Выбор

Что было бы, окажись Агапа чуть понастойчивее в своих убеждениях, а Кирилл, чуть более решительным в своих действиях…. Как, оказывается, просто превратить современного цивилизованного человека в обезумевшее от страха животное, одержимое только одним желанием – бежать, бежать, бежать… Я нёсся по уже осточертевшему мне лесу, ветки хлестали по лицу, ноги подгибались и спотыкались о корни деревьев, я падал, поднимался и вновь бежал, и снова падал, но остановиться не мог. В голове набатом звучало имя: Саша-Саша-Саша-Саша… Если я не сделаю это, они убьют её. Убьют мою сестру, мою маленькую сестрёнку, которая в детстве так любила кататься на моём велосипеде и жаловаться на меня матери. Са-ша, – имя на выдохе. Са-ша, - на вдохе. Са-ша, держись! Я сделаю это, Саша, только держись! Снова упал. Подняться и дальше, вперёд и только вперёд, я не могу останавливаться. Я клянусь, Саша, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы спасти тебя! Если надо будет – я убью, надо будет – предам, надо будет – открою эти чёртовы, врата! Ты только живи, ведь кроме тебя у меня больше никого не осталось. Я помню, как в тот день, когда погибли родители, ты прижималась к моей ноге и плакала, горько, навзрыд, а я стоял и ничего не мог поделать, не мог вернуть. Нас растили родители отца, но много ли могут сделать два старика, чтобы обеспечить нормальную жизнь детям, потерявшим самых близких им людей? В школе над нами издевались, презирали, называли оборванцами из-за того что мы долго ходили в одной и той же одежде, и поэтому нет ничего удивительного в том, что мы начали держаться только друг друга. Са-ша, держись, Саша! В лёгких уже давно бушует пожар, воздуха не хватает, перед глазами плывёт какая-то цветная муть, я спотыкаюсь и вновь лечу на землю. Удар, удушье, темнота… Нет! Нельзя! Я должен двигаться дальше! Я должен, дол-жен, - с трудом поднимаюсь на ноги, пальцы скользят по шершавому стволу, пачкаются в смоле, - дол-жен! Я отталкиваюсь от дерева и бегу дальше. Перед глазами по-прежнему стоит Сашино, залитое кровью, лицо, её крики, просьбы не делать больно, и нож плавно и неотвратимо входящий в её тело. Я помню, я кричал, я орал, срывая связки, а Саша, Саша падала, и из под её тела по грязному дощатому полу расползалась страшная алая лужа. САША!!!! О, Боже, мне казалось, что это мне воткнули нож в сердце. Сашка, моя маленькая сестрёнка… и как же велико было моё облегчение, когда с пола поднялась Агапа и спросила, - Правда так больно? Меня скрутил смех, больной, истерический хохот. Обман. Это не Саша, она жива! Жива! А значит, есть ещё шанс всё исправить! И я не стал больше сопротивляться. Я сдался. В конце-концов, кто такой этот Аржан? Почему он так уверен, что, если я открою врата, мир просто погибнет?! А даже если и так! Пусть весь этот грёбанный мир летит к чертям, главное – это Саша! И в тот момент, когда холодные белые руки застёгивали на мне цепь ошейника, я думал, что сделаю всё, чтобы она осталась жива, пусть и ценой жизни всего мира. Ещё, ещё немного. Тут должен быть выход из подземного хода. Тут, он точно был тут! Продираюсь к памятной коряге и… вою от бессилия. Они! Они завалили ход! Почему! Почему! Ну почему именно сейчас! Я кричу и руками разбрасываю землю и ветки, закрывающие вход в тоннель, но под ними нахожу только доски, крепко сбитые деревянные щиты. РРА-А-А-А-А! Сволочи! Ненавижу их! Твари! Последний раз, всем телом ударяю в щиты и, бросаюсь вперёд, нельзя останавливаться, я должен попасть туда, дол-жен… …Может это мне так повезло, а может это действие ошейника, но в лагерь Томаза мне удалось пробраться без проблем. Словно дикий зверь, я крался в тени деревьев и зданий, и замирал, стоило только кому-то посмотреть в мою сторону. Вот и люк, осталось только спуститься… - А ну, стоять! Руки за голову, Кирилл! Томаз предупредил, что ты продался колдунам… Чёрт, часовой! Чёрт, чёрт, чёрт! Я не могу допустить, чтобы он помешал мне! Я медленно потянулся к карману, кроме ошейника колдуны выделили мне ещё и нож… Вдруг часовой поперхнулся кровью и, согнувшись пополам, сломанной куклой упал на пол. Я немедленно вскочил с пола и увидел, соткавшуюся из клубов тьмы рыжеволосую ведьму – Агапа. - Спасибо, - хрипло выдавил я, - ты вовремя. - Не за что, - она пожала плечами, - Что, и никаких криков? Не жалко парня? - Если бы не появилась ты, его убил бы я. - С чего вдруг такая решительность? – ведьма насмешливо посмотрела на меня, - Помнится, недавно ты и муху обидеть не смел, а ведь он, - Агапа кивнула головой в сторону трупа, - не муха, человек. - У тебя Саша. Ради неё я пойду на всё. - Это радует. Поторопись. – прошелестела она, растворяясь в тени. Я только кивнул, и спрыгнул в люк. Опять я здесь. Полумрак, постоянное журчание воды. Ну, давай, работай, железяка! Я принёс тебя домой! Работай же! Давай! Ну же, пожалуйста! Давай! ДАВАЙ!!!! Как мне открыть эти долбанные врата! Скажи же мне! Скажи! Я принёс тебя домой! Под закрытыми веками промелькнуло воспоминание: медальон и, сжимающая его окровавленная рука. Значит, всё-таки можешь разговаривать, да?! Крови моей хочешь? Крови?! Будет тебе кровь, только ответь. И уже вспарывая руку, найденным здесь же наконечником, кричу – Ответь!!! Перед глазами замелькали видения. Воспоминания? Моасынг помнит, как его создавали, как его потеряли и как его усмирить. «Я не могу сидеть здесь и ждать распоряжения Совета!», «Мы не сможем создать ещё один медальон…», « …папоротник, что расцветёт в сильную Купалу. Цветок сорви до первой звезды… » До первой звезды… Цветок папоротника… Боже мой, какая глупость! Если бы не Саша… Саша, Саша, прости… Я виноват, втянул тебя в это дерьмо. Саша, ты только держись. Я найду этот долбанный цветок, подчиню амулет и открою врата, ты только дождись меня! Я всё сделаю, и тебя отпустят! Отпустят, просто не могут не отпустить. - Блин, мне что, теперь, каждый раз сюда спускаться, чтобы посмотреть новую серию? – выбираться тоже пришлось через этот вход, но я, окрылённый удачей, расслабился. - Не придётся, - раздался сверху знакомый голос, - конец фильма. Только обострённое чутьё загнанного зверя помогло мне избежать удара. Томаз. Я должен выбраться отсюда любой ценой! Нож оказался в руке, словно сам собой, и я, не раздумывая, ударил им по ногам возвышающегося надо мной охранника. Удар, вскрик, и Томаз, согнувшись, хватается за раненую ногу, а я всаживаю кинжал ему шею. Кровь брызгает на лицо, но мне сейчас не до этого. Выбравшись из лаза, забираю у охранника пистолет и скидываю его вниз, только шума раньше времени мне не хватало. Туда же отправился и часовой, убитый Агапой. Когда я уже прикрывал за собой дверь, мне вдруг показалось, как в сгустившемся там мраке, сверкнули зелёные глаза…