.       — Могу представить, — захохотал Минхо и бережно погладил тыльную сторону чужой ладони. Впрочем, вскоре улыбка на веснушчатом лице стала несколько натянутой. — Страшно только немного, я уже давно не был дома совсем один: под боком всегда кто-то да находился.       — Так оставайся со мной насовсем.       — Нет, — отказ прозвучал категоричнее, чем того бы хотелось, поэтому Ли поспешно повернулся к любимому лицом и осторожно погладил того по бугристой коже щеки, как бы извиняясь за грубость. — Дело не в том, что я не хочу жить с тобой, Хан-и. Мне просто нужно немного времени, вот и все. Переезд — не то решение, которое принимается в одночасье.              — Конечно, родной, — на этот раз поцелуй пришелся куда-то в крыло носа. — Думай столько, сколько посчитаешь нужным, просто помни, что я всегда жду тебя, и буду счастлив до конца жизни ночами воевать за одеяло, — в ответ Минхо только звонко рассмеялся и согласно покивал. — А теперь пойдем, уже поздно.       В спальне, как и обычно, царил приятный полумрак, на оранжевом колючем пледе сопел Суни, а письменный стол был погребен под сотней пластинок. Тумба около кровати же пестрела небольшими забавными рисунками, а у окна теперь стоял сделанный под старину металлический пюпитр, на котором красовалась пожелтевшая от времени нотная тетрадь. Включив проигрыватель, Хан выудил из стопки винила слегка порванный конверт и поставил на поворотный диск «Have I Told You Lately I Love You» Элвиса Пресли. Комнату вмиг заполнило мелодичное звучание глубокого голоса под нежный аккомпанемент фортепиано.       — Хан-и, а ты строил когда-то шалаши из подушек и одеял? — вдруг поинтересовался сидящий на кровати Минхо.       — Было дело, — промурлыкал Джисон, ничуть не удивившись внезапному вопросу и в такт песне защелкав пальцами. Сладко улыбнувшись, молодой человек протянул раскрытую ладонь Ли и, как только тот переплел их пальцы, притянул возлюбленного к себе за талию. Они прижались друг к другу непозволительно близко — сердце к сердцу. Неспешно вальсируя и напевая под нос заученные слова, Хан вдруг закружил Минхо, от чего тот звонко рассмеялся. — А ты?       — Никогда.       — Шутишь? Да быть того не может! — Минхо сделал еще один оборот вокруг своей оси, кончиками пальцев цепляясь за поднятую руку Джисона, и смущенно улыбнулся. — Какой кошмар… Давай, скидывай все на пол!       Оставив на веснушчатом лбу легкий поцелуй и нехотя отстранившись, Хан осторожно разбудил Суни и стянул с постели плед, ворча на ежистость, а после перекинул его через одну из лопастей потолочного вентилятора так, чтобы ткань заструилась вниз на манер балдахина. Отыскав в столе большой зажим для бумаги, он надежно закрепил покрывало и, немного подумав, придавил спадающие на пол краешки стопками книг. Минхо же, в свою очередь, аккуратно расстелил внутри импровизированного шалаша два больших ватных одеяла в цветочек и разбросал по ним узорчатые подушки.              — Ну вот и все, — довольно промычал Хан и забрался внутрь, утягивая за собой возлюбленного и вдыхая такой родной запах сладких апельсинов. — Нравится?       — Очень, — согласно закивал Ли, усевшись лицом к лицу с Джисоном и обвивая его всеми конечностями. — Спасибо, Хан-и.       — Не за что меня благодарить, — Хан только смущенно повел плечом и поцеловал Минхо куда-то в уголок рта, безнадежно-влюбленно смотря то в чужие невероятно красивые глаза, то на приоткрывшиеся губы. — Могу я…?       Конец фразы так и остался неозвученным. Кто из двоих потянулся первым — не ясно, однако то было и не важно. Поцелуй выдался нежным, неторопливым и до слез необходимым. Сердца обоих же вновь принялись испытывать судьбу в надежде вырваться из заточения, подобно маленьким канарейкам, бьющимся о ржавый металл клетки. Вот только эфемерные крылья, в отличие от птичьих, не ломались о костяные прутья, наоборот, разрастались и играли призрачными перьями на струнах души.       Воздух в спальне медленно, но верно раскалялся; целомудренные касания перерастали во что-то более тягучее и страстное, но даже тогда в них не появлялось и намека на пошлость. Каждое несдержанное движение словно было пропитано бесконечной любовью, доверием и влечением; а глаза застилались дымкой чистого, ничем не прикрытого желания стать еще ближе.       — Хо, пообещай, что скажешь мне остановиться, если поймешь, что ты пока не готов заходить так далеко.       — Обещаю, но и ты дай слово, что не станешь молчать, если что-то будет не так.       — Даю слово, — Хан нежно улыбнулся своему возлюбленному и оставил невесомый поцелуй на кончике чужого носа, переплетая мизинцы.       Губы оставляли после себя обжигающие, влажные следы, пускающие свои корни до самых костей и распускающиеся красно-лиловыми отпечатками; ладони же беспорядочно блуждали по обнаженной, разгоряченной коже, изучая и повторно оглаживая самые чувствительные участки. Деля один воздух на двоих, молодые люди беспрерывно шептали слова любви и прижимались друг к другу так близко, будто они отчаянно пытались слиться воедино. Момент исступления наступил достаточно скоро, после чего оба обессиленно улеглись на смятые одеяла лицом к лицу, слабо улыбаясь и тяжело дыша.       Нежно обнимая Минхо и переплетаясь с ним руками и ногами, Джисон глубоко вдыхал густой цитрусовый аромат и еще долго вслушивался в тихое сопение под боком.

˙˙˙

Сентябрь, тридцать пять лет спустя. Абердин, Шотландия.

      Выглянувшее из-за туч солнце ласково трепало седые, слегка поредевшие волосы только проснувшегося пожилого мужчины. Тяжелый жемчуг приятно холодил кожу; потемневший от времени фермуар недовольно поскрипывал при каждом движении; а откуда-то из соседней комнаты слышалось тихое, немного плаксивое, но такое родное звучание «Valse sentimentale», едва ли заглушающее перезвон пожелтевших от старости фуринов, на язычках которых теперь красовались совместные фотографии семей Хан и Ян. От подушки рядом все еще приятно тянуло цитрусами, а с кухни доносился сладковатый аромат свежей выпечки. Нехотя поднявшись с кровати, Джисон потер заспанные глаза и мазнул взглядом по угловой полке стеллажа, где по своему обыкновению стояли три «куста смородины». В действительности, то были уже значительно вытянувшиеся фиговые деревья, которые Минхо кропотливо выращивал еще с прошлой зимы, однако, по скромному мнению Хана, ягодный титул шел любимым растениям куда больше.       Мысленно похихикав и надев очки, мужчина вдруг заметил на одном из горшков аккуратно приклеенный клочок бумаги с неровным отпечатком дна сделанной парой в молодости, давно потрескавшейся чайной чашки. Едва сдерживая подступающие к горлу слезы, Джисон бережно отлепил от пластика белый обрывок и улыбнулся.       «Спасибо, что делаешь меня самым счастливым человеком на свете + стал моим возлюбленным + лучшим другом.              Навсегда твой, Муж и ворчливый старикашка Хо-я              P.S: никогда не смогу отвести от тебя глаз».