Memento vivere

      Это был вечер пятницы. Самой обыкновенной и безликой пятницы, не тронутой никакими праздниками. Где-то умерло бесчисленное множество людей в автокатастрофах, где-то счастливые женщины стали матерями, где-то догнивали ненайденные трупы, а где-то, в вое ветра и смехе, люди учились наслаждаться жизнью. Они не умели. Ни один из них.       Это был Амстердам. Они ждали ночи, прожигая день за бесконечной ходьбой и алкоголем, чтобы посетить Квартал красных фонарей. Никого из них не интересовали проститутки: Сиэль был слишком брезглив даже думать об этом, а Себастьян беспощадно влюблен. Потому что, о господь, ни одна проститутка не будет выглядеть в свете этих фонарей прекраснее, чем выглядел полупьяный Сиэль. Но как не побывать в Де Валлен, когда оказываешься в городе грехов?       Здесь бездушное множество людей, таких же туристов, как они, глазеющих на искушающие картины в окнах. Водоканал режет квартал надвое, как полноценная дорога, и по воде, будто в насмешку, гордо дрейфуют лебеди. Ах, символ вечной любви среди притонов так смешон. Подростки, сидящие у воды, наблюдают за лебедями, темнокожий парень с кучерявыми волосами перебирает гитарные струны. Девушка, заботливо укрытая чужой курткой, прижимается к плечу своего парня и не сдерживает улыбку, смотря на их отражение на воде. Они все влюблены. Все увлечены собой.       Себастьян тоже увлечен. Он не может не чувствовать себя счастливым, смотря на радостного Сиэля. В его бесконечно красивых синих глазах отражается вся палитра красок Де Валлен, они еще хранят в себе пьяный блеск и предвкушение. Сиэль любит Амстердам. Любит за то, насколько свободный здесь воздух, как смело себя чувствуют проститутки и наркоманы, как бездушен этот город, похоронивший мораль и благочестие. Себастьян любит Амстердам, потому что Сиэль еще нигде не улыбался так красиво, как здесь.       Он любит Амстердам за то, что может целовать Сиэля на самой людной площади города. За этот постоянный флер опьяненности и подростковой оторванности, хотя им давно за двадцать. Они побывали на шествии под радужными флагами, спокойно наблюдая за возгласами толпы, выслушали истории участников, заключивших однополый брак, а теперь — стоят перед витринами под красным светом.       Смотря на проституток в окнах так, будто они экземпляры в музее Ван Гога, Сиэль задумывался обо всем, что их здесь окружало. Взгляд Себастьяна ни на мгновение не покидал Сиэля, — его благородный, точеный профиль, тонкую безупречную шею, растрепанные темные пряди, спадающие на лицо, — наблюдал за интересом к новым видам и расслабленностью в полупьяных движениях. Свет, падающий на бледную кожу, согревал ее холодную матовость, подчеркивал блеск в глазах, и это было несравненно более привлекательно, чем раздетые девушки в окнах. Здесь не было ничего более ценного, чем ощущение свободы и наслаждения.       Смеясь, Сиэль говорил, что Дьявол давно звал их сюда, в очаг грехов. Сердце разврата и безнаказанности. Он не верил в Ад, не верил в Рай и никогда не верил в грехи, но в этом городе ни во что не стоило верить. И он рассуждал так, будто по воскресеньям исправно ходил на священную службу. А затем останавливался, думая, что его не слушают, и оборачивался к Себастьяну, который смотрел на него так внимательно и влюбленно, будто никого больше не существует. Ни проституток в неоновых нарядах, ни зевак, ни лебедей. И Сиэль усмехался. И впрямь, разве могли его не слушать?       Сегодня — их последний день в Амстердаме. Себастьян плохо переносил перелеты, а Сиэль не мог спать в транспорте, но любая минута страданий стоила этого города. Завтра — самолет обратно до серого консервативного Лондона, где Себастьяна ждет кондитерское дело, а Сиэля — последний курс университета. Но сегодня они еще в хмельной неге могут смотреть на острые крыши амстердамских зданий и слушать беззаботные песнопения подростков.       Ноги Сиэля еще счастливо дрожат, когда они берут дорогу к отелю, и его смех теряется в шорохе рубашки Себастьяна. Себастьян улыбается, чувствуя, как тонкие пальцы обвивают его плечо. Он бы рад нести Сиэля, но тот обязательно будет против. «Я тебе что, принцесса?». И лучше не шутить в ответ.       Язык едва заплетается, но разговоры почти не смолкают: про Королевский дворец, величественно украшающий главную площадь Амстердама («Букингемский тут и рядом не стоял!»), музей мадам Тюссо («Хоть где-то знаменитостей повидали, а»), монетную башню («Это как Биг-Бен, только полезный, понимаешь?») и Блаубрюг («С него даже прыгать не хочется»). Сиэль сентиментальнее, когда пьян.       — Мы так и не сходили на алмазную фабрику, — он выдыхает. — Я хотел купить там кольца.       — Будет повод вернуться, — Себастьян проводит ладонью по его плечам.       Они обязательно приедут сюда вновь.