Наблюдатель

Сообщение от анонима:

Аноним: Знаешь что такое ханахаки? ... : Кто это? Аноним: Есть разница? Так же намного интереснее. ... : Это стрёмно. Аноним: То, что я болею ханахаки или то, что написал на почту? ... : Что ты хочешь от меня? Мы знакомы? Аноним: просто представь, что я никто и ничто обычная материя есть интересная теория о раздвоении личности. люди не могут понять, как в одной голове умещается два, а то и больше разных мыслей и людей, не совместимых друг с другом но ты сам осознай когда ты думаешь.. в голове говорит голос. это ты? или нет? ... : Как к тебе обращаться? Аноним: У тебя есть любимая бедственная стихия? ...: Да. Наводнения и цунами. Я нахожу это завораживающим. Аноним: тогда можешь звать меня водой я буду рядом, но ты никогда не увидишь меня захочешь ухватиться, но я уйду сквозь твои пальцы и испарюсь ты не бойся вреда я тебе не хотел причинять ты такой же, как о тебе говорит твой друг? ... : Адольф? Это ты? Прекращай, не смешно. Аноним: Адольф не настолько умный а меня не существует, у меня нет лица теперь я хочу видеть тебя в общении до этого я наблюдал Маттиас?

Отправка сообщений ограничена. Предмет воздыхания, кажется, почти с такой же реакцией, как и обычные люди. Клеменсу это не нравилось. Он постукивал ручкой по столу, чувствуя бешеное биение сердца. Вспоминал, как Маттиас ходил по гостиной и говорил по телефону с улыбкой. Пришлось покупать дорогой бинокль, чтобы увидеть всё в деталях. Сон не приходил долго, но следующим днём нашёл в себе силы подняться и идти в институт. Маттиасу понадобилось ещё какое-то время, что унять непонятные покалывания в руках. Кожа стала липкой и холодной после переписки с незнакомцем. Поначалу он подумал, что эта чья-то глупая шутка, со временем его мнение изменилось. Но чем больше он читал сообщения, приходящие на почту, тем больше он начинал сомневаться, совсем переставая понимать происходящее. Закрыв крышку ноутбука, Маттиас вздохнул, пряча лицо за ладонями и ещё раз прокручивая событие в голове. Горячий душ не помешает. После этой терапии, он лёг в постель, стараясь выкинуть из головы навязчивые мысли, однако они всячески противились желанию хозяина. Тогда молодой человек поднялся, чтобы взять телефон и позвонить Адольфу. — Привет. Прости, что поздно, есть разговор... Их диалог длился не то, что бы долго, но взглянув на часы, Маттиас понял, что безнадёжно не выспится. — Ладно. Спасибо, что выслушал. Извини. Как и предполагалось, друг был оправдан за неимением мотива преступления, однако дело ещё было не закрыто. Тусклый свет на кухне, бабушка смотрела мыльную оперу на старом телевизоре, с помехами и искаженным звуком. В глазах двоилось, а в холодильнике были лишь примитивные продукты для существования. Клеменс встал позади родственницы и подумал... а для чего она существует? На часах половина восьмого утра. В путь парень отправился быстро, не теряя времени и бодрости. На улице сыро, густой туман лежал на земле, даже не двигаясь. Всю ночь шёл дождь. Пальцы продрогли, но внутри что-то тлело. Может из-за вчерашнего диалога с любимым парнем? В институте пусто. Что было бы, если б сегодня все люди исчезли? Пустые классы, стенды... Пусть исчезают. Главное, чтобы остался Маттиас. Он присел на последнюю парту. Насколько сильно вчера потели его ладони и лоб. Хотелось бы на это посмотреть. Он сидел в наушниках, наблюдая за рождёнными когда-то девочками и мальчиками. А сам будто погружался в сон, рисуя в тетради портрет предмета воздыхания. От чего то всем вокруг казалось, что Маттиас прирождённый лидер, идеал, на которого все должны ровняться. «Посмотри на него — складный, умный. Неужели не хочешь стать таким же?» Самое страшное в этой ситуации то, что приходилось соответствовать. И нет, целей стать капитаном футбольной команды местного клуба, или мистером университета, мыслей не было. Маттиас смотрел на свой дымящийся кофе в пластиковом стаканчике. У него был друг. Адольф. Ждать его каждое утро было уже ритуалом, но сегодня юноша был занят мыслью о том, что хочет вернуться в постель, укутаться с головой в одеяло и больше не получать писем от неизвестного пользователя. —... или тебе даже не интересно? Он поднял взгляд, увидев перед собой такого же заспанного друга. — Прости, — Маттиас скривился, залпом допивая свой кофе, — интересно. Но... Знаешь, не будем об этом. Я хочу сходить на пробник главной роли в постановке «Призрак оперы». Ты как, со мной? Литература пролетела быстро. Клеменс, словно тень, промелькнул между людей. Следующая пара у Матти была математика. Он зашел в пустой кабинет, положил рисунок на парту профиля этого прекрасного и неземного человека с подписью: «Знай, что ты всегда под моим присмотром. Вода.» Он растворился в воздухе, как и появился в нём. Забрался на подоконник с цветами, выглядывая хоть какую-то живность в земле, но ничего не было, что огорчало. Сегодня планировал сходить в лес, но прежде он хотел вдоволь насладиться реальностью, пока не поддался фантазиям и мыслям. Листья шелестели за окном от порывистого ветра, начинался ливень. На горизонте он заметил Адольфа и Маттиаса и то, куда они сегодня собираются идти. Как хорошо, что институт был разносторонний. Нужен был новый план действий и Ханниган не отступал, пуская в ход записки на обычной бумаге. Пары пролетали быстро, мысли о, так называемой, "воде" вылетели из головы, что было хорошо, ведь Маттиас порядком подустал от размышлений и теорий. — Смотри-ка, — Адольф, поставив сумку на парту, протянул листок Маттиасу, уже успев пробежаться глазами по содержимому. В серых глазах отобразилось написанное, после чего парень положил бумажку в карман, обдумывая то, как может распорядиться этой подсказкой так, как бы не додумался его тайный... поклонник? Всё таки Харальдссон склонялся именно к этому варианту. — Это начинает быть интересным, — юноша усмехнулся, занимая своё место, добавив уже шёпотом. — Так мы из одного университета... что ж, это многое меняет. Хотелось ли когда-то Клеменсу чтобы Маттиас узнал о его существовании? Скорее нет, чем да, возможно, было бы хорошо врываться в зону комфорта незнакомого человека и даже не думать о том, что ему может быть неприятно. Общение Клеменса не привлекало, оно наоборот напрягало его мозг, который чаще всего надвигал его на странные действия, какие-то мысли, которые изначально пугали, но со временем привык, делая из этого свой маленький мирок. Возможно, слиться с природой было мечтой, стать каким-то растением или что-то подобное. А грибы очень интересная вещь, возможно когда-то они уничтожат человечество... Следующая пара должна быть совместной с группой Харальдссона, интересно, как он отреагировал на его рисунок? Пугает ли его до сих пор их ночное общение? Хотелось бы узнать, но в тени быть намного лучше. День кончился незаметно, он мог бы остановиться на прекрасной ноте дрёмы на скучной лекции мадам Стюарт, однако друг Маттиаса старательно умолял остаться его на последнюю пару: «Ты же знаешь, как я не люблю большое скопление людей, когда тебя нет рядом, плюс ко всему ты собирался зайти в театральный кружок.» Сходить на улицу, чтобы выкурить сигарету, было не лишним, зайдя обратно в помещение, Маттиас недовольно стряхнул капли воды со своей кофты. — Ненавижу эту морось. — А я ненавижу, когда наши места занимают, — закатив глаза, Унарссон демонстративно кинул сумку на парту позади, давая понять блондину из параллели, имя которого не знал, что он не очень доволен таким раскладом. На этот жест Маттиас усмехнулся. Интересно, были ли вещи, которые не бесили его друга? — Адольф! Слава богу я нашла тебя! — молодая практикантка из учебной части выцепила юношу буквально из под носа Маттиаса, попутно объясняясь: «У тебя что-то со стипендией, не могу понять в чём дело...» Так и не дойдя до следующей парты, Харальдссон расположился рядом с парнишкой из параллели, предварительно окинув его изучающим взглядом. Клеменс никогда не обращал внимание на то, что его могут подколоть или же ущипнуть за... больное? «А оно было вообще?» Адольф. Озлобленный на весь мир, недотрога, ханжа и ребенок в большом теле. И он надеется на то, что когда-нибудь обратит на него внимание и будет любить? — Пока ты показываешь своё недовольство, можешь многое упустить, - Клеменс не знал, услышал ли этот тонкий подкол Уннарсон, но на его лице возникла лёгкая улыбка. Здорово думать о том, что кто-то вряд ли поймет твои шутки. Для людей это было жутко, потому что блондин следил и наблюдал, складывая в отдельный архив в своей голове компромат. Всё было просто, а они не понимали и боялись. Боялись и делали вид, что его не существует. Он душился парфюмом из одного известного магазина. Они были дорогими, пахли чем-то пряным. Может быть, корицей, табаком и ванилью. Серый свитер был большим ему в талии, но на плечах не висел, скрывал прекрасную шею за большим воротником, но эта часть одежды шла Маттиасу. Он надевал его в дождливую и пасмурную погоду, которая виднелась за окном и сейчас. Сел рядом. Сердце забилось сильнее. А цветы подступили к горлу, во рту появился привкус мёда и магазина с растениями. Почувствовал на себе взгляд, очерчивая нарисованную пчелу в тетради. Будущий эскиз к тату? Отличная идея... Теперь затея остаться на последнюю пару казалось совсем не респектабельной. Придётся прогнуться под нежеланный натиск и систему образования, которая в полной мере ничем не оправдывается. До звонка оставались считанные минуты, поэтому Харальдссон мог спокойно разложить свои вещи, но не для того, чтобы прилежно писать конспект, а для того, чтобы делать небольшие наброски реплик, которыми собирался покорить комиссию. — Привет, — Маттиас слегка толкнул своего соседа по парте, краем глаза подсмотрев в его тетрадь, — думаю совмещенная пара искусства у нас не просто так стоит. Оцени строчки, это важно. Что думаешь насчёт этой? Парень ткнул ручкой нужный фрагмент. Ему стало интересно то, как будет общаться этот скромный юноша, ведь выглядел он невероятно замкнутым. Тепло чужой руки. Такой недосягаемой и далекой, словно сказка или мечта. Клеменс не мог и думать о таком, в ушах зазвенело, а сердце сильно билось резкими толчками о грудь, голова заболела, а на лбу выступила испарина... Почему он говорит со мной? Это реальность? Ладони вспотели, а губы пересохли, в горле образовался ком. Что говорить и как вести себя? Ханниган не понимал и пару секунд молчал прежде, чем выполнить просьбу и посмотреть в чужую тетрадь.

Что происходит? Что я чувствую? Тепло?

— Меланхолично. Ты пишешь о тяжёлом бытие? Так не должно быть. Зачем я ответил ему? Ручка дрожала меж пальцев, наверное, он переживал? Я не знаю. Он выглядел вполне симпатично и даже мило. Типаж. Его типаж. Пока предпринимать что-то было рано, но Маттиас мягко улыбнулся, возвращая взгляд в свою записную книжку. — О тяжести бытия я не пишу. Я повествую. В моих работах есть толика от того, что здесь написано, но, знаешь, — он нахмурился, пытаясь вспомнить имя, которого не знает, — отыгрывать роли намного интереснее. Я Маттиас, кстати. Внутреннее спокойствие сменилось интересом. Новые знакомства он любил сильнее, чем бокал хорошего немецкого пива, а в совокупности был готов отдать свои ночи, чтобы получить новый опыт. Имя он смаковал на языке, не поднимая взгляда. Знал, какой болтливый, но сам Клеменс не мог говорить... Боялся, что узнает по специфичному разговору, по словам из его почтовых писем. Это опасно, но манит. — И какую роль ты играешь здесь? — наконец два голубых огонька сверкнули из темноты, настигая собеседника врасплох. Понимал, что общаться достаточно тяжело с ним, но старался быть таким, как все. — Моё имя Клеменс. Не видел тебя нигде раньше. Сладкая ложь. Видел и на стадионе, и за кофейным автоматом: брал кофе со вкусом «лесной орех»; смеялся над серьезным лицом своего друга; играл в театре, показывая своё мастерство; стоял и курил за универом, потягивая очередную сигарету и отравляя лёгкие едким никотином; шел домой, думал о чем-то своём... — Приятно познакомиться. — Клеменс... имя при рождении Марка Твена,— он быстрым размашистым почерком написал заметку, всё-таки решая продолжить диалог, хотя изначально верилось слабо в его продолжение. — Я играю тех, с кем ты знаком, обедаешь за одним столом, разделяешь учебник на паре, ездишь в одном вагоне метро... Словом, я играю всех, только в разных ипостасях. Маттиас замолк, давая время его собеседнику. Он любил, когда над ответами думают, переваривая информацию и точно оставляя её на подкорке подсознания. Загвоздка: Харальдссон не знал кем и чем жил этот Клеменс. Значит ли это, что он играл никого? Это исправимо. — У тебя интересный рисунок. — Нет, Маттиас, ты не можешь играть этих людей. Их играю я. Это был не упрёк, а скорее подтверждение, он открыл свою тайну, а его любовь даже и не представлял о том, что на самом деле он играет не людей рядом с ним, а главную роль этого большого спектакля. Он всё — ради чего вообще Клеменс ходил в институт, чем дышал и думал, уделял время. Только тебя нет рядом с тобой, а я есть. — Я сделаю тату на своём плече. — он замолчал, возможно хотел, чтобы Маттиас потерял нить общения, — Ты хорошо пишешь. Придумай историю этой нелепой пчеле. Как думаешь, как скоро она иссохнет с такой непогодой? Воздух в кабинете резко стал настолько горячим, что обжёг слизистую при очередном вздохе. Сердце начало стучать так, словно желает вырваться из заточения грудной клетки, раздробить кости и оставить на лице Маттиаса посмертную тревогу. Почему. Я не знаю почему. Кого ты мне напоминаешь? Этот вопрос остался на языке, но в свет мысль так и не была выпущена. — Я напишу тебе её, — парень повернулся к Клеменсу так, чтобы видеть его лицо. Голову пришлось слегка наклонить вбок. — Завтра. И отдам. Буду ждать на первом этаже под лестницей. Почему он так смотрит... почему так обжигает серыми глазами. Я... Я... тону в этом тумане, пожалуйста, перестань... не могу. — Напиши. Завтра будет туманное утро, очень символично. А листок я сохраню. Правильно, Маттиас, нас никто не должен видеть. И люди. Не должны знать, что Клеменс общается с кем-то. Он стёрт из людской памяти и сам этого захотел. Но... почему так плохо и тяжело дышать? Понимаю. Разрушаю тебя и чувствую тревогу. Перед глазами всё расплывается и это чувство сжимает в тисках. Мой Маттиас, прости, что я есть. Не переживай, исчезну. Не хочу, чтобы тебе было плохо. Со мной будет. — Твой друг идёт. Не смотри на меня. Адольф приближался, блондин уловил момент, пока Маттиас отвлекся, словно коту бросили игрушку, а сам отсел на другое место. Кажется, Уннарсон был недоволен этим. Мир страшных старых сказок, которые рассказывают суеверные старики своим детям, прервался. Это было печально или Маттиасу показалось? Невидимое пространство вокруг вдруг стало материальным, его можно было коснуться, лишь приблизившись к ним, их голосам и взглядам. Таким быстрым и опасливым. Никто не должен знать, никто. Эту нить Маттиас оставит себе, не намереваясь делить ею с кем-то ещё. Никогда прежде не чувствовал себя так. — Всё в порядке? — Адольф шепнул так тихо, словно боялся спугнуть Маттиаса своим внезапным присутствием. Да, но порядок понятие весьма инерционное по отношению к плавному быту временного пространства. — Да, всё хорошо, — юноша покосился на Клеменса, которому в момент стало безразлично его присутствие. Это вызвало улыбку. Маленький лжец. Брови Уннарсона сдвинулись к переносице. Кажется, он знает о влияние людей на своего друга, как никто другой. Его рука опускается на колено Маттиаса, а губы произносят уже громче: — Я рад, мой милый Маттиас. Пара длилась вечно, пока Клеменс пребывал в неземном пространстве и не понимал, где находится и зачем. Это состояние он знал. И знал, что Маттиас смотрит на него, изучает и хочет этого общения. Для него это интересная пьеса, а Клеменс — персонаж, которого он выдумал в своей тетради. Брось и просто забудь об этом. Думаешь, потом будет тебя искать?.. Не мечтай, болван, продолжай сидеть взаперти и не высовывайся. Кровь стынет в жилах, а руки дрожат. Произвел впечатление, засел внутри бархатным низким голосом. Разливается как вино, такое терпкое, что вяжет весь рот. Хочется ещё, но Клеменс терпит. Хватит... После того, как почти все ушли, Ханниган сбегает на воздух. Напряжённый и сырой, он противно оседает в долях лёгких, позволяя мху и плесени прорасти дальше. Клеменс направляется в парк рядом с институтом. Заниматься ботаникой. Так он называл это. Душа не была спокойна, но в какой-то степени это было даже хорошо. Внутри Маттиас чувствовал своеобразный прилив, уверенность и что-то инородное. Клеменс, очевидно, заразил его неизведанной болезнью. — Ты же помнишь, что лучше всех здесь вместе взятых? — И даже лучше тебя? Адольф задумался на доли секунды, утвердительно кивнув в ответ. Да. Это было так. Пробы были превосходны, актёр это то, что сулила судьба с самого рождения. Всегда уверенный, всегда лучший. Маттиас Харальдссон самый образцовый ученик нашего университета. А этого я разве хотел? Не знаю, Матти. Но какая разница? Адольф настаивал его проводить, ведь совершенно "внезапно" у него случился приступ заботы и паники. Что может произойти? Собьёт автобус, загрызут бешеные псы, заговорит симпатичный светловолосый парень по имени Клеменс? — Спасибо за заботу, — искренность в этих словах была, но уж точно не нужда. И пусть погода роняла слабые, едва ощутимые капли мороси на асфальт, было решено проветриться и очистить мысли "от Клеменса — не нужных вещей". Руки были запачканы в земле, а пахло от него болотом, на волосах были маленькие листики и иголки от линяющей ели. Он поймал лягушку. Коричневая. Скоро должна была воспроизвести головастиков. Набрал воды из ручья. Мягкий звук воды. В ладони набрал кристальную жидкость и, казалось, она недовольно журчала. Просила оставить в покое. А так делают все, с кем ты находишься рядом? Дома живность оказалась в банке, а потом в старом аквариуме, где умерли все рыбы. В доме душно, мерзко. Клеменс вздрогнул, вспоминая сегодняшний день, внутри скрутило, появился этот навязчивый привкус и его голова закружилась так сильно, что сию же минуту он был в уборной, а вместе с тем, желудок нехотя очистился. Я хочу любить его. Хочу заботиться. Но я отторгаю это... я не достоин. Я болен. Завтра Маттиас принесёт мне историю и это будет самый лучший момент в моей жизни, потому что моя жизнь — это и есть худшее, что могло прийти в этот мир. Звук бабушкиного телевизора быстро погружал в сон, больше не хотелось быть в реальности, а погрузиться в сладкий морок и о ... прекрасный Маттиас... он вел за руку куда-то очень далеко и долго. А вместе с тем наступил новый день и новое утро. «Я никогда не буду таким же, как остальные. Мой облик говорит об обратно? Очень жаль. Ты мыслишь узко, так же, как и те, кто вторит мне изо дня в день: твоя работа. Твоя обязанность. Твоё предназначение. Это сродне с проклятьем. Моё тело такое же, как и у всех, но что есть материя, если она лишина души? Ничто. Пустота, которая никогда не отправиться исследовать глубины вселенной. Пространство, где я существую, с каждым днём становится всё более серым, оно давит на меня, заставляет уменьшиться до размера атома и... исчезнуть? Но если я не оправдал чужих надежд, значит, меня и не существовало вовсе? Моё мёртвое тело никто не увидит, но моя душа всегда будет наблюдать за тем, как иссыхают подобные мне во сладкой лжи.» Интересные мысли посетили этого молодого человека, были ли у него предпосылки так думать? Листок был сложен ровно вчетверо. Маттиас не старался сохранить какой-то особый вид, ведь содержание раззадоривало собственную фантазию, где внешний вид был не так важен. Его слегка грубоватые пальцы проходились по шершавой поверхности бумаги. В этом месте было так мало пространства, Маттиас будто бы заполнил его собой, оставляя на стенках свой запах, не упуская из вида ни одну трещину. Он ждал его. Так, как ждут последнего звонка, любимого с цветами, солдата со службы. Когда ты придёшь, это чувство вернётся вновь? Клеменс... ты подсадил меня на чертовски сильный наркотик. Голова болела так, что, казалось, будто всю ночь блондин плакал или выпивал крепкий алкоголь, хоть ни тем и не другим не баловался. Его это не интересовало, а тем более, делать это в одиночку было плохой идеей. Собрался быстро. Знал, что место встречи было назначено, но ждет ли там Маттиас? Что скажет? Правда ли написал про эту пчелу? Создал для меня. Улица снова выдавала пасмурность, а на самом деле в душе — солнечная погода и трепет ожидания. Бежал в институт, будто опаздывает на важные переговоры. Под лестницей была его любовь. Хорошо уложенная прическа, зрачки слегка расширены — то ли от такого освещения, то ли... Он желал видеть меня? Клеменс без слов протянул руку, чтобы получить то, что просил, поднимает два небесных огонька, слегка наклоняя голову на бок. — По дороге я заметил улей. Пчелы узнали, что нарушили их личное пространство и разгадали страшную тайну? Что происходит с людьми, когда они нервничают? Кровь будто высасывают, кожа бледнеет, а конечности начинают неметь, некоторые части тела отказываются подчиняться. Обычно это бывает с языком, который спотыкается на каждом слове, либо с руками, которые приводит в тремор невидимая сущность, выдавая человека с потрохами. Почему так происходит? Приятное ли это волнение? Я не знаю. Но я не хочу, чтобы этот странный приход заканчивался. К слову, ничего из выше перечисленного Маттиас не испытывал. — Не знаю, что насчёт пчёл, но я хотел бы... — он приложил руку к стене, возле головы Клеменса, закрывая проход, — чтобы ты прочёл это. Сейчас. Харальдссон не считал это чем-то интимным, для него это понятие, по отношению к новому знакомому, проявлялось в немного другом ключе, до которого он ещё не до конца спятил. Медленный взгляд осмотрел чужую руку, которая сдерживала Клеменса и не давала выхода. Но кто сказал, что его это не устраивает? Тело вдруг парализовало, но в глазах читалась любовь, в груди мандраж, как на первом свидании, хотя откуда это знать блондину? — Я прочту, — чётко и коротко. — Только ты даже не дал мне бумагу, Маттиас. Где твоё написание? Так ли тебе важна эта часть? Ты хочешь только этого? Ладони мокрые и холодные, он смотрит в серые глаза, а знакомый, до безумия приятный запах парфюма оседает где-то внутри. Нужно наслаждаться этим моментом. Не выпускай меня из своих рук. Давай этот момент продлится вечно... — Было бы хорошо ответить на твою записку. Письменно... Или может ты хочешь, чтобы я сказал с глазу на глаз? Смотря на это создание, а иначе Маттиас выразиться не мог, его взгляд будто обретал материальность, становился ледяным, как лёд и твёрдым, как камень. Плохо ли это было? Скорее странно. Эти чувства, на которые не рассчитывало ни его тело, ни его разум, толкали на сумбурные поступки, вроде этого. Всё идёт по плану, так и должно быть, Маттиас. — Да, я отдам тебе эту печальную, но правдивую историю, но при одном условии, — ему было приятно, что внимание Клеменса в его жёсткой хватке, — я смогу увидеть твоё лицо при прочтении. Он касается руки блондина, зажатую в кулак, вкладывая такой жалкий, по сравнению со вселенной, но таким значимым для них обоих клочок бумаги. Когда началось это их? Листочек шершавый, написанный на старой коричневой бумаге. Самая эстетичная записка, что бывала в руках блондина. Первая и, скорее всего, последняя. Этот натиск двух серых глаз прожигал дыру в груди, проделывая свой путь до сердца, а Клеменс собирался сделать то же самое с листочком, беспощадно читая текст, написанный таким красивым каллиграфическим почерком. Проходится глазами по тексту. Медленно, будто специально тянет. Чувствует чужое дыхание, напряжение от долгого ожидания. Боится, что не выполню просьбу и не произнесу вслух. Клеменс читает, словно сказочник своё произведение. Голубое и чистое море смотрит в туман над ним, на одном дыхании... — И правда печально. Но смотря с какой стороны. Она умерла и её никто не запомнил. Хотела отгородиться от всего. Ей это было не нужно. Тень не всегда приговор. Ты так талантлив. Он слегка улыбается, руки подрагивали, держали в руках этот клочок, словно самое важное в жизни. У него такой странный голос... тихий, вкрадчивый, но я вижу, что ему бояться нечего, скорее наоборот: его боятся. От него так вкусно пахнет. Маттиас слушал написанное и прибывал в экстазе, словно призрак посмертно признавшего писателя, чьи рукописи нашли по чистой случайности, исследуя старую квартирку в центре, среди развивающейся цивилизации. Хотелось думать, думать, думать, думать, обо всём на свете, но тяжёлая кувалда выбила все мысли и оставила лишь странные чувства, оседающие на прохладной коже. Блаженство кончилось, голос Клеменса смолк. Всё честно — он выполнил своё обещание, а Маттиас должен был ему ответить, убрав руку, преграждающую путь к свободе. — Ты хочешь читать мои стихи и прозы? Вслух. На сцене. Потому что я очень бы этого хотел. Чего же ещё ты хотел, Маттиас? Загрести это создание в свои руки, пока оно, подобно мотыльку в банке, не потеряет силы и не рухнет замертво? Странно. Всё это странно. Клеменс странный. — Маттиас! Воздушная материализация рухнула, их мир взорвался в одну секунду, никто не успел почувствовать боли. Юноша откликнулся на знакомый голос. Прежде, чем выйти из под этой чёртовой лестницы, он наклонился к нему близко, чувствуя теплоту, исходящую от его тела, порывисто зашептав: — Я кое-что оставил для тебя на обратной стороне. Посмотришь. Уверенным широким шагом Маттиас вышел, не давая себя обнаружить самостоятельно. — Где тебя, чёрт возьми, носит? — Адольф был крайне недоволен, наверное, складка между его бровями останется с ним до конца жизни, предавая его лицу агрегатное состояния вселенского возмущения. — Искал физручку. Хочу исправить оценки перед концом четверти. Дальше неразборчиво: — ... не ценишь... да и зачем тебе это... Читать только тебе, наедине, перед спокойным ручейком, где-то в чаще леса, где убивающая тишина, поют птицы свою заедающую и приятную песню, словно пластинка на граммофоне. Клеменс гипнотизировал взглядом и хотел, чтобы Маттиас так и остался стоять здесь. Просил его почитать. Смотрел только на него. Но он всегда будет растворяться посреди пространства после того, как заполнил его собой и обязательно появится при первой же просьбе этого молодого человека. Пустота — это и есть я. А когда появляется он, всё внутри расцветает, становится живым, а затем вянет, исчезает, гибнет. Не существует... Широкая улыбка. Смотрит вслед. На оборот бумаги. Как красиво и наивно думает это прекрасное создание о том, что Клеменс не знает его адрес, не знал вовсе этого человека, но нет. Целиком и полностью, даже родинку на левой лопатке. Своё окно, шторами, ты закрываешь около одиннадцати вечера, потому что всё время ярко светит луна и мешает спать, но ты зачем-то включаешь ночник. Мучают кошмары? Скорее всего. Вокруг бежали люди, их было много, как рой бешеной саранчи. Бездумно они делают свои дела. Клеменс ничем не примечателен, не выделяется из толпы, в отличие от других людей. Но может быть это все напускное или сладкая ложь. Лица черные или совсем белые, на них ничего нет, кроме цвета, будто кто-то намерено стёр их черты. А вдруг я не увижу Маттиаса?.. Где я? Сердце стучит слишком громко, отдавая ритм прямо уши вместо музыки в наушниках. Не хочу исчезать. Ты сам этого хотел. —Нет! Нет... — Ты в порядке? — спрашивает парень, смотря на загнавшегося в угол голубоглазого блондина. — Не прикасайся ко мне. Я тебя помню, Мартин. Хватит притворяться добродетелем, — он наклоняет голову набок. — С такими лицемерными поступками ты не нужен никому. Пойди и обидь девочку, как ты это хорошо умеешь. Ах да, ты же делаешь это даже не в реальности. Жалкий трус. Проваливай. Или мне продолжить? Темноволосый парень сделал два шага назад, наблюдая за одногруппником. — Откуда ты?..— его брови сдвинулись, а губы задрожали. Да, зря он хотел наладить контакт с этим... Клеменсом. Неужели он проспорил? Безумный взгляд смотрел сквозь него и от этого было жутко. Холодный и убивающий. — Ненормальный! Тебя... тебя в психушку надо, идиот... — Меньше слов, больше дела. Тебя заждались. В груди холодный воздух. Ни секунды не могу без него... Я никогда не пробовал наркотики. Мне двадцать два. Я примерный мальчик, учусь на пять, не вожусь с аморалами, дружу с таким же как и я. Оговорочка: совсем противоположным мне человеком. К чему приведёт это стремление к идеалу..? Как и Адольфа. Нет, это не правильно перемывать кости лучшего друга, даже у себя в голове. — ... и знаешь что? Эта сучка подрезала меня, оставив на моей новой, мать его, машине царапину! Я думал убью её... Маттиас, — Адольф дёрнул своего друга за руку. — Обрати уже на меня внимание. — Я весь во внимании, — со лживой улыбкой сорвалось с губ Маттиаса. Адольф посмотрел на него долго, выжидающе. Приложил ладонь ко лбу Маттиаса, как заботливая мать, которой у него никогда не было. Это напускное, это формальность. Сатира. Что ещё? Уннарссон прекрасно знал, что не из-за повышенной температуры Маттиас так себя ведёт. Тогда почему? — Слушай, Матти, — им пришлось остановиться посреди холла, парень кладёт ладони на щёки спутника. — Ты переутомился. Я понимаю. Сейчас такой натиск: учёба, дополнительные занятия, подготовка к экзамену. Но давай развеемся. Съездим куда-нибудь. Что думаешь насчёт голубой лагуны в Гриндавике? Юноша убрал чужие руки со своего лица. На него нашла необъяснимая апатия. Хочется дозы. — Прямо сейчас? — Харальдссон поднял бровь, искренне улыбаясь спонтанности друга, на что тот берёт его за руку, крепко сжимая. — Сию же секунду. Во время этих никчемных занятий он отключал свои мысли и мозг напрочь, чтобы не забивать его ненужной информацией, кроме Маттиаса. Сошёл ли с ума? Нет. Так считалось в голове и не подтверждалось ничем. Быстрый шаг. Дыхание улицы порождало новые мысли, не такие душные и спёртые, как это помещение и люди, смеющиеся с тупых шуток. Они ходят на квартиры, пьют пиво, занимаются случайным сексом, влюбляются и путешествуют. Я хочу этого? Нет. Я хочу только его одного. Окно пустовало. Внутри находился только пёс, тоскующий по своему хозяину. В кустах сидел Клеменс, сливаясь с деревьями сзади и белыми кустовыми розами впереди. Прошел час. Два. Три. Куда он ушёл и ... зачем? Веки отяжелели и резкая усталость взяла своё. Сегодня был тяжкий день, ну а в квартире ничего не менялось. Клеменс иногда не понимал, возможно его бабушка умерла, сидя там, на кухне за телевизором... а может скоротать её век, она все равно ничего не делала и дышала одним воздухом. Много ненужных вещей, сложенных друг на друге, порванные обои и бетонный холодный пол. Запах старый, немного с плесенью, веял из ванной и комнаты бабушки. Комната блондина — вымыта до блеска, свежая, по сравнению с тем, что за пределами. В груди кололо и даже неприятно зудело. Маттиаса нет дома. Я дождусь по другому. На часах двенадцать ночи. Ханниган заходит на новый аккаунт и печатает быстро, судорожно. Он желал. Желал увидеть эти буквы. Пусть так. аноним серый туман накрыл рейкьявик, а ты даже не был дома очень умно уходить от проблем, просто кидая в черный список я тебя чем-то напугал? В салоне нового автомобиля всегда была особая атмосфера: запах кожи, парфюма владельца, лёгкие ноты бензина и экстремального вождения. Адольф обожал скорость, рассекая воздух бесстрашно, словно никого и ничего не существовало вокруг: только он и дорога. И Маттиас сидящий на пассажирском сидении. Чёрт, Харальдссон, какой же ты придурок. Почему не видишь того, что видят другие? Адольф покосился на расслабленного юношу, он ответил на взгляд улыбкой, прибавляя громкости динамика. Ему нравится его манера вести машину. Похоже на небольшой приход. Машину разрывало от громкой музыки, но природу, окружающую парней уже около получаса, это не волновало. — А я не знал, что тебе нравится фонк, Маттиас! — Адольф широко улыбнулся, увидев удовольствие на лице друга. — Death is no more! — прокричал Маттиас, качнув головой. Я люблю твою улыбку. Я счастлив с тобой. Показались признаки комфорта, тепла и расслабления, водитель умело паркует свой автомобиль, внутренне ликуя. Кажется, Харальдссон подхватил его настроение, выбираясь из машины и закуривая сигарету. Вечер, уже наступающая потихоньку ночь, накрыла местность, но вода светилась, словно заколдованная. По пути к отелю, Маттиас остановился, вглядываясь в глубины водоёма. Как же красива эта... вода. По телу прошли мурашки, выдёргивая из реальности. Снова транс. — Пошли, Харальдссон, пока задницу не отморозил,— Адольф заботливо обвил рукой его талию, утягивая ближе к зданию. Щелчок. Реальность вернулась к его сознанию. — Две ночи на фамилию Уннарссон. Очаровательная хостес улыбнулась парням, кивая и проводя мини инструктаж, который включал в себя в основном поток рекламы и рекомендаций к посещению. Когда хвалебные синонимы кончились, она лично провела их до нужного номера, приняв заказ на бутылку шампанского. Прошёл час. Полтора. Два. Маттиас мрачно глянул на дно четвёртой бутылки... что это вообще? Неважно. Но нам срочно нужно ещё. — Адольф, — он, с серьёзнейшим лицом, сжал руку друга, наклоняясь к его лицу, — я хочу найти что-то более веселящее.

***

— САМ ПОШЁЛ ЗНАЕШЬ КУДА!? — оскорблённо смахнув прядь волос с лица, Маттиас забрал свои ботинки и не самой твёрдой походкой направляясь к лифту. — А ну вернись! Сейчас же! — Адольф торопливо кинулся вслед за другом, нагоняя возле лифта. — Что ты творишь!? Совсем уже ахуел? Оу... как мы заговорили. — Послушай меня, — Маттиас прижал Уннарссона к стене, сдавливая горло локтём. — Ты не будешь мне, блять, указывать, что делать, ясно? Полные ненависти и разочарования глаза смотрели на это невменяемое нечто перед собой. — Ты убитый. Что ты... Он не успел договорить, выбитый воздух из груди не позволил сформировать звук. Удар пришёлся в живот. Щелчок. Двери лифта открылись. Держать Маттиаса никто не стал. Нет уж, с меня хватит. Там, внизу, было весело, были люди, такие же пьяные и беззаботные, которые точно... знали толк в развлечениях. Белая дорожка, собственная кредитка. Тошнота... — Дружище, тебе бы искупнуться. Кто это? Что я здесь делаю? Тело почувствовало что-то... Что это? Как мокро и тепло. Это моя кровь? Нет... просто...вода.

***

Адольф шумно выдохнул, прислоняясь спиной к стене, уже успев доползти до их номера. Голова гудела, живот тянуло, а в горле встал ком. Что происходит... Телефон издал длинный и противный писк. Сообщение. Стоп. Маттиас забыл свой телефон. Любопытство не порог, а Адольф не святой. Он открывает вкладку с почтой, читая прилетевшее сообщение. Кажется, я начинаю понимать.

***

Привычка не спать ночью не водилась, но сегодня произошло исключение. На сообщение не отвечали уже пару часов, отчего сердце в груди сходило с ума, как и сам Клеменс. Все раздражало: потолок, включенный ноутбук на единственной странице, которая гипнотизировала не хуже владельца. Окно слегка открыто, утреннее пение птиц завораживало, заставляя подняться наконец с теплой кровати и вдохнуть свежий воздух после дождя. Так по-своему приятно поддаваться этому чувству и забывать о том, что болит и жжёт. Он просил, чтобы я читал ему. Был рядом... хотел...это... было реально? Почему не отвечает? Боится меня... Сообщение было прочитанным. Руки похолодели, кончики пальцев будто отнялись, но ответа не было. Так же пусто. Холодно. Одиноко. Пусть я не нужен ему, но я останусь рядом и буду наблюдать. Как он живёт. Чем дышит и с кем общается и буду следить за ними внимательно. Они не должны причинять моей любви боль, иначе придется... придётся... Телевизор не переставал звучать. Клеменс шёл по коридору, слушая, как половицы противно скрипят, заставляя морщится. — Бабушка? Ответа не было. — Бабушка. Ты спишь? Слышишь меня? Дверь отворяется. Старые руки свисают, словно плети, а голова сильно запрокинута в сторону. Язык слегка торчит вместе с выдвинутой искусственной челюстью. Глаза помутнели и смотрели прямо куда-то в душу молодого парня. Медленно подошёл, проверил пульс. Грудь не вздымалась. Мухи с липкой ленты сидели на разных частях тела. Но как я... мог не заметить? Что-то металлическое появилось во рту, тошнота подкатила к горлу, он попятился назад, чувствуя дрожь по всему телу... Тогда он заметил на дряхлом теле пятна. Противные, они виднелись на руках и шее... Парень закрыл лицо рукой. — НЕТ! ТЫ НЕ МОГЛА УМЕРЕТЬ! ЗАЧЕМ ТЫ МЕНЯ ОСТАВИЛА... Упал на колени. Голова закружилась. Что мне делать... что мне теперь делать.. я один...кто... поможет... В висках застучало, а к лицу хлынул жар. Бездыханная бабушка всё так же смотрела в одну точку и не двигалась. Клеменс не двигался тоже. — Может, это я её убил? У кого ты спрашиваешь? Спятил? — Я хотел. Я же думал... А вдруг это правда, чёрт... тогда меня посадят. Бред. Ты несешь бред. Дальше всё как во сне. Положил на кровать. Смотрел на неё долго, а потом уснул рядом. Молчит, как и всегда, вряд ли осудит или отругает. Жаль, что ты умерла. Хотя нет. Мне всё равно. Время неумолимо. Никогда не щадит. Никого не щадит. И как бы тебе не было плохо, рано или поздно ты вновь почувствуешь это течение, не просто движение солнца, а ускользающие секунды. Маттиас открыл глаза, его не слепили яркие лучи. Их попросту не было. Мог ли он подумать, что обнаружит своё слабое жалкое тело в воде горячего источника? Конечно нет. В голове начали роиться мысли, переживания, стыд, боль, отвращение, весь круг эмоций и чувств зациклился, заставляя пролежать так ещё, порядком, пяти минут. Сейчас было примерно четыре утра, счастье заключалось в том, что единственными свидетелями последствий головной боли Маттиаса, плавали на приличном расстоянии, вряд ли отличаясь чем то от парня. Так вот каково это... Как же стыдно. Сейчас, поднявшись и переступая ступень, ему так же придётся переступить через свою гордость, вернуться в отель и дёрнуть ручку закрытого номера. — Чёрт... — Маттиас в ужасе коснулся пальцами своих губ. Это был не его голос. Чужой. Глубокий. Тёмный. Кулак робко стучит в деревянную поверхность, скорее отбивая ритм сердца, нежели прося впустить внутрь. Однако... — Твой отец звонил. С ума сходит, — Адольф всучил в дрожащие руки телефон. Смотреть на друга было страшно. Отгородив себя от этого "счастья", молча шагнул в сторону, позволяя пройти в душный, пропахший алкоголем номер. Маттиас походил на умалишённого, сбежавшего из психушки. Весь такой дёрганный, шаткий. Адольфу жаль. Телефон был отложен в сторону, вместо него в руках оказалась кисть Уннарссона. — Прости...

***

Входная дверь квартиры хлопнула, мужчина стряхнул пепел с сигареты и выглянул в коридор, бодро закинув полотенце на плечо. — Маттиас! Ты же собирался завтра вернуться. Что-то случилось? — в последней фразе была явная догадка, да, слишком очевидно, чтобы не быть правдой. Всё хорошо. Конечно же всё хорошо, пап. Разве может быть иначе? Нет? Я тоже так думаю. Утро встретило его с очередной головной болью. В квартире пахло ужасно, отчего настиг рвотный рефлекс. Клеменс, словно отрешённый, поднялся с кровати, даже спрыгнул с неё, вызывая нужные службы, ему хотелось поскорее избавиться от этого тела, омыться от смерти, очистить квартиру от трупного запаха и забыть... Мешала ли бабушка? Скорее она разбавляла это безмерное и бездонное одиночество, эту черную дыру, которая все время вилась возле молодого человека. Всё так долго, противно, вязко. Пучина проблем заставляла тонуть во всем этом, словно в торфяном болоте, заведомо уведомляя о том, что выбраться уже не получиться. Деньги хранились в комоде, этого хватило, чтобы похоронить бабушку. На похоронах был... один Клеменс. Смотрел, как самый дешёвый гроб опускается в землю, потом звенят металлические лопаты, а песок сильно бьется о дерево, издавая чеканный мерзкий звук. Рабочие ушли, а небо сгустилось, предупреждая о скором дожде. Земля намокала, стоять долго не стал. Положил полевые цветы на могилу и отправился прочь. Одежда до нитки промокла, тело продрогло. Губы дрожали, но на лице не было видно печали, только обида и не понимание. Ноги сами привели в заветные кусты. Он здесь... Наконец-то дома. Так мило и сладко спит. Но почему не ответил?.. Прошло пару часов прежде, чем он оторвался от спящего любимого и направился домой, после этого садясь на диван и слушая в тишине, как капли стекают с мокрых волос по лицу и падают на пол. Так громко. Уже темно и вечер. Руки сами печатают новое сообщение... я подумал, что было бы здорово жить в лесу, возможно стать одним целым. и стать одним целым и с тобой.. просыпайся, Маттиас. Наверное ошибки должны учить, нет, точно должны. Напоминать лишний раз о том, какие последствия, страдания и унижения пришлось пережить. Но... Маттиас вновь открывает глаза. — Что за... — поднимает руку, с которой мгновенно стекает вода, возвращаясь на своё законное место. Её здесь так много. Глаза испуганно забегали по местности: никого. Только свистящий ветер, горячий источник и сам он. Маттиас. Тело стало тяжелеть, законы физики, кажется, перестали действовать. Похоже на судорогу. В какой-то момент он слышит всплеск. Тихий, скрытный, но... опасный. Сердце забилось о грудную клетку, дыхание спёрло. Маттиас не понимал в каком времени суток прибывает сейчас, но свет достаточно падал на определённую часть воды, чтобы можно было разглядеть её сгущение, уплотнение... материализацию. Оно поднялось, возвысилось над Маттиасом. Что это было? Безликое чудовище, закачивающее воду в нос и рот парня. Кашель, отвергающий. Но это не поможет. Вода повсюду. Он повсюду. Веки всё ещё сомкнуты. Но теперь под головой ощущается мягкая подушка. Я дома. За окном было темно так же, как и во сне. Парень потянулся к телефону, не сразу замечая сообщение на дисплее. Текст взбодрил его, как не бодрит ни один кофе, ни один контрастный душ и, тем более, будильник. М: Кажется я ясно дал понять, что не хочу продолжать с тобой общение. Знаешь... ты меня в могилу сведёшь, прекращай. И проверься у врача, ебаный ты сталкер. Сообщение ударило под дых, Клеменс тяжело вздохнул, рвано, чувствуя колющую боль в груди. А потом улыбнулся, даже засмеялся... Его предмет воздыхания явно не понимал, что общался с одним и тем же человеком и испытывал совершенно разные эмоции. Как же это завораживало. Но боль обиды всё ещё напоминала о себе. Тяжело слышать такие слова от любимого человека. К: не понимаю, в чём проблема. как провёл выходные? насыщенно? Хотелось узнать... ведь так блондин и не знал, где находился Маттиас, не мог следить за ним. А теперь с трепетом ждал... Маттиас не без труда поднялся с кровати. Было приятно ощущать под ногами твёрдую поверхность. Он медленно направился в сторону окна, раскрывая его настежь, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Ему это было нужно как никогда. Воздух... ему хотелось Клеменса. Сейчас. Прямо сейчас у своей кровати. Какой же я идиот. Не знаю где он живёт, его номера... Ничего о нём не знаю. Завтра... уже сегодня понедельник . Придётся ждать, чтобы спрятаться под лестницу вновь, услышать шелест его голоса, почувствовать эту дозу. Доза... Нет-нет-нет-нет! Я не наркоман, я не...Но ведь было так приятно. М: Да. Ты даже не представляешь насколько. Хотя это странно, мой милый вассер. Разве ты не должен знать всё? Скажи, откуда ты наблюдаешь за мной? Я выколю тебе глаза. К: думаешь меня напугать или задеть? интересно. только что ты умолял меня тебе не писать больше... мне кажется, ты этого хочешь. желаешь же больше новых ощущений? наверняка тебе все осточертело и надоело притворяться перед всеми и играть роль примерного мальчика Кровь кипела в жилах, Клеменс разыгрался, почувствовал волю. Кому будет нравится то, что о тебе знает неизвестный человек? Пишет на почту и желает общения. Ни с того, ни с сего. Просто так. Намерения неизвестны, а пальцы всё печатают ответ, с замиранием сердца, с задержкой дыхания, он растворяется между этих слов, будто через них перемещается ближе, к Маттиасу. Прямо как там под лестницей. Даже готов молчать, просто смотреть. А это он хорошо умеет. Азарт это ведь тоже зависимость? Говорят, что она вполне способная оставить тебя в неглиже, не имея за спиной ничего. И никого. М: Когда-нибудь я поймаю тебя. Обязательно выцеплю за руку из толпы студентов моего института. Тебе нравятся мои эмоции, я подыграю, если тебе так угодно, но всё тайное всегда становится явным. Этот человек давно задумал эту игру, уж слишком ловко он справляется с отпиранием, знает наперёд все правила. Мне это на руку. Из открытого окна повалил сигаретный дым, смешанный с паром. Холодно. Адольф: Маттиас, привет. Как себя чувствуешь? Телефон в руке завибрировал, но вместо ожидаемого ответа от анонима, он увидел имя друга. Как это мило. Дуется, но переживает. М: Привет. Я в порядке. Уже поздно, Адольф, я сплю. Поговорим днём. А: Мы встретимся? М: Возможно. М: И... ещё раз прости. С меня презент. А: Буду ждать. Спокойной ночи. К: я сам признаюсь, если захочу этого. А ты смелый. мне нравится твой напор, твои идеологии и мысли, ты сам мне показываешь свои эмоции, даже не приходится просить хорошо я рисую? Клеменс был доволен. Он отвечал ему, показывал себя, вот и агрессия, наверняка смешаеная с интересом. А вдруг он идёт тем же путем, хочет напугать и прогнуть под свой лад? Возможно, так даже интересно. Обратит ли на меня внимание в самом институте? Мой наивный мальчик, буду ждать твоих домыслов, твоих новых произведений. А лучше, хочу узнать тебя еще ближе. Куда ты ездил и зачем.... Экран горел, беспощадно заставляя периодически смотреть в сторону, Клеменс, будто чародей колдовал и следил за тем, пишет ли его собеседник... а если нет, то он заставит... сам захочет писать.... Плечи погрузились в горячую воду. Маттиас смотрел на свои слегка покрасневшие руки и на то, как пар нежно обхватывает все его конечности, растворяя в себе. Его глаза были закрыты, но он видел то, как чьи-то пальцы бегло скользят по клавиатуре, пока кипяток, сантиметр за сантиметром, принимал его в свои объятья. Оказавшись полностью внутри этого жерла, парень открывает глаза, изучая рябящий от разводов воды, потолок. Я точно схожу с ума. Теперь это так называется, когда жизнь переворачивается с ног на голову из-за одного властного разума? Почему я такой? Время уже перевалило заполночь, но как бы он не старался, сон не приходил от слова совсем. Маттиасу пришлось удовлетворить себя, в надежде на то, что измотанное тело само сделает свою работу и погрузит разум в небытие. Но нет, этого не произошло даже тогда. На экран телефона он даже смотреть не хотел, зная, что его там ждёт. Секунда за секундой, минута за минутой, так прошёл еще один бессонный час, прежде, чем Маттиас принялся писать ответ: М: Что ж, уверен ты всё ещё ждёшь мой ответ. С удовольствием, вассер. Я тоже хочу спросить тебя: хорошо ли я целуюсь? Ответ ради ответа, лишённый смысла? Почему бы и нет. Поняв, что искать сон бессмысленно, Маттиас натянул кофту, тихо пробираясь к двери из квартиры. Проходя под своим окном, он заметил множество окурком. Его затошнило. От себя самого. Ватные ноги повели его вперёд, по ровной дороге, однако людей по пути он не встретил. Парень дошёл до набережной, оперевшись всем телом о старые железные прутья, имитирующие ограничение между землёй и водой. Глаза его расширились, а в голове сменилась картинка: Клеменс, рисующий в своей тетради, его голос, взгляд, слова, желание, тяга. Отпрянув назад с тяжёлым вздохом, Маттиас проморгался, поднимая сощуренный взгляд на встающее над горизонтом слепящее солнце, которое ласково коснулась поверхности воды, рассеивая свой тёплый свет. К: игра становится размытой, идешь напролом и пытаешься вогнать меня в ступор. знаю, что ты хорошо умеешь себя удовлетворять и твоё лицо во время того, как ты заканчиваешь. чувство желания и вожделения мне чуждо. но зато ты бы видел, как твой друг смотрит на тебя, когда ты переодеваешься на урок физкультуры. как же мерзко, приглядись к нему и знай. знай, что все люди гнилые изнутри и снаружи, им что-то от тебя всегда нужно. потом ты задашься вопросом: мне ведь тоже нужно что-то от тебя? мне нужен ты. целиком и полностью. мне не важно, как хорошо ты выступишь в своем кружке или порадуешь своего любящего отца красным дипломом о высшем образовании. заведешь шаблонную семью. а я. я всегда буду наблюдать за тобой. Сообщение отправляется, ноутбук как всегда остается открытым, а Клеменс перевозбуждён, эти слова лились из него, словно та самая вода с бурлящего ручейка, беззаботно впадает в маленькую речушку, о которой никто не знает. Она обволакивала, успокаивала, вводила в транс. Как и сам блондин. Да, был везде, из под крана, в бутылке и во многих вещах, имеющих жидкое состояние. Никому не спрятаться. Клеменс знает всё. Наперед. А тем временем до сна не было дело и тяжелые веки превратили взгляд в очень недовольный и усталый. Он был утомлен чужой смертью и оживлён своей любовью, которая отвечала на сообщения, давала знак о том, что вот... где-то рядом. Станцуем этот убийственный танец, Маттиас? Я выпущу в тебя смертельный яд и затащу в свою паутину, где ты будешь барахтаться. Не переживай, потом почувствуешь свободу. Будешь молить и благословлять за то, что я спас тебя от этого всего. Дорога в инстут. Приевшаяся, одни и те же виды вызывали тошноту и отвращение, только зелёный цвет елей возвращал любовь к этому никчемному, отвратительному миру. Всё потому, что существуют людишки и их примитивные потребности. Идут с стаканом кофе, болтают об очередной неудаче. Для них одиночество — нечто убийственное. Они не знают ни боли, ни безысходности, ни тревоги, ни страха. Настоящих... единицы. И это мы с тобой, Маттиас... Все остальное — копии, которые повторяют друг за другом и завидуют. Парта пустела. Клеменс опустился за неё, наблюдая за тем, как две девушки обсуждали знакомство с парнями в самом грязном клубе Рейкьявика. На лице наблюдателя читалось отвращение. Но кто будет присматриваться в него и выяснять?... Маттиас понятия не имел сколько сейчас времени, но чувствовал скорое пробуждения Рейкьявика. Словно нашкодивший мальчишка, он бросился прочь, по направлению к дому. Его ноги загудели уже на половине пути, а лёгкие горели, умоляя остановиться и сделать глоток воздуха, но Маттиас не слушал эти жалких просьб. Ему было хорошо. Показалась крыша родного дома, а позади стали проезжать первые машины. Парень остановился, сгибаясь и упирая ладони в колени. Его губы высохли, а глаза загорелись азартом. Раздался смешок, лёгкий, тихий, постепенно перерастающий в истеричный хохот. Ноги подкосились и уронили хозяина на влажную траву, но это раззадорило ещё сильнее. Под спиной он почувствовал влагу и прохладу. Глаза поднялись к небу и Маттиас увидел чистое, голубое небо, на котором, наконец, светило тёплое солнце. Губы раскрылись в изумлении, оторвать взгляда он просто не мог. — Парень, — послышался мужской голос откуда-то сверху, — ты в порядке? Но внимания Маттиаса он был не достоин. Только это солнце и он, наедине со своим восхищением. — Давай вставай, пока я ментов не вызвал, долбаный нарик. — Иди к чёрту. Наверняка тот выплевал что-то оскорбительное в сторону Маттиаса, но ему было всё равно. Сейчас ему предстоит встреча с, уже не тайным, обожателем. Времени приводить себя в порядок особо не было, поэтому парень переодел кофту, вызывая себе такси. При любом раскладе Маттиас призирал непунктуальность. — Привет. Выглядишь неважно, всё в порядке? — Адольф похлопал друга по плечу, получив последующий утвердительный ответ. — Мне нужно кое-куда заскочить перед парами. Не жди. Быстро найдя их укромное место, Маттиас прислонился к стене, поглубже в темноту, терпеливо выжидая. Ручка отбивает ритм по деревянной поверхности парты, вокруг шум и гам, но уши привыкли слышать только биение собственного сердца. В последнее время в голове возникал момент, когда пришлось застать бабушку за столом, у которой не было того самого биения. Клеменс чирикал в своем скетчбуке что-то не понятное и жуткое. Тёмный лес и очень глубокое озеро, где утонули невинные люди, которые были достойны жизни. Возможно. Взгляд поднимается в сторону проема двери. Парень поднимается и выходит, буквально идя по пятам Маттиаса, хотя тот совсем не замечает тихих, почти невесомых шагов. Почему же ты постоянно меня прячешь? Твой порок и тень. Никому не покажешь и не расскажешь. Что-то отрицаешь в себе. — Похоже, ты очень торопился. Ханниган осматривает парня, который выглядел так, будто только что пробежал кросс. Или заболел. Любимое лицо было бледным и немного осунувшимся, будто просящее о помощи, такое беззащитное. Как же хочется тебя обнять. Стать тобой, быть твоим телом, отдай мне всего себя и я обещаю сделать всё, чтобы ты был счастлив. Рядом со мной не будешь. Раскрыть маленький секрет Клеменса прямо сейчас или оставить эту тайну в своей душе, засунув в глубокий ящик воспоминаний, Маттиас не знал. Пожалуй, это было одним из самых сложных выборов за последнее время. Он решает действовать по наитию сердца, подаваясь вперёд, так близко, что намерения его действий стали слишком очевидны. Хватает щёки блондина и впивается в губы, агрессивно, грубо. Язык исследует сухую потрескавшуюся кожу, ощущая странный солоноватый привкус. Прошло не больше пяти секунд, но в голове Маттиаса успела пронестись вся хронология их взаимодействия, как косвенная, так и физическая. Он отстраняется, по прежнему ощущая чужое дыхание на своём лице. — Так что же, я хорошо целуюсь, Клеменс? Жар прильнул к щекам, пухлые и сладкие губы, со вкусом мяты, скорее всего от зубной пасты, Клеменс впал в ступор, его тело будто одеревенело, стало ничем иным, как неживым созданием, он хватал воздух носом, потому что не умел и не знал, как целовать в ответ, непонятные и неловкие движения выдавали с потрохами, заставляя впервые смущаться, чувствуя, как щеки наливаются румянцем, как бок у созревшего яблока. В глазах расплылось, это случилось слишком быстро, приятно и мало... Что ты ... делаешь со мной... Догадался. Умный. В душе паника. Теперь он раскрыт. Глупая идея писать рисунок и отдавать ему. Так было б непонятно. Ты глуп. Долгая пауза и молчание, пытался хватать спёртый воздух, альвеолы в легких неприятно слипались, он облизнул губы, проглотив вязкую слюну. Лучше всех. Мне никто больше и не нужен. — Тебя так сильно интересует этот вопрос? Что ж, целуешься довольно умело. Даже слишком. Кому-то повезет,— наигранная улыбка уголками рта. Его вновь тошнило. Противный привкус, но он был слишком навязчив. Голова беспрестанно кружилась. Маттиас хотел, чтобы его тайный поклонник выдал себя, рассказал о себе, но парень как ни в чем не бывало ответил, выходить из тени на все сто явно не хотелось, а сохранять внешнее спокойствие тот умел, не смотря на бурю, бушующую внутри прямо сейчас. Всё зашло слишком далеко. Отпираться бесполезно. И хоть я и не знаю о тебе всего, Клеменс, но одно я знаю точно: следует держаться подальше, пока моя крыша окончательно не потекла. — Придуриваться смысла нет. Иначе я бы не сказал тебе, что это первая и последняя наша взаимная близость. Я знаю, что ты продолжишь следить за мной, но имей ввиду, что каждую секунду, впредь, я буду презирать тебя. Он делает пару шагов назад, ещё раз осматривая Клеменса. В полной красе. А затем качает головой и спешно покидает их убежище, раскалёнными щипцами вынимая его из своей памяти. У меня больше не было повода оставаться в реальном мире. Никому не было дела до моего присутствия и до отсутствие тоже.. За что?.. Что такое вдруг происходит? Что я такого сделал? Ты сам этого добился. Ты чего ревёшь?! Обидно? Но ты сам этого захотел... так что и Клеменс больше не нужен никому в этом мире. Ты сам этого захотел. Губы раскрыты в немом крике, руки дрожали, а слёзы катились по щекам. Он не знал, что умел плакать и чувствовать боль и обиду. Неужели такой же человек, как и все? Нет... Кто я? Маттиас не понимает меня, думает, что я сведу его с ума, хочет стереть меня из своей памяти. Осяду на оболочках мозга, стану им самим и растворюсь в воздухе, как будто всего этого не было. Существовать в другой форме, а настоящего меня... нет. Из тени выходить не хотелось, но самостоятельно испортив зону комфорта, внутренняя тревога и страх сжирали изнутри это тело, стоявшее посреди коридора, не понимающее куда идти дальше. А снаружи обычный парень, запутавшийся в кабинетах... Когда нудный голос преподавателей, из пары в пару, звучал на фоне, в голове Маттиаса крутилась одна мысль: Он хочет занять моё место. Стать мною — человеком, который существует. А я, в свою очередь... хочу стать им? Он трясёт головой, но навязчивая мысль никуда не девается. Крепко держится за стенки сознания, заставляя Маттиаса тонуть в нём, не имея шанс на спасение. Адольф так смотрит на него... Волнуется. Переживает. Любит. Но парень не может ответить ему взаимностью. Не припоминается ему так же то, что бы он любил кого-то. По-настоящему, безвозмездно, до беспамятства. А Клеменс любит. Адольф натягивает капюшон на голову друга, когда его волосы уже отсырели от мороси. Небо снова затянуло тучами, видимо уловив настроение сегодняшних событий. Маттиас стряхивает пепел с сигареты и врёт, что ему плохо. Или не врёт? — Тебя подвезти? — Справлюсь. Путь он держал не домой. Идя пешком до не самого благополучного района их небольшого городка, он сминал фильтр уже давно истлевшей, очередной сигареты. Что сегодня? Маттиасу страшно пробовать что-то новое. Страшно интересно. В этот раз на языке оказываются голубые таблетки. Он сидит на старом диване в душном, прокуренном помещении, в котором даже тараканы дохли от переизбытка дерьма, витавшего в здешним воздухе. — Ах, Маттиас, ты такой милый мальчик... — девушка, старше его на пару лет, выглядела не самым лучшим образом, возможно на вид ей больше, чем есть на самом деле. Неважно. Она целует смачно его щёку, оставляя на ней след от помады. Маттиас не против. Сползает вниз, неловким движением приземляясь на пол и смеётся. Маттиас тоже. Она расстёгивает ремень и берёт член в рот, старательно лаская его. Но нет. Ничего не выходит. Тогда она поднимает взгляд, жалобно пища: — Я тебе что, не нравлюсь? — в глазах не читалось понимание происходящего, хотя Харальдссон не был уверен, что не выглядит так же. — Старайся лучше. Ты сосёшь мне или болтаешь? — он хватает её длинные белые волосы и притягивает к своему паху, попутно затягиваясь сигаретным дымом.

***

Дом. Противный запах плесени. Рвотные позывы то и дело заставляли морщиться, а тело шатало из стороны в сторону. Маттиас отверг своего тайного воздыхателя и возненавидел ближнего своего, оставил на нём стыд. На душе скреблись кошки и Клеменс понимал, что не сможет прожить без этой маленькой игры, хищник не сможет дышать без своей добычи. Ему нужно ещё и ещё, сейчас тем более становилось хуже, сердце разрывалось от боли... Может насильно забрать его к себе? Навсегда. Он будет со мной навсегда... мой любимый Маттиас. Как же я люблю всё в тебе... Заберу всё живое и не оставлю ничего, кроме безумия. Безумной любви, из-за которой меня сковали эти цепи, эта петля, что душила изо дня в день. А мне нужно всего лишь увидеть тебя, услышать твой голос и почувствовать запах, вдохновиться звонким смехом, не делить тебя с кем-то... Это мечта. Мечта, воплощаемая в реальность. Ты ведь повёлся. Заинтересовался. Поцеловал... врал сам себе и что стало в итоге...? Лихорадка охватила это худощавое тело, Клеменс не питался пару дней, ему хватало взгляда серых глаз... аппетит пропал и это настоящая любовь! Ничего больше... Холодный пот стекает по вискам, Ханниган чувствует своё сумасшествие. Выходит в ночи, чтобы найти то, без чего не может жить.... Ищет его, оглядывается на лес. Он все видел и слышал. Когда бежать уже не было сил, парень опускается спиной на землю, чувствуя на лице первые капли дождя. Где я? Куда попал? Почему везде так темно и сыро...я не хочу этого... Его никто не найдет, даже не станет пробовать искать. Клеменса будто нет. Я не реален.

***

Наверное, солнце раз и навсегда решило покинуть Рейкьявик. Да, возможно временами оно показывалось, выглядывало из-за пелены тёмных туч, однако серым глазам Харальдссона не было суждено увидеть его никогда. Больше никогда. Когда девушка закончила свою работу, она вытерла губы тыльной стороной ладони, будучу не совсем уверенной, смогла ли удовлетворить своего нового знакомого. На лице юноши застыло безмятежье: губы слегка приоткрыты, а веки наоборот, крепко сомкнуты. Её неловкие движения всё же смогли привести в исходную точку, устраиваясь рядом и обнимая одной рукой Маттиаса, куда-то около талии, она не совсем поняла, почти сразу потянув отсыревшую сигарету в рот. Её совершенно не волновало состояние чего-либо в этой комнате, только удовольствие от первой затяжки. Девушка опустила глаза на уже обмякший член Маттиаса и провела по нему рукой, выдыхая сигаретный дым в чужие губы. Послышался тихий смешок, тогда она повторила это действие ещё раз и рассмеялась в голос, в последствии давясь сигаретным дымом. — Ты та-а-ак сладко спишь... — сигарета выпадает из рук и падает в лужу разлитого алкоголя, который они выпивали на досуге, смешивая с неприличным количеством таблеток. Девушка держалась очень хорошо. Уперевшись руками о чужую грудь, она забралась сверху, впиваясь в губы поцелуем. Ответа не последовало, но останавливаться она не собиралась, беря в руку половой орган Маттиаса и, отодвигая в сторону своё белье, чувствует медленное заполнение внутри себя. Это было довольно тяжело, ведь возбуждение, не только сексуальное, чувствовала она одна. Движения были неряшливые, ничем не напоминающими настоящий секс. Тело пробивала судорога, наверное, она почувствовала оргазм в этот момент, но слезать в мыслях не было. Вместо этого она потянулась к столу, теряя равновесие, но вовремя успев ухватиться за край стола. — Ахаха, чёрт! Прости... я такая неуклюжая, — она подцепила пакетик с белым содержимым и высыпала на обнажённую грудь парня, прильнув к ней всем лицом и делая глубокий вдох. — Как же мне хорошо... Головы она так и не подняла. Её лицо было измазано кокаином и помадой, но в мёртвых глазах застыл экстаз, от которого действительно было не жаль умереть. Их нашли лишь на вторые сутки, застывших в позе непонятных импульсивных действий, от которых подкатывала тошнота к горлу. Запах стоял смрадный, новичок из полиции спешно покинул помещение, явно будучи не готовым к такому зрелищу. — Личность девчонки установить пока не удалось. Парня зовут Маттиас Харальдссон. Уже связались с его отцом, — полицейский кивнул на ответ, раздавшийся в трубке телефона, словно собеседник мог это увидеть. — Понял. Оставаться на месте до прибытия. Найти свидетелей. Есть. Отбой. Мужчина похлопал по спине молодого сослуживца, протягивая ему сигарету. — Привыкай. Разъединить их тела было той ещё задачкой. Один из сотрудников не скупился на крепкое словцо, когда палец провалился в обмякшее мясо, находящееся на бедре Маттиаса. Он отвернулся, чтобы справиться с эмоциями и скинул на пол тело девушки, которая упала так тяжело, как упало сердце отца, увидевшего своего скончавшегося от передоза ребёнка. Однообразные будни истощали не хуже голодания... по парню с серыми глазами. Но сегодня было слишком людно, кто-то шептался, кто-то плакал, толпа собралась возле актового зала, оттуда слышны приглушённые речи. Клеменс украдкой заглянул туда, внимательно наблюдая за тем, как их директор произносил слова скорби, а рядом… рядом было много различных цветов, с фотографией, на которой виднелось знакомое, слишком знакомое лицо. Гарпун врезался в грудь, разрушая клетку с хрустом костей, артерии порвались, вываливая на паркет почти всю кровь. В висках пульсировало, а воздуха не хватало. Это было ударом, так невыносимо больно, что Клеменс не мог воспроизвести в своей голове хоть какую-то адекватную и разумную мысль. Мир в одночасье разрушился. Ночами бродил по квартире, а рядом его печали, руки писали на почту любимому и не верили, что больше нет… его больше нет. Часами стоял возле знакомого окна, а комната пустела, в ней нет уюта, лучей солнца с закатом. И самого солнца тоже не было. Потерялся в мире, зависая в пространстве, а перед глазами только он.. он.. он… Еда больше не нужна, а смысла в этом гадком существовании совсем нет, кислород обрубили, а трубки насильно вырвали с горла, кто-то забивал кол в сердце, причиняя боль слабому и беспомощному телу. Голубые глаза больше не горели ярко, в них виднелась только пустота. Спокойно ли тебе там, моя душа? Лучше бы умер я. Знакомые капли дождя заполняли собой весь лес, они с грохотом падали на листву, спускались вниз, прямо на землю и лицо, лежавшего на зеленом мху, который окутывал его тело. А вдалеке казалась тёмная тень, что шла уверенно по направлению к Клеменсу, будто хотела что-то сказать, от неё не исходили лучи ненависти и будто были другие — любви и понимания. А сквозь пелену на глазах Клеменс увидел в этой тени Маттиаса. Он будто был пустым, в его глазах больше не горел жизнью, лицо было бледное, бездыханное, как будто не настоящее. — Я ждал тебя. Переборол свою гордость и вернулся... знаешь, это очень приятно. Он протянул свою дрожащую руку, касаясь сырого воздуха, ничего не ощущая, но он точно знал, что там стояла любовь всей его жизни. — Где бы ты ни был… куда бы не прятался, я всегда буду твоим наблюдателем. Говорят, что влажная почва и хорошее удобрение способствует росту растений… Это тело слишком устало, больше ничего не чувствовало, а энергия медленно покидала, возмещая всю свою силу на маленькие росточки, которые пробивались сквозь рёбра и ткани, они нашли новую жизнь, изо дня в день превращаясь в прекрасные цветы. Яркие, тянущиеся к солнцу, получая всё, что не могли получить до того, как находились в темноте. На лепестках появились маленькие капли, стекая вниз и дальше к ручейку. То, что ты отвергаешь, всё равно останется рядом, вырвется из тебя, решая, нужно ли твоему бренному телу шанс на жизнь. Ханахаки сразило Клеменса, не имеющего права на жизнь, как чума заполнила собой и медленно убила, забирая с собой. Не в силах бороться, он испустил дух от истощения, а цветы превратили прокаженного в поляну, в знак безответной и потерянной любви...