Поговорим потом

Безжалостная жара плавила поверхность планеты в строго выверенном месте - Вашингтон, округ Колумбия, штаб-квартира ФБР, полуподвальный офис с видом на пыльный тротуар внутреннего двора. Температура уверенно била рекорды за последние лет сто, солнце намеревалось изжарить жалких людишек на раскаленной сковороде мегаполиса без соли и перца. Дождь пропал долгих пять недель назад, город утопал в пыли, пыльце обезумевших в неистовом желании размножаться растений и поту горожан, зазывавшему насекомых к источникам сладостной вони. Днем все поверхности раскалялись так, что невозможно дотронуться; кондиционеры работали на пределе, неспособные усмирить жару в сорок градусов. Ночь не приносила совершенно никакой прохлады, скрывая солнце всего на пару часов. В обширном опенспейсе на третьем этаже последние капли кислорода худо-бедно циркулировали, почти иллюзорно освещая полуживых сотрудников , но в подвале дела обстояли куда хуже. Вентилятор в душном крошечном офисе перегонял горячий воздух из одного угла в другой, не охлаждая воздух даже на один градус, являясь абсолютно бесполезным барахлом, вытащенным из загашника ФБР по просьбе двух самых ненужных агентов только для того, чтобы заткнуть им глотки. Пыль плавала в лучах свихнувшегося светила, танцуя и выделываясь, подначивая, кривляясь - ей не было дьявольски жарко. По крайней мере, так думала Моника, в бессильной ярости положившая голову на стол поверх рук и наблюдавшая за кружением пыли с затаённой злостью. Сама пыль её, конечно, не злила, а вот невозможность что либо изменить выводила из себя. День за днём бесполезно торчать в офисе умирая от жары и не занимаясь по сути ничем, кроме невнятных попыток открыть отвратные желтые папки и запихнуть в плавящийся мозг хоть малую толику информации, тогда как всё, чего ей хотелось это пару часов простоять под ледяным душем и выпить три стакана пива со льдом, после улечься спать в НЕ ГОРЯЧУЮ постель и проспать не просыпаясь от каждого движения, от которого бросает в мерзкий, липкий пот. На часах было около двух часов пополудни, ланч был позади и не оставил после себя приятных воспоминаний. Безвкусное тако и кофе не порадовали вкусовые рецепторы Моники, добавив к мучениям от жары еще и изжогу, злобно булькавшую в желудке. Она мечтала очутиться на берегу океана и остудить свое разгорячённое тело в его волнах, разлечься на прохладных волнах, покачиваясь и глядя в небо, ставшее бледно-голубым, выцветшим, уставшим от палящего зноя. Моника жаждала нырнуть в глубины и плыть, пока легкие не начнут болеть от недостатка кислорода, чтобы вынырнув с наслаждением вдохнуть соленый морской воздух вперемежку с каплями морской воды; хотела чувствовать под пальцами упругость рассекаемой руками воды, видеть солнечные блики в каждом брызге от своего движения, возможно, даже потерять верх от купальника или вовсе его не надевать... Хотела забыть о жаре, убивающей рациональное мышление на корню. Как прекрасно было бы ощущать прохладу и легкость всем телом, казаться невесомой в прозрачной толще ласкового прибоя... - Решила вздремнуть? Моника нехотя уставилась на вошедшего в душегубку напарника с явной неприязнью. - Дай мне спокойно умереть, Джон. Ненавижу проклятую жару, - с этими словами она положила голову обратно и незаметно облизнула губы - соленые и пересохшие. - И видит бог, она меня тоже ненавидит. - Чем тебе не угодила жара? Джон, выглядевший отвратительно свежим и ни капли не вспотевшим вызвал новую волну неприязни вкупе с завистью. Потерявшая рассудок замученная ощущением бесконечно стекающих по всему телу капель пота, она заметила в его руках тонкую папку с пометкой "Икс", обреченно вздохнула и закрыла лицо рукой, промычав: - Скажи, что это не новое дело. - Оно самое, - бодро подтвердил Джон. - Я тебя ненавижу. Заявление прозвучало достаточно правдиво, и Джон усмехнулся. - Куда? - Окснард, Калифорния. Из пекла урбанистического отправиться в пекло западного побережья - слишком похоже на пытку, выбранную одним из тех кровожадных божков низшего ранга, что она усердно изучала в Университете Брауна. - Что там? Банши? Шейпшифтер? - Нет, но... Странное дело, я бы сказал. - Удиви меня, - ворчливо пробормотала Моника, безо всякого желания поднялась и забрала у него папку, пролистнула. - Джесси Митс, двадцать лет, студентка Калифорнийского университета, приехала на каникулы к родителям и пропала. - Когда? - Моника закрыла папку, бросила на стол и неловко стянула пиджак. Капли пота стекали по шее и ключицам, бисеринками покрывали лоб и виски. - Двадцать лет назад. - Теперь её найти почти невозможно, ты же знаешь, - мрачно заметила Моника. - У таких глухих дел раскрываемость минимальная, не мне тебе рассказывать. И почему же поручают нам столь древний глухарь? Чем ты опять вывел из себя руководство? Моника нахмурилась, выругавшись про себя последними словами. Дела давно минувших дней ей никогда не нравились, в них было слишком много подводных камней, о которых никто никогда не упоминает, и расследование как правило заходит в тупик в самом начале. Свидетелей найти было крайне трудно, а те что оставались ни черта не помнили, не говоря уже о утерянных уликах. Моника чертыхнулась про себя еще раза три для верности и продолжила слушать напарника. - Джесси исчезла из своего дома прямо во время ужина, как утверждают её родители, она вышла в коридор ответить на телефонный звонок и растворилась в воздухе, и никто её больше не видел. Родители уверяют, что Джесси была в приподнятом настроении из-за удачно закрытой сессии и сбегать из дома точно не собиралась. - Родителей допрашивали, так? Есть вероятность того, что они сами расправились с дочерью и спрятали тело? - Похоже, что они были счастливой семьёй. Джесси им доверяла, они её поддерживали во всех начинаниях, оплачивали учёбу, машину, кредитку. Вряд ли они решили убить дочь с бухты-барахты, на это нет причин. - Сбежать она могла или нет? - Если ты спрашиваешь меня, то я скажу - могла, но вот родители Джесси с этим категорически не согласны. Они настаивают на своей версии - девушка исчезла во время телефонного разговора, но вот кто звонил - до сих пор неизвестно. Нет ни одного зарегистрированного звонка на их номер в указанное время. Джесси была в отношениях с парнем по имени Джексон Митс, но достоверно известно, что он ей в тот день не звонил. Он, по его словам, был у матери дома, а телефона у нее нет. Мать подтверждает его алиби. -Естественно, как же иначе. Соседи? - Нет, это трейлер на заброшенной стоянке трейлерного парка, там нет ни электричества, ни телефонной линии. Ни удобств, - с осуждением добавил Джон. Моника с легким удивлением глянула на него, он, заметив, пояснил: - Как люди там вообще могут жить? Без туалета и душа? - Допустим, он звонил с номера соседей. - Даже если так, что это меняет? Как телефонный звонок мог заставить её раствориться? - Джон развел руками и лукаво улыбнулся: - Я не сказал главного - она нашлась. Недоумённо нахмурившись, Моника не стала задавать вопросы, зная, что Джон сам всё выложит после драматической паузы. Титул королевы драмы он оправдывал исправно. Пот стекал тонкими струйками по спине прямо между лопаток, вызывая почти непреодолимое желание сорвать с себя тонкую блузку и неистово почесать всю поверхность взмокшей спины, оставляя красные следы, которые после будут саднить ещё дня три. Повела плечами, пытаясь усмирить зуд. Стало еще хуже - зачесалось еще в одиннадцати местах сразу. - Джесси просто объявилась в доме у своих же родителей так же, как и пропала - внезапно, чем немало испугала их, ведь уже двадцать лет числилась погибшей, и родители в отчаянии похоронили пустой гроб. По их словам, это был ответ на их молитвы. - Только вот на мои молитвы никто не отвечает, - рявкнула она, укоризненно поглядев на потолок, утыканный карандашами. - Я не лечу в Калифорнию. Это не икс-файл, это идиотизм, принимаемый за икс-файл. И ты тоже не летишь. Лучше поверни вентилятор в мою сторону и принеси льда. - Не припомню, чтобы ты хоть раз отказывалась от дела, Моника. Девчонка пропала без следа и вернулась спустя двадцать лет, не постарев ни на день. Это заслуживает хотя бы прочтения дела. Но Моника решила оставить его слова без внимания. Её мысли были заняты желаниями сорвать с себя всю одежду и отправиться купаться в фонтане перед штаб-квартирой в чем мать родила или засунуть голову в ведро со льдом. Впрочем, она рассматривала и вариант с погружением всего тела в лед как более приоритетный, а присутствие при всем этом напарника было само собой разумеющимся. Его тоже придется опускать в лед после того, что она собиралась с ним сделать. - Джон, - простонала она, снова упав в кресло и откинув назад голову, - как ты не понимаешь, это самая обычная история, где девчонка сбежала от родителей, от своего бойфренда в поисках лучшей жизни, романтики, приключений. Родители не заметили в ней бунтарской натуры, потому что идеализировали её, как и все остальные родители, а чтобы скрыть позор от побега примерного ребенка заявили о пропаже. Девчонка погуляла, возможно, осталась без денег и крова, скорее всего принимала наркотики, возможно, занималась проституцией. Романтика прошла, голова начала вставать на место, девчонка одумалась и приползла на коленям к родителям, а те в свою очередь, решили прикрыть дочь перед общественностью и не желая её позорить, выдумали красивую историю о её внезапном возвращении, таком же мистическом, как и её исчезновение. Точка. Мистики и необъяснимого здесь на пенни не наберется. - А тот факт, что она не постарела?.. - Является непроверенным. У нас есть только слова родителей и невнятные комментарии полиции. - Я понимаю, что тебе совершенно не хочется поднять задницу и расследовать это дело. - Да нет никакого дела, - Моника провела рукой по влажному лицу, пригляделась к насмешливо блестящим каплям на ладони, - есть нагулявшаяся девица и "правильные" родители, для которых мнение общественности важнее всего. История для кабельного, а не для икс-файлов. Закончив препираться, Моника взяла пустую папку валявшуюся без дела на её столе и принялась обмахиваться с самым остервенелым видом. Джон удивленно глядел на неё, не выпуская папку с делом из рук. - Ладно, черт с тобой, поехали. Потом поговорим, - проворчала Моника, тяжело поднимаясь со стула и беря свой несчастный пиджак. - Но мое место в самолете - у окна. И с тебя двойная кола со льдом в аэропорту. - Заметано, - с облегчением согласился Джон, наплевав на последнее заявление - напитки в аэропорту стоимостью могли посоперничать с крылом одного из самолетов. Калифорния открыла свои жаркие объятия ровно через восемь часов. Короткий визит в полицию помог обзавестись копиями дела Джесси Митс, тощими, как бродячие коты. Местные власти были убеждены в сверхъестественности описанных событий, впечатленные полицейские искренне верили россказням Митсов, бывших на хорошем счету у всего города, верили настолько, что никому не пришло в голову взять образцы для теста ДНК для сравнения, сверить зубную карту, даже отпечатки пальцев брать не стали. Сердечных заверений стариков Митсов было вполне достаточно. Джон изменился в лице, узнав в какую ерунду впутался по доброй воле. Моника же рвала и метала в своей излюбленной манере - с шиком и блеском. Не особо церемонясь, она делилась с двумя детективами своим мнением о их уровне компетенции, своим отношением к жаре и к этому делу в целом, сдабривая такими сочными эпитетами, что оба бывалых детектива заливались краской, словно молочные девицы. Фурор был обеспечен, впрочем, как и всегда. Громко заявив, что завтра же закроет это дело и выведет на чистую воду семейку фальсификаторов, Моника шумно, ярко покинула участок, не обращая внимания на шепот себе в след. Крохотный отель на семь номеров почти у самого берега океана оказался вопреки их ожиданиям не так уж и плох, в номерах даже имелись кондиционеры. Джон наскоро принял душ, переоделся, перечитал скудные материалы дела и поспешил в номер Моники - не терпелось еще раз послушать ее сверхэмоциональные сентенции касательно "клинических идиотов" из участка. Дверь не заперта. Шумел душ. Сумка валялась на полу, где её оставила хозяйка, слышались сбивчивые попытки спеть вездесущий и жутко надоевший британский поп-хит последних месяцев, перемежаемые ругательствами в адрес меняющей температура воды. Джон сел в хлипкое кресло в углу комнаты и стал ждать. Минут через десять из ванной вышла Моника. Халат и полотенце на голове, лицо уже не кривится от мук. Настроение явно улучшилось после холодного душа. - Хочешь поговорить об этом блядском цирке? Нашел что-то интересное? - В целом - ничего особенного, - добавил многозначительно после паузы, - но я хотел бы узнать, что думаешь обо всем этом ты. - То же самое, что и в самом начале, Джон, - добродушно ответила Моника. Она нагнулась за своей сумкой и принялась вытаскивать наспех собранные вещи, кучей скидывая на кровать. Джон успел увидеть пару шорт, длину которых осудил в момент. - "Ничего особенного" это и есть это дело. Но лучше ты скажи мне, что думаешь. Не теряешь надежды высосать букву "ИКС" из пальца и приклеить ее на папку? Пополнить коллекцию? Или тебе не дают покоя лавры наших опальных предшественников? -Знаешь, поработав некоторое время в секретных материалах на многое начинаешь смотреть иначе, - отозвался Джон. - Я видел, как семилетний мальчик вернулся к родителям через десять лет после необъяснимого исчезновения и при этом не изменился абсолютно ни капли, по крайней мере, со слов родителей. Фото, что они показывали для доказательства это подтверждали. Я видел его, разговаривал с ним и даже трогал его - вполне себе нормальный мальчишка, здоровый, разве что не сказал ни слова, даже родителям. - Постой, - улыбка Моники стала шире. Она сушила волосы маленьким полотенцем, глядя куда-то вверх. - Ты только что сказал, что разговаривал с ним, нет? Как ты это делал, если никому не говорил ни слова? - Да, но я не сказал, что он мне отвечал. Моника расхохоталась так искренне и громко, что ему стало неловко. - Я читала это дело, и помнится, что мальчик был вроде как призраком, явившимся отомстить убийце и спасти своего брата. Попахивает стариной Кингом, - уголок рта пополз вверх. - Так было написано в отчете Скалли, - кивнул Джон. - Но сам я такого не писал. В тот момент для меня было рисково подавать отчет с историями о Каспере. - Тем не менее ты ссылаешься на её отчет, не так ли? Каспер или нет, ты с ней согласен. - Я не сказал, что он правдив, но факты говорили сами за себя - ребенок пропал, а потом вернулся годы спустя совершенно не изменившись. В тот момент, когда мы арестовали похитившего и убившего его ублюдка мальчик растворился в воздухе. - Погоди, - Моника откинулась на подушку, закрыла глаза: - Я хочу запомнить этот момент во всех подробностях. - Какой момент? - Момент, когда Джон Доггетт ссылается на сверхъестественные силы, - шепотом, будто благоговея перед величием момента. - Ладно, Мон, я устал и пойду спать, коль скоро ты не настроена на серьёзное обсуждение. Потом поговорим. С этими словами он встал и поправил брюки, глядя на безмятежное лицо напарницы, неподвижно лежавшей на кровати. Холодный душ смог вернуть ей хорошее настроение, но рабочее так и осталось в Вашингтоне. - Включи кондиционер, когда будешь уходить, - мягко попросила Моника, не открывая глаз. Джон щелкнул кнопкой пульта, холодный воздух зашумел, наполняя комнату. Дверь номера неслышно закрылась. Она повернулась на бок и приготовилась заснуть в благословенной прохладе. Несмотря на все прохладу и усталость сон не шел, протестуя и скрываясь где-то за углом, мерзко дразнясь, помахивал хвостом, забивая мысли мусором. Промаявшись до полуночи, Моника неохотно встала, открыла окно. Из него тут же потянуло теплым морским воздухом и смогом, принесенным, очевидно из самого Лос-Анджелеса. С досадой Моника опять почувствовала, что её кожа покрывается тонким слоем пота. Легкий порыв ветра обжег кожу отголоском жаркого дня, и раздражение, от которого она, казалось, избавилась, вернулось вдвойне, обернувшись яростью. Она возненавидела Джона, притащившего её в этот богом забытый городок из трёх улиц, заставив её страдать от плавившей её мозг жары еще сильнее, нежели в их душном офисе в Вашингтоне. Вместе с тем ей пришло в голову, что её казавшееся несбыточным желание искупаться в прохладных водах океана теперь стало вполне реальным - до пляжа было всего каких-то триста футов. Решив, что хуже ей точно не станет, и если о ночной вылазке каким либо образом пронюхают в Бюро, то она сможет оправдаться нечеловеческими условиями работы в филиале адского пекла, Моника вытащила из кучи одежды на полу обычную белую футболку и шорты. Не обременяя себя поисками нижнего белья и даже обуви, она неспеша направилась в сторону шума прибоя. Мягкий песок покрывал растрескавшийся асфальт, оберегая босые ступни от неровностей и попадавшейся изредка гальки, пробегая сквозь пальцы и пряча следы, превращая их в сотни подобных по всей округе, делая невозможным определить направление следов и их хозяина. Над головой раскинулось бескрайнее темное небо, усыпанное приветливыми звездами, прекрасными и далекими, отразившиеся в усталых глазах Моники так же ярко, как и в миллионах других, также искавших утешения в ночи. Теперь жара была необходимым элементом в мозаике её впечатлений, которые она хотела сохранить на долгие годы, ласково шумели волны и звезды сияли для неё одной. Моника глубоко вздохнула и тихонько засмеялась от радости, понятной только ей. Вдруг небо прочертила яркая полоска - метеорит, обычное явление в это время года - и она, поддавшись детскому порыву загадала желание. Поглощенная магией момента, она не услышала тихие шаги за спиной. - Загадала желание? Вздрогнув, Моника обернулась, увидела Джона. Запоздалая мысль, что неплохо было бы прихватить с собой оружие пока разгуливаешь по темным улицам чужого городка пришла и так же быстро исчезла. С ним бояться нечего, она знала это наверняка. Бояться стоило только ее непредсказуемой и необъяснимой тяги к нему. - Черт, Джон, напугал меня до смерти. Он ухмыльнулся, расслабленный и спокойный. Неудобный офисный костюм заменила футболка и джинсы, отчего образ простого работяги отчаянно ему шедший болезненно ярко отпечатался в памяти. Оценивающе окинув Монику взглядом, он указал кивком на ее не совсем приличный туалет. - Ты чего бродишь одна в таком виде по незнакомому городу ночью, да еще босиком? Босиком. Шорты, еле прикрывавшие задницу он будто не замечал. Да стой она хоть без трусов перед ним он бы спросил не хочет ли она выпить чаю, инфа сотка. - Будь я в обуви, ты бы не переживал? Усмехнувшись, он протянул ей открытую бутылку темного пива, держа в другой руке еще одну для себя. Моника коротко объяснила ему причину своей ночной вылазки. - Но почему босиком? - Лень было искать подходящую обувь. Пойдем на пляж? - Пойдём, - неожиданно легко согласился Джон и они медленно поплелись к берегу. Не переставая удивляться, Моника пригубила пиво и спросила: - Ты сам-то как тут оказался? Джон пожал плечами. - Просто пошел за тобой. - Похоже на тебя, - согласилась Моника, сделав еще глоток. Никакой романтики, ничего подозрительного, рядовое беспокойство о непутевой напарнице. Несколько лет назад, когда они стали пропускать в баре по стакану (иногда и больше) пива она надеялась, что хмель и солод доведут стойкого оловянного Доггетта до той кондиции, в которой он забудет о правилах и воспользуется моментом для удовлетворения в первую очередь ее базовых инстинктов, в перечень которых входил не только горячий, страстный перепихон у входной двери в квартиру одного из них, но и последующие разы, включающие в себя секс на кровати, диване, кресле, столе или под ним. Притязательной ее назвать было сложно. Секс есть секс и в нем нуждаешься так же как в еде или воде, или батончиках "Сникерс", за которые она могла спокойно продать семь восьмых своей души первому попавшемуся демону перекрестка. Тишина и сухой, шершавый ветер проводили их до самой линии прибоя. Моника попробовала воду босой ногой. - Теплая? - О, да, - с улыбкой сказала она. Осторожно сделав пару шагов вглубь, она обернулась: - Ничего, если я разденусь? Не хочу мочить футболку. Джон махнул свободной рукой, соглашаясь. Моника отвернулась и стянула футболку, осторожно бросила её Джону и двинулась навстречу ласковым волнам. Пусть вода оказалась совсем теплой, но дыхание все же перехватило, мурашки мигом покрыли всю её кожу, она поёжилась от удовольствия, продолжая идти дальше, пока вода не скрыла её по плечи. Тогда Моника позволила ногам оторваться от мягкого песочного дна, зависла на минуту в колышащейся бездне и поплыла. Проплыв футов двадцать, она оглянулась - Джон по-прежнему на берегу, наблюдал за ней. Фонари с набережной неподалеку слабо освещали берег, позволяя разглядеть темноволосую голову Моники в легких волнах. Он отпил из своей бутылки и повесил футболку Моники на локоть. Моника перестала грести, перевернулась на спину и посмотрела в темное, сбрызнутое сверкающими каплями небо. Оно улыбалось ей всеми своими искрами, и она улыбнулась в ответ. Волны качали измученное жарой тело, убаюкивая тревогу и злость на глупое желание Джона разбираться в древних глухих делах. Верхний слой воды был совсем теплым, успокаивающим и нежным. Изредка более прохладные слои поднимались, бодря и не позволяя мозгу отключиться. Отбросив всякие мысли, она просто лежала, слегка покачиваясь и не шевелясь. Вдруг захотелось нырнуть, и она тут же окунулась, быстро вынырнув. Джон на берегу нервно шевельнулся, но остался наблюдать. Моника нырнула еще раз, и еще, каждый раз задерживаясь в волнах дольше прежнего, и в последний раз она погрузилась глубже и дотронулась ладонью до дна. От этого простого жеста стало так нестерпимо легко на душе, что захотелось смеяться и кричать от счастья. Вода у дна была прохладной. Вынырнув, она набрала побольше воздуха и нырнула еще раз, намереваясь достать немного песка со дна. Зачерпнув горсть песка, она крутанулась вокруг своей оси, просто чтобы еще раз ощутить свободу , и была уже на полпути к поверхности, как вдруг что-то обхватило её поперек тела и потащило в неизвестном направлении. Вне себя от ужаса Моника принялась брыкаться и пару раз заехала схватившему её коленом и локтем. Хватка чуть ослабла, но не отпустила. Тогда Моника оттолкнулась ногами от дна и рванула к поверхности, глотая воду, задыхаясь. Оказавшись на воздухе, она яростно боролась за свою жизнь, намереваясь продать ее так дорого, насколько хватит сил, пока возле самого уха не раздался сдавленный крик: - Мон, черт бы тебя побрал, успокойся! Она замерла, раскрыв рот, куда тут же плеснула волна. Ситуация была донельзя дурацкой. Джон все еще не разжимал рук, прижимая ее брыкающееся тело к своему, и Моника готова была отдать правую ногу на отсечение если ладонь Джона не сжимала ее обнаженную грудь. Она спиной чувствовала непростительно твердый живот, такой теплый, что тонкий слой воды меж их телами согрелся. Неуправляемые и дикие, миллиарды диких мурашек промчались по коже, тут же смываемые соленой водой. Дыхание предательски сбилось. Горячие сильные руки обвивали ее тело, прикасаясь там, где до этого не касались ни разу, по крайней мере без слоев одежды, пуская неуставные мысли вскачь по просторам фантазии. Снова стало жарко, но уже внутри. Некстати вспомнилось, что на ней нет футболки или хотя бы лифчика, и по-хорошему ей бы сейчас высвободиться из спасительного захвата и отплыть куда подальше, не высовываясь из воды выше шеи, но находиться в такого рода объятиях ей было неожиданно приятно, и попыток сбросить с себя согревающие руки напарника она не предпринимала. - Я думал, с тобой что-то случилось, - сердито отплёвываясь, проворчал Джон. - С тобой все в порядке? - Да, - в рот попал песок, выплюнуть его было не так-то просто. - Я ныряла. - Ныряла? Зачем? Руки нехотя отпустили ее тело, чувство потери огрело по голове, вода стала холоднее градусов на десять. Вопль разочарования вот-вот вырвется из горла, Моника шумно втянула воздух, сдерживаясь, понимая, что в любой момент сломается. Такой близкий контакт третьей степени между ними еще не происходил, оба понимали это, старательно не подавая виду. - За песком, - она протянула ему ладонь с остатками песка. - Я так делала в детстве. И незачем было поднимать такую панику. - Черт возьми, Моника, сколько тебе лет? Бросив на него совершенно неискренний виноватый взгляд, она опустила лицо в воду до самого носа и ухмыльнулась. Она была слишком счастлива барахтаться в волнах, чтобы пачкать это чувство виной и ссорами, к тому же приятные ощущения от его крепких рук, сжимающих ее полуголое тело все еще сохранялось где-то в глубине, рассылая импульсы нервным окончаниям, желающим продолжения Отплыв в целях предосторожности подальше, она спросила: - Почему ты здесь, Джон? - Шутишь?! Я только что сказал - я думал, что ты тонешь, и... - Нет, - Моника оказалась совсем рядом с ним, лицом к лицу, пристально смотрела ему в глаза, отражавшие свет прибрежных фонарей. - Почему ты со мной на пляже? Ты же мог сейчас спать у себя в номере, но ты тут. - Мог, - Джон перестал грести и замер насколько позволяло колебание водной массы. - Это глупый вопрос. Моника откинулась на спину. - Хорошо. - Немного помолчав, она предложила: - Давай посмотрим на звезды. Джон удивленно глянул на нее, но всё же перевернулся на спину и стал смотреть вверх. Ночь продолжала удивлять. - Видишь вон тот зигзаг? Это Кассиопея. Она была прекрасной царицей, такой прекрасной, что о её красоте слагали легенды. Люди приходили из дальних стран чтобы хотя бы издали насладиться её небесной красотой, приносили ей дары и прочее... Однажды, окончательно возгордившись, она ляпнула что даже Афродита по сравнению с ней дурнушка, и об этом, как водится, доложили самой богине, которая разгневалась и пожаловалась другим богам. Боги, как известно, не любили конкурентов среди простых смертных. Вместе они решили приковать несчастную Кассиопею к каменному трону на небе и подвесить её вверх ногами, чтобы кровь прилила к лицу, платье задралось и она уже не казалась такой красивой. Сказано - сделано. Собравшись толпой, боги и богини схватили несчастную дурочку и привели задуманное в действие. Так она и висит там, бедняжка, вверх тормашками, тогда как боги греческие канули в Лету. Вода покачивала их, как мать качает беспокойное дитя в тишине ночи, причмокивая и похлопывая. - Все эти ваши женские глупости, соревнования "кто красивее и лучше" никогда до добра не доводили, - хмыкнул Джон, затем, немного помолчав добавил: - Но история интересная, а созвездие - красивое. Они пару минут плавали в тишине, разглядывая мерцающие звезды. Ей в голову настойчиво лезли мысли, узнай о которых верхушка и ее задница вылетит из Бюро быстрее, чем она успеет сказать "секретные материалы". Но вопреки всему ее кожа горела там, где совсем недавно ее касались руки Джона, а в паху разгорался нешуточный пожар, распространяясь по кровотоку с бешеной скоростью и выливаясь в конце концов на щеки, ставшие совсем пунцовыми. О чем думал Джон было известно только ему. Моника решила выйти из воды и допить свое ставшее теплым пиво, Джон нехотя пошел следом. Пляж по-прежнему был абсолютно пуст и прятать наготу она не стала, шагая медленно, опустив руки и позволив шортам сползти на пару дюймов ниже положенного, гадая, где сейчас блуждает взгляд напарника. Взгляд его был направлен на очень конкретную часть ее тела. Сухая футболка, тут же облепившая ее как вторая кожа, безасстенчиво обрисовывала грудь, подчеркивала наготу, говоря "Ну и что, что я здесь? Игнорируй меня" Позади тяжело топая в сковывающих движения джинсах, на берег вышел Джон. Привыкать обратно к прелестям гравитации оказалось тяжеловато. Теперь ей было холодно, постоянное глухое раздражение от выматывающей жары осталось там, в спокойном темном прибое, утонуло вместе с теми странными секундами где она и Джон были одним целым. Конечно, утром её ярость от духоты и палящего солнца вернется, не было сомнений, но сейчас это не имело значения, сейчас она была довольна. Бриз согревал её остывшую кожу, рассыпая мурашки по ногам и спине. Чувство потери от того, что больше не ощущает руки вокруг своего тела стало сильнее. Моника пожалела, что не прихватила с собой пачку сигарет и зажигалку, это могло отвлечь и занять задрожавшие руки, то и дело касавшиеся кожи, помнившей его пальцы - Где твоя футболка? Джон хмыкнул и дернул плечом. - Унесло в море, я полагаю. Пришлось кинуть ее у самой воды. Неловко переминаясь с ноги на ногу, Моника положила руку на плечо Джону, без слов извиняясь за футболку, но тот только усмехнулся: - Все нормально. Но напугала ты меня знатно. - Он слегка сжал ее ладонь в ответ и повернулся к морю. Волны лизали берег, уничтожая их следы на песке. - Но вперед будет тебе наука. - Не драматизируй. - Помалкивай. Она промолчала. Взяла его за руку, потянула вниз, а когда он неуклюже сел рядом, похлопала по плечу. Жест, который должен быть дружеским и успокаивающим, получился чувственным, почти соблазнительным. Идти на попятный? Или сломя голову продолжать? Упустить шанс подобраться к запретному телу впервые так близко при невероятно романтичной обстановке? Нет уж, дудки. Когда твои сиськи торчат самым возмутительным образом прямо под носом у напарника идти на попятный последнее что ты будешь делать. Брать козла за рога и седлать его пока ноги не начнут болеть. - Всё хорошо, слышишь? Я здесь. Желание еще раз прикоснуться к нему, захватило, Моника обвела кончиком языка все еще соленую губу, не отводя взгляд от его лица. Неловко двинувшись навстречу, Джон прижался к ней прохладным плечом, взглядом буравя влажные губы. Моника застыла, молясь, чтобы бешеный стук сердца, который должно быть слышно и во Флориде, не выдал ее волнение. Перед глазами заплясали крохотные искры, возбуждение заливало по самую макушку, делая каждую секунду бесконечной, еще чуть-чуть и она рехнется и запрыгнет на на него как тореадор на быка, оседлает и прокатится пару кругов по арене, пока песок не пролезет туда, откуда его нельзя будет выплюнуть. Не выдержав, она преодолела несчастные два дюйма между ними, осторожно коснулась своими губами его губ, и этого хватило. Джон ворвался в ее рот языком, с болезненным напором прикусывая и посасывая губы, раскрытые от удивления, вылизывая изнутри, пока его ладони удерживали голову Моники на месте. Внизу живота рос огненный шар, пах налился кровью так, что было почти больно. Сдвинув ноги от невыносимого желания, она застонала, позволяя их языкам буквально трахать друг друга, переплетаясь, танцуя, борясь, пока краем сознания она размышляла, через сколько секунд она получит допуск к телу неприступного напарника. Это было так охеренно прекрасно и неправильно, что Моника подумывала подать петицию о запрете целоваться с этим мужчиной кому-то кроме нее. Уверенность, что ее не слишком востребованное либидо сегодня получит по заслугам росла, рухнула в долю секунды - он оборвал поцелуй, оставив последний, едва ощутимый отпечаток на губах, отодвинулся слегка, по прежнему держа ладони по обеим сторонам ее головы. Готовая расстаться с мокрыми теперь уже не только от морской воды шортами Моника открыла глаза, уперевшись в его льдистые голубые. Не задавая вопросов она поняла. Сейчас все и закончится. Он отстранился, опустил голову, уставившись на колени. - Нет. Я не могу. Приехали. Опять сработала тревожная кнопка спасения чести доблестного агента от распутной напарницы. Но ведь она почти поверила, что он хочет схлестнуться с ней в битве полов посреди пляжа, сдернуть опостылевшие шорты вниз и вонзить горячий ствол во влажную тесноту ее зовущей промежности. Твою мать, Джон. И спрашивать бесполезно, ответа не дождешься, проще сломать ему шею чем решить проблему бескровным диалогом. Молчание выставило ледяной занавес, невидимую стену, все стало холодным, чужим. Моника вздохнула и не удивилась перемене в его настроении, но по праву удивилась внезапной пылкости, сталкиваться с которой ранее ей не доводилось, и ведь как жаль, что не доводилось. Раскаленный шар внизу живота сдувался, оказавшись не таким уж и раскаленным, скорее раздутым, и пусть между ног сейчас было влажно и скользко, Моника смирилась с тем, что сегодня, как и в предыдущие восемь месяцев потрахаться ей не светит. Усталость подкралась сзади и второй волной накатила на Монику, взвалившись на плечи с неожиданностью и мощностью лавины. Но послушные и порядочные мальчики не засовывают свои языки в рот нехорошим девочкам, не стонут, вгрызаясь по самое не хочу в темноту с изумительной настойчивостью. С усилием Моника поднялась, плоским голосом предложила вернуться. Молчаливый кивок. Без слов они вернулись в мотель. - Спокойной ночи. У своего номера он задержался, пряча неловкость за спокойной улыбкой. - Да, спокойной. Поговорим завтра. Значило это только то, что никакого разговора завтра не случится, как и послезавтра, и много раз после. Трусливый лев, что никогда не оставит ее в беде, готовый отдать жизнь за нее, но отдать ей немного себя, своего сердца и чуток тела не способный от слова совсем, потому что боится потерять то немногое, делавшее его львом. Моника проснулась раньше будильника - влажная духота окутала её, сдавливая легкие как будто уровень кислорода кто-то скрутил до минимума. Липкий пот покрыл кожу, и Моника тут же разозлилась, откинув противные жаркие простыни в сторону и раскинув конечности в попытке охладиться. Отвратительно. Вчерашняя ночь казалась мутным сном; изнывая от жары, Моника уже не помнила те прекрасные минуты, проведенные в воде. Часы показывали две минуты седьмого. Приняв решение разделаться с этим делом и городом как можно быстрее, она вскочила и быстро приняв душ оделась и вышла из номера, столкнувшись нос к носу с Джоном. - Привет, - глаза старательно смотрели чуть левее ее левого уха, пока рука протягивала стаканчик из ближайшей закусочной. - Доброе утро. - Кому как, - проворчала Моника, беря стаканчик и приготовившись сделать глоток спросила: - Едем к родителям Джесси? - Да. Джон выглядел немного разочарованным грубоватым приветствием Моники, но решил не придавать этому значения. Она отпила из стаканчика, удивленно открыла крышку, заглянула внутрь. - Имбирная содовая с лимоном и льдом. Не думаю, что тебе хочется кофе. Буркнув под нос "что ты вообще знаешь о том, чего я хочу" она выпила содовую, осуждая трусость во всех ее проявлениях. К осуждению добавлялось кипящее разочарование вчерашним не случившимся сексом на пляже, когда он мог ввинчиваться в ее тугую истекающую плоть с той степенью остервенения, что была ей совершенно необходима. Вместо этого она пила дурацкую содовую, всученную из чувства стыда. Когда жидкость закончилась, вытряхнула себе в рот кусочки льда и с удовольствием прожевала. Хотя бы ее язык получит немного заслуженного удовлетворения, раз телу приходится дожидаться своей очереди в темном углу. Неудовлетворенное желание сублимировало себя в жесткость - чета Митсов раскололась и вывалила правду агентнам едва они ступили на порог. Свирепо нахмурить брови, добавить железа в голос, сверкнуть холодными глазами - и вот уже рыдающая миссис созналась в корыстных целях своей маленькой лжи, слезы и сопли размазывались по ее густо накрашенному лицу, мистер же хмуро поддакивал из-за спины супруги, добавляя подробности. Девчонка Митс оказалась дочерью почившей два года назад беглянки, нашедшей семью около года назад, внешне являясь почти точной ее копией но без пристрастия к запрещенным веществам и мятежности натуры. Счастливые Митсы обеспечили ей обучение в хорошем колледже, истратив огромную сумму, после чего напуганные банкротством вкупе с чрезмерным любопытством соседей, еще помнивших сбежавшую Джесси, решились запустить слух в прессу о якобы вернувшейся дочери, умудряясь привлечь внимание ФБР. Пригрозив супругам возможным иском от государства, агенты поторопились в аэропорт. Быстрое возвращение домой подействовало на Монику предсказуемо - она окунулась в меланхолию. Cнова оказавшись запертой в душном, пропахшем старыми бумагами офисе, она вспоминала ту ночь в объятиях морских волн и не только. Миллионы раз ее фантазия заканчивала так хорошо начатое вполне логичным невероятным трахом под звездами. Именно трахом, потому что когда тебя целуют ТАК ничем другим, никаким пресловутым глупым сексом это закончиться не могло, только мозговзрывательным, кипучим и жарким трахом. С прокушенными губами, глубокими царапинами и намотанными на кулак волосами. Каждую ночь она не могла предаться чарам Морфея не дорисовав эту дивную картину - руки, дрожащие от вожделения срывают с нее идиотские шлюшьи шорты, сминают упругую, ноющую грудь, упрямые губы впиваются в соски, выдавливая из ее рта неприличные, достойные порнозвезд стоны; раздвинутые ноги приглашают, нет, умоляют устроиться между ними и растянуть девичье лоно до жалких всхлипов и просьб не останавливаться, вдалбливать в нее до самой глотки, выколачивая несусветную дурь из нью-эйджевской глупой головы. По ляжкам растекается физическое проявление желания, хлюпая, склеивая на доли секунды алчущие, горящие от похоти тела. Футболку можно не снимать - разорвать до самого горла, плевать, она готова пожертвовать тряпкой ради взрослого и сурового траха. В своем воображении она стала совсем покорной, послушно переворачиваясь на живот, вставая на колени и подставляя текущую дырку, скуля, умоляя ворваться в нее грубо, жестко, не жалея, так, как надо им обоим. Мокрые волосы тут же наматываются на кулак, в распахнутый в немом крике рот проворно проникает большой палец, распутно повторяющий движения работающего без устали члена. Прикусывая, посасывая, она ласкает языком палец до тех пор, пока не услышит низкий, раскатистый стон - толчки, напоминающие вторжение в Польшу в тридцать девятом, такие же безжалостные, беспощадные, неостановимые - становятся еще резче. Прекрасный, яростный, животный вопль рвется из ее глотки, призывая продолжать уничтожение узкой дырки; она расставляет колени шире, прогибает спину, раскрывается насколько может, неистово желая поглотить его целиком, потеряться и исчезнуть в диком огне, в этой войне двух страждущих, в которой пленных не берут и выживших не остается, не способная остановиться, не с НИМ, не сейчас, не здесь. Проворные пальцы отпускают все еще влажные волосы, накрывают пылающие складки вульвы, гладят, сжимают, находят набухший клитор, вырывая безумный вопль у распятой на песке; она жмурит глаза, но искры жгут изнутри, невыносимо ярко и синхронно вспыхивая в одном ритме с движениями пальцев, выжимающих из нее разрушительный, порочный хрип. Требовательные ладони подняли ее, прижали к распаленной груди, перемещаясь от истекающего смазкой низа до прыгающей груди так быстро, будто у ее любовника было не две, а четыре руки, успевая измучить в истоме и нетерпении, вытворяя с клитором нечто похожее на игру в "пальчики". Нетерпеливые ладони подхватили ее под широко разведенные бедра, насаживая рваными толчками на горящий в прохладе ночи член, заполняя все пустоты, воющие от одиночества, выдалбливая из головы все глупые мысли о последствиях до единой. В ухо - спутанный шепот, обрывки грязных слов, и она рада им, она хочет быть такой - распутной, отдающейся прямо на песке, не боящейся быть застуканной, воющей от невыносимого наслаждения пока ее долбит самый лучший в мире член с самым лучшим мужчиной в мире на другом конце. В горле стоит сдавленный визг от раскаленных судорог - вспышка всепоглощающего оргазма ослепила, встряхнула, сжала глотку, пока внутри нее под неумолимые толчки, становящиеся все быстрее, растекается яд - наркотик, которым нельзя вмазаться, нельзя купить или приготовить, наркотик, который можно получить только когда тебя трахает тот единственный и неповторимый. Поморщившись от слащавости своих мыслей, она застонала, вспугнув копошащегося в кустах енота, выгнулась, впилась губами в оказавшийся моментально рядом рот Джона, уже ждущий, обжигающий. Растеклась по его коленям, почти отключаясь, но краем сознания понимая, что теперь очередь Джона кончать, и только от мысли об этом мышцы вульвы снова сжались вокруг него тугим кольцом, вырывая из его легких протяжный, утробный рык. Упругие стенки подаются, продолжая сдавливать и пульсировать, отзываясь на каждый толчок, вынуждая его взорваться жалких пятнадцать секунд спустя, заполнив тугую плоть до краев, но продолжая на исходе сил вдалбливаться в нее, замедляясь и наконец остановиться. "Вот как это должно было закончиться - прекрасно в своей простоте и пошлости, а не сопливыми словами "я не могу" вкупе с опущенной головой и бессовестным стояком в мокрых джинсах," - думала она, все еще тяжело дышащая, почти удовлетворенная, пускай пока своими пальцами, но лиха беда начало. Каждый вечер фантазии становились длиннее, подробнее, кончить становилось все труднее, потому что так быстро со всем разделываться стало неинтересно, теперь она заставляла Джона поработать языком, вылизывая ее сочащиеся смазкой складки, прикусывая и посасывая клитор, дразнящими движениями выводить неведомые знаки вокруг сосков чтобы потом заключить каждый в плен голодных губ, в вакуум, от которого стоны долетали до самых звезд. И только после этого она позволяла взять себя, на грани обморока мечтающую о крышесносном трахе. Джон в ее фантазиях был молчалив, послушен до поры, до той поры, пока оргазм не начинал махать из-за угла белым флагом, и вот тогда уже безропотно вручала свое грохочущее сердцебиением на грани инфаркта тело ЕМУ, ввинчивающему себя в нее с неимоверной силой, вколачивая в нее то, что она хотела так давно. Сон не показывался до тех пор, сбегая как испуганный страус до тех пор, пока она не трахнет " мысленного" Джона раза три минимум, после чего с неохотой приходил, успокаивая бунтаркое нутро. Расследование завершилось, так и не начавшись. И обоих это совершенно устраивало. Рабочее настроение как-то не складывалось, напарники просто присутствовали в Бюро убивая время и перечитывая старые незакрытые дела без особого интереса. К унылому выживанию в похожих на атмосферу Венеры условиях добавилась омерзительно виноватая тоска во взгляде напарника нет-нет да и проскальзывающая в самый ненужный момент. Тщательно его игнорируя в эти моменты Моника великолепно осознавала что к чему: ему стыдно за свой порыв, он не хочет ее разочаровывать и ранить, лучше держаться на расстоянии и бла-бла-бла. Пусть засунет себе в задницу свои сожаления, мудила, и в следующий раз не раздумывает, а берет и использует свои застоявшиеся первичные половые признаки по назначению. Работа сошла на нет, не оставив им даже завалящего случая вампиризма в лесах Орегона или вроде того. В самый скучный из дней Моника предложила сыграть в покер, не очень рассчитывая на положительный ответ, но Джон с энтузиазмом принял предложение. Как фокусник, Моника вытащила из кармана брюк колоду карт, а когда Джон с немым вопросом уставился на нее, хмыкнула: - В моих карманах много всего интересного. Ответом ей послужила кривая ухмылка. - Прежде чем игра начнется хотелось бы обсудить выигрыш, Джон, - перемешивая карты и не глядя на него продолжила она, лелея свои планы - красочные кадры расплаты прыгали в голове, норовя сорваться с языка, - потому что играть на интерес я не буду, на деньги - тоже, поэтому давай сразу решим, на что играем. - Проигравший пишет квартальный отчет, - сразу нашелся он. Игла досады проткнула легкие - не то она намеревалась поставить на кон. Совладать с собой получилось не сразу, пару раз кашлянула. - Ладно, но я надеялась, ты будешь более изобретательным. Джон продул четыре раза подряд. Моника дьявольски хохотала каждый раз, когда он пасовал и оказывалось, что у него на руках были пара четверок или стрит, сто миллионов раз пожалев о том, что отказала себе в удовольствии играть на свое желание. Конечно, она бы сыграла в эту игру не здесь, не в тесном, побитом молью и временем офисе, нет, она разыграла бы карты в месте поуютнее, с тем, что можно использовать в качестве постели, но не слишком притязательное. Ее апартаменты вполне подошли бы для этого. Или его пустой холостяцкий дом с минимумом того самого уюта, но зато с широкой кроватью. Тряхнув головой и прогнав мятежные мысли она изрекла: - Раз мы определили проигравшего, теперь определимся с выигрышем. Ты пишешь отчет, а я иду домой, меня ждет холодное пиво и сериал на кабельном. - Звучит так, будто это что-то классное, - ворчливо заметил он, собирая карты. Сложив их аккуратно, он вернул их хозяйке и вздохнул: - Счастливо тебе отдохнуть буду перебирать пшено и выращивать розы. Может, еще успею на бал. - О, только не надо делать из меня злую мачеху, Джонни, ты знал на что соглашался, не так ли? - Так приятно уколоть его, пусть и не называя вслух причину своей язвительности. - И сам предложил эту ставку с отчетом, жаловаться тебе не на что. Могло выйти гораздо интересней, не будь твоя фантазия такой зашоренной. Если поторопишься, то уйдешь отсюда до полуночи. И не забудь написать обо мне хорошее в своем отчете. С этими словами она выскользнула из кабинета, поймав ошарашенный взгляд Доггетта. Донельзя довольная собой, она гулко топала по безлюдной парковке - было только четыре часа дня, офис продолжал трудиться. Где-то на задворках сознания совесть робко подняла голову и напомнила, что работу нельзя бросать посреди дня, тем более свалив все дела на напарника, но дремавшая до этого ярость шикнула на совесть и напомнила, что снаружи все еще жарко, а значит, нужно думать о важных вещах, к которым относилось спасение от духоты. Машина выехала на дорогу, почти сразу попала в пробку. В рот сама собой полезла сигарета, пальцы включили кондиционер на полную мощность, щелкнули кнопкой магнитолы. Покачивая головой в такт музыке, она с удовольствием делала затяжку за затяжкой. Пробка внезапно рассосалась, дорога должна занять всего сорок минут. "Аэросмит" взрезал радиоэфир вступительным запилом "I Don`t Wanna Miss A Thing". Хрипло и бесконечно трогательно Стивен Тайлер пел о желании не упустить ни одной минуты проведенной вдвоем с возлюбленной. "Слюняво," - саркастично подумала Моника. Романтика опостылела своей навязчивостью, вечными соплями не по делу и рыданиями от безответной любви. Почему все забыли о старом добром сексе? Куда подевались простые человеческие потребности, честное, искреннее желание заняться сексом без нытья и предложения выйти замуж? Излишняя романтизация отношений удручала, отпугивая таких трусоватых и неуверенных особей как Джон, всерьез испугавшегося просто (пусть очень горячего) поцелуя той ночью не так давно. Затренькал телефон. - Рэйес. - Моника, это я. Что написать о деле Джесси Митс? - Правду. "О том как ты просрал шанс иметь потрясный трах. Тут есть где разгуляться, поверь." - Спасибо, гений. Он снова молчал тем неудобным, неловким молчанием, в которым звучали тысячи невысказанных обоими слов. Что ж, она тоже умеет молчать. - Ладно, поговорим позже, - выдохнул он, - пока. Отключив звонок, добавила звук магнитолы, подпевая невпопад и мимо нот. Затормозив у дома, не спешила выходить из приятной прохлады салона. Солнце медлено ползло к горизонту. Из радиатора пахло горячим асфальтом, раскаленными крышами, смогом. Моника выскочила из машины и рванула к дому. Холодный душ. Мягкое полотенце. Тонкий топ, трусики вместо шортов. Кондиционер пустил по полу холодные потоки. Прихватив из холодильника бутылку ледяного пива, она устроилась на полу у раскалившегося за день дивана, залпом выпила полбутылки пива. Жизнь снова обретала краски. Мстительно усмехнувшись, она представила сидящего над клавиатурой Джона: медленно его пальцы клацали клавишами, слова неуклюже складывались в смехотворный отчет о бестолковой поездке к семье фальсификаторов. То-то же. Холодная, запотевшая бутылка с пивом покоилась на коленке, пока Моника курила, запрокинув голову на сиденье дивана и глядя на клубы дыма. Запищал домашний телефон. Только этого не хватало, опять начнет жаловаться на ее вероломство и просить помочь с отчетом. Застонав, Моника швырнула в аппарат подушкой и трубку брать не стала. Хватит с нее разговоров. Быстро приняв душ, она отправилась спать, распластавшись на широкой постели. Сон раскрыл свои объятия, ласково успокоив её мятежную душу, и Моника уснула без сновидений. Домашний телефон мигал не прослушанным сообщением. В два тридцать ночи сон, начавшийся так многообещающе - Джон целовал ее пальцы, затягивая кончик каждого в рот и пробегал по нему языком, - закончился, а спугнувший его стук в дверь не думал прекращаться. Обернув сонное и непослушное тело простыней, Моника сползла с кровати, лениво поплелась к двери, прекрасно понимая кого увидит за ней. Ее мобильник остался в машине, домашний она игнорировала, так что со стопроцентной уверенностью можно было утверждать, что проснувшийся в ее напарнике "беспокойный родитель" колотит в дверь, и вполне вероятно уже напридумывал себе самые страшные сценарии, где ее похитили, убили или она сбежала с бродячими экстрасенсами покорять юг страны. Едва щелкнул замок и в квартиру влетел Джон, нервно осматривающий ее на предмет возможной опасности. - Все со мной в порядке, - не дожидаясь вопроса, сообщила она, сонно потянулась, - мобильник забыла в машине. В ответ она не услышала ничего, только сканирующий взгляд шарил по ней, оценивая безопасность. Вот только... Не оценивающий. Нет, не совсем... Оценивающий не безопасность, оценивающий ЕЁ. Распущенные волосы, голое бедро из-под подобранной слишком высоко простыни, с этими своими темно-зелеными глазами и глупым хорошеньким носом, распутная и невинная, как первокурсница на своей первой вечеринке в кампусе, словно созданная специально для того, что бы быть оттраханной с первого взгляда. Остро почувствовав наготу, Моника поправила простынь. Сейчас начнется проповедь от пастора Никогда-НЕ-Выключай-Свой-Мобильник-Джона. Но проповедь не начиналась. Глаза-сканеры упорно сверлили, будто вместо простыни на ней прозрачный целлофан. Рубашка на нем расстегнута, волосы взъерошены, должно быть, только сейчас понял и почувствовал на своей шкуре летнее пекло, засранец. То-то же, а то все лето щеголял своей устойчивостью к высоким температурам и горячим женщинам. И на такого деревянного дровосека нашлась управа. - На что уставился? Хитрая, почти пошлая ухмылка. Это не похоже на беспокойство. Совсем нет. Похоже на то, что кое-кто догадался зачем ему нужен член и руки когда рядом ходит целая одна совершенно свободная от отношений и излишних нравственных затыков женщина. Наконец-то. Сон слетел. Простыня отправилась за ним следом. Расстояние между ними свернулось, позволив Монике впиться в жесткие, суровые губы, выжать из них вздох, отчаянно пытающийся не стать стоном. - Ты... Дурак... Заставил меня ждать... - выразить свои мысли более членораздельно не получалось, мешал чужой язык во рту, да еще как мешал - ей казалось, что у нее теперь два языка, непрерывно борющихся за главенство. - Замолчи, глупая. Зубы оставили на смуглой шее вполне себе явные следы. В первый раз за все годы знакомства с Джоном Моника почувствовала его настоящего, не прячущегося за ширмой благопристойного служителя закона - этот Джон - настоящий - готов был трахнуть её прямо здесь, в гостиной, возможно, на полу, или даже на кофейном столике; он хотел залезть ей под кожу, ворваться в тело, напитаться её соком, проникнуть в каждую клеточку её тела и завладеть ею. И надо признать, такой Джон ей нравился больше, куда больше чем постаревший раньше времени, мрачный замкнутый стервец. Большие руки жадно гладили её плечи, спину и задницу и делали это так, будто всю жизнь только этим и занимались. Рук было много, гораздо больше двух, Тяжелое тепло разливалось по всему телу, заглушая призывы разума остановиться и не ломать себе ни карьеру и личную жизнь. Моника не помнила, как оказалась на своей постели, не помнила, как оседлала Джона, как сдирала с него футболку и джинсы. Сердце колотилось о грудную клетку как пленник в герметичной камере, быстро заполняющейся водой. Только одно было сейчас самым важным для них обоих - поскорее слиться воедино. Джон ловко перевернулся и оказался сверху, нависая над жаждущим телом, полностью обнажён - боксеры улетели в предрассветную тьму. Моника обхватила его бедра ногами, направляя член туда, где он, ей казалось, мог расплавиться от жара, остаться в ней навсегда, чтобы никогда, никогда в жизни ее не посещало чувство одиночества. Истома, владевшая всем телом взорвалась всеми мыслимыми и немыслимыми красками когда Джон быстрым рывком вошел, вторгся без особых нежностей, слюнявых вопросов вроде "ты уверена?" и прочей дребедени. Глухой крик - слишком хорошо, сильно, туго, - выгнула спину, впилась пальцами в плечи Джона. Поддержав ее коротким стоном, уткнулся ей в висок и замер. Несколько бесконечных секунд они не двигались, упиваясь единением, необходимым обоим, оглохнув от бешеного стука сердец. Немалое количество чудесных сантиметров неприступного напарника растягивало ее изнутри, давило, вставляя свой последний, недостающий кусочек пазла в собранную мозаику ее непростой жизни, вырисовывая именно то, что было суждено вопреки всему. Она не могла перестать пульсировать, просто не способна была физически остановить сокращения мышц внутри своего тела, превратившегося в эпицентр удовольствия. Каждая мышца в теле Моники была словно под напряжением - ей не терпелось продолжить. Провела пылающими ладонями по спине Джона,остановила на ягодицах, медленно надавила на них. Джон послушно качнул бедрами, Моника застонала - это было слишком хорошо. Она даже немного боялась представить то, что последует дальше, кажется, лучше уже не будет. Джон заглянул ей в глаза, рвано, жестко отпечатал на скуле губами - нет времени на глупости, нужно немедленно вколотить в нее всего себя без остатка, до последней капли пролиться, до краев, до саднящей боли доказывать ей, глупой и непонятливой, что теперь ей никуда не деться, что теперь ей придется трахаться только с ним до тех пор, пока кто-нибудь из них не умрет. Случится это сейчас или через сорок лет - неважно, но с каждым толчком, каждым выдохом, стоном, ахом и шипением она понимает все, что у него на уме так, как умеет только она - без слов. Подсунув под нее обе руки, чуть приподнял ее, сквозь стоны и крики прошипел ей в самое ухо - она принадлежит ему, давно принадлежит, это смуглое вертлявое тело, хулиганские глаза и совершенно бесячая улыбка вкупе с абсолютным бардаком в башке - все это только для него одного. Чудом удержав язык за зубами и не ляпнув ничего про "своевременность", она уставилась на него, прикусив край губы, схватила за плечи - в глазах почти двоилось от колебаний и фантастически охрененного члена, азбукой Морзе печатавшего на мягких стенках влагалища им двоим понятное признание. Это не секс - бойня, где каждый пытается выбить дух из соперника, великолепная война тел, где нет проигравших. Наполненная до самых ушей, Моника взорвалась, как хлопушка, в которую по ошибке положили тройную порцию пороха, протяжно крикнула, но взгляд от долбившего ее безжалостно Джона не отвела. Пальцами бессовестно быстро подогнала себя к серии определенно самых порнографических оргазмов, доводившихся видеть Джону, вздрагивая, всхлипывая, безуспешно пытаясь сдвинуть ноги - щиколотки уже надежно сжаты и подняты кверху, бедра приподняты, отбойный молоток, что на время заменил ему член, придавал телу нешуточную амплитуду. Пары минут ей хватило на возвращение к реальности и бой продолжился. Их тела осторожно начали двигаться, пока они неотрывно держали взгляд друг друга. Каждый раз когда он врывался во влажную тесноту Моника шипела, как разъяренная кошка ногтями впиваясь в его спину, оставляя красные следы, которые непременно будут саднить наутро, оставляла личную подпись, метку, что так любима всеми женщинами. Второй раунд выходил короче, апперкоты Джон раздавал славно, каждый раз поддевая и надавливая на секретную точку внутри влагалища, размазывая ее и свое самообладание тонким слоем текущей смазки по дрожащим бедрам, с упорством и пристрастием инквизиции припечатывая ее к скрипучей кровати. Чтобы не завопить во всю глотку Моника закусила его плечо, физически ощущая, как он расписывается в необузданном желании обладать ее телом и всем, что к нему прилагается - бешеный темп разнузданных и совсем не приличествующих порядочному агенту толчков членом грозит отправить ее в послеоргазменную кому. Не помня себя, Моника запрокинула голову, вместо дыхания из горла рвались крики, спустя еще несколько мучительно сладостных движений выгнула спину и застонала, подгоняя кончить следом. Одной рукой сжав ее грудь до боли, он последний раз загнал член по самое не хочу, заливая все ее распластанное нутро. Никакие слова не то что не могли - не хотели выразить то, что они сейчас чувствовали - трахаться как перед концом света, а после утирать друг другу капельки пота со лба, будто им по восемнадцать. Она закрыла глаза, пытаясь заставить себя поверить в то, что это не сон. Произошедшее отказывалось укладываться в голове : только что она мирно спала, и вот ее уже трахают с разведенными высоко и широко ногами, а еще чуток погодя она уже придавлена к простыне запыхавшимся телом - Хочешь что-нибудь сказать в свое оправдание? Вопрос повис в воздухе. Джон тяжело вздохнул, позволил их телам разъединиться, лег рядом, смяв горячие простыни взмокшим телом. - Ты же не будешь думать обо мне хуже, если я скажу тебе правду? - Звучит интригующе, - ухмыльнулась Моника. - Создать интригу - сложное дело. Джон лег на спину и вздохнул так тяжело, словно собирался покаяться в убийстве и пытках маленьких детей. Заинтересованная, она поднялась, дотянулась до лежащей на тумбочке пачки сигарет, закурила, выпустила густую красивую струю дыма. - Мы с тобой друзья, так ведь? Моника кивнула. - Но иногда друзья хотят быть больше, чем друзья, несмотря на то что они знают друг о друге такие вещи, которые предпочли бы не знать вовсе, ту тёмную сторону, которая есть у каждого, которую все прячут и оставляют для себя и депрессии. - Как поэтично, - заметила она без тени сарказма. - На меня намекаешь? - Возможно. Я всегда придерживался мнения, что нужно четко разграничивать личные отношения и работу, романтику и дружбу. Всегда старался следовать своим правилам, не позволял лишнего взгляда в сторону женщин-коллег. - Я заметила. - Но с тобой это невозможно. Я пытался, и не смог, ты уничтожила мои границы и стерла все написанные мною внутренние законы. Проникнув в мою жизнь в самый плохой ее период ты пустила в ней корни, прорастая вокруг, занимая все свободное пространство своей неповторимой сумасбродностью, высветлив и заживив тщательно оберегаемые от исцеления раны и всю ту боль, грязь, мрак и пустоту, переполнявшую меня. Годы напролет я отворачивался, притворяясь, что ничего не замечаю, что это вовсе не ты кто знает меня до последней трещинки, не ты держала мою руку в самые сложные моменты, поддерживая и заставляя улыбаться. И мне стыдно за трусость. Если раньше игнорировать твои чувства было довольно легко, потому что мы почти не виделись, то теперь я... теперь, когда я провожу с тобой больше времени чем с моей бывшей женой, когда мы еще были женаты, я понял, что больше не могу так, что не хочу делать тебе больно, потому что ближе и роднее у меня никого нет. И после Окснарда все стало так очевидно, что даже больно. Там, на берегу я едва сдержался чтобы не трах... чтобы не заняться с тобой любовью прямо на песке. Это было одним из труднейших преодолений. Вложив все раздражение, бурлившее под крышкой все это время во вздох, Моника услышала усмешку - Да, дурак, согласен. Надо было сорвать с тебя чертовы шорты, скрывавшие все, что угодно, кроме твоей задницы, закрыть болтливый рот и показать что я на самом деле чувствую. Сигарета дотела до фильтра, погасла. - Это самое романтичное что я когда-либо слышала. И самое ужасное откровение после первого секса. Где-то под потолком бренчало насекомое, соглашаясь с ее словами. - Давай поступим как взрослые люди и не будем делать из случившегося драму в семи актах. Я рада, что ты пришел сегодня, но... - она высвободила руку: - Душ сам себя не примет, верно? Довольная своей ловко продемонстрированной мудростью и вполне себе "взрослыми" рассуждениями, удалилась, едва сдерживая вполне себе счастливый девчачий писк. Душ. Полотенце. Зеркало. Взъерошенная, со следами недавнего порока на лице. Ухмылка беспардонно поползла по губам. Джон смотрел, как она забирается на кровать, роняя полотенце, мокрая, прохладная, такая почему-то внезапно родная и уютная, устраивается у него под боком, закидывая одну ногу поперек его паха. - Рада сообщить, что не против повторить безумный трах, что случился тут пару минут назад, - сообщила она без обиняков. - А поговорить можно и потом.