Шейла

Полумрак комнаты рассеялся, когда Шейла отдёрнула занавеску. Свет пасмурного неба сделал различимым и серым всё, что здесь находилось: инструменты на столе, шкафы, из-за прозрачных дверц которых смотрели глаза звериных морд, и, наконец, фигуру самой девушки. Прежде всего взгляд отмечал чистый передник, перчатки, убранные назад волосы — Шейла готовилась работать. Но перед этим она пригласила гостя войти. В мистическое пространство мастерской вступил мальчик лет двенадцати, шугано обернулся назад, жалея о том, что перешагнул порог. Шейла закрыла за гостем дверь и сказала ему садиться — рядом с рабочим столом был табурет. — Как тебя зовут? — спросила девушка, и её голос прозвучал органично глухо, словно и не нарушил тишины. — Джон, — пискнул мальчик в ответ и собрался сказать ещё и фамилию, но Шейла остановила его жестом. — Очень хорошо, Джон. Зачем ты пришёл? Шейла уже могла догадаться о его цели: в руках он держал мёртвую птицу. Однако вопросы были частью ритуала. — Говорят, вы умеете воскрешать животных. — Умею, — улыбнулась Шейла. — И буду рада тебе помочь. Как звали эту бедную птаху? — Не знаю, извините, — пробормотал Джон, передавая труп в протянутые с готовностью руки девушки. — Наверное, Роза. Я постоянно слышал одно «Роза, Роза». — Это не твоя птица? — Не моя. Поэтому я и здесь. — Как это произошло? Мальчик молчал. Оказалось, он замер, глядя на то, как Шейла, сев за стол, взялась за скальпель. От невесомого прикосновения лезвия кожа на груди птицы разошлась. Из окоченевшего тела не полилась кровь, не помешала работе. Шейла вполголоса предупредила Джона о том, что ему необязательно смотреть на весь процесс, но знала, что он не отведёт глаз. Есть зрелища, от которых просто нельзя оторваться. — Она вылетела в окно. Лили испугалась и крикнула, чтобы я её поймал, и я бросил камень. Мне только это в голову пришло. Мне потом пришлось соврать, что я несу птицу к доктору. — Ты не соврал. Я доктор, просто не похожий на остальных, — мягко сказала Шейла, не поднимая глаз и всё же ощущая облегчение, появившееся у мальчика после этих слов. — Ты бы никогда не хотел врать этой девочке, Лили, да? — Да. Лили хорошая. — Но ты злишься на неё? Ты так сильно ушиб её любимицу! — Я злюсь на птицу! С Лили всё в порядке! Я не хочу, чтобы она расстраивалась! — Что же такого сделала птица? — Лили постоянно с ней. Клетка с птицей стоит на подоконнике, а Лили сидит в комнате, в глубине. Лили слушает птицу и не выходит гулять. — Кто же такая Лили? — Девочка, которая мне нравится. Шейла мельком улыбнулась. Хороший ответ. — А кто она для остальных? Как её знают? — Она дочь директора приюта. — Значит, вы с ней познакомились… — Да. Я приютский мальчик, — Джон опустил голову. — Лили с отцом пришла в один из праздников, общалась с детьми. Тогда мы и заговорили впервые. А потом я стал звать её гулять, и нам постоянно было чем заняться и о чём поболтать. Только её отец был против. Джон вздохнул и замолк, решив, что слишком много говорит, и некоторое время просто смотрел на Шейлу. Она не была против, не давила на мальчика, просто занималась своим делом с сосредоточенностью и вдохновением. И всё же мальчик выглядел неуверенным. — Вы не лечите её, — сказал он удивлённо и несколько робко. — Вы… делаете чучело? — Ты сломал старый сосуд птицы, поэтому для души нужно сделать новый. Это чучело, ты прав. И всё же нельзя вернуть кого-то к жизни иным способом. Расскажи пока чуть больше о Лили. Почему она отдалилась от тебя? Её отец сделал что-то? — Вроде того. Хотя он основал приют, я каждый раз, когда он приходит, думаю, что он не очень любит детей. Как и остальные работники. Они все говорят, что бездомные — это просто обуза. Но Лили не такая, она добрая. Ей интересно слушать, что мы рассказываем. Её отец говорит ей общаться с людьми поприличнее, а она всё равно с нами, — Джон приободрился, говоря это. — А потом у неё появилась птица? Шейла спросила осторожно, но всё равно мальчик перестал улыбаться. Пока она вырезáла заготовку тела; шкура же животного, покрытая почти не помятыми белыми перьями, была распластана рядом. — Лили должна учиться дома. Не должна уходить гулять. Так её отец решил. И подарил ей птицу. Сказал следить за ней, кормить, быть всегда в комнате. А если Лили не будет слушаться, то птицу заберут и забьют. Это же нечестно! Они ведь все знают, как Лили любит животных! Шейла сочувственно покачала головой и, пока тянулась за новым инструментом, бросила внимательный взгляд на мальчика. Он сидел, сгорбившись, взхломаченный и бедно одетый. Постоянно ёрзал, мял пальцы, нервничая. — Расскажи ещё что-нибудь, — предложила Шейла, мягким и сильным движением придавая искусственному телу, которое держала в руках, форму капли. И слова подействовали: «что-нибудь» было тем, что крутилось в голове мальчика, не давая покоя. — Лили говорила со мной, но очень редко. Лили не понимает, что взрослые пытаются её обмануть с этой глупой птицей. Взрослые ничего из обещаний не выполняют, и это бы не выполнили. Но в итоге это я стал тем, кто убил птицу. Я мог схватить её за крыло, но не стал, и потом кинул камень, и Лили так перепугалась! Лили так плакала и кричала! Я ненавижу эту птицу! От неё одни проблемы! Мальчик закрыл лицо ладонями, пряча эмоции, но пальцы у него согнулись от напряжения, и через появившиеся просветы было заметно, как его зажмуренные глаза слезятся. — Ты злишься и грустишь. Расскажи, почему? — Лили забрали у меня, когда мы с ней были ближе всего. Мы с ней даже бегали пару раз на рынок и таскали яблоки, веселились… — Таскали? Воровали, значит? — Разве это воровство? Всего пара яблок, — Джон пожал плечами. — Мы и в руинах за городом были, призраков караулили. Ты, наверное, как и взрослые, хочешь сказать, что это опасно. Но Лили ведь не одна, я с ней. Всё хорошо, а вам бы только поругаться. Шейла вздохнула, но промолчала. В комнате стало темно — тучи сгущались. Казалось, что скоро пойдёт дождь. Шейла привыкла работать в темноте, о чём и сказала Джону, когда тот, успокоившись и сложив руки на коленях, предложил зажечь свечи. — Я почти убедил Лили тогда, — вдруг произнёс мальчик. В полумраке легче говорить о самых разных вещах. — Я стоял под окном и просил её вылезти и пойти гулять. Она открыла окно, но задела дверцу клетки, и птица вылетела. Я сразу попытался поймать Лили, потому что она чуть выпала из окна, хотя она кричала ловить птицу. Лили не упала, а птицу пришлось сбить камнем, она уже чуть ли не до крыш поднялась. Разве я не поступил правильно? Шейла молчала. Она не говорит вслух то, что думает, потому что она не судья, а только мастерица. Она починила и надела шкурку на тело. Новые лапки были осторожно приклеены так, чтобы птица могла стоять, и небольшие глаза-бусины появились на искусственной голове близко к клюву. Шейла взялась за кисти и краски — и спустя несколько минут тусклый материал деталей заблестел, как живой. Наконец чучело было готово — но это было только чучело. — Скажи, тебе нравилось, как пела Роза? — спросила девушка, осторожно ставя птицу головой к мальчику, любуясь своей работой. — Мне ничего в ней не нравилось. Из-за неё я не видел Лили. — Я спрашиваю, что ты думаешь о её пении, — мягко и настойчиво повторила Шейла. — Птицы говорят, когда поют. Можно петь, только если живёшь. — У неё красивый голос. Пронзительный, но красивый, — неохотно признался Джон. Птица заморгала, зашевелила крыльями, повертела головой, быстро, оправляясь, почистила белые перья. Сделала шаг, ещё один по столу и порхнула в протянутые ладони Джона. Он заворожённо поднял её, оглядел со всех сторон — и осторожно, бережно прижал к груди. По тому, с каким восторгом распахнулись его глаза, Шейла поняла, что он чувствует сердцебиение ожившего существа. — Это всё взаправду? — спросил мальчик с робкой надеждой. — Она не упадёт, когда я верну её Лили? — Не упадёт, — заверила Шейла. — Вот только она так благодарна тебе за свою жизнь, что будет постоянно держаться рядом с тобой. Придётся долго её уговаривать, чтобы она забралась в клетку. — Она меня простила? — Джон словно не услышал слов девушки и всё стоял зачарованно, боясь разжать руки. — Простила за всё, не сомневайся. Не обмани её доверия в следующий раз. Извинись перед ней ещё раз на всякий случай. — Я-я так боялся, — мальчик всхлипнул, — когда увидел её холодной. А теперь это всё в прошлом. Спасибо, спасибо вам большое! У меня есть с собой деньги, я сейчас заплачу. Сколько надо? — Сколько не жалеешь. Шейла улыбнулась, наблюдая, как мальчик, прижав послушно замершую птицу к плечу одной рукой, второй собирал в кармане монеты. А когда плата за работу была высыпана на стол, Шейла едва сдержала смех: нескольких медяков не хватило бы на покупку самого дешёвого из нужных ей инструментов. И всё же она поблагодарила этого наивного щедрого мальчика, отпустила его с миром и снова закрыла занавеской окно. Шейла хотела отдохнуть в темноте. Сев за стол, она, прекрасно видящая в сумерках, рассматривала выставленные в шкафах чучела. Живые звери, замершие в мгновении охоты, сна или водопоя. Живые… Дождь не пошёл ни в этот, ни в следующие дни. Он начался, кажется, спустя вечность — через две недели. Дождь оказался ливнем, холодным и гнетущим, и прибивал к земле маленькую похоронную процессию, идущую на кладбище. Печальная дорога хорошо была видна из окна Шейлы. Девушка смотрела на людей, несущих маленький гроб. Среди них было всего двое или трое взрослых, а остальные — дети. В маленьком гробу лежал такой же, как эти дети, мальчик лет двенадцати. Шейла знала это; она знала всё; ей не требовалось выходить под косые струи дождя и спрашивать, перекрикивая ветер, о виновнике траура. Шейла знала, что он умер из-за того, что пришёл к ней. Они все умирали. Сварливая старуха, добрая только к своей собаке и всё же слишком поздно заметившая её болезнь; браконьер, до стыдного заплаканный мужчина, одумавшийся, но не смогший спасти подстреленного оленёнка; даже юноша, потерявший возлюблённую, но желающий вечной жизни рядом с ней — и потом умерший с ней в один день. И многие, многие другие умерли, придя к Шейле. Но умри они раньше, умри по другой причине, за их гробами, Шейла знала, шло бы куда меньше людей. Люди возрождаются вслед за воскрешёнными и исправляют ошибки, потому что что-то внутри них подсказывает, что другой новой жизни не будет. Её нет. Чучела и сами не живые, они только проводники, существующие пару недель. Это правильно, когда они умирают во второй раз. Вот почему Шейла любит свою работу: она уменьшает боль. Девочке, стоящей рядом с гробом и с трудом удерживающей зонт под порывами ветра, не больно, и мужчине, который опекающе приобнимает её — тоже. Мальчик извинился перед всеми ними, и маленькая процессия сплочена светлой грустью о нём в этот дождливый день. Когда похороны заканчиваются, Шейла, всё нужное увидевшая, отходит от окна, закрывает глаза и ждёт следующего клиента в полумраке своей волшебной мастерской.