Lacrimosa

Он ладонью проводит по мягким, словно шелк, волосам, тонкими пальцами перебирая длинные пряди. И всматривается с такой несвойственной ему нежностью в чужие изумрудные глаза, и тонет в них так нелепо и безнадежно. А на чужом, мертвенно-бледном лице играет улыбка, светлая и по-детски наивная. Энкиду смеется искренне, от чистого сердца, так, как он, Гильгамеш, наверное, никогда бы смеяться не осмелился. Слишком уж беспечно, по его мнению, выставлять чувства и эмоции на всеобщее обозрение. Это — не достойно истинного короля, но столь привычно видеть таковым Энкиду. Порой Гильгамешу кажется, что когда счастлив его дорогой друг, счастлив и он сам. Смеется длинноволосый парень и говорит что-то не столь важное сейчас, не столь значимое. Что-то, что улетает вслед за леденящим кожу ветром, уносится куда-то вдаль, так и не досягая Короля Героев. А чужой голос, нежно-бархатный, убаюкивает. Как же спокойно и сонно совсем немного. Энкиду укладывает голову ему на колени, улыбается в который раз. И поднимает слегка затуманенный взгляд к небесам, подставляя лицо под теплую россыпь солнечных лучей, и блаженно закрывает глаза. А ветер колышет луговые травы, раздувает длинные, с запутавшимися в них листьями, волосы. Приятно так нежиться под последними осколками солнца и мысленно улетать вместе с северным ветром навстречу увядшему лету. Гильгамеш касается чужой щеки до странности бережно, очерчивает подушечками пальцев линию чужих губ и поспешно одергивает руку. И кажется ему, будто мир неожиданно опустел. Будто кроме них да этого бескрайнего зеленого луга никого и не осталось, и что так правда будет всегда. «Всегда-всегда», — повторяет мысленно. Но ветер бьет в лицо неожиданно сильно, а Энкиду попутно ему говорит кое-что, якобы невзначай. Кое-что немного неприятное, нежданное. Кое-что, намного позже, запоздало ударяющее Гильгамешу ножом меж ребер. — Не может же это всё длиться вечно да, Гильгамеш? Возникает ощущение, словно тот читает его мысли. А король делает вид, что не слышит. Что не хочет слышать, и, уж тем более, — отвечать на вопрос. — Я тебя никогда не отпущу, — после почти минутного молчания изрекает блондин. Уверенно и с характерным блеском в рубиновых глазах. — Я верю, — приглушенно, почти шепотом. Невесомо касаясь чужих губ своими. *** А потом, в холодную зимнюю ночь, небеса разверзлись. И молния расколола черное, словно смоль, небо. Казалось, что оно вот-вот с жутким грохотом рассыплется в прах над его головой. Он стоял на коленях, изо всех сил прижимая истощенное болезнью, но все еще теплое тело к себе. Энкиду, изнеможённый и обессиленный, лежал у него на руках, ослабшими пальцами сжимая ладонь друга. — Держись, всё будет хорошо, — шепчет король, отказываясь верить в происходящее, поглаживая мягкие, словно шелк волосы. — Ты только… не умирай… В ответ он слышит только сдавленные хрипы и ещё сильнее прижимает парня к себе. — Гильгамеш, — чуть слышно. — Гильгамеш… По щекам короля текут слезы, опаляя побелевшую от ужаса кожу. Текут и скатываются, и падают на холодное, мертвенно-бледное лицо Энкиду. И каменные стены оглушает неистовый, звериный крик, переполненный болью и отчаянием, и горечью, и ненавистью к самому себе. Он умер у него на руках.